Шаг в будущее. Как развивать мышление ребенка и научить его хорошо понимать текст, особенно в «безнадежных» случаях

– С радостью. Я буду все-все делать. Будет обед, потом надо будет все убрать, а потом сядем играть в «свинью».

– А кто будет готовить обед?

– Я буду готовить.

– Ты такой же повар, как и я, и есть нам будет нечего. А почему ты вообще решил ко мне перебраться?

– Ты видишь мой глаз? Посмотри. Синяк видишь? Меня Алеша Щелкунчиком ударил прямо в глаз. Нельзя такие игрушки дарить детям на Новый год. Вот я принес тебе мусорный бак, который ты Алеше подарила. Пусть посидит без бака.

– Но ведь он не нарочно!

– Нет. Специально так сделал.

– Алеша сказал, там какой-то кенгуренок был в баке, куда он девался?

– А не знаю! Пропал и все.

Думаю, это была маленькая месть Максима четырехлетнему брату. Мусорный бак – точная копия настоящего мусорного бака. Алеше он очень полюбился, пришлось бак отдать, хотя мне он тоже нравился.

Наш диалог записан слово в слово. Максиму 10 лет. Как видим, он свободно поддерживает разговор, вполне владеет разговорной речью, последовательно перечисляет то, что он собирается у меня делать. Меня особенно радует употребление им слов «с радостью» и «специально». Это уже особый оттенок отношения к тому, что мы с ним обсуждаем, несознаваемый, но точный.

Вообще в последнее время, приходя на урок, Максим с порога захватывает инициативу: «Ты занимайся своими делами, а я тут все разложу. Сначала примусь за чтение, прочитаю про муравья, потом буду рассматривать карточки и выговаривать трудные слова, потом я буду писать…» Ну и так далее. Точно так же, с чувством, толком, расстановкой он рассказывает мне, чем они с братом занимались дома. И не просто рассказывает: он именно излагает события, стараясь ничего не упустить довести до моего сведения самое, по его мнению, главное.

Ничего подобного от нормального ребенка ждать не приходится. С урока дети вылетают с радостными криками, ошалев от счастья, и никакого моего педагогического таланта не хватило бы, чтобы их удержать. Они рвутся на свободу, к своим делам, к своим друзьям и тосковать по урокам физики, химии, литературы или еще каким-то им в голову не придет. 1 сентября они с удовольствием возвращаются в школу, рады встретиться с учителями и одноклассниками, у них есть предпочтения, свои любимые предметы, но это совсем другое дело. Школьные друзья остаются друзьями иной раз на всю жизнь, с кем-то из педагогов складываются хорошие, долгосрочные отношения, но жизнь идет вперед, и куда более важным становится не то, что было, а то, что есть и будет.

Ребенок с так называемыми «ограниченными возможностями» мало того, что успешно учится говорить, читать, писать и думать – мы открываем в нем еще и удивительный мир души, его чутье, его способность и через 10, и через 20 лет сохранить в этой душе то, что мы называем «памятью сердца». А память сердца, быть может, и есть самое главное в человеке.

Следует, однако, внести некоторую ясность. «К Ромене!» для Виталика, едущего в машине мимо моего дома, вовсе не означает какой-то несусветной любви и привязанности. Это означает приехать на урок и работать. Вставая с пола и направляясь к дивану, ребенок идет учиться, а не развлекаться. Я для него педагог, совместно мы не развлекаемся, а трудимся, да еще как! И на всю жизнь ребенок запоминает именно наше сотрудничество, а не добрую тетю, с которой можно прекрасно провести время, не сильно напрягаясь.

Это о детях. Поговорим теперь о родителях. Я с бесконечным уважением отношусь к людям, которые не оставили своего ребенка сиротой при живых родителях, к папам и мамам, чья совесть не позволила им отречься от малыша. Взять-то они его из роддома взяли, но дальше что? Как растить, чему учить? Ничего, как-нибудь справимся – есть логопеды, есть коррекционные школы, в семье растут еще дети, есть игрушки, книжки, мультики. Слава Богу, опыт имеется, что-нибудь и сами придумаем.

Шестилетний Миша, поразивший меня своим восприятием классической музыки, был особенным ребенком еще и в том смысле, что в окружающей действительности ориентировался очень плохо, а лучше сказать, вовсе не ориентировался. Папа всячески развивал его физически. Он утверждал, что физическое развитие в конечном итоге приведет Мишу к развитию умственному, а потому до квартиры, расположенной на четвертом этаже, Миша добирался пешком за ручку с папой. Папа подбрасывал его до потолка, разминал ему руки и ноги, подтягивал, вытягивал, словом, делал все, что мог. Затем к делу подключили меня, поскольку я находилась поблизости, наслаждаясь летним отдыхом. Для начала я посоветовала родителям положить на стол перед Мишей фотографии папы и мамы – пусть научится пальцем показывать, где папа и где мама, уж папу от мамы и маму от папы он отличить должен. Я объяснила родителям: постепенно мы будем сначала по отдельности, а потом попарно прибавлять к этим двум карточкам изображения предметов, которые постоянно оказываются у него перед глазами и которыми он, так или иначе, пользуется. Где тут тарелка, а где ложка, где диван, а где стул, где трусики, где майка, где сандалии, где сапожки – пусть отличит одно от другого и поймет, что каждый из этих предметов имеет свое название, и это название надо запомнить. Если вы просто возьмете ребенка за палец, поднесете этот палец к изображению на карточке и затем со словами «покажи, где котик» поможете ему ткнуть пальцем в изображение котика, то это будет не совсем то, что требуется. Ребенок должен сравнить, понять, выбрать и запомнить. Ничего этого Миша не умел. Слова для него ничего не значили, он их не понимал. И конечно, Миша гораздо скорее научился показывать пальцем, где папа, а где мама, чем делал это с тарелкой и ложкой. Еще бы!

Мишиным родителям я сказала: «Идете вы с ним купаться в море – положите на дорожке какую-нибудь поперечину, бревнышко либо дощечку. Всякий раз говорите ему “Переступи!”, пусть совершит это действие по команде. Постарайтесь приучить его выполнять команду “возьми”. Поднимаете к потолку – “высоко”, показалось море, но до него маленькому Мише топать и топать – “далеко”».

Эти слова определяли не предмет, а ситуацию, в которой тем или иным образом оказывался Миша, а в первом случае еще и действие, какое он должен был осуществить. Один их родителей другого моего ученика поделился с папой Миши коллекцией подходящих карточек, так что поле деятельности было вполне обеспечено.

Уезжая, я оставила родителям Миши номер своего телефона, а также электронный адрес своего племянника (Тимур на это согласился, а что еще ему оставалось делать?) – звоните, пишите, задавайте вопросы. Первый звонок раздался в сентябре, сразу по возвращении моем в Москву, второй – 8 марта. Папа Миши сообщил о дальнейшем физическом развитии сына и просил о новой встрече приближающимся летом. Если фотографии папы и мамы Миша продолжает сравнивать, то до всего остального дело как-то не дошло. Что тут можно сказать?

Может быть, занятия Мишиного папы не самый удачный пример участия отца в воспитании и образовании ребенка, но, по крайней мере, это не безразличие, не отстранение, а желание быть со своим ребенком во всем, чего бы это ни касалось.

Многие родители перепоручают обучение ребенка исключительно педагогу – он этому обучен, дело свое знает, кому же и заниматься, как не ему? И первое место в этом отношении занимают отцы, опять-таки – не все, разумеется, но многие. Вот как это зачастую выглядит.

Отец приводит ребенка ко мне на урок, и на этом его обязанности заканчиваются – он сделал все, что должен был сделать. Папа садится на табуретку в коридорчике между комнатой и кухней и углубляется в созерцание своего планшета – происходящее в комнате его не интересует. Время от времени на лице его вспыхивает улыбка: суббота, 11 часов утра, выловил из утренней развлекательной программы что-то забавное и от души веселится.

Это по субботам. В будний день он привозит с собой довольно громоздкий компьютер, устанавливает его у себя на коленях и сосредоточенно, не отрываясь от дела, работает. Нас с ребенком он не удостаивает ни единым взглядом.

Есть еще один папа с компьютером. Этот папа время от времени отрывается от компьютера, вглядывается и вслушивается, пытаясь понять, о чем мы разговариваем с его сыном, после чего возвращается к работе. Папа без компьютера, зато с мобильником, постоянно отлучается, уходит в глубь коридора, до кого-то дозванивается, либо этот кто-то звонит ему.

– Скажите, вам неинтересно, как и чем занимается ваш сын на уроке? Как он ведет себя, отвечает ли на вопросы, слушает ли мои объяснения? Всякий раз я по крупице добавляю что-то новое к тому, чем мы занимались на прошлом уроке, вы же должны знать, что дома делать?

– С ним жена занимается. Вы ей позвоните и объясните.

Мало того, что я провела уроки, я еще должна позвонить каждому из своих учеников домой и рассказать в подробностях, чем мы занимались. Так можно и на скрипке учить играть, и на фортепьяно – по телефону. Почему нет?

Как-то в Петербурге я проводила семинар для родителей детей с синдромом Дауна. Не могу сказать точно, сколько было мам на этой лекции, но отец был один. Очень показательно. В Калининграде не было ни одного. Как мамы, так и папы любят своего ребенка совершенно одинаково. Хотелось бы только, чтобы усилия по его обучению были совместными в полном смысле этого слова. Обязательно! От этого выиграют все.

Папа, как известно, глава семьи, отцы в большинстве случаев осуществляют общее руководство, всякого рода частности их не касаются. Мама ездит с ребенком на уроки, исправно сидит с ним у меня на диване с карточками, книжками, картинками и тому подобным обучающим материалом, процесс отлажен, жена – человек надежный и со всем справится сама. Однако я знаю семью, где папа и мама поменялись ролями – мама работает, а папа сидит дома с ребенком. Папа – композитор, сочинения типа прелюдий, сонат и симфоний сейчас не в ходу, а писать расхожие песенки сможет и захочет не каждый уважающий себя выпускник солидного музыкального заведения, каковым является Московская консерватория. По этой причине папе поручена работа по хозяйству и уход за ребенком.

Ребенок ухожен, обут, одет, накормлен, папа варит дочке вкусные супы, гуляет с ней, во время прогулки носит ее на плечах, по ходу дела объясняя в подробностях все, что попадается им на глаза. Если маршрут проходит вдоль речки, папа рассказывает дочери о водоемах, употребляя именно это слово: речка – это водоем, а водоемы бывают разные, к водоемам, помимо рек, относятся также озера, водохранилища и все в этом роде. За лекцией о водоемах следует лекция о декоративных насаждениях, ибо они с Мартой незаметно для себя оказались на территории оранжереи. Перед тем как забраться папе на плечи, сесть в такси либо за столик в кафе (дело происходит в Вильнюсе), Марта должна сказать несколько развернутых фраз соответственно тому, что она собирается делать. Этим фразам я обучаю ее на уроке, в целом она с ними справляется, теперь их надо довести до совершенства. Разъезжая по городу на папиных плечах, Марта не произносит ни слова, а папа этого и не требует.

Примерно ту же картину я наблюдаю на уроке, если Марта приходит на урок с папой – ничего из того, что требуется. «Не беспокойтесь, дома с Мартой занимаюсь я», – сказала мне ее мама, добросовестная, трудолюбивая и надежная женщина. Кончилось все тем, что я категорически запретила папе Сергею заниматься с дочерью и появляться у меня на уроках – единственный случай за 20 с лишним лет практики. Это не помешало Сергею объявить себя моим последователем, вслед за чем он открыл в интернете всем теперь известный сайт.

Что я могу сказать по этому поводу? Мешанина, которую он демонстрирует, выдавая ее за мой метод, это извращение авторского метода, уж не говоря о незаконном его присвоении.

И самому Сергею, и тем родителям, которые обращаются к нему за советом, я могу порекомендовать следующее: возьмите мои книги, составьте по ним конспект, соотнесите его с тем, что вы делаете, – это поможет вам обнаружить свои ошибки.

Полный антипод папе Сергею – папа Александр. Раз в неделю вот уже не первый год из города Ярославля – пять часов туда, пять часов обратно – в сопровождении папы приезжает ко мне Максим К. Звонок в дверь раздается минута в минуту, если они задерживаются хотя бы на 5–10 минут, папа обязательно меня предупреждает. Войдя в квартиру, мальчик располагается рядом со мной на диване, папа в некотором отдалении садится на стул. Максим вытаскивает карточки, альбомы, книги, а папа – тетрадь, в которую будет записывать мои замечания. Но не только. Стоит мне дать Максиму для прочтения адаптированный мною текст какой-нибудь сказки, и на следующий урок я получаю этот текст уже не на отдельных листочках, а в виде книжки с обложкой и извлеченными из интернета иллюстрациями – неважно, что в книжке всего 3–4 страницы и текст занимает очень мало места. К работе над книгой привлекается старший сын, вдвоем они с папой вырезают, компонуют, наклеивают, и наша общая библиотека сказок пополняется новым изданием.

А вот карточки с изображением предметов, названия которых Максим должен произнести абсолютно чисто. Карточки сложены в аккуратные стопочки, к каждой стопочке папа прикрепил аккуратные записки: «хорошо говорит», «произносит не совсем чисто», «желательно повторить» и т. д.

Как-то я посоветовала папе Александру сходить с Максимом в цирк для того, чтобы рассказ о посещении они затем изложили в сочиненном ими самими тексте – это у нас широко практикуется. Ровно через неделю я получила очередной иллюстрированный альбом с подробным описанием посещения Московского цирка, с фотографиями акробатов, клоунов, жонглеров, циркового оркестра, а также папы Александра и двух его сыновей – старшего и младшего.

У Александра трое детей: трехлетняя дочка, сын с синдромом Дауна и старший сын 17 лет, воспитанию которого также уделяется много внимания. Папе этому можно поручить все что угодно, любая просьба будет выполнена.

Безусловно, дома Александр не слишком часто привлекается к мелким домашним делам (не такие уж они и мелкие) – стиркой, уборкой, готовкой занимается мама, а папа осуществляет общее руководство, но в любом случае он опора, стержень и надежная защита семьи.

Ко всему вышеперечисленному могу добавить, что год назад папа Александр был еще и студентом-заочником, работал и параллельно учился в университете. Фантастика!

Вполне естественно предположить, что у такого папы и сын приучен к дисциплине. Во всех случаях жизни Максима отличают полное спокойствие и невозмутимость. Сколько бы ни длился урок, чего бы они с папой не предпринимали после уроков, Максим никогда не проявляет нетерпения, а ведь мало того, что он 5 часов ехал в одну сторону, ему еще предстоит столько же ехать обратно. Аккуратнейшим образом он выводит каждую букву в расчерченном нами альбоме – перпендикулярно по отношению к строке, без наклона. Точно так же он пишет в школе, и поскольку это у него хорошо получается, никто из педагогов против такого способа не возражает. Со школой у меня конфликтов нет, все решается полюбовно. Вот такая школа, такие папа и мама, и таков Максим.

Безусловно, родителям ребенка-инвалида приходится преодолевать множество трудностей – с этим не поспоришь. Далеко не у всех есть возможность возить его на занятия, в особенности учитывая пробки на дорогах. В семье растут еще дети, всех их надо поить, кормить, оба родителя работают.

Заботы о ребенке возлагаются на няню. Няня должна ребенка мыть, одевать, кормить, гулять с ним, и с этим она вполне справляется. А вот ездить на уроки и заниматься да еще по какой-то особой системе – это совсем другой разговор. Ни о чем таком она и не думала, когда нанималась на работу. Няни сменяют друг друга – немного найдется таких, которые готовы добросовестно и со знанием дела выполнять новую и для себя, и для ребенка задачу. Обвинять их в этом не приходится.

Мне повезло. Потихоньку отсеивались те, кто не справлялся с ездой по Москве либо просто отступал перед необходимостью думать, вникать, преодолевать собственное бессилие. Находились и толковые, дисциплинированные родители и добросовестные няни. Несмотря на трудности, кое-кто из моих учеников, поступив в школу, продолжал у меня заниматься.

Первое, чему мы должны научить малыша, это умение говорить, и не просто говорить, а говорить свободно. Как окружающим помочь овладеть приемами, позволяющими перейти к спонтанной речи? Чем больше окажется вокруг него тех, кто будет ему в этом помогать, тем быстрее он это осуществит. Помощникам необязательно досконально разбираться в частностях, им нужно быть твердо уверенными в том, что все возможно, что ребенок идет в правильном направлении, по мере своих сил способствовать этому и уж во всяком случае не мешать. В дополнение к тому, о чем я писала в своих предыдущих книгах, я постараюсь в сжатом, так сказать, концентрированном виде дополнительно изложить суть своей системы.

Вот достаточно типичная картина. Ребенку застегивают ремешки на ботинках. Ряд последовательных операций сопровождается словами: «Сейчас я завяжу ремешки», затем «Я застегиваю ремешки» и наконец «Ну вот, ремешки на ботинках застегнули».

Малышу 2 года 4 месяца. Что он должен понять, какие сделать умозаключения? На подсознательном уровне уловить разницу между употреблением глагола в настоящем, будущем и прошедшем времени, отметить, что в зависимости от этого глагол меняет свою основу и имеет различные окончания? Логично было бы продолжить в том же духе, заучивая глаголы, существительные, прилагательные, местоимения в различных падежах, лицах, числах, временах, склонениях и спряжениях. Но если в английском языке для того, чтобы образовать множественное число, достаточно прибавить к окончанию существительного всего лишь букву S, то в русском языке все значительно сложнее.

Речь вокруг ребенка звучит постоянно, в некотором роде это всегда импровизация, экспромт, высказывание по тому или иному, часто случайному, поводу. Точно так же случайны, бессистемны и не подготовлены заранее поправки, которые на ходу в речь малыша вносят окружающие его люди. Из всего этого нормальный ребенок самостоятельно выстраивает систему родного языка и делает это на удивление быстро. И так же, как это происходит у нормального ребенка, такую систему выстраивает в конечном счете ребенок с синдромом Дауна, но, во-первых, происходит это значительно позже, а во-вторых, речь его довольно долго остается грязной.

Грязной она быть не должна. «Пусть говорит хоть как-нибудь, лишь бы говорил!» – заявляет педагог, и родители с ним согласны. Не должен ребенок говорит как-нибудь! Он должен говорить чисто, и для этого с самого начала нужно бороться за чистоту его произношения, не спешить, не стремиться к тому, чтобы он заговорил как можно быстрее. Дорогие родители, все ваши бессистемные высказывания не пропадут, они отложатся у него в голове, и ребенок точно так же, как это происходит у его нормальных сверстников, на подсознательном уровне выстроит из них систему русского языка – иначе он никогда не научился бы говорить. Но для того, чтобы это не растянулось на несколько лет, развитию речи нужно дать направление. Уже на первоначальном этапе следует очень точно соблюдать определенные правила, главное из которых – никакой сумятицы. Вразнобой и всему на свете учить нельзя, переход от одного этапа к другому должен быть хорошо выверенным и очень последовательным.

Интеллект ребенка растет и развивается так же, как с момента рождения растет и развивается любой живой организм. У ребенка с синдромом Дауна этот рост замедлен, в хаосе беспорядочных поправок ему трудно сориентироваться, и потому – спешите медленно. Время самостоятельных умозаключений нельзя торопить. Результат, которого вы хотите добиться, это результат долгой, систематичной работы.

Предлагаемый мною метод требует чрезвычайной точности, а главное – безукоризненной последовательности в исполнении отдельных этапов. Эту последовательность нарушать нельзя, иначе в речи ребенка накапливаются погрешности, которые очень трудно затем исправить и которые делают невозможным быстрый переход к самому главному – спонтанной речи. Безо всякой науки и бесконечных поправок точно так же, как это делает нормальный ребенок, малыш с синдромом Дауна усваивает употребление существительных, местоимений, числительных, глаголов во всех лицах, числах, падежах, склонениях и спряжениях, требующих бесчисленных изменений в окончаниях. Совсем маленький, он свободно ориентируется во всем этом многообразии, в поразительном богатстве русского языка, богатстве, которое делает этот язык трудным для изучения даже в том случае, если изучает его взрослый иностранец, живущий в России.

Саморазвитию нужно дать верное направление с помощью системообразующих приемов, способов, позволяющих ребенку на первых порах отделить одно от другого, а затем объединить одно с другим. Все остальное сделает за него природа.

Мы начинаем со слогов, которые ребенок уже может сказать. Их немного. По мере того как количество хорошо усвоенных слогов увеличивается, составляем из них слова. И слогов, и слов должно быть достаточно для того, чтобы можно было составить из них сначала речевые звенья, а затем речевую цепочку из этих звеньев.

Речевое звено включает в себя местоимение «Я», глагол «буду», инфинитив глагола с окончанием «ть» и существительное, которое у ребенка хорошо получается: «Я буду мыть посуду», «Я буду есть кашу», «Я буду писать», «Я буду читать», «Я буду бегать», «Я буду играть», «Я буду пить сок». При помощи слова «потом» мы, как я уже говорила, объединяем отдельные звенья в цепочку, цепочка становится все длиннее: «Я буду мыть руки, потом буду обедать, кушать суп и кашу», вводим в употребление сначала двусложные, а затем и трехсложные глаголы – все они оканчиваются в будущем времени на «у», их очень много: приду, брошу, войду, пойду, подмету, положу и т. д.

Я буду есть кашу, потом буду мыть посуду, потом вытру посуду, потом положу посуду на полку, возьму мяч, пойду играть в футбол, брошу мяч в ворота и т. п. – цепочки можно продлевать до бесконечности.

Есть еще один вид речевых цепочек, о них говорилось в моей книге «В начале было слово». Состоят они точно так же из отдельных звеньев – глаголов «сидит», «держит», «смотрит» и «говорит», к которым мы добавляем все новые и новые существительные, ибо сидеть можно на множестве подходящих для этого предметов, при этом что угодно держать и т. д. Как одна, так и вторая цепочки постепенно обогащаются все новыми и новыми словами, которые ребенок уже знает и умеет либо в данный момент учится произносить чисто. Цепочки такого типа безусловно гораздо сложнее тех, которые образуются при помощи глагола «буду» и инфинитива. При условии, что вся предварительная работа осуществлялась очень точно, последовательно, этап за этапом, и ребенок говорит чисто, наступает момент, когда я объявляю своему ученику: «Достаточно. Теперь говори, что хочешь и как хочешь». И начинается новый этап – развитие яркой, образной, свободной речи, диалогов, монологов, пересказов собственных сочинений и т. д. и т. п. Но все это впереди, а пока не стремитесь к тому, чтобы ребенок разворачивал и разворачивал цепочку, обогащая ее чем придется. Больше всего времени и труда потребуется вам для того, чтобы как следует отработать произношение как отдельных слогов, так и составленных из них слов.

Еще и еще раз повторяю – не спешите, иначе говорить развернутыми фразами он будет именно «хоть как-нибудь» и вам придется осуществлять одновременно две непростые задачи – учить говорить чисто и одновременно работать над развитием фразовой речи. Обеспечить успех смогут только неустанная практика, спокойствие, терпеливое ожидание результата. Из ребенка ничего нельзя выколачивать – ни слогов, ни слов, ни чистоты произношения, ни в дальнейшем правил грамматики. Но ведь речь идет вовсе не о том, что мы должны толочься на одном и том же месте и бесконечно ходить по кругу. Речь идет о том, что каждое наше действие должно быть постепенным движением вперед. Успех обеспечивает постоянство усилий и правильно выбранное направление, позволяющее ребенку незаметно для самого себя перейти к чистой, осмысленной, ясно выраженной спонтанной речи. И если это направление утрачено, он не только не движется вперед так, как нам бы этого хотелось, – он не в состоянии сохранить даже завоеванные позиции.

Теперь с ребенком будут разговаривать все.

Мать пятилетнего Дениса радостно сообщает мне, что они с сыном «хорошо позанимались». Вопрос: чем и как? Позанимались они, как выяснилось, 15 минут (!), так что гордиться особенно нечем. В разговоре с другой мамой выясняется, что занимались они с дочкой целый час – и книжки читали, и карточки смотрели, все как полагается, – норму выполнили.

Я спрашиваю: «Значит, говорила она у вас сегодня час? А вы сами в течение дня сколько говорите? Тоже один час? Вы же разговариваете то с родными, то с соседкой, в магазине о чем-то спрашивали продавца, в поликлинике с врачом беседовали, затем по телефону звонили. Вот и дочка ваша должна говорить на протяжении целого дня, а все ваши родственники должны знать, как вызвать ее на разговор. О каком разговоре может идти речь, если ребенок в лучшем случае говорит несколько слов?

Старшим братьям, сестрам, дядям и тетям даже в голову не приходит принимать участие в обучении малыша – вот научится говорить, тогда и поговорим. И это не потому, что они к нему безразличны. Они просто не знают, что для этого вовсе не обязательно сидеть за столом – заниматься можно на ходу.

Если каждый из окружающих будет в курсе того, чему и как вы учите ребенка, то сможет помочь вам, не отрываясь от собственных дел. Для этого вашему помощнику нужно знать, что ребенок на данном этапе уже усвоил, а что ему надлежит повторять и совершенствовать. Эта помощь очень существенна. Постоянно тренируя выученное, упражняясь в употреблении слогов, слов и коротких предложений, которые он учил с мамой, ребенок привыкает говорить. И это очень важно: в конечном счете привычка становится потребностью.

Сколько слов, а может быть, уже и предложений в словаре нашего ученика? Отдельных слов уже достаточно: кошка, собака, машина, дорога, вода, дом, дети, рука, нога, лопата и т. д. Составлены они из открытых слогов, которые ребенок уже произносит. Идет он со старшей сестрой по улице, бежит собака. Остановились – это кто? Собака. Следуют дальше – а это? Машина. На детской площадке кто бегает взад-вперед? Дети. Ну и т. д. Слова эти он заучивает, пусть повторит.

С младшими ребятами можно делить слова на слоги, во время прогулки со старшими играть в «последнее слово», перечислять все, что мы видим на лице у человека – помимо глаз, носа, губ, есть еще «бородавки, родинки и шрамы», о которых вспомнил Ваня-рыжик. Расскажи, что знаешь о профессии шофера, расскажи все о кошке (собаке, лошадке, корове и т. д.).

Пришли домой, идут мыть руки: «Я буду мыть руки, а потом пойду кушать». Садятся обедать: «Я буду есть суп, потом буду есть кашу, а потом буду пить чай» – ну и так далее. Все это наши «цепочки».

Всякий раз, как ребенок уходит с урока домой, мы останавливаемся с ним у двери, ученик мой делает это без каких-либо напоминаний. Прежде чем выйти на улицу, он должен сказать фразу, подходящую для данного случая, и только после этого я открою дверь – сначала дверь квартиры, потом дверь на улицу. Дёма краток, но очень точен: «Я иду домой пешком». Емеле 6 лет, произносит он целую речь. Его самокат стоит в коридоре, с самоката и начинаем: «Я поеду домой на самокате, приеду, покажу бабушке машину, скажу: “Ромена дала машину”, потом покажу машину брату, потом буду мыть руки и сяду за стол и буду ужинать». Говорит все это залпом, без какого-либо принуждения.

Емеля приехал ко мне из Смоленска. Если я вам скажу, за какой срок он научился тому, о чем здесь говорится, вы мне не поверите. Не помню в точности, сколько слов было у Емели, когда он приехал в Москву, во всяком случае уже через две недели он перешел к связной, осмысленной речи. К своему достижению Емеля пришел, оттолкнувшись от самого простого – от слогов, которые они с мамой добросовестно отрабатывали, прокладывая путь к тому, чтобы без особого труда двигаться дальше. Из слогов мы составляли слова, из слов – предложения. Заметьте – большинство слогов, из которых состоят слова в речи Емели, это слоги открытые, в них нет труднопроизносимых сочетаний согласных звуков, сказать их легко. Емеля овладел этим искусством очень быстро, к тому же он оказался очень способным и дисциплинированным учеником.

При условии, что все три с половиной-четыре года родители не пропускали занятий и последовательно, предельно точно выполняли указания, в школу ребенок с синдромом Дауна приходит полностью подготовленным.

Помимо того, что в 7 лет он свободно говорит, он еще и очень прилично читает, уже приступил к обучению письму и не просто выводит на бумаге каракули, а пишет красивым, четким почерком – это обязательно и это у него получается.

Многие ли из его нормальных сверстников могут похвастаться тем же? Немногие, но совсем не потому, что даунята превосходят их в интеллектуальном смысле, а потому, что заранее обучать нормального ребенка всему тому, чему обучают в школе, нет особой нужды: он со всем справится без предварительной подготовки. Думаю, с предварительной подготовкой он с ходу сдал бы ЕГЭ!^[2]

В первом классе никакой особой возни с таким учеником не требуется, да и в дальнейшем, по крайней мере года 3–4, он не слишком надрывается, чувствует себя в школе легко и свободно, и учитель имеет возможность направить свои усилия на тех, кто в этом особенно нуждается. Что происходит дальше, мне неизвестно; к большому моему сожалению, наша связь чаще всего прерывается. В первый класс поступили и исчезли из моего зрения Таисия и Алеша К., кое-кто из ребят по семейным обстоятельствам прекратил занятия еще раньше. На данный момент и ко мне, и в школу ходят трое – Ваня-рыжик 16 лет, Люба 11 лет и Максим К. 8 лет. Максим П. вообще перешел на домашнее обучение, ездит ко мне на уроки два раза в неделю и два раза в год сдает экзамены в школе.

Очень хорошо совмещали и то, и другое Ваня А. и Гриша Д. – один с помощью исключительно ответственного дедушки, другой с помощью добросовестной мамы. Сейчас это уже взрослые люди, думаю, вполне довольные своей судьбой.

Пока ребенок ходил в детский сад, еще можно было, договорившись с воспитателями, два раза в неделю привозить его на урок. Поступив в школу, мой ученик в лучшем случае приезжает ко мне раз в неделю: в школе проводит на занятиях четыре часа в день, у меня появляется четыре раза в месяц, в школе изучает одно, у меня – другое (либо то же самое, но другим способом). Большинство, поступив в школу, исчезает навсегда, исключение составляют очень немногие.