15.02.13. Они держали за руку город

Юле, Максу, Васе и Васе.

Чумовой был день, правда?

© Роман Грачев, 2024

ISBN 978-5-0062-5267-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

В результате взрыва суперболида в небе над Челябинском 15 февраля 2013 года были повреждены сотни зданий и сооружений. Более полутора тысяч человек получили ушибы и порезы. Ущерб, нанесенный городу и области, был оценен в один миллиард рублей.

Никто не погиб.

Сей отрадный факт позволил мне выбрать довольно хулиганский стиль повествования без оглядки на эстетов и моралистов. Кроме того, я решил взглянуть на события того сумасшедшего дня с самого необычного ракурса, какой только можно найти. Подстрочник «основано на реальных событиях» относится не только к падению космического булыжника, но и к описанной здесь истории. Мы действительно были единственными, кто освещал события в режиме нон-стоп на протяжении всего дня, и вечером нас можно было сдавать в утиль. Расхождения с реальностью (имена героев, их личностные характеристики и жизненные обстоятельства) обусловлены канонами жанра, но в основном всё, кроме моих остросюжетных фантазий, – чистая правда.

Пролог

Фантастические ощущения: отключение от всех источников информации, отрешение от реальности, полет в космос – в безвоздушное пространство, в другую галактику, на самую окраину Вселенной. Темно, но не холодно. Ты паришь и не падаешь, растворяешься во мгле, становишься самой мглой. Волшебное место, где точно никто не найдет и ни о чем не будет спрашивать: где болит? почему болит? почему вот так, а не иначе? – какая разница, я уже не здесь, и не ваше дело. Миллионы ненужных вопросов задавайте своему отражению в зеркале, а меня оставьте в покое.

Считаете, рано?

Нет, в самый раз. Мне не пять лет. И даже не семь. Закройте дверь с другой стороны…

Ее всегда манил Космос. Летом она могла часами лежать на траве и глядеть на звезды. В ночном городе звёзд почти не видно, но она все равно знала, что они где-то там есть. И, что любопытно, их свет долетает до Земли с таким чудовищным опозданием, что, возможно, и самой звезды уже нет, она давно взорвалась на миллиарды осколков, а свет – вот он, мерцает себе, как будто подмигивает.

Осенью в южной части ночного неба появляется Юпитер. Он остается почти до зимы, и она украдкой выходит из дома, чтобы с ним поздороваться. Она разговаривает с ним, доверяя свои смешные девичьи тайны, и он как будто отвечает. Она мечтает купить телескоп, чтобы увидеть гигантскую смешную мордашку Юпитера и его лукавые глаза, в которых, кажется, таится великое знание о сотворении мира.

Выговорившись, она возвращается домой, крадучись пробирается к своей комнате и заползает под одеяло, натягивая его под горлышко. Смотрит в потолок, на котором тоже мерцают звезды. Обои у нее в комнате хитрые, с фосфором. Напитавшись магией ночного неба, она погружается в свою маленькую Вселенную, в то волшебное место, где темно, но не холодно, где никто не станет ее искать и не будет задавать миллионы ненужных вопросов.

Иногда ей кажется, что Космос посылает ей сигналы, но она не может их расшифровать, не может разобрать вкрадчивый шепот, доносящийся до ушей. Она уверена, что настанет день (скорее ночь), когда неразборчивые звуки выстроятся в слова и предложения. Возможно, придется ждать не один год… а может, и всю жизнь. Но оно того стоит. Ведь что есть жизнь, как не ожидание?

День М

14 февраля, 10:30

В то утро (грёбаное утро, чего стесняться) сорокалетний Александр Оленичев – он же Саша Олень в тех случаях, когда безбожно тупил, – окончательно решил для себя, что больше не хочет иметь никаких общих дел с государством, никаких контактов с любыми его представителями, начиная от сотрудника ППС и заканчивая… кто там у них за старшего?

В военкомат позовут для сверки данных – лесом! Заехать в МРЭО, чтобы обновить водительское удостоверение – постный шиш вам баян, со старым поезжу, пока не остановят, а там и машину продам. Стану старым пердуном, опирающимся на ходунки – ноги моей в собесе не будет, так и знайте. В гробу я видал ваше «всё для блага человека»! Моль ничтожная для вас человек!

Такие мысли пронеслись у него в голове, когда два дюжих молодца в серых толстых куртках с надписью «ФССП» на спинах попросили сесть в обляпанный грязью серебристый «шевроле» (не попросили, а поставили ультиматум). Ольга Алексеевна уселась впереди, а два богатыря с мрачными лицами зажали Сашку с двух боков на заднем сиденье. Было тесно, пришлось сдвинуть локти, практически сплющиться, в то время как дюжие молодцы ни в чем себе не отказывали, устроились как в салоне бизнес-джета.

Именно в этот момент, пока «шеви» еще не тронулся с места, Сашка ощутил себя даже не кралькой сраной, лишенной прав и гражданского самосознания, а тем маленьким кусочком кральки, который обычно помещают в баночку и относят в поликлинику на анализы.

– Чего без наручников? – огрызнулся Олень. – Обезвредили опасного рецидивиста, а везете без наручников. А вдруг я вырвусь?

Богатыри и ухом не повели, сидели так, будто никого между ними не было. Зато откликнулась Ольга Алексеевна.

– Пятнадцать суток хотите? – спросила она, не оборачиваясь.

– Нет.

– Тогда давайте молча, пока я добрая.

Машина покинула парковку перед зданием службы судебных приставов и выехала на улицу. Пока стояли на оживленном перекрестке со сложным пропускным режимом, Ольга Алексеевна наставляла:

– В споры с судьей не вступайте. Признавайте всё, ни от чего не отказывайтесь. Мол, с постановлением согласен, обжаловать не буду, прошу понять и простить. Тогда все быстро оформим, дадут вам по нижней планке – и гуляйте.

– А если я не согласен?

Тетка все же обернулась к нему. Посмотрела пристально, даже с прищуром. Ее небрежный утренний макияж – слишком яркая помада и тональные разводы на щеках – не могли замаскировать усталость.

– С чем не согласны? С тем, что два года уклонялись от уплаты алиментов?

Вообще-то больше, подумал Саша, но вслух ответил:

– Не согласен с тем, что я этой женщине вообще что-то должен. После развода ей осталась квартира. При желании я мог бы отсудить половину, но не стал. Четвертый год живу в съемной.

Долгая пауза. Тетка цокнула языком и вынесла вердикт:

– Зря.

Машина поехала дальше. Мимо проплывали серые дома в зимней морозной дымке, по радио тихо напевала Валерия. А Сашка размышлял над словами тетки. Что она имела в виду под словом «зря»? Она на его стороне? А где женская солидарность, где «все мужики сволочи» – вот это всё?

– Александр, – сказала Ольга Алексеевна, глядя вперед на дорогу. – Если вы думаете, что один такой, то вы ошибаетесь. Я ваших повидала. Был один чудак, подъехал на гелендвагене, весь в золоте, и начал жаловаться: безработный, мол, войдите в положение, сына люблю, но денежек нету. И наоборот было: мужик на двух работах, везде кидают, концы с концами еле сводит, а бывшая мозг сверлит, ей на севрюгу с хреном не хватает. Так что… – Она зевнула, прикрыв рот ладонью. – Не будете выступать, все пройдет нормально. Судья адекватная.

Сашка вздохнул, буркнул себе под нос:

– Чудны дела твои, Господи.

Один из бойцов, сидевший справа, полез за чем-то в карман и привалился массивным корпусом к середине. Сашка почувствовал себя котлетой в бигмаке.

– Джентльмены, я вам не мешаю? – выдавил он, пытаясь высвободить затекшую руку. – Вы только скажите, я умею задерживать дыхание… минуты на две.

– Александр! – одернула пристав.

Районный мировой суд размещался на первом этаже жилой пятиэтажки. В узких коридорах было тихо и пусто. Молодой охранник за стеклянной перегородкой листал газету.

Они сели перед дверью зала номер два. Ольга Алексеевна шепотом делала последние наставления. Сашка слушал вполуха. Сегодня утром он чувствовал себя отвратительно, не выспался, остался без завтрака и даже без привычной чашки кофе. В девять утра его разбудил звонок в дверь, заявился страж закона, сообщивший, что должен принудительно доставить гражданина Оленичева Александра Николаевича в отдел судебных приставов Курчатовского района. Даже зубы почистить не дал, скотина. Сашка натянул на себя первое, что попалось под руку – джинсы, тонкий джемпер и куртку, – и поплелся навстречу судьбе.

Вот уже второй час его одолевали самые мрачные предчувствия. Жизнь поползла по шву, как туго набитый мешок, только успевай ловить высыпающиеся на пол горошины.

– Слышите меня? – спросила тетка.

– Да, простите, что вы говорили?

– Не забудьте обращаться к судье «ваша честь».

Сашка утвердительно кивнул. Много чести, подумал он.

Заседание, если таковым можно было назвать трехстороннюю встречу судьи, пристава и их жертвы в пустом и душном зале, действительно прошло быстро и без сучка-задоринки. Судья, молодая симпатичная женщина, которой черная мантия придавала вид горгульи, узнала, что гражданин Оленичев – известный в городе журналист и радиоведущий, работает на солидной радиостанции, по административке ранее не привлекался и вообще вполне адекватный мужчина. С выплатой алиментов на несовершеннолетнюю дочь Анну Александровну Оленичеву у него возникли временные трудности, долг небольшой, ответчик свою вину признает. Единственная оплошность – избегал контактов и довел до процедуры принудительного привода, и вот за это, пожалуй, пусть отработает тридцать шесть часов на объектах городского благоустройства. Постановление можно обжаловать в течение десяти дней с момента оглашения, всем спасибо, все свободны. Аминь.

После заседания Сашка и Ольга Алексеевна постояли немного в стороне от крыльца, покурили, поболтали.

– Дурацкая погода, – ежилась в тонкой куртке тетка. – Сухо, морозно. Снегу бы сейчас…

Сашка молчал. Он думал, за какие былые заслуги ему так подфартило с судьей и приставом. Некоторым его знакомым алиментщикам доставалось на орехи куда больше. Так уж сложилось, что по этим делам в судах почему-то работают исключительно женщины, а ворона вороне, как известно, глаз не выклюет.

– Она вам даже ниже планки назначила, – сказала Ольга. – Тут минимум сорок часов.

– Спасибо, – произнес Олень. Ничего умнее он не придумал.

– За что тут спасибо? – хмыкнула тетка. – Это не любезность.

– А что это?

Она пожала плечами, шмыгнула носом. Погода и впрямь была дрянная, да еще и традиционные утренние выбросы с комбинатов на севере.

– Это здравый смысл. Бывают такие случаи, когда надо действительно наказать человека. Позорище, а не мужчины, даже стыдно бывает за них. А есть и жёны такие, что прости господи… ладно, я уже говорила.

– Я вас понял.

Они немного помолчали. Саша украдкой оглядел тетку. И правда, какая-то она замученная. Ей, наверно, лет сорок? Круглая, нескладная, хмурая. Интересно, она с детства мечтала стать приставом? Наверняка ведь нет. Какой идиот в нежном возрасте будет мечтать сидеть с утра до вечера в унылом казенном офисе, рыться в бумагах, обзванивать должников-бегунков, вырабатывая в себе стойкое равнодушие к чужим проблемам.

– Простите, вы замужем? – вдруг спросил Саша. Вопрос вырвался сам собой.

– Что?

– Кхм… нет, ничего. Кстати, с праздником.

Она вскинула брови.

– С каким?

– Ну, День святого Валентина сегодня.

– Я вас умоляю! – Ольга Алексеевна бросила окурок под стену дома, деловито подобралась. – Ладно, Александр, некогда мне тут с вами это самое… Отработаете положенные часы – позвоните. Сроки не определяю, можете не спешить. Но не затягивайте, не злоупотребляйте моей добротой. Второй визит к судье может обернуться проблемами.

– Я понимаю.

Она подняла воротник куртки, накинула капюшон.

– Всё, бывайте здоровы.

– Еще раз спасибо. Услышимся в эфире.

Она отмахнулась и зашагала в сторону проспекта. В этот момент у Саши затеребунькал в кармане телефон.

Звонила Аня.

– Да, доченька?

– Ну чего, пап? – вкрадчиво прошептала девочка. – Обошлось?

– Вполне. Ты не в школе?

– Нет, мне сегодня к двенадцати, мы идем в музей.

– Мама рядом?

– На работе. – Аня взяла паузу, вздохнула. – Она переживает.

Саша хмыкнул. Коли так переживает, могла бы отозвать иск. Устроила тут, понимаешь, «любит-не любит».

Вслух он ничего такого не сказал, только отдал будничные родительские распоряжения:

– Осторожнее на дороге, сегодня скользко. И наушники свои дурацкие снимай, когда улицу переходишь.

– Договорились. Целую!

Закончив разговор, Саша вставил в телефон провод от своих собственных наушников, включил «Boom! Shake The Room» Уилла Смита и направился к трамвайной остановке. Сегодня у него выходной. Главный редактор дал один день на решение семейных проблем, получив в обмен обещание, что Олень не станет пить с горя и на утреннем эфире будет как огурчик. А как тут не выпить? Ну как?! То подает иск, то забирает, то снова подает. Чего она вообще хочет? Чтобы он грыз локоть и жалел о своем внезапном уходе? Чтобы вернулся и покаялся, припав коленями на коврик в прихожей? Чего тебе надо, объясни уже!

Она, похоже, и сама не знает.

Не сказать, чтобы Саня Оленичев был так уж плох. Не плох, не лох и не скоморох. Нечто среднее. К своим сорока годам он имел за плечами один неудачный брак, одиннадцатилетнюю дочь Анну, пятнадцать лет работы в различных СМИ, десять из которых провел на радио, и череду провалов и разочарований. Почти стандартный набор для интеллигента в первом поколении, шедшего по жизни на ощупь, как по болоту, прыгая с кочки на кочку.

Впрочем, приятных воспоминаний тоже хватало, потому что так не бывает, чтобы серая полоса тянулась бесконечно. Из приятного Алекс мог вспомнить поездки втроем на озеро: он, жена Ирина и Анька разбивали палатку, готовили еду на костре, наслаждались тишиной и покоем. Сашка и Ирка много разговаривали, Анька гонялась с сачком за бабочками и собирала красивые камешки. Лесистый берег был пустым, необжитым. В воду почти не лезли – дело было в августе и начале сентября, – лишь однажды Ирина, раздевшись, носилась амазонкой по березовой роще и плескалась в пяти метрах от берега, поддразнивая супруга.

Хорошее было время, хорошие дни, о которых будешь вспоминать и в предбаннике Страшного суда в ожидании своей очереди на сковородку…

Вопреки прогнозам, в том числе своим собственным, вечером 14 февраля Александр Оленичев оставался трезвым, как стеклышко. Пить не хотелось, спать не хотелось, от Интернета тошнило. Он лежал на диване, смотрел, как по телевизору жирный панда уже второй час пытается слезть с дерева, и думал: что дальше?

От мрачных мыслей его отвлек телефонный звонок. Звонила Юлька. Он не хотел брать трубку, потому что просто не хотел размыкать губы (он сегодня даже зевал без открывания рта), но завтра на работе милый Юлик просверлит ему взглядом дырку в виске и высосет весь мозг без остатка. Лучше ответить.

– Саш, можешь приехать?

Кажется, она плакала. Или просто шмыгала носом на морозе.

– Куда приехать? Что случилось?

– Я тут… – Шмыг. – Короче, я… не знаю, как сказать.

– Блин, не мямли, солнце!

– Я машину разбила…

Пауза. Сашка сел, опустил ноги на пол, потер пальцами уставшие от телевизора глаза.

– Та-ак, – протянул он, глядя на узоры татарского ковра под ногами, – если учесть, что у тебя никогда не было машины и вряд ли будет, могу предположить…

– Да хватит уже! ЕГО машину разбила!

Сашка даже не пытался изобразить сочувствие:

– Не вписалась в поворот?

– Ты опять не понял! – Юлька всерьез начала злиться. – Я ее дубиной расхерачила! Стекло вдребезги, зеркало, бампер… Блин, что мне делать?

Алекс подобрался. Желание острить пропало.

Юля была милой девушкой. В обычной жизни слегка зажатая, она раскрывалась, как цветочный бутон, только перед включенным микрофоном. В те минуты, когда в студии горела красная лампочка прямого эфира, ее было не узнать. Юлик становилась роковой женщиной, сердцеедкой, фурией, острой на язык змеей-искусительницей. Мужики млели от ее голоса. Увы, когда микрофон выключался, она моментально сдувалась, словно воздушный шарик, из которого быстро выпустили воздух.

Что же могло ее так раскочегарить, что она взялась за дубину? Не иначе, милый друг, на которого она возлагала большие надежды, совершил какую-то чудовищную мерзость.

– Что делать, Саш?! Он меня ищет! Куда теперь?!

– Ну, дуй ко мне. Адрес помнишь?

– Вроде.

– Отлично. Домой не заезжай, он тебя там перехватит. Переночуешь у меня, завтра вместе на работу поедем. Потерпишь сутки в старых трусах? У меня женской запаски нет.

– Да ну тебя!

– Отключи связь, позвонишь мне в домофон. Квартира двадцать шесть. Все, давай, жду.

Саша осмотрел жилище. Грязные носки надо забросить в стиральную машину, футболки запихнуть в шкаф, а на диван набросить свежее постельное белье. Негоже прекрасной даме нюхать его застарелый пот.

Сашка попытался вспомнить, как давно порог его съемной квартиры переступала женщина.

Он не смог.

14 февраля, 20:15

Сезон половых подарков закончился, так и не начавшись. И это было несладко.

Под «половыми подарками» тридцатитрехлетняя Юлия Казанцева подразумевала обмен «валентинками» 14-го февраля с последующим ужином в ресторане, плавно переходящим в безумный секс в его спальне, заканчивающийся утром чисткой зубов и круассанами под кофе. Далее, конечно, наступало 23 февраля со всеми его дезодорантами, носками и кремами для бритья; якобы мужской день, в который, тем не менее, гуляет вся страна – мужчины, женщины и даже те, кто не попадает попой в горшок. Через две недели, соответственно, случался апофеоз этого гендерного безобразия – Восьмое, мать его, марта: роскошный букет алых роз за две с половиной тысячи рублей, колье за пять тысяч, опять же ужин в ресторане, секс и круассаны. Изнурительный марафон, в течение которого стараешься отдать и получить столько, сколько не отдавал и не получал за весь год.

Для Юли он был важен еще и тем, что это был первый для них с Женей тест на глубину чувств и серьезность намерений. Они познакомились в октябре, под нежный финальный аккорд бабьего лета (бабы уходят в спячку вместе с медведями в зоопарке, пошутил Женя). Он услышал ее в эфире, влюбился в ее волшебный голос, сказал, что новости об урожае зерновых в ее исполнении звучат как вальсы Штрауса, как журчание весеннего ручья, как хруст французской булки поутру… Он стал забрасывать ее сообщениями, добился свидания, и уже в середине ноября им обоим было так хорошо, как не было хорошо Тристану и Изольде.

Новый 2013 год они встречали вместе: шампанское, свечи, мандарины, фейерверк во дворе его дома и слияние тел под «Дискотеку восьмидесятых» в четыре утра.

Вместе с крещенскими морозами пришло охлаждение в отношениях. Юля списывала это на обычную постпраздничную усталость и отшвыривала от себя даже обрывки мыслей о том, что у Евгения появилась другая. Так ведь не бывает, чтобы через два-три месяца пламенной страсти мужчина мог разлюбить или переключиться на иной объект обожания. Ведь не бывает же, правда? Женя ведь не такой. Он романтичный, обходительный, вдумчивый, въедливый (а иначе стал бы он хозяином преуспевающей фирмы… ну, какой-то там фирмы по производству чего-то, без разницы). Что немаловажно, он был холостой. Юля уже попадала на женатика, который два года обещал ей развестись с благоверной, но в итоге сдулся. Так что спасибо, больше она на такое не подпишется.

Февраль уж близился, а постпраздничная усталость Евгения все никак не проходила. На предложения встретиться он все чаще отшучивался и ссылался на занятость, уверяя, что это временно, что в конечном итоге все будет хорошо. Что именно «хорошо» у них будет, он не уточнял, но очевидно же, что речь шла о совместном житье-бытье и, возможно, даже обручальном кольце.

Особые надежды Юля возлагала на «сезон половых подарков». Несмотря на то что возлюбленный как-то странно скукожился, она все же рассчитывала, что День святого Валентина они проведут вместе. Так бывает, что любовь вдруг задыхается, закупоривается, и тогда надо просто проковырять небольшую дырочку в боку, чтобы она вновь задышала полной грудью…

Юля рассматривала свою обнаженную грудь в зеркале в ванной, поворачивалась и так и эдак, приподнимала, встряхивала, как наполненные водой презервативы, и думала: «Ну не может такое не задышать!»

Не задышало. На Юлькины предпраздничные намеки возлюбленный ответил, что, мол, святой Валентин – прощелыга и мошенник, и что ему, Евгению, больше по душе Петр и Феврония, которые наступят в июле. Таким образом, романтическая встреча 14 февраля отменялась, а за ней автоматически сливались и два следующих праздника.

Ей бы принять и смириться – уж в который раз, – что в возрасте тридцать-плюс счастье надо уже не искать, а просто тупо ждать, сидя с попкорном перед телевизором. Но Юля решила прояснить ситуацию. Она не любила недосказанностей и умолчаний, ее так воспитали родители-комсомольцы.

Вечером 14 февраля она приехала к его дому. Нашла укромное место за парковкой, расположенной на дальнем краю двора, возле тополиной рощи. Черный «крузак» возлюбленного стоял на углу площадки. Стало быть, Женя либо дома, либо вне дома и выпивает. А с кем можно выпивать вечером в День святого Валентина? Не с мамой же!

Юля ждала двадцать минут. Становилось холодно. Она переминалась с ноги на ногу, стучала сапожками друг о друга, дышала в перчатки и осипшим голосом напевала:

– Магнит… болит… свербит… икает… Артрит, едрит, не сплю, бухаю…¹

В начале девятого к правому подъезду десятиэтажки подъехало желтое такси. У Юли Казанцевой забилось сердечко… замерзшее и очерствевшее, но еще живое… а из машины вышли они. Евгений и какая-то пигалица с букетом роз вдвое шире ее туловища. Юлькиных роз! Он взял ее под руку и повел к подъезду. Перед тем как открыть дверь, он ее целовал. Долго целовал, прижимая за задницу. Затем они скрылись внутри.

– Вот же сука, – пробормотала Юля, и слезы потекли из ее больших бездонных глаз.

Боль?! Да что ты знаешь о боли?!

Слова эти вспомнились не потому, что ей было больно (хотя и больно тоже). Она вспомнила именно лицо Аль Пачино в тот момент, когда он это проорал. Ох, сколько в нем было страсти, сколько отчаяния и ярости! Слепой ярости. На таких эмоциях можно электричество добывать.

Юля сняла одну перчатку, вытерла слезы насухо, чтобы не осталось льдинок. Постояла молча, подышала, посмотрела вокруг. Зимний двор был тёмен, тих и безмятежен. А рядом стоял чертов «крузак» изменщика…

Решение пришло спонтанно.

Юля порыскала взглядом вокруг. В снегу под ближайшим деревом валялось что-то темное, толстое и длинное. Дубина женского гнева.

– Приве-ет, – пропела девушка, – я даже не скуча-аю…

Юля не без труда выдрала дубину из-под корки льда. Взвесила на руке. «Гнев женский» тянул килограммов на пять-шесть. В самый раз.

Осознавала ли она, что творит? Ну, разве что в общих чертах.

Первый удар, в который она вложила всю свою поруганную девичью честь, был нанесен по лобовому стеклу. Так сказать, по самой наглой морде, как пощечина. Стекло хрустнуло паутиной трещин, но выдержало. Юля знала, что возлюбленный ставит сигнализацию на беззвучный режим, а если брелок в кармане куртки вдруг начинает визжать, он даже не приподнимет зад, чтобы поинтересоваться причиной. «Дурная сигналка, – говорил Женя, – орет даже от голубиного дерьма на капоте. Все забываю заехать в сервис».

Второй удар вогнул стекло внутрь. Пожалуй, с него хватит, подумала Юля и перешла к зеркалам. У нее было не больше пары минут, чтобы закончить начатое, пока Евгений Николаевич Суков-Блядский не отвлечется наконец от мацабола с новой пассией и не выглянет в окно.

Зеркало у водительской дверцы сдалось после двух богатырских взмахов. Хорошая дубина, надежная. Габаритные огни джипа возмущались молча. Ни в чем не повинный автомобиль вел себя как истинный джентльмен: получал по морде смиренно, потупив очи и не подавая голоса. Интересно, как бы повел себя сам Евгений, случись у них такая драка? Перехватил бы ее руки и оттолкнул на диван, назвав дурой? Вряд ли. Он не такой, он романтичный, обходительный, вдумчивый… хотя кто знает, как себя ведут такие типы, когда им пытаются выцарапать глаза?

Зеркало оторвалось и повисло на проводе. Юля переключилась на передний бампер. Радиаторная решетка не поддалась – дубина отскочила от нее, как от натянутого батута, с болезненной отдачей в руки. Тогда Юля замахнулась как следует и вонзила оружие черному монстру в левый глаз. Фара тоже оказалась крепкой, но настойчивость города берет. Еще удар – и трещина есть. Теперь точно под замену.

Юля поняла, что выдохлась. Опустила дубину концом в снег, согнулась. Ее вырвало недавним перекусом (два пресных бутерброда с колбасой и чай – на большее ее в последние дни не хватало). Она посмотрела на темные разводы на снегу, вытерла губы и повернула голову к дому. В окне на третьем этаже маячила знакомая фигура. Женя ее увидел.

– Валим, – сказала она вслух, отбросила дубину и помчалась куда глаза глядят. Через рощу, по сугробам, спотыкаясь и падая. Подальше от места преступления. Подальше от боли.

В заднем кармане джинсов неистово хрюкал телефон.

Выслушав рассказ, Сашка не придумал ничего лучше, как сесть рядом с девушкой на диван и обнять обеими руками.

– Ну ты, мать, даешь.

Она шмыгнула носом, спрятала лицо на его груди.

– Не тем даю.

– Похоже на то. Выпьешь что-нибудь?

– А что есть?

– Немного вискаря осталось. Для дома, для семьи.

Она кивнула. Сашка сходил на кухню, налил виски в маленькую рюмку. Подумал, не плеснуть ли себе, но решил, что тогда это будет уже пьянка, в то время как одна маленькая рюмочка для леди – это медицинская помощь.

– Телефон выключила? – спросил он, когда Юля вернула опустошенный наперсток и устроилась в углу дивана, подтянув к себе ноги.

– Да. Но он успел прислать какое-то сообщение. Даже читать не хочу.

– И не надо пока. Утром на свежую голову решишь, что с этим делать. Здесь тебя никто не найдет, а завтра посмотрим.

– Спасибо тебе, Саш. – Она протянула к нему руки. Он великодушно позволил себя облапать.

Через час, после душа и вечернего чая с вафлями, Юля угомонилась, легла на диване у стенки. Он укрыл ее, поправил подушку. С внезапно нахлынувшей нежностью оглядел торчащие из-под одеяла голые коленки, джинсы и блузку на спинке стула, скомканные носки на полу. Подумал: «Чистая дружба между мужчиной и женщиной, конечно, существует. Но… всегда есть это проклятое «но».

Сашка не сказал бы за всех женщин – им лучше знать, что у них на уме, – но за мужчин мог сказать определенно: водя чистую дружбу с женщиной, ты никогда не забываешь, что у этого друга, черт побери, есть сиськи, и при определенных обстоятельствах ты бы с удовольствием познакомился с ними поближе, даже рискуя разрушить магию истинного товарищества. Это какое-то древнее проклятие, не иначе.

Он лег рядом, не раздеваясь. Накрылся краем одеяла, повернулся спиной к Юле и стал смотреть телевизор. Шел боевик с Томом Крузом.

– Саш, – раздалось за спиной.

Он развернулся, вгляделся в бледный овал ее лица.

– Да, Юль?

– Что у нас с ним случилось, как ты думаешь? Почему вообще такое случается?

Он ответил не сразу. По его разумению, вопрос «почему умирает любовь?» простительно задавать в шестнадцать лет, но уж никак не на четвертом десятке.

– Мой ответ тебе не понравится.

– И всё же.

Сашка вздохнул.

– Он влюбился в твой голос. Познав тебя в реальной жизни, он понял, что… – Саня замялся. Юля толкнула его в бок. – …что ты – обычная, каких много. Извини уж.

Он ждал шипения или нового тычка, но Юля просто сказала:

– Умеешь ты подбодрить, Олень. Спокойной ночи.

– И тебе.

Напоследок она все же толкнула его попой в бедро.