Читать книгу: «Посмотри, как далеко я зашла», страница 5

Мария успевает наполнить свой и мой бокалы, когда к нам возвращается Ники с мокрыми волосами, видимо, пытавшийся смыть грязь и пот после помощи соседям, в чем бы она ни заключалась. Он садится рядом со мной, и мне становится немного спокойнее от его присутствия, но в то же время странное новое чувство начинает прорастать внутри меня.

Обед проходит в той дружественной семейной обстановке, которую я представляла и боялась. Когда я была значительно младше и не понимала, что родители не сильно меня любят, самым болезненным было именно проводить обеды и завтраки в обществе пустого стула, ну или в самые лучшие дни в обществе моего любимого брата, но и это, к сожалению, было не часто. Моим единственным собеседником и другом было отражение в сверкающей мебели кухни, так как я терпеть не могла есть за огромным обеденным столом в одиночестве, лишь смотря на пустые места рядом с собой.

Одним из ярких моих воспоминаний было, как лет в одиннадцать меня затащила к себе домой одноклассница, которая была новенькой в классе и еще не понимала, что с такими, как я, не стоит дружить. И вот я сидела за их семейным обеденным столом, где едва помещались мы – семья, состоящая из четырех человек, и я, непрошеная, но, видимо, все равно гостья, которую необходимо принимать со всем радушием. Я смотрела, как они делятся за столом немногочисленной едой, от которой так вкусно пахло, что сразу возникало это свербящее чувство голода, как ее родители пили красное вино и смеялись, когда дети рассказывали о делах в школе. А я могла только смотреть и завидовать. В моей семье никогда такого не было. Вечером я пришла в наш пустой дом и всю ночь прорыдала, оплакивая ту семью, которой у меня никогда не будет. Больше с той девочкой я не общалась, мне было стыдно, что я не могу похвастаться такой семьей и людьми, которые бы меня поддерживали или хотя бы слушали.

И сейчас, сидя рядом с семьей Ники, я испытывала то же самое чувство. Только мне уже не было стыдно, и я не стану оплакивать семью, которой у меня никогда не было. Да и не будет, если честно. Когда вырос в доме моих родителей, то уже не стоит надеяться, что станешь другим человеком и будешь способен на какие-то глубокие «нормальные» чувства. Я стала очень похожа на отца и мать. Мне все еще грустно, но не настолько, чтобы не позволить себе расслабиться и даже искренне смеяться и улыбаться, хвалить Ники и его игру в футбол, восхищаться талантами младшей Параисо, особенно ее танцевальными способностями, которые были продемонстрированы перед подачей горячего. Старшая же, Камилла, обладала острым умом, проницательностью, и, по-моему, она замечала, как я меняюсь за столом, хотя, может, мне так только казалось, но ее взгляд был прикован ко мне и в зависимости от моих эмоций так же менялся. Видимо, одного человека в этой семье я не смогу обмануть.

Мы переместились в гостиную, где стоял раскладной диван, столик перед ним и висел телевизор на противоположной стене. Я заметила, что имеется выход еще куда-то, но не понимала куда, ведь в квартире не было балкона или дополнительной ванной комнаты. Мы удобно устроились все вместе на диване, Мария принесла из своей спальни альбом, разместила его на моих коленях и рассказывала про каждый фотоснимок. Вот Ники около четырех лет, он голый в ванной комнате, а это выпускной Франциски в детском саду, а вот Камилла идет в школу. Я замечаю, что нет ни одного снимка Сама и хочу задать вопрос про еще одного ребенка в этой семье, но язык не поворачивается – я боюсь нарушить семейную идиллию.

– Это Николауш забил свой первый гол в серьезной игре в школе. Я так им тогда гордилась и говорила, что он станет великой футбольной звездой.

Я заметила, как на глаза Марии навернулись слезы, и от этого сжалось сердце. Я бы тоже хотела, чтобы у Ники все сложилось и он стал звездой, но это будет зависеть только от него самого. И от того, смогу ли я реализовать свой план и при этом не причинить никому вред.

– Я так рада, что ты появилась в его жизни. Я чувствую, что теперь все будет лучше, он стал играть точнее после вашей встречи. Верю, что ты его муза.

Мария берет меня за руку и смотрит так искренне, что мне недостает воздуха в легких. Они такие неподдельные и честные, а я совсем не такой человек. Хотелось бы мне быть такой же открытой, как они, и ответить взаимностью, но почему-то я могу лишь кивнуть и попытаться не вырвать руку в приступе паники.

Мне не хватает воздуха, и я уже собираюсь сказать, что необходимо возвращаться домой, как все превращается в какую-то комедию. Где-то хлопает дверь. Наши пять голов поворачиваются в сторону входа, и наши десять глаз смотрят на вошедшего Сама. Он одет, как и всегда, насколько я могу судить, небрежно: рваные джинсы, белая футболка, испачканная каким-то маслом, кеды с разорванными шнурками. Его рыжие волосы всклокочены, а глаза загораются странным огнем, как только он видит меня, зажатую между его матерью и младшим братом. Я вижу, как улыбка трогает его губы, и он откидывается на дверной косяк, рассматривая нас, устремивших взгляд на него.

– Привет!

Его голос звучит немного глухо и с придыханием, и я чувствую, что это приветствие предназначается мне одной, и от него по спине пробегают мурашки. Как я могла забыть, какое он производит на меня впечатление. Если до этого момента все было странно, неоднозначно, но мило, то сейчас я чувствую неловкость, агрессию и любовь, исходящие от присутствующих в комнате.

– Привет! – подаю я единственная голос, и Сам подмигивает мне так, что это навсегда отпечатывается в моем сознании. Так естественно и одновременно интимно, только для меня одной.

– Вижу, я не вовремя?

– Милый! – Мария вскакивает с дивана, подходит к сыну и обнимает его. – Ты всегда вовремя. Ты же знаешь, что мы всегда тебе рады, это же твой дом.

Она что-то говорит, но ее слова, будто эхо, раздаются откуда-то издалека. Она хлопочет, усаживает его есть, отчитывает за то, что он пришел в таком виде.

– Мам, все хорошо. Я приехал оставить это. – Он достает конверт и кладет на стол. – Но раз уж здесь все, почему бы и мне не остаться.

Я стараюсь сконцентрироваться на альбоме, лежащем на моих коленках, но не могу не следить краем глаза за происходящим у обеденного стола. Мария на мгновение замешкалась, остановилась и обернулась ко мне, вспомнив, что я все еще нахожусь в ее квартире.

– Простите, совсем растерялась. Когда так редко видишь старшего сына, сразу забываешь обо всем. – Я слышу, как ее голос дрогнул в попытках скрыть сожаление от редких встреч. – Самаэль, хочу тебя познакомить со спасительницей твоего брата, – обращает она внимание сына на меня, хотя оно и так было ко мне приковано.

– Грозой ночных дорог? – подмигивает он мне и с самодовольным видом садится во главе обеденного стола, на то же самое место, на котором всего полчаса назад сидел Ники, и я чувствую, что атмосфера в комнате поменялась. Если раньше все внимание было приковано к Ники, то теперь фокус сместился на Сама. Я смотрела, как расцвели лица сестер, которые тотчас сели рядом с братом и принялись расспрашивать его о прошедшей неделе; смотрела на Марию, которая была озабочена тем, как бы еще угодить своему старшему сыну. И только Ники продолжал сидеть на диване и молча созерцать происходящее.

Он наблюдал за братом, а я наблюдала за ним и пыталась понять, что же между ними произошло такого, что теперь братья не могут выносить общество друг друга. Мы с Дани всегда были близки. С его рождения я понимала, что он единственный, кто будет рядом и кто будет любить меня так же, как я люблю его. С того дня, как я увидела Дани, моя любовь росла к нему в геометрической прогрессии. Поэтому так странно было видеть родных людей, которые испытывают целую гамму отрицательных чувств друг к другу. Я видела, как желваки Ники начинали ходить по мере того, как мать все больше угождала старшему сыну и теряла интерес к младшему. Его костяшки белели, когда сестры слишком громко смеялись над шутками старшего брата и млели от его братских ласк. А главное, чем чаще Сам смотрел на меня, тем яростнее становился взгляд Ники.

– Так, и зачем эта красотка посетила наш крысятник? Разве принцессам не нужно находиться в замке? – Сам усмехнулся, глядя на меня, и вернулся снова к порции мяса, лежащей перед ним.

Не знаю почему, но это стало последнее каплей. Ники вскочил с такой скоростью, что я едва успела схватить его за запястье, однако мои усилия были тщетны, малыш метнулся к старшему брата, видимо, не осознавая последствий.

– У нас не крысятник, и если ты так считаешь, то какого хрена вообще приперся сюда?! Тебе здесь не рады.

Лицо Ники побелело от ярости, и я видела, как он брызжет слюной, которая попадает на лицо Сама, сидевшего спокойно и ровно прямо перед младшим братом.

– И она, может, и принцесса, но мы пригласили ее, чтобы поблагодарить. А ты, наверное, даже такого слова не знаешь. Забери свои прогнившие деньги и сам убирайся из дома! Ты ушел и нам больше не нужен.

Сколько боли было в его словах, сколько отчаяния и обиды! Я не знала, что произошло у них в прошлом, но очевидно, что на душе Ники это отпечаталось большой болью и травмой.

Сам вырос перед ним как скала, непробиваемая мощь. Он был выше на полголовы или около того, чуть шире в плечах, крупнее из-за возраста, но все равно братья были так похожи. Разве что цвет волос и глаз различали их, а также то впечатление, которое они производили на меня, волнуя мое тело и душу.

– Николауш, я пришел не выяснять отношения, – его голос был ровным и спокойным, в отличие от брата, но безапелляционным, – поэтому успокойся. Я хотел увидеться с мамой и сестрами, а твои шлюшки меня не волнуют.

Он снова усмехнулся, глядя на меня. И совершенно точно не ожидал того, что произошло дальше. Кулак Ники врезался в скулу брата с такой силой, что все присутствующие услышали треск и увидели, как голова Сама крутанулась в сторону. Мне кажется, я вздрогнула и выдохнула одновременно с Марией и ее дочерями. Это все было неожиданно и точно неправильно. Хотя сказать честно, мне льстило то, как Ники решил защитить мою честь, учитывая, что защищать было совсем нечего.

– Не делай так больше, малыш. На первый раз прощаю. – Сам прощупал рукой скулу и попробовал вкус крови на губе, которая была разбита.

– Николауш, что ты творишь, это же твой брат! – вмешалась наконец Мария и подошла к старшему сыну осмотреть его.

– Он незаслуженно оскорбил близкого мне человека и должен был поплатиться. А теперь я прошу его покинуть наш дом и не приходить, пока я тут. Никогда!

– Николауш, пока я здесь хозяйка и буду сама решать, кому приходить, а кому нет. Самаэль – мой сын, такой же, как и ты, и я всегда рада своим детям. Пойдем, я обработаю губу. – Мария берет старшего сына за руку и ведет за собой в ванную.

Я могу лишь безмолвно смотреть на происходящее и осознавать, что стала свидетелем чего-то непривычного, агрессивного и почему-то в то же самое время невинного. В желании Ники меня защитить я ощущала что-то милое, новое, искреннее. Одного я пока не понимала: это мои чувства, его или наши.

– Я, наверное, лучше поеду, – наконец нарушаю я тишину, которая воцарилась в комнате после того, как ее покинули все, кроме нас с Ники. Его сердце громко стучало, отзываясь в стенах гостиной, а взгляд так и не упал на меня ни на мгновение, и мы просидели в молчании больше десяти минут.

– Да, прости, я тебя отвезу.

– Не стоит, я вызову такси. Тебе лучше остаться дома и попытаться замять эту историю, помириться с братом, например.

– Мы не можем помириться. Не сейчас. А может, и никогда.

Я встаю с дивана с помощью костылей и медленно двигаюсь к входной двери, стараясь переварить слова Ники. Он медленно идет за мной, наверное, пытаясь понять, что же произошло сейчас на самом деле. Возле входной двери поворачиваюсь к Ники, изучаю его еще юношескую внешность, хотя на самом деле он уже давно мужчина, даже если внешне во многом похож на мальчишку.

– Не знаю, что там у вас произошло, но братья должны поддерживать друг друга.

– Кто тебе это сказал, Марианна? Есть семьи, где такое просто невозможно. Ты же видела все сама. Он поедал тебя взглядом, а потом назвал шлюхой. Это все провокация, и он получил по заслугам.

– Если это провокация, почему ты на нее поддался?

– Как бы ни старался, просто не могу держать себя в руках, когда он рядом. В этом он весь, мир начинает крутиться только вокруг него, едва он появляется. Легче играть привычные нам роли, чем объяснить, что расстановка сил уже давно поменялась.

– Не понимаю, почему нельзя просто поговорить друг с другом.

– С ним невозможно разговаривать. Для него я маленький братик, витающий в облаках своих желаний и проглатывающий все его выходки. Видимо, сложно мириться с тем, что я стал вполне себе зрелым и могу и в морду дать. Особенно если оскорбляют девушку, даже ту, которой не подхожу.

– Но рукоприкладство не выход, неужели не понятно?

– Он получил то, за чем сюда пришел. Думаешь, случайно появился как раз, когда ты здесь? Как бы не так. Это к лучшему, теперь и ты знаешь, что я не такой уж и милый, каким ты меня представляешь.

– Ты рассуждаешь, наверное, логично, даже рационально, это меня впечатляет. И ты прав, я узнала тебя с другой стороны. Но уверяю, что решать, с кем быть, буду сама, и я уже сделала выбор в твою пользу. – Я медленно тянусь к Ники одной рукой и притягиваю его за рубашку к себе.

Даже если наш роман не настоящий, это не значит, что я не собираюсь получить от него удовольствие.

Мои губы слишком быстро накрывают его, так что он не успевает сообразить, что происходит между нами. Но я чувствую его вкус у себя на языке, чувствую его робость и то, как он становится уверенней и завладевает мной. Это не просто поцелуй. Он становится для меня отправной точкой, началом того, чего я страшусь и хочу. Началом конца.

17 октября

– Надеюсь, ты сменишь этот наряд на более подходящий случаю? – голос моей матери раздается у входной двери, и я даже не успеваю обернуться, как она оказывается возле меня.

Каролина Инфернати – воплощение элегантности, чистокровности, надменности и высокомерия. В этой женщине собралось все самое мерзкое, что есть в высшем обществе, и она гордилась каждым отрицательным качеством, каждой лживой улыбкой, лицемерными комплиментами и воистину гордилась тем, что принадлежит к высшему обществу Португалии. И сейчас эта женщина стояла возле меня, облаченная в белую юбку-карандаш, прикрывающую колени, с болотного цвета широким ремнем, в такого же цвета атласную блузку и в туфлях на каблуке, в которые ей удалось впихнуть ноги, но я точно знала, что ей невыносимо больно, потому что она всегда покупает туфли на размер меньше, стесняясь своего сорокового размера. Ее волосы, как всегда, уложены волнами, спадающими на плечи, а макияж яркий, с акцентом на глаза, так как ее губы всегда были предназначены лишь для едких комментариев и бокалов водки с мартини, а она не любила оставлять следы от помады на бокалах.

– Конечно, нет. Это школьная вечеринка.

– Это не вечеринка, Марианна, а осенний бал твоего брата, посвященный его последнему году в школе.

– Там помимо него есть еще ученики, и этот бал не посвящен одному Дани, мама.

Я специально называю ее мамой, так как она терпеть не может, когда я так к ней обращаюсь. У нее было время насладиться моим отсутствием и тем, что это слово не произносилось в стенах этого дома. Мой обожаемый брат предпочитает делать все, о чем его просят, поэтому с раннего детства называет родителей исключительно по именам.

– Я миллион раз просила не называть меня так, – сжав зубы, процедила она, отчего, видимо, по ее мнению, мне должно стать страшно, но, честно говоря, она никогда не внушала мне страх, точно так же, как и отец. Они не были лучшими родителями, но точно не занимались рукоприкладством в отношении своих детей, потому что Дани и так был самый лучший сын, а бить меня было выше их достоинства. Каролина надеялась, что я буду бояться ее тона, ее взгляда и сцепленных в замок рук, но на самом деле это уже даже перестало вселять жалость по отношению к ее попыткам быть матерью, не становясь ею.

– Тебе стоит переодеться, это непозволительный образ для подобного мероприятия. Я приготовила тебе чудесное платье персикового цвета, оно в шкафу.

Я осматриваю себя в зеркале и честно не представляю, как заменю мини-юбку черного цвета, белую футболку с принтом и пиджак с закатанными рукавами на платье, которое, по мнению моей матери, больше подходит для такого вечера. Надо отдать ей должное, предлагалось уже не просто розовое нечто, а персиковое. Бред.

– Ты не представляешь, как далека от правды. Я лучше знаю, что мне подходит, а тебе, наверное, пора уже идти на очередной званый ужин. Не утруждай себя общением со мной, мама.

– Марианна, почему ты не хочешь быть как все? Нормальной девушкой? В твоем возрасте уже пора понимать, что люди оценивают по одежде, а ты делаешь все, чтобы оттолкнуть людей.

– Нет, мама, я делаю все, чтобы люди считали меня нормальной, а не избалованной девицей, которая не понимает, как одеваться на школьную вечеринку, а как на очередной ужин в обществе аристократов. Из присутствующих в этом доме только двое могут называться нормальными. И я точно одна из них. Я прошу тебя, просто закрой дверь с другой стороны.

– Марианна! – повышает она голос, наверное, в первый раз за несколько лет и удивляется этому не меньше, чем я.

– Что? Что, Каролина? Ты хочешь, чтобы я была примерной девочкой и играла очередную роль в розовом платье? Этому не бывать после того, как вы сбагрили меня на пять лет подальше от дома и даже не навестили. Ни разу. Все, баста!

– Марианна, ты же знаешь, мы с твоим отцом были в Каннах и не могли отложить поездку.

– Конечно, не могли, ни разу за пять лет. Вот и я сейчас не собираюсь откладывать наше прощание. Прошу, Каролина, закрой дверь с другой стороны.

Она ошарашенно смотрит на меня, будто видит в первый раз, и я понимаю, что поставила мать в тупик. Она не ждала увидеть перед собой взрослого человека, который может говорить то, что думает и что хочет. Я никогда не лезла за словом в карман, но в восемнадцать лет было чуть страшнее отстаивать свои права, сейчас же я больше не нуждаюсь в их любви и могу с легкостью отвечать на их попытки воспитывать меня такой же холодностью, какую они подарили мне в детстве.

Дверь позади хлопнула, и я снова осталась одна в тишине своей розовой убогой комнаты. Посмотрела на свои белые кроссовки и поняла: единственное, в чем права моя мать, – не стоит забывать, кто я и откуда. Я села на кровать, выудила из-под нее свои любимые черные лаковые туфли Christian Louboutin¹⁴ и сменила кроссовки на них. Никогда не стоит забывать о том, зачем я здесь, чего хочу и что получу желаемое во что бы то ни стало.

Мы ехали в полной тишине. По радио звучали какие-то песни, но я даже не обращала внимания на слова, просто смотрела в окно, стараясь следить за дорогой. Хотя этого и не требовалось – мой брат был прекрасным водителем во всех отношениях. Я восхищаюсь, каким замечательным человеком он вырос, несмотря на семью, в которой рос и, к сожалению, в которой выросла и я. Говорю не только о наших родителях. При всем огромном количестве моих недостатков он верил в меня и видел лучшую часть, которой, может, совсем и не было. Но мой брат был убежден, что я способна быть хорошим человеком, помогать искренне и бескорыстно. Я бы хотела быть такой, какой он меня видит, и не разочаровать его, но предполагаю, что у меня это не получится. Если все пройдет так, как я задумала, то Дани никогда не узнает, что я за человек, и будет все так же любить меня и знать, что я всегда буду его любящей сестрой.

– Ты уверена, что готова сделать это?

Машина затормозила на подъездной дорожке возле школы, и Дани обернулся на меня, заглушив двигатель. Он был серьезен как никогда.

– Я пообещала тебе, я все сделаю, чтобы ты был счастлив. Если для этого нужно, чтобы твой друг избавился от внимания девушек, значит, так тому и быть.

– Марианна, он мой лучший друг. Второй человек после тебя, которому я доверяю. Пообещай, что ты не сделаешь ничего такого, о чем будешь жалеть.

Я посмотрела на брата и увидела в его юных глазах столько надежды. Как я могла его разочаровать? Как могла не оправдать его надежд? Он узнает, что мир суров и жесток, но только не от меня.

– Я обещаю, что ты не разочаруешься во мне.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя и рад, что ты наконец вернулась?

– Конечно, знаю, и я тебя люблю.

Эта минутка сентиментальности останется на многие годы в моей памяти. Мы с братом всегда были искренни и поддерживали друг друга, но открыто говорить о чувствах было куда сложнее. Мы все и так знали, а слова порой могли все испортить. Но сейчас я была уверена: Дани подозревал, что я что-то задумала, и хотел обезопасить себя, сказав, что любит. Так я не смогу далеко зайти, зная, что он рядом. И, наверное, так и есть.

Покинув машину, мы двинулись по дорожке, которая еще помнила, как я шла по ней на свой последний осенний бал, смеялась и лицемерно улыбалась своему кавалеру, с которым переспала чуть позже вечером на заднем сиденье его Mercedes-Benz. Он, кстати, был совсем не плох.

Школьный зал для подобных мероприятий был, как всегда, вычурно украшен шарами и живыми цветами, здесь никогда не скупились на декорации, показывая, как сильно школа заботится о своих учениках. По кругу расставлены столы, а в центре, естественно, площадка для танцев. Все учителя, стоящие отдельной кучкой, были хорошо мне знакомы, как и директор, заметивший мое появление и тщательно следивший за каждым моим шагом. Да, я слишком запомнилась ему своими выходками и необходимостью защитить меня от тюрьмы, чтобы родители продолжали исправно платить за учебу. Все равно решали только деньги.

– Пойду найду свою девушку на сегодняшний вечер, а ты займись чем-нибудь. Только приличным, – усмехнулся Дани, щелкнув меня по подбородку и оставив в одиночестве возле одного из столов.

В моей руке незаметно оказался бокал с какой-то фруктовой дрянью, которая не могла меня спасти от головной боли, начинающейся где-то на затылке и двигающейся вверх. Мне придется как-то пережить этот вечер без алкоголя.

– Марианна! Знала, что встречу тебя здесь.

Ко мне радостно, будто паря на облаке, подошла Ленора со своим стаканом этой фруктовой дряни. На ней было сиреневое платье с пышной юбкой и облегающим лифом, лишь слегка обнажающим верхнюю часть груди, а в целом слишком целомудренное для ученицы последнего класса. Она не подходила этой школе.

– Ленора, рада тебя видеть. Как твой последний осенний бал? – Я сделала глоток этого напитка и снова поморщилась от сладкого вкуса на языке. Думаю, от нее не укрылась моя гримаса отвращения и как я поставила стакан обратно на стол.

– Прекрасно! Здесь все так красиво украшено. Обещали, что даже приедет музыкальная группа. Я слышала про осенние балы, но никогда на них не была. Это незабываемо.

Боже, столько оптимизма и счастья невозможно излучать, а я не способна поглотить.

– Да, здесь миленько. Конечно, не так шикарно, как было на моем весеннем балу, но тоже приемлемо.

– А ты помнишь свой весенний бал? Было так же здорово?

Она говорила так, будто мне уже далеко за семьдесят и я совсем не могу помнить свой такой же вечер. Но он же был всего года четыре или пять лет назад, да и как такое можно забыть! Вот директор тоже прекрасно его помнил, поэтому и следил сейчас за мной.

– Конечно, это было не так уж давно. Моим кавалером тогда был Аден Наньес. – Я знала, какое впечатление произведу, назвав это имя, поэтому дала Леноре пару секунд на то, чтобы она осознала, с кем я была.

Аден был восходящей звездой кино. Еще когда ему было пятнадцать, он снялся в популярном португальском сериале, а теперь, когда ему двадцать два, он, конечно, снимается чаще и знаком миллиону зрителей. Я даже слышала, что его пригласили в голливудское кино, что, наверное, говорит не только о его симпатичной мордашке, но и о таланте.

– Ничего себе! Аден Наньес! Ты с ним знакома?

Это прозвучало как вопрос, хотя ответ был очевиден. Я усмехнулась, глядя на Ленору и сознавая, какое произвожу сейчас на нее впечатление. Ей семнадцать, вся жизнь впереди. Не то чтобы моя жизнь закончилась, моя тоже вполне себе впереди. Вот только она еще стоит перед выбором, кем стать, не знает, какая жизнь ее ожидает. Я же уже знаю все о будущем и прекрасно понимаю, какие шаги предпринять, чтобы оно было долгим и счастливым, естественно, в моей интерпретации этих понятий.

– Ты не знаешь, а Николауш уже пришел? – отвлекла меня от мыслей лучезарно улыбающаяся Ленора.

А действительно, я ведь сюда пришла ради него, а он даже не удосужился поздороваться со мной, если пришел, ну или еще хуже – просто прийти сегодня.

– Нет, но мы договорились здесь встретиться. Странно, что его еще нет.

В это время на сцену поднимается директор и проверяет, как работает звук микрофона.

– Раз-раз, прошу всех собравшихся обеспечить немного тишины. – Он выжидает несколько секунд, прежде чем продолжить. – Спасибо! Вот и очередной осенний бал в стенах нашей выдающейся школы. Я рад, что в этом году будут готовиться к выпуску множество талантливых молодых людей. Уверен, этот год побьет рекорд и все из вас станут по-настоящему востребованными людьми в этом мире. Но я забегаю вперед. У нас впереди целый учебный год со множеством событий, первым из которых традиционно станет сегодняшний осенний бал. Дорогие ученики, учителя и все присутствующие, объявляю учебный год открытым!

Директор покидает площадку, возвращая внимание учеников и гостей школы друг к другу. Я лениво наблюдаю за тем, как присутствующие разбиваются на небольшие группы по интересам. Ленора осталась стоять недалеко от меня в окружении подоспевших подруг. Я прекрасно помню свой осенний бал, на котором я пробыла не так уж и долго. Директор произнес примерно такую же речь, заряжая, как ему казалось, всех на продуктивный год. Но на самом деле ученики этой школы и сами прекрасно знали, что им делать, чтобы стать популярными, знаменитыми и богатыми.

Я стою, переведя взгляд на опустевшую сцену, погрузившись в свои мысли, понимая, что причин для моего нахождения здесь больше нет. Дани где-то со своими друзьями, Ники так и не пришел, а значит, у меня есть маленький шанс, всего один шаг к тому, зачем я здесь действительно нахожусь. Я ловлю движения директора, занятого обсуждением чего-то крайне важного с нынешним президентом школы, поправляю свою немного задравшуюся юбку и уже собираюсь сделать шаг в сторону, как в колонках начинает играть старомодная мелодия. Первые аккорды, и я с легкостью узнала популярную когда-то песню.

– Let me be your hero¹⁵, – слышится шепот из-за сцены.

Музыка начинает играть громче, на сцене появляется Николауш с микрофоном в руках, и я вижу, как он пытается разглядеть меня в зале сквозь ударяющие в глаза лучи прожекторов.

– Would you dance if I asked you to dance? Would you run and never look back? Would you cry if you saw me crying? And would you save my soul tonight¹⁶? – его голос разносится на весь зал и приковывает половину взглядов к нему, а половину ко мне, покрывающейся румянцем.

Что мне остается делать – только смотреть на него и губами повторять текст песни, слишком хорошо мне знакомый. Наверное, несколько лет назад я мечтала бы, чтобы мужчина – вот так открыто, при всех, не стесняясь ничего, заявлял о своих чувствах ко мне. Мне бы хотелось верить в искренность происходящего. Вот только в этом не было ничего настоящего. Разве что мое бешено бьющееся сердце шептало, что здесь есть какая-то правда, какие-то чувства, идущие дальше игры и притворства.

– You can take my breath away. I can be your hero¹⁷, – заканчивает он песню, смотря на меня одну.

Я хотела бы, чтобы сейчас никого не было вокруг, кроме него, и чтобы это обещание было настоящим. Николауш улыбается, ставит микрофон, я слышу аплодисменты и наблюдаю, затаив дыхание, как он спрыгивает со сцены и медленно, будто в каком-то кино, подходит ко мне. На нем костюм, расстегнутая голубая рубашка и взъерошенные волосы, которые он откидывает назад ладонью. Его глаза, такие красивые и искренние, горят необычным огнем. В это мгновение я чувствовала, что мы остались вдвоем во всем мире.

Честно признаться, никто никогда не делал ничего подобного для меня. Я всегда была девчонкой, недостойной подобных романтических жестов. Я скорее из тех, кого имеют в одном из классов и возвращаются к своей девушке в пышном розовом платье. Но сейчас, рядом с этим юным мальчиком, я чувствовала себя совсем девчонкой, лет пятнадцати, которая позволяет своему сердцу в первый раз распахнуться.

– Мы это не планировали, – произношу я одними губами, когда Николауш оказывается совсем рядом.

– Это импровизация от чистого сердца для той, кто была и будем моим героем. Может, однажды у тебя будет твой собственный, а пока позволь я попробую им стать, – улыбается он, и от этой улыбки мое сердце щемит где-то в таком месте, о котором я не догадывалась.

– А если ничего не получится? – Я не знаю, о чем он просит и на что я соглашаюсь, но все равно боюсь того, куда это может зайти. Игра ли это сейчас или уже что-то настоящее?

– Посмотрим, – смеется он возле моих губ.

Его руки бережно касаются моих плеч, поднимаются выше, и пальцы гладят щеки. Он всматривается куда-то глубоко, будто проникает под кожу.

– Просто попробуй, – шепчет он и касается моих губ в легком, почти невинном поцелуе, обещающем что-то необыкновенное, новое, непонятное и такое пугающее. Я совсем не это планировала и вовсе не собиралась быть рядом с мальчишкой. Но его слова, глаза, губы дарят такую гамму чувств, что я уже и сама не понимаю, чего хочу и куда стоит идти.

Реальность происходящего почти осязаема – десятки глаз смотрят на нас, перешептываются, и уже завтра вся школа будет знать, что мы вместе. Эту песню он посвятил мне, и это видели все присутствующие. Теперь каждый человек, кто был в этом зале и даже кто не был, будет знать, что я с ним, а он со мной. Он хотел этого и вот получил. Может, ему совсем не нужна моя помощь, только присутствие рядом.

Или я слишком много думаю и нужно просто попытаться насладиться этим моментом. Его губами, прикосновениями и обещаниями.