Год назад та же дилемма чуть не решилась в пользу армии – я завалил тогда сопромат и вылетел из института. Теперь я учился на юрфаке, но, увы, остался тем же Ромой Мониным.

Как сказал Пауст, от перемены мест дебилами дебилы не меняются.

…

У технарей есть поговорка: «Сдал сопромат – можешь жениться». Для студентов юрфака сопроматом являлась история государства и права зарубежных стран.

Как водится, самый непрактичный предмет опекался самым деспотичным преподом. Звали её Надежда Викторовна.

Надежда Викторовна любила свой курс, как мать дитя: ревниво, нежно, страстно. Не разделявший этой любви считался врагом юриспруденции и ленивой скотиной.

Я этой любви не разделял.

Во-первых, я был ленивой скотиной.

Во-вторых, я уже устал от теорий, историй и абстракций. Единственной темой, в которой я как-то шарил, была Война за независимость США – я сдал по ней курсовую.

Понимая, что шансов ноль, я обратился к старинному колдовству. В полночь перед экзаменом я распахнул форточку, высунул руку с зачёткой и крикнул: «Халява, лети!».

И настало утро. И сработала дедова метода! К дверям аудитории подошла аспирантка Юля Капустина и объявила трясущимся от страха колдунам и колдуньям, что Надежда Викторовна попала в пробку и экзамен начнёт принимать сама Юля, в смысле, Юлия Владимировна.

Я пошёл первым. Я всегда так делаю. Перед смертью не надышишься, а за смелость можно и троечку схлопотать.

./экзамен/

Поскольку сдача экзамена была делом гиблым, Надежда Викторовна завела на кафедре такую систему: если не знаешь билет, то можешь вытащить другой, но оценка снижается на балл.

Тащу первый билет – вопросы по Франции и Японии. Тащу второй – вопросы по Франции и Германии.

Смотрю на Юлю – она кивает. Германия и Англия. Смотрю на Юлю – она кивает. Франция и США (отмена рабства).

…

С Юлей мы встречались только по учёбе. И сталкивались в коридорах: «Здрасьте!» – «Здрасьте!». Не самое близкое общение. Но вот странное дело: увижу её – сердце начинает колотиться, а грудь – как в тисках.

Но это не имело значения, ведь у Юли ко мне интереса не было. Никакого.

– Может быть, вам все билеты перевернуть?

– А можно?

Юля ничего не сказала. Она отошла к окну и уставилась на ладно скроенную московскую пробку, в которой где-то неподалёку изнемогала Надежда Викторовна.

Я быстренько перебрал все билеты и нашёл тот, где оба вопроса касались Войны за независимость.

Ответив без подготовки, я получил «хорошо» и поехал в Китай-город к Паусту.

./на кухоньке у пауста/

С Вовчиком Паустовским мы познакомились ещё в Полиграфе – это там я завалил сопромат.

Чтобы отметить моё фиаско, Пауст прикупил ящик «Гиннеса» и честно ждал меня, не открывая ни одной бутылки, – «Аж обезводился весь!».

Он немного приуныл, увидев мою зачётку, ведь уже с утра репетировал речь, что «кто не служил, тот не мужик». Но после трёх бутылок Пауст размяк, заулыбался. Его жена Марина накрыла на стол, и мы сели праздновать.

…

В разгар праздника в дверь позвонили. Марина открыла, и в нашу кухоньку вошла… Юля. Если бы к нам заглянула Жанна д’Арк, я был бы удивлён меньше.

От неожиданности я выпустил из пальцев ложку, и она со звоном упала в тарелку с супом, обрызгав, в основном, Пауста. Пауст вскочил, как будто суп был серной кислотой, и бросился к раковине отмывать свою рубашку.

Юля же чмокнула его в щёчку и уселась за стол.

Я уже рассказал о блистательной сдаче истории государства и права зарубежных стран и не мог понять, догадались ли Пауст и Марина, что их подруга меня и спасла.

– Привет, я Юля! – улыбнулась Юля.

– Привет, я Рома! – просипел я, еле дыша.

– Пожрать принесла? – повернулся к ней Пауст.

…

Я был настолько ошеломлён нашей встречей, что не знал, как себя вести. Поэтому я тоже сделал вид, что мы познакомились лишь минуту назад.

Отчасти так оно и было: девушка-аспирантка преобразилась в девушку-девушку – она была красива и высока, с длинными тёмными волосами и приятными чертами лица. Уверенная в себе и задорная. Никаких тебе волос пучком, серых костюмов и обращения на «вы».

И мне вдруг показалось, что я ей тоже нравлюсь, отчего она стала для меня ещё привлекательнее.

– Юль, прикинь, Ромыч сдал-таки последний экзамен и едет… Куда ты, кстати, едешь? Кстати, он тоже юрист.

Пауст врубил Квинов и пустился в пляс, закрыв глаза и размахивая полами рубашки, пытаясь просушить её.

…

Вечер тёк легко и ровно. Мы просто болтали ни о чём, ели и пили. Уже скоро Пауст с Мариной ушли в гостиную, а мы с Юлей переместились в детскую. Юля растянулась на диване, положив мне голову на колени.

– Юля, ты меня сегодня реально спасла. Но, скажи, почему ты не сказала ребятам, что знаешь меня?

– Ром, да какая разница? Лучше поцелуй меня.

Что я немедленно и сделал.

./классика жанра/

В дверь позвонили, и мы услышали мужской голос:

– Я знаю, что она здесь! Её машина под окном.

В прихожей началась возня и в комнату на каком-то чуваке въехал Пауст.

– Ромик, гаси его!

Чувак – а был он кстати нашего возраста, как ретивый конь, взбрыкнул и стряхнул Пауста прямо в ящик с игрушками. А мне прописал в глаз с правой:

– Лови, гад!

– Сам ты гад! – ответил я ему с правой же в пузо.

Чувак сложился пополам и его тут же оседлал Пауст, сверкнув, как молнией, своими оранжевыми трусами.

Они вместе скатились на пол. Чувак зашипел:

– Да пошли вы все! (Юле) И ты, шлюха, тоже! (Паусту) Пусти уже!

Пауст ослабил хватку.

Его оппонент вырвался, вскочил на ноги и быстрым шагом вышел вон. Я оделся и тоже направился к двери. Юля остановила меня:

– Рома, прошу, не уезжай.

– Поиграть захотела? Ну-ну.

– Ты можешь остаться хоть на минуту?

– Я уезжаю.

Я и сам не понимал своей реакции.

Но гнев и разочарование были так сильны, что разбираться мне ни в чём не хотелось.

– Тогда возьми это с собой. – Юля поцеловала меня в шею.

Я задержался на секунду-другую, понимая, что не должен уходить.

И ушёл.

./чижик/

Я добрался до своего дома на Юго-Западной, но домой мне не хотелось, и я пошёл в парк. Из-за гаражей выплыл знакомый персонаж с огромным ньюфаундлендом на поводке.

– Чижик!

– Ромик!

Это был друг детства Витя Рыжов. Но Витей его никто не звал, а все звали Чижиком – спасибо фильму «Приключения Электроника».

– А что у тебя с фейсом?

– Да так, получил. А ты тут чего?

– С Милой гуляю. Хорош зверь?

– Нет слов! Блин, пить хочется – умираю.

– А у меня тут бражка подошла. Хо?

– Хо!

– Так не вопро!..

Чижикова бражка зашла как родная. После пары литров мы уже гоготали, вспоминая школьные годы, и уже скоро я рассказал Чижику о вчерашнем экзамене, Юле и её бойфренде. Чижик смотрел окно, положив ноги на спину печальной доброй Милы.

– Ромик, я, конечно, всего не знаю, но ты её хотя бы выслушал. Даже если эта Юля чисто переспала с тобой, она, что, – твоя собственность?

– Старик, да не знаю я… Всё как-то совпало. Может быть нервный срыв из-за сессии?

– Ну так позвони ей.

– И что я ей скажу?

– Ну просто поговори. Или лучше назначь встречу. Мне вот вообще никто не даёт. Я хоть за тебя порадуюсь.

– Чижик, а твой батя ещё гонит самогонку?

– А как же! Хо?

– Хо!

– Так не вопро!

./время офигительных идей/

Ромик, а давай поедем к Паусту?

– А зачем?

– Ну так, во-первых, самогонку привезём, познакомимся. Может быть Юля приедет.

Я набрал Пауста.

– Ромыч, да ты где ваще? Дуй сюда срочно!

– А что такое?

– Маринка с Юличем бунт затевают! Сидят в обнимку, воют в голос и говорят, что все мужики, а особенно мы с тобой, – конченые подонки. Боюсь, что скоро огребу.

– А можно мы вместе с Милой приедем?

– Ёпт, ну конечно! А что за Мила?

– Ньюфаундленд.

– Годится! Держись феминистки, ща наши подтянутся!

Раздался шлепок и повесили трубку.

Мы с Чижиком сели в метро, как-то проведя с собой и телёнка Милу.

– Чижик, а давай пить за каждую станцию?

– Давай.

./хеллоу, долли/

Нас приняли на Кузнецком мосту. Не помню процесса приёмки, но когда сознание вернулось ко мне, я сидел на стуле в наручниках и мне по спине лупили дубинкой. Я обернулся и увидел… бойфренда Юли в ментовской форме. Тот уловил проблеск разума в моих глазах, сел напротив и радостно сообщил:

– Каким же нужно быть мудаком, чтобы так попасть!

Я попытался собраться с мыслями. Это было трудно. Не облегчало задачу и то, что я не понимал, в каких отношениях аспирантка университета Юлия Капустина может быть с метрополитеновским ментом по имени Я-тебе-бля-не-Коля-а-сержант-Мерзляков. Кроме того, я не помнил, чего напортачил по пьяни.

– Чувак, я вообще не в курсах был, что Юля – твоя подруга. Она тебе, вообще, подруга?

– Меня не ебёт, что ты там думаешь. Мы с ней с детства знакомы. Наши родители учились вместе. У нас планы! Понимаешь ты – планы! У нас всё уже спланировано! – он отдышался и продолжил. – Тебе пиздец. Сейчас тебя и этого лошка оформим, – он показал на Чижика, сидящего в обезьяннике, – и поедете на пятёрик за сопротивление сотруднику при исполнении.

– Какое сопротивление?

– Посмотри, бля, на Борю!

Боря – типичный мент а-ля Шариков – сидел в углу с разбитым лицом и в порванной рубашке.

Он вкушал чижикову самогонку прямо из горла и, запрокидывая бутылку, был похож на горниста.

– Он просто подошёл к вам, пьяным свиньям, а твой друг натравил на него собаку.

– Такая большая чёрная собака?

– Да, такая большая чёрная собака. Посмотри, бля, на Борю. Вы сначала натравили свою псину, а потом его отметелили.

Боря обиженно шмыгнул носом, словно подтверждая слова коллеги. Чижик весь в слезах вскочил с лавки и крикнул:

– Никого она не кусала!

Милы с ним не было.

– Слушай, – обратился я к Мерзлякову, – а что можно сделать? Да, фигня вышла, но ты реально хочешь, чтобы нас с Чижиком посадили? Он в жизни никого пальцем не тронул.

– Меня не ебёт. Ты попал, а он с тобой за компанию. Или ты с ним. Короче я сейчас вернусь, и будем вас оформлять.

Первое правило, когда угодил в ментовку – это решить вопрос как можно быстрее.

Когда начнётся документооборот, вовлекутся новые люди и завертятся шестерёнки людоедской машины, то цена вопроса вырастет многократно, и кончится тем, что решить уже ничего нельзя.

Я понял, что Боря – наш единственный шанс.

– Боря, прости. Я не помню, что случилось, но мы спороли фигню. Пожалуйста, дай позвонить.

– Ты чё, американских фильмов насмотрелся?

– Да нет. Что-то можно сделать?

– Ха-ха, можно! Сухари сушить.

– У меня с собой 40 баксов. Это всё, что есть. Дай позвонить.

С чижикова самогона Боря был уже хорош, и перспектива безнаказанно отжать бабло у лоха обдала его сердце приятной волной.

– Ладно, давай номер.

Я назвал номер Пауста. Боря поднёс телефон к моему уху.

– Пауст, я в ментовке на Кузнецком. Здесь этот дебил, на котором ты вчера прокатился. Мы по уши в дерьме.

– Ок, звоню отцу.

Тут вернулся Мерзляков.

– Э!! Я не понял!

– Знаешь отца Пауста? – спросил я.

– Знаю, но это ничего не меняет. Здесь я король.

– Куда Милу дел, гад? – хлюпая носом, крикнул ему Чижик.

– Чё? – угрожающе гаркнул Мерзляков, вытаскивая дубинку. – У тебя, думаешь, мало проблем? Твою тварь сегодня усыпят.

Чижик вцепился в решётку и зарыдал. Он рыдал, как ребёнок, – в дрожь, до предела. Слёзы не капали, а выбрызгивали у него из глаз.

У Мерзлякова зазвенел мобильник.

– Да, Лев Семёнович. Они напали на сотрудника. Нет, ничего такого. Ладно, тогда через отца.

Он повесил трубку, замахнулся дубинкой и со всей дури приложил меня на посошок.

– Боря-хуёря, давай, выпускай этих.

…

Отец Пауста, Лев Семёнович, занимал важный пост в Генпрокуратуре. Он принадлежал к старой гвардии в погонах, которая не только пережила девяностые, но и неплохо на них заработала. Это закрытая тусовка и посторонних там нет. Для своих – телефонное право, для посторонних – закон по всей строгости. Там, где человек без связей бьётся как рыба об лёд, условный левсемёныч снимает трубку и решает дело в минуту.

…

Боря взялся нас проводить. Когда мы вышли на улицу, он вытянул пятерню:

– Деньги давай!

– Где Мила?

– Какая нафиг Мила?

– Собака моего друга.

– На живодёрне.

– Где «на живодёрне»?

– Бля, откуда я знаю, где-то в Тушино.

– Если я дам тебе деньги, то как я вызволю Милу?

Тут вступился Чижик.

– У меня есть с собой немного. Я взял у отца из самогонных. Отдай ему баксы, хрен с ним.

Я достал пару двадцаток, но не отдавал их.

– Боря, а что всё-таки произошло?

– Я хотел вас задержать, а ты меня ударил, а этот сказал псу «фас», а он меня укусил.

Чижик замахал руками:

– Она никогда не кусается, она даже команду «фас» не знает. Ромыч, отдай ему баксы!

Получив гонорар, Боря ушёл ловить преступников, а мы с Чижиком остались одни:

– Ромик, я тогда за Милой, ты к Паусту, а вечером – созвон.

– Давай, бро! До связи.

./бедный ёжик ёжится/

Когда я добрался до Пауста, Юли там уже не было. Марина осторожно сняла с меня рубашку, и под ней открылся фиолетовый синяк в полспины. Марина заохала, налила в тазик холодной воды и стала протирать мою спинку влажной марлечкой.

Пауст уже обновил старые дрожжи и неподвижно сидел в кресле-качалке, сверля пустоту оловянными глазами. Когда он очнулся, то утешил меня:

– Не ссать! Ща папа всё решит. Мож, по пиффку?

– Да ну его нафиг, уже наделал дел. Так вы знаете этого Мерзлякова?

– Конечно! Мы раньше дружили семьями. Потом он поехал крышей из-за любви к Юле, бросил МГИМО, разбил служебную машину отца. Родакам было за него стыдно. Они как-то отошли от нас.

– А что у него с Юлей?

– Да не знаю я. Раньше она его игнорила, но потом они вроде бы помирились. Но вчера она, кстати, приехала, чтобы познакомиться с тобой.

– Со мной???

– Ну да! Я ей про тебя рассказал, она заинтересовалась.

– А ты называл ей мою фамилию, говорил ей, что я учусь на юрфаке?

– Конечно, ведь ты ещё не в розыске, ха-ха! Ладно, прости. Ёпт, так это она тебя на экзамене вытащила?

– А я всё думал, когда ты включишь свой мозг. Она над тобой глумилась, как над мальчиком, а ты всё рубашку сушил.

– (Марине) И ты, Брут? И ты с ними заодно?

– Нет, Вовчик, я всегда с тобой заодно, но как упустить возможность лицезреть твою очередную мегапротупку?!

– Ладно, вы у меня ещё попляшете, сраные конспираторы.

– (Мне) Ты, кстати, сильно её обидел. Нет ничего тупее, чем вот так просто взять и уйти от такой девушки.

От радости я был ни жив ни мёртв. Пусть Пауст назовёт меня последними словами, но Юля вчера приехала именно ко мне и ради меня она рискнула своей аспирантурой!

В комнату вбежала пятилетняя племянница Пауста, Ариша.

– А можно я прочитаю дяде Роме стихотворение? Пауст хотел её прогнать, но Марина возразила:

– Конечно, принцесса, мы слушаем!

Аря сделала серьёзное лицо и прочитала с выражением:

Бедный ёжик ёжится —
Всё ему не можется:
Искривилась рожица,
Посинела кожица.
Мать его тревожится —
Вот забот умножится!

Девочка сделала реверанс и посмотрела на нас выжидающе. Рука с марлечкой оторвалась от моей синей спинки и застыла над тазиком: кап, кап…

Я посмотрел на Пауста, обернулся к Марине, что-то пробежало между нами – и мы заржали так, как не ржали никогда в жизни.

Мы с Паустом свалились на пол, скорчившись в конвульсиях и давясь от смеха. Пауст хрюкал, сопел и плакал. Он силился сказать «ёжик», но у него получалось только «ё», и дальше его колбасило с новой силой. Когда мы пытались посмотреть друг на друга, то новая волна ржача захлёстывала нас и прибивала к полу. Марина закрыла лицо руками и беззвучно тряслась на стуле. С трудом собравшись, она махнула рукой Аре, что та может идти.

Даже через несколько минут, когда основная волна спала, мы избегали встречаться взглядом, опасаясь очередного приступа. Это было море, нет – океан позитива! В мире больше не существовало ни Мерзлякова, ни ментовки. Радость и беззаботность молодости фонтанировали из нас, сердца были наполнены любовью друг к другу, всё стало правильно и хорошо! И тут я понял, кто мне нужен здесь, сейчас и до конца жизни! Я знаю, что смогу пройти всё ради неё!

– Пауст, набери Юлю. Я такой дурак, и я так счастлив!

– Набираю!

Но телефон зазвонил сам. Пауст взял трубку и сказал: «Да, он здесь».

– Ромыч, срочно спускайся вниз. У подъезда служебная машина отца.

Я вытер слёзы, обнял Пауста и Марину и пошёл к лифту. Возле лифта стоял то ли спецназовец, то ли омоновец.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?