Читать книгу: «Послевкусие», страница 2

Сейчас, спустя уже два месяца после эпидемии, Свирид оставался единственным источником топлива для жителей поселка. Бензовозы иногда приезжали из Самары, но это случалось редко. А стабильную работу АЗС настроить пока не получалось. Просто не хватало рук. Слишком много людей погибло.

Взамен на заветную канистру бензина, Свирид брал не деньги. Никто пока не понимал их нынешней ценности. Институт рынка пока еще не восстановился. Свирид принимал драгоценности, бытовую технику, ну и, на крайний случай, продукты, в том числе водку и сигареты. В то время, когда многим рабам никотина в поселке приходилось бросать эту вредную привычку, из-за дефицита сигарет, Свирид расхаживал по улицам с куревом в зубах и демонстративно дымил, как выхлопная труба старого «Москвича».

Власть, которую в поселке представлял участковый Павел Павлович, или, как предсказуемо все его называли, Пал Палыч, смотрела на бизнес Свирида сквозь пальцы. Не время было проявлять дотошность. Да, когда все, наконец, нормализуется, Свириду, вполне возможно, еще припомнят факт мародерства, но в данный момент Пал Палыч этим заниматься явно не собирался.

Вот и тем ранним утром Свирид, похоже, провернул очередную удачную сделку. Зачем кому-то понадобился бензин в такой ранний час Николай не знал, но и задумываться на этот счет ему не хотелось. А хотелось поскорее пройти мимо дома предприимчивого соседа и скрыться от этого прищуренного взгляда, пропитанного неприязнью и презрением.

Он шел по темной улице и время от времени бросал глаза на пустые, бесхозные дома которых было достаточно в поселке. Хозяев некоторых из этих строений съели. Кого-то отправили в лагерь. А кто-то переехал в города покрупнее – рабочие руки были нужны абсолютно во всех отраслях.

Пройдя по изгибу дороги и повернув за угол, Николай увидел перед собой темную фигуру. На секунду сердце екнуло. Что-то в походке приближающегося человека было неестественное. Он как-то странно мотался из стороны в сторону, ноги заплетались. Именно так в фильмах ужасов, которые некогда смотрел Николай, перемещались различные зомби. Неужели вирус снова дал о себе знать и перед Николаем сейчас один из первых пробудившихся хантеров?

Но спустя мгновение здравый смысл взял свое и Николай узнал в приближающемся теле Корягу – местного алкоголика. Вероятно, он возвращался с какой-нибудь очередной попойки. Не сказать, что Николай знал всех пьяниц в округе, но Коряга жил неподалеку и в былые времена часто заходил к Роман Анатольевичу взять в займы сотку-другую. Николай не знал даже его настоящего имени. Только кличку Коряга, которую тот неизвестно чем заслужил. Может, это была производная от фамилии. А может, был в его биографии какой-то забавный случай, связанный с куском дерева. Допытываться и узнавать это Николаю не хотелось. Ему любопытно было другое… Как этому выпивохе удалось не попасться в зубы какого-нибудь хантера? Коряга не был похож на человека, который способен просидеть взаперти две недели. Может, им побрезговали? Какой-нибудь любитель человечинки уже приблизился к нему, но его отпугнул густой запах перегара и дешевых сигарет без фильтра? А может, хантеры просто приняли его за своего, как секундой назад спутал его с зомби и сам Николай? Был и другой вопрос. Как Коряге при общем дефиците, особенно алкогольных напитков, удавалось так часто «нажираться»? Николай уже не раз встречал его шатающимся по улицам. Причем шатающимся в прямом смысле этого слова. Хотя, ответ сразу приходил на ум. Водки, конечно было не достать, но у жителей поселка наверняка были запасы самогона и другого домашнего пойла. Так что, Коряге всего-то необходимо было навязаться в гости к нужным людям. Что он вчера, по всей видимости, и провернул.

Коряга, шатаясь и бормоча что-то себе под нос, прошел мимо Николая, даже не заметив его. Николаю пришлось посторониться. Удивительно – это был один из немногих случаев, когда экс шарахался от нормального человека, а не наоборот.

Отругав себя за то, что на секунду снова поддался панике и принял Корягу за хантера, Николай последовал дальше. Нужно было учиться концентрироваться на позитиве. Надо радоваться, что с вирусом покончено. Довериться вакцине и верить в ее действенность. А не ожидать каждую минуту, что бесконтрольное чувство голода вернется.

Скоро Николай был уже у дверей старого сельского клуба. Именно здесь, в одном из помещений на втором этаже он и проводил свои уроки. В настоящую школу его больше не пускали, но учителем он все же оставался. Все объяснялось просто: никто из сельчан не хотел, чтобы их детей учил экс. Находился с ними в одном помещении в течение нескольких часов. Да и сами дети не питали особо теплых чувств к Николаю. Их пылкое воображение легко и охотно рисовало страшные картины, в которых Николай, снова превратившийся в хантера, бросался на них и превращал школу в одну большую двухэтажную столовую. И они с тревогой и слезами на глазах описывали свои опасения родителям. Поэтому Николай был уволен. Еще до начала сентября. Без бумаг и лишней волокиты. Ему просто сказали больше не приходить.

Но если обычных детей Николай учить не мог, очень скоро нашлись те, для кого проводить уроки мог исключительно он – среди детей бывшие хантеры тоже были. В поселке таких насчитывалось семеро. Все разного возраста, от десяти до тринадцати лет. Всем не посчастливилось быть укушенными. Но посчастливилось выжить. Ни один из них не был уличен в убийстве и каннибализме и избежал лагеря. Все-таки, отмахнуться от десяти-двенадцатилетнего хантера мог найти в себе силы любой взрослый. Поэтому полакомиться человеческим мясом ни у кого из ребятишек так и не вышло.

Обычные, нормальные дети своих сверстников из эксов не приняли. Их травили, унижали, избивали, жестко, безжалостно, толпой. Никакой речи о том, чтобы в начале учебного года бывшие мини-хантеры пошли в школу, быть не могло. Они бы оттуда просто не вернулись. Но и бросать их на произвол было нельзя. Как-то это не по-человечески. Детям нужно учиться и получать знания. Так заведено.

Тогда-то и был придуман вариант с альтернативным учебным заведением для эксов в старом здании клуба. Этот вариант предложил участковый, которому, очевидно, не раз приходилось оттаскивать каких-нибудь злобных мальчишек от бедного десятилетнего экса, которого они загнали в угол. Тут же вспомнили и о Николае – никто из педагогов не горел желанием контактировать с эксами, пусть и в облике детей.

Николай с энтузиазмом взялся за новое дело. Сидеть в четырех стенах ему надоело. По общению с людьми он соскучился. Даже интровертам иногда нужно с кем-то поговорить. Да и в конце концов это было хорошим делом. Дети явно нуждались в поддержке. Им остро требовалось удостовериться в том, что не все в этом мире их ненавидят. Есть и те, кто их отлично понимает и готов помочь. Хотя бы добрым словом, улыбкой, взглядом, в котором отсутствовала ненависть.

Николай поднялся на второй этаж, открыл дверь, включил свет и вошел в просторную комнату с большими окнами. На стене висела учебная доска. Посреди комнаты стояли четыре парты. По периметру комнаты размещались семь учебных столов. На каждом – по старенькому недорогому ноутбуку. На одной из стен можно было увидеть четыре портрета – Пушкин, Толстой, Достоевский и Гоголь. Их Николай выпросил у директора школы. Какой же учебный кабинет без портретов на стене?

Скоро в кабинет вошла Полина, активная, подвижная девочка тринадцати лет. Она поздоровалась с Николаем, смачно зевнула, бухнулась за одну из парт, уронила голову на руки и закрыла глаза. Дети тоже приходили сюда рано. По той же причине, что и у Николая – лишний раз пересекаться с нормальными людьми им не хотелось.

– Полин, а где близняшки? – спросил Николай.

Девочка приподняла голову, собираясь ответить, но ее опередила вошедшая в кабинет старушка:

– Они внизу, Николай Романович. Домашнее задание не доделали. Решают там, на подоконнике. Уж слишком много вы им задаете.

Полина снова уронила голову на руки.

– Здравствуйте, Анна Маркеловна, – обратился Николай к вошедшей. – Да я-то чего?.. Это программа такая.

– А Вовочка на крыльце Борю ждет.

– Потише можно? – ворчливо, не открывая глаз, пробубнила Полина и недовольно крякнула.

Анна Маркеловна, которую все в поселке звали просто бабой Нюрой, прошла в кабинет и положила на стол Николаю пакет с бутербродами. Пакет немного запотел. Хлеб явно был еще горячим, только из печи. Баба Нюра пекла его сама.

– Вот, дадите им на большой перемене, хорошо? – куда тише произнесла она. – И вам там тоже.

– Хорошо. Спасибо, – улыбнулся и кивнул Николай. Он не знал сколько лет этой старушке, но предполагал, что где-то за семьдесят. Она приютила у себя четверых юных эксов, которые во время эпидемии остались без родителей, и теперь заботилась о них. В том числе каждое утро провожала до школы.

Эпидемия почти не коснулась Анны Маркеловны. В тот момент, когда в поселке появились первые хантеры, она болела простудой и не вставала с постели. А когда увидела в окно весь тот ужас, который происходил снаружи, выходить на улицу даже не думала.

У бабы Нюры трое детей и пятеро внуков. Все жили в разных уголках страны. И все живы и здоровы. Никого не съели и даже не укусили. Набожная старушка восприняла это как благодать. И посчитала, что теперь в долгу перед Богом. Проявила сострадание и взяла к себе осиротевших детишек. И сделала это очень вовремя. Никто не знал, что делать с малолетними эксами-сиротами. В Самаре все детдома и так были переполнены. В поселке иметь дело с бывшими хантерами никто не хотел. Даже родственники.

– Только пусть запивают чем-нибудь. Всухомятку нельзя, – все так же негромко добавила баба Нюра.

Из коридора донесся шум. Быстрые, тяжелые шаги. Через секунду в кабинет влетели два мальчика двенадцати лет. Вова и Боря. Оба жилистые, полные сил, с коротко остриженными волосами. Их можно было принять за братьев. Но они таковыми не были.

Ребята с шумом, что-то выкрикивая на своем на детском, пробежали по кабинету, со скрежетом пододвинули к одному из столов с ноутбуком еще один стул и уселись. Они делали так каждое утро. До начала урока было еще пятнадцать минут, и они тратили это время на игру в какую-то простейшую компьютерную «стрелялку», громко, задорно и весело комментируя каждое действие.

– Поспала, – пробубнила Поля, реагируя на шум, и подняла с рук сонное недовольное лицо. Это тоже было ежедневным ритуалом. Поля всегда пыталась «доспать» в кабинете, и у нее никогда это не получалось.

– Близко не смотрите. Глаза испортите, – обратилась баба Нюра к мальчикам, но они на нее не обратили никакого внимания.

Анна Маркеловна покачала головой и с улыбкой глянула на Николая. В глазах читалось: «Мальчишки. Что тут поделаешь?»

– Вы до скольки сегодня? Так же до двух? – спросила она.

– Да, но можете не торопиться. Они же еще играют потом. Сами знаете.

Старушка улыбнулась, кивнула и пошла к двери. Николай посмотрел в окно. Заметил, как от выхода из клуба в сторону дороги направилась женская фигура. Это была мать Бори – Светлана Алексеевна. Она никогда не заходила внутрь, не здоровалась, и, проводив сына до дверей клуба, всегда старалась поспешно вернуться домой. Она не любила эксов и боялась их. Даже к сыну она, насколько знал Николай, относилась настороженно. Во время эпидемии, прямо под окнами ее дома один из хантеров набросился на соседку и загрыз ее, чавкая и причмокивая. Светлане с мужем пришлось долго слушать крики и стоны жертвы. Потом, когда насытившийся хантер ушел, к закрытым дверям дома подбежал укушенный Боря. Он плакал, стучался и молил впустить его внутрь. Светлана с мужем так и не решились открыть. Может, и правильно. Через считанные минуты их сын сам стал хантером. Но Николая это всегда удивляло. Можно же было связать мальчика, запереть где-нибудь, да хоть в том же погребе. Но нет, Волобуевы решили оставить своего ребенка на улице.

Сейчас Боря со Светланой жили уже одни, без мужа и отца. Мужчина не смог заставить себя находиться под одной крышей с эксом, и под предлогом поиска работы в большом городе уехал из поселка. А Светлана переборола свой страх. Не до конца, но переборола. Сейчас она общалась с сыном отстраненно, опасливо, холодно и даже поставила шпингалет на дверь своей комнаты. Эту подробность Николай узнал от детей, которым в свою очередь об этом рассказал сам Боря. Но у него все же была мать. А это немало.

Удаляющуюся фигуру Светланы осветил свет фар. Это к зданию клуба на своем внедорожнике подъезжали Астафьевы. Через несколько минут в кабинет вошел Дима, невысокий, щуплый, улыбчивый мальчуган в очках. Его левая рука была закована в гипс. Ему было десять лет, и он был самым младшим в классе. Увидев, что Боря и Вова уже сидят за ноутбуком, он быстро посеменил к ним, пододвинул стул и уселся за их сгорбленными спинами. Просто, как зритель. В дверях с умилительными улыбками на лицах остались стоять Антон и Елена – оба в теле, по-сельски дородные. Именно Антона Николай застал полчаса назад у дома Свирида. Теперь стало ясно зачем ему понадобился бензин в такую рань – сына надо было отвозить в школу, а топливо в баке, по-видимому, не оказалось.

Астафьевы были одними из немногих в поселке, кто мог позволить себе брать у Свирида бензин. Они были зажиточными. До эпидемии они владели фермой на окраине поселка, где держали много голов скота, производили колбасную продукцию. Разумеется, хантеры быстро добрались до скотины. Но Астафьевы, кажется, не унывали. Наверняка у них еще были средства на счетах, да и ферма была застрахована. Поэтому, как только рынок наладится, они быстро вернутся в бизнес.

В отличие от Светланы и ее сбежавшего мужа, Антон и Елена души не чаяли в своем сыне. Когда тот прибежал с улицы с укусом, они быстро сориентировались и заперли его в бане. А потом бросали ему в окно куриные тушки и куски мяса, в надежде, что судьба над ними смилостивится и весь этот кошмар когда-нибудь закончится. И их ожидания оправдались.

К остальным эксам – детям и Николаю – Астафьевы относились с плохо скрываемыми неприязнью и подозрением. Но на сына это не распространялось. Вот она, настоящая родительская любовь.

– Здравствуйте, – обратилась Елена к Николаю, не глядя в глаза. – Не разрешайте ему бегать на переменах. Хорошо? Ночью опять рука болела.

– Конечно, – ответил Николай, улыбнувшись.

– Сынок, пока, – ласково произнес Антон.

– Учись хорошо. Один домой не иди, – добавила Елена.

Это ее назидание не было формальностью. Астафьевы каждый день забирали Диму из школы. Но однажды, пару недель назад, они отлучились в Самару, задержались по дороге и не смогли вовремя зайти за сыном. Дима ушел домой вместе с бабой Нюрой и другими ребятами. Но дом Астафьевых находился чуть дальше по улице. И, распрощавшись со старушкой и одноклассниками, дальше мальчик пошел один. Там-то его и встретила кучка «нормальных» ребят. Вернувшиеся из поездки Астафьевы обнаружили Диму на крыльце дома грязным и плачущим. Его левая рука была странно вывернута. Скоро на ней появился гипс. После этого, что бы ни случилось, Диму одного родители больше никуда не отпускали.

– Любим, целуем, – добавила Елена и Астафьевы скрылись в коридоре.

– Сю-сю-сю, – передразнила ушедших Полина, чем спровоцировала хохот Вовы и Бори.

Мальчики вообще поддерживали любую проделку Полины. Они восхищались ею и во всем ее слушались. Дело было не в детской влюбленности. Боря и Вова, кажется, вообще не воспринимали ее, как девочку. Она была для них вожаком, примером для подражания. Полина всегда была пацанкой. Дерзкой и бойкой. И при случае, могла дать в лоб или между ног любому. Этим она и завораживала ребят.

Полина, кажется, была одной из первых в поселке, кто столкнулся с хантером. В тот день она с остальными ребятами играла в футбол на поляне на окраине поселка. Когда к ним подбежал хантер – проделавший путь из соседнего поселка – и набросился на первого попавшегося пацаненка, все остальные дети с криками и визгами разбежались кто куда. И только Полина осталась и принялась отбивать мальчонку у инфицированного. Подобрав с земли сухую ветку, она стала колошматить ею по спине и голове сошедшего с ума от голода мужчины, и тот все-таки выпустил из рук свою жертву. Но тут же переключился на Полю. Получив несколько укусов, Полине удалось вырваться и убежать. До дома было далеко. Поэтому она спряталась в небольшом срубе, стоящем неподалеку. Там она вскоре превратилась в хантера уже сама.

Избавившись от вируса, она все же добралась до своего дома. Но родителей там не застала. И вообще больше никогда их не видела. Вероятно, они пытались искать дочь, и сами стали жертвами голодных монстров.

Полина была сильной девочкой и никогда не выдавала своих чувств. Но наверняка скучала по папе и маме. Держа это в себе.

С улицы долетел звук мотора. Астафьевы уезжали. Как же непривычно Николаю было его слышать. Эхо прошлой жизни. В этот же момент в кабинет тихо вошел Федя. Как всегда неспешно, глядя себе под ноги.

Федя был самым неприметным из ребят. Он не говорил. Вообще. С момента, как выздоровел и перестал быть хантером, не сказал ни слова. Его привела мать – девушка по имени Лада. Очень красивая. Стройная, с выразительными глазами, в которых всегда читался вызов, и тонкими, часто поджатыми губами. Пухлые губы сделали бы ее красоту вульгарной. Но эта черта не была перейдена.

Николай всегда чувствовал неловкость при появлении Лады. Отводил глаза и разговаривал неохотно, боясь произнести какую-нибудь глупость. Казалось, что эта девушка проездом в их поселке. Так экзотично она здесь смотрелась. Ее место было, скорее, на страницах журналов или на сайтах и телеграмм-каналах о жизни звезд и тусовки. Но нет, Лада прожила в Альгинске всю свою жизнь. Просто так сложились обстоятельства – девушка с идеальной внешностью родилась и прозябала там, где ее красота была так же неуместна, как оригинал Моны Лизы на стене сельского туалета. И уезжать она никуда, насколько знал Николай, не собиралась.

Ее с Федей история сильно походила на Астафьевскую. Когда Федя прибежал с улицы покусанный, она заперла его в одной из комнат и больше не выпускала. Федя-хантер поранился при попытке выбраться из комнаты через окно, но Лада вовремя выбежала во двор и закрыла ставни, впоследствии, кое-как заколотив их досками.

Вежливо, но формально поздоровавшись с Николаем, Лада поцеловала Федю в макушку и покинула кабинет, оставив после себя приятный аромат духов. Николай снова подошёл к окну, сделав вид, что перебирает стопку тетрадок, лежащих на подоконнике, хотя на самом деле просто планировал посмотреть, как Лада будет выходить из клуба и идти по улице. Даже в ее походке было что-то завораживающее и притягивающее, хотя ни о каком намеренном «вилянии бедрами» не было и речи. В этот момент в кабинет вошли близняшки Маша и Даша. А это значило, что урок нужно было начинать. Николаю пришлось отойти от окна и усесться за свой рабочий стол – бросить последний взгляд на удаляющуюся девушку у него не вышло.

У девочек тоже была не самая приятная история. Вирусом заразила их мать. Она пришла с улицы со следами укусов и через несколько минут накинулась на дочерей. Но случилось странное. Каким-то образом женщина сумела подавить в себе голод и из хантера снова превратилась в человека. Растерянного и напуганного. Наверное, материнский инстинкт оказался сильнее болезни. Опасаясь, что возвращение в нормальное состояние будет непродолжительным, она заперла дочерей в доме, а сама постаралась удалиться как можно дальше. И поступила абсолютно правильно. Сейчас она находилась в лагере, за убийство как минимум пятерых человек. Вирус все-таки взял свое. Но удивительная сила воли, которую проявила мать этих двух девочек, спасла им жизнь.

Маша и Даша тоже жили у бабы Нюры. Но сильно по этому поводу не переживали. Они были уверены, скоро вернется мама и заберет их. Эта уверенность делала их самыми улыбчивыми и позитивными детьми в классе.

Начали с «Русского языка». Учить детей было непросто. Десятилетние Дима и Федя требовали одной программы, Машу и Дашу, которые были на год старше этих двух мальчишек, надо было учить уже по другому учебнику, двенадцатилетним шестиклассникам Вове и Боре нужно было давать знания на ступень выше, а самая старшая Полина нуждалась в программе за седьмой класс. Но Николай справлялся. Ребят было немного, поэтому с каждым он успевал поработать отдельно.

Тем более Маша и Даша почти не доставляли хлопот. Они всегда выполняли домашнее задание, схватывали все на лету, и на них Николай тратил всегда меньше всего времени. С остальными было куда сложнее. Вова и Боря не могли толком ни на чем сконцентрироваться, постоянно о чем-то переговаривались, смеялись и периодически дрались. Дима летал в облаках и любил больше таращиться в окно и рисовать, чем читать, записывать и впитывать. Постоянно пытался поучаствовать в проказах Волобуева и Боброва, но они не обращали на него внимания и просто отмахивались. Для них он был мелкой назойливой школотой. Он даже прозвище от них получил – «репейник». Полина ответственно, на правах старшей в классе, старалась помогать Николаю в плане дисциплины, постоянно одергивала Вову и Борю, шикала на них, угрожала, но к учебе относилась равнодушно. Домашнее задание не делала, стараться не собиралась. Ну, а Федя… Феди почти не было. Он не шумел, ни с кем не общался и никогда не сводил глаз с крышки парты. Домашку он не делал, потому что не мог. На уроке мальчик просто присутствовал. Он жил сам в себе. Проживал внутри чувства, известные ему одному. И Николай старался его не дергать. К доске не вызывал, лишний раз к нему не обращался. Периодически пытался поговорить с ним на перемене, старался пробиться через скорлупу, вытянуть из него хоть слово, но всегда безрезультатно. Лада как-то объяснила учителю, что каждый день водит сына сюда руководствуясь надеждой на то, что в компании других ребят он быстрее придет в себя. Но пока рецепт не работал.

После первого урока наступило время пятиминутной перемены. Поля, Боря, Вова и Дима выбежали в коридор и принялись носиться. Николай напомнил Астафьеву, что быстро бегать ему нельзя, тот кивнул, но уже через секунду забыл обо всех ограничениях. Близняшки не участвовали в активных играх одноклассников и, как правило, располагались у подоконника, готовясь к следующему уроку. И только Федя оставался сидеть за партой, казалось, не слыша команды отдыхать. Николай всегда сам подходил к мальчику, брал за руку и выводил его в коридор. Там становился у стены, опускал руки вдоль туловища и молча дожидался, когда начнется новый урок.

В обычной школе дети уже давно, наверное, затравили бы такого молчуна. Замучили глупыми шутками и издевками. Но здесь к Феде никто не приставал. Все когда-то пережили то же, что пережил он – пугающее превращение в голодного зверя. И каждому было непросто это вспоминать. Поэтому у Феди было полное право быть странным. И остальные дети это право принимали. Каждый справлялся со случившимся как мог. Федя, вот, замкнулся. Тоже способ.

Дальше по расписанию была «Математика». А для Полины «Алгебра». Вернувшись в кабинет, все расселись перед ноутбуками. В точных дисциплинах Николай ничего не смыслил, поэтому Пал Палычем и руководством школы было принято следующее решение: каждый день учителя на камеру записывали лекции – каждый по своему предмету –, все записи перекидывались на флешку, которая в свою очередь доставлялась в клуб. Вот и в этот раз Николай открыл верхний ящик стола и достал оттуда электронный носитель на несколько гигабайт, который кто-то положил туда еще вчера вечером. Передавать флешку лично в руки Николаю никто не хотел. Причиной была все та же эксофобия.

Скоро правительство обещало наладить по всей стране мобильную связь и интернет, и тогда необходимость во флешках отпадет. Но пока человечество снова жило где-то в районе начала двухтысячных.

Николай обошел все столы и загрузил на каждый из ноутбуков по видеофайлу. Дети воткнули в уши наушники и принялись впитывать знания. Кто-то с энтузиазмом, кто-то с неохотой и пробивающейся зевотой.

То, что у каждого ученика перед лицом находился свой компьютер, было очень удобно. Любой из них мог нажать на паузу, обдумать услышанное с экрана, или перемотать на то место в лекции, которое ему показалось не совсем понятным. Николай сам настоял на этом. А директор школы был так рад избавиться и от него, и от детишек с «вирусным прошлым», что долго не сопротивлялся и таки выделил эксам семь гаджетов.

Домашнее задание по предметам, в которых Николай ничего не смыслил, приходилось проверять тоже ему. Вместе с флешкой учителю доставляли листки с решениями задач и примеров и правильными ответами. И он просто сверял с ними работы детишек.

Что касалось гуманитарных предметов, Николаю не составляло особого труда самому накануне прочитать несколько параграфов учебников и на утро выслушать ответы учеников.

Особым качеством такой вид обучения, конечно, не отличался, но это было все же лучше, чем ничего.

К концу шестого урока внизу, в холле клуба, посреди которого стоял старый бильярдный стол с порванным сукном – напоминание о тех временах, десятилетней давности, когда каждую среду и субботу в этом здании проводились дискотеки и другие увеселительные мероприятия для сельской молодежи – начинали собираться родители. В четырнадцать десять они встречали своих детей, брали у них рюкзаки и выходили на улицу. И снова ждали – сразу расходиться по домам ребятня отказывалась. Дети носились, бегали друг за другом и орали, выплескивая всю накопившуюся за очередной скучный день в за партами энергию. В этих играх участвовала даже Полина, которая, казалось, уже должна была выйти из этого возраста. Но детство у тринадцатилетней девочки, по-видимому, еще продолжалось. К суете присоединялись даже близняшки, всегда такие правильные и сдержанные.

Но длилось это послеурочное веселье всегда недолго. Минут десять-пятнадцать. Первого забирали домой Борю Волобуева. Всегда раздражительная мать хватала его за руку и бесцеремонно тащила в сторону дороги. Боря даже не думал сопротивляться и молча следовал за Светланой. Потом в игру вмешивались Астафьевы – к этому времени Дима уже успевал упасть или хотя бы оступиться, и Антон с Еленой с тревогой в глазах бросались ему на помощь. Осматривали, отряхивали его, даже если этого не требовалось, и вели в сторону автомобиля. Потом и баба Нюра начинала причитать, что детям уже пора обедать, что у нее болит спина, и уговаривала Полю, Вову и близняшек выдвигаться в дорогу. Федю, не участвовавшего в игре, Лада забирала последним. Она работала в супермаркете, который был открыт с девяти утра до двух дня – продуктов на полках было немного, поэтому этого времени было вполне достаточно – и ей требовалось время, чтобы добраться до клуба.

Но сегодня она явно задерживалась.

Федя сидел на ограде небольшого запущенного и заросшего скверика, примыкавшего к зданию клуба и, казалось, совершенно не был обеспокоен отсутствием мамы. Николай подождал еще пять минут, решил, что случилось что-то непредвиденное – Лада еще никогда не опаздывала – подошел к молчаливому мальчику и сказал:

– Федь. Пойдем твоей маме навстречу?

Федя, разумеется, ничего не ответил и только слез с ограды. Николай принял это за согласие и пошел к дороге. Федя последовал за ним, держась на шаг позади. Он напоминал какого-нибудь призванного помощника из стандартной компьютерной ролевой игры. Неигрового персонажа. Такой же молчаливый, но неотступно следующий по пятам. Николай попытался завязать разговор. Спросил его, понравилась ли ему сегодняшняя тема по истории? Все ли он понял из задач по математике? Не замерз ли он, все-таки похолодало? Но Федя продолжал держать рот закрытым. Но на последний вопрос, кажется, чуточку кивнул. Если это так, то это уже было прогрессом. Хотя, Николаю могло и показаться.

Спустя пятнадцать минут такого молчаливого путешествия по краю асфальтированной дороги, Николай и Федя подошли к перекрестку, на котором располагался супермаркет. Николай пару секунд поразмышлял, куда двинуться дальше: пойти в магазин, который к этому времени должен был быть уже закрыт, или направиться сразу к дому Лады? Где она живет конкретно, Николай не знал. Представлял только направление и улицу. Но это не было проблемой. Федя наверняка как-то среагировал бы, если бы они очутились рядом с его домом. Но Николай решил все-таки наведаться сначала в супермаркет. В конце концов, вот он, в нескольких шагах.

Перейдя перекресток как попало – переживать, что их может сбить машина не приходилось – Николай и Федя подошли к магазину. На удивление двери не были заперты. Учитель с учеником вошли и сразу стали свидетелями перепалки.

У кассы стояла Лада и на повышенных тонах высказывала что-то невысокому, пузатому мужчине с пышными усами и красным лицом. Николаю не было известно его имя, но он знал, что этот мужичок был кем-то вроде управляющего супермаркетом.

Прислушавшись, Николай понял, что спор шел из-за графика работы. Мужчина требовал, чтобы Лада продолжила работать, а та упирала на то, что ей нужно идти за сыном, и вообще, ее не предупредили заранее.

– Чего ты мне вчера-то не сказал, что мы теперь до четырех здесь сидим? – возмущалась Лада.

– Да говорил я тебе! Ты прослушала.

– Такое бы я не прослушала. Опять, походу, что-то причудилось по-пьяни. Меньше на водку и коньяк налегай вместе с участковым.

– Так! Ты давай-ка!… Не это мне тут, – сбивчиво парировал мужчина, и покосился на вошедших. Во взгляде, которым он быстро обвел Николая, читалась смесь из неловкости и неприязни. Неловкость, похоже, была вызвана тем, что Лада сболтнула лишнего. Хотя по лицу мужчины и так было понятно, что у него проблемы с алкоголем, и секретом это было слабеньким. А неприязнь – тем, что он, похоже, был в курсе насчет Николая и его пожизненного незримого клейма в виде трех букв «экс».

– Все. Я пошла, короче. Сам за кассу садись, не мои проблемы. Я и так уже тут… Там Федя, наверное, испереживался весь…

Лада обернулась и, наконец, заметила Николая и сына. Тут же подбежала к ним, присела рядом с Федей, обняла его и поцеловала в лоб.

– Феденька, прости пожалуйста, что не встретила. Тут такое, вообще… Николай Романович, и вы извините, – снова поднялась она на ноги, не отпуская руки Феди. – Взбрело им чего-то до четырех магазин теперь открытым держать. А мне заранее не сказали.

– Да говорил я! – буркнул управляющий, негромко, но так, чтобы его услышали. Николай снова поймал на себе косой взгляд этого мужчины. На этот раз в нем не было неприязни. Это была уже ненависть. Но так как управляющий быстро отвернулся, Николай решил, что ему привиделось.