Читать книгу: «Миниган»

Тихонько сопят в соседней комнате старшая дочка и трёхлетний сынок. Лунный свет, пробивающийся в окно, освещает личико младшей дочки в люльке, подвешенной к потолку. Губки, сложенные бантиком, даже во сне причмокивают. Уставший муж, лежащий на высокой пуховой подушке, мирно спит, отвернувшись к стенке. Эта привычка спать полусидя осталась после семи лет службы. Нужно было быть всегда готовым сразу вскочить и схватить автомат в случае нападения «лесных братьев». И только она не спит, несмотря на то что уже давно за полночь и завтра рано вставать.

Сегодня днём Миниган по делам была в сельсовете. Он располагается в её родной деревне старой большой избе, доставшейся колхозу от раскулаченного крестьянина. Центральная усадьба находится в трёх километрах от деревни, куда она переехала, выйдя замуж.

На крыльце и скамейке под окном с выкрашенными в зелёный цвет ставнями с утра сидели несколько человек, ожидающих решения своих вопросов. Кто-то ещё не получил разнарядки на сегодняшний рабочий день, кому-то требовалось оформить документы. Миниган необходимо было записать в большую амбарную книгу недавно рождённую дочь. Присев с краю второй ступеньки крыльца, стала терпеливо ожидать своей очереди.

За последние три недели засушливого лета 55 года не выпало ни капельки долгожданного дождя. А сейчас на горизонте появились тяжёлые грозовые тучи. «Как же мы доберёмся домой», – подумала Миниган, нежно взглянув на пухленькие розовые щёчки спящей дочери.

– Придётся переждать у Рамазан бабая, да? – шёпотом спросила она у малышки.

Подняв глаза на двух стариков, обсуждающих деревенские новости и понаблюдав за тем, как две шустрые трясогузки, быстро тряся своими серыми хвостиками перебегают по полянке перед сельсоветом, Миниган обратила внимание на пристально смотрящую на неё женщину лет сорока. Несмотря на то, что взгляд был уставший и какой-то опустошённый, что-то в нём было очень знакомым.

– Шакяр! – воскликнула Миниган и с выступившими на глазах слезами подошла к женщине.

– Миниган, – с улыбкой в ответ встала та. Она была одета, несмотря на августовскую жару, в тёмную фуфайку, сильно выгоревшую. Длинная чёрная в мелкий белый горошек юбка покрывала тяжёлые, уже порядком поизносившиеся мужские ботинки. Голову покрывал шерстяной платок серого цвета.

Женщина протянула к Миниган свои руки. Сколько этим рукам пришлось пережить?! Они были чёрными не от загара и не от постоянной работы с углём, а от невыносимой каждодневной душевной пустоты. Казалось, что глаза уже не могли плакать, а вся боль легла на поникшие плечи и руки. Даже у молодой женщины, в семье которой уже родился третий ребёнок и которая должна была следить за хозяйством и работать в колхозе, руки не были такими «уставшими».

– Сколько мы с тобой не виделись? – спросила Миниган, обнимая подругу.

– Одиннадцать лет, – с печалью в голосе ответила Алмашакяр и, показывая на детский свёрток, поинтересовалась: – Это твой?

– Да. Дочь. Есть ещё двое старших. А у тебя?

– Нет.

Поговорив с подругой и договорившись, что та обязательно придёт к ней, Миниган, записав дочь, быстро пошла домой, пока не начался дождь. Просёлочная дорога, соединяющая центральную колхозную усадьбу с её деревней, делила собой колхозные поля, высеваемые пшеницей и рожью, которые находились как будто бы в коридоре. «Коридор» был образован с восточной стороны невысокими горами южного Урала, а с западной – речкой Селеук и лесом, растущим по обоим её берегам. Зимой по этому «коридору» буран наметал большие сугробы. Сельчанам приходилось пробивать санный путь возле леса.

Придя домой, Миниган уложила спящую дочь в люльку и приступила к хлопотам по хозяйству. Но делала она всё не как всегда с огоньком, а задумчиво и как бы механически. Пришедший на обед Хусаин заметил что-то неладное в движениях и настроении жены.

– Что-то случилось? – поинтересовался он, глядя с озабоченностью в глаза любимой.

– Нет, нет, – ответила она, скрывая глаза. – Погода пасмурная. Вот и настроения нет.

– Сейчас дождь как раз нужен, – вздохнув с облегчением, подхватил разговор Хусаин, – колос как раз набирает силу. Ему влага нужна.

В этот момент завозилась в люльке малышка, и Миниган, наказав пятилетней дочке покормить отца, ушла убаюкивать младшую в другую комнату избы.

Деревня, в которой родился муж, была небольшая. Дворов восемьдесят, стоящих в два ряда напротив друг друга. Между ними пролегала дорога и бежал холодный арык, по берегам которого стояли ивы, образуя тень для домашних птиц и телят. Их новая изба сильно отличалась от других домов в деревне. Это был высокий пятистенок, который рукастый Хусаин выстроил недалеко, всего через два дома, от родительской избы два года назад. Помогали поднимать дом вернувшийся с Отечественной брат и племянники. В доме, который они все вместе построили после раскулачивания их отца, остался жить старший брат. А в новом доме поселились Хусаин с женой, двумя маленькими детьми и двенадцатилетней племянницей, оставшейся сиротой после смерти родителей. Её отец, брат Хусаина, погиб на войне, а мама, надорвавшись на колхозных работах, вскоре после получения похоронки, сникла, слегла и тихо умерла в больнице. Девочку семи лет и годовалого мальчика забрало государство в детдом. Хусаин сразу, как вернулся со службы и женился в 49 году, забрал племянницу к себе. А мальчика из-за малолетства им не отдали, но каждое лето он возвращался в родную деревню и жил в семье Хусаина и Миниган. Хозяйка очень радушно встречала смышлёного мальчугана и не старалась, памятуя о своём детстве, сильно загружать его и племянницу домашними делами.

После войны голод не отпускал ещё года два. Особенно тяжело было многодетным семьям и сиротам, оставшимся без помощи старших. Миниган рассказывала мужу, как в соседней деревне в многодетной семье старший из сыновей в начале весны 47-го года начал пухнуть от голода. Понимая, что ему сложно будет выжить, его вынесли на улицу. Уложив уже бездыханное тело своего девятилетнего сына на солнце под окном, опечаленные родители ушли на колхозные работы. Ближе к обеду, вероятно, от солнечного тепла, Рафаэль зашевелился. Заметив это, старая бабушка, несшая кружку козьего молока, которую она обменяла на одежду для всей семьи, подошла к внуку и дала отпить несколько глотков. В помутневших от голода глазах забрезжили огонёчки жизни. То, что бабушка отпаивает общим молоком умирающего, заметили в окно другие дети и выбежали на улицу.

– Зачем ты отдаёшь ему наше молоко? – с возмущением спросил один из них бабушку. – Он всё равно уже не жилец.

– На всё воля Всевышнего, – миролюбиво отвечала старушка, – если суждено, то Рафаэль выживет.

Подобных историй в те годы было очень много. Но время шло, страна, преодолевая разруху, со временем поборола и голод. Возвращающиеся со службы мужчины с новой силой возрождали страну и семьи.

Хусаин построил новую избу с большими окнами. Он в зимние вечера в небольшой своей мастерской заготовил резные наличники и украсил ими окна. Перед домом за невысоким забором разбил палисадник, в котором высадили несколько кустов малины и смородины. В этом году малина дала первый небольшой урожай, который маленькие дети съели, не дождавшись созревания.

В саду слева от дома осенью были высажены три яблони и три груши. Но, к сожалению, одна груша не принялась, и Хусаин был вынужден её выкопать. В этом году он поставил под яблонькой новенький, тоже сделанный своими руками, улей. Летом, когда пчёлы в лесу стали роиться, Хусаин, поймав в ловушку одну отделившуюся семейку, заселил в новый «домик» и даже уже получил первый светло-коричневый цветочный мёд. Теперь кроме ягодного и черёмухового варенья на столе каждое утро появлялась пиала с этим сладким лакомством.

Уйдя из кухни, где старшая дочь кормила отца обедом, Миниган, убаюкивая младшенькую, вспомнила свою юность.

Не зря говорят в народе: как бы далеко не катилась телега времени, а всё равно оглядываешься назад.

Вот они вдвоём с подружкой, которая старше её на два года, мартовской тёмной ночью пробрались к грузовому эшелону в Кемеровской области и сели между полувагонами на автосцепки. Чтобы не заснуть Алмашакяр всю дорогу, пока они ехали, вцепившись в выступающие части полувагонов, рассказывала ей весёлые истории. Её озорные глазки горели в ночи возбуждённым светом. Несмотря на то что им было ужасно холодно и страшно, Алмашакяр весело подбадривала подружку.

– А помнишь, как охранник остановил лошадь возле дерева, под которым мы спрятались? – громко шептала она, – у меня сердце чуть не выскочило из груди. Мне даже показалось, что его кобыла увидела меня. Помнишь, как она фыркнула?

– Дааа, – грустно улыбнулась Миниган в ответ, – у тебя был такой вид, будто ты сейчас в обморок упадёшь. Я уже подумала: как буду тебе рот затыкать, если ты вскрикнешь.

– У меня от страха в горле пересохло. Я даже если бы хотела, наверное, ничего не смогла крикнуть, – смеясь, шептала Алмашакяр.