Читать книгу: «Невеста для циника. Свадьба под шум прибоя»

Пролог

Белое платье липнет к моей спине. Не от волнения – от влажного морского воздуха, который пропитал каждую кружевную складку.

Я стою на палубе катера, сжимая в ладонях букет полевых цветов, и думаю о том, как странно устроена жизнь.

Всего неделю назад я поливала фиалки в своей цветочной лавке, а сегодня…

Сегодня я становлюсь женой человека, который назвал мои любимые пионы «помпезными сорняками» .

– Вероника, перестань кусать губу, – тихо говорит Марк, поправляя галстук. – Ты выглядишь так, будто идешь на казнь.

– А ты – как будто уже на ней побывал, – парирую, глядя на его осунувшееся за последние три дня лицо.

Катер мягко покачивается на волнах. Солнце садится за горизонт, окрашивая небо в розовые и золотые тона. Было бы красиво, если бы не обстоятельства .

– Дорогие гости… – начинает церемонию женщина из ЗАГСа в строгом костюме, которую, несомненно, подкупили не только деньгами.

Мой взгляд скользит по «свидетелям» – двум нашим бабушкам, которые устроились на корме с видом победительниц.

Лида, моя бабушка, украдкой вытирает слезу. Ее подруга Марта – бабушка Марка – сжимает в руках фотоаппарат, готовая запечатлеть каждый момент этого «счастливого события».

Родители с обеих сторон ждут на берегу – они только прибыли, ошарашенные новостью о свадьбе.

– Клянетесь ли вы любить и беречь друг друга… – продолжает женщина, сверкая надраенными до блеска казёнными очками.

Марк и я переглядываемся. В его серых глазах – та же насмешка, что и в моих.

– Конечно, – отвечаем мы хором, и бабушки умилённо вздыхают.

Женщина из ЗАГСа протягивает нам кольца. Я беру тоненькое золотое колечко – бабушкин подарок – и чувствую, как дрожат мои пальцы. Не от волнения, нет. От осознания абсурдности ситуации.

– Давай уже, – шепчет Марк, протягивая руку. – Чем быстрее закончим этот фарс, тем быстрее сможем забыть друг о друге.

Я надеваю кольцо ему на палец, стараясь не смотреть в глаза. Его кожа неожиданно горячая, а пальцы – удивительно грубые и мужественные для человека, который просиживает штаны в офисе.

– Теперь вы можете поцеловать невесту, – объявляет женщина, и в её голосе звучит едва уловимая нотка иронии.

Наступает неловкая пауза. Бабушки сидят, затаив дыхание.

Смотрю на Марка с таким выражением, будто мне предложили съесть кактус.

– Это обязательно? – спрашиваю недовольно.

– Ага, – тут же отвечает бабушка Марта.

Вздыхаю и позволяю Марку меня поцеловать.

Его губы едва касаются моих. Я рассчитываю на сухой, формальный поцелуй, который будет длиться ровно столько, сколько нужно для галочки.

Но почему-то именно в этот момент катер, резко качнувшись, накреняется, и я невольно хватаюсь за плечи… мужа?

Наши тела на секунду прижимаются друг к другу, и я чувствую, как сильно бьётся его сердце.

Странно. Я думала, у циников оно не работает.

– Поздравляю! – кричит бабушка Лида, хлопая в ладоши. – Теперь вы муж и жена!

Женщина из ЗАГСа включает музыку. К моему удивлению, это не банальный «Свадебный марш», а что-то джазовое.

Марк морщится.

– Твоих рук дело?

– Думаю, это бабушки постарались, – отвечаю я. – Они же уверены, что мы идеальная пара.

– Как ананас и пицца, – бормочет Марк, но почему-то не отпускает мою руку, когда мы идём к корме, где нас ждёт капитан для проведения какого-то бредового обряда с разрезанием ленточки.

Бабушки обнимают нас, смеются и плачут одновременно. Баб Лида шепчет мне на ухо:

– Ты увидишь, дорогая, он прекрасный человек. Просто боится признать это.

Я смотрю на Марка, который с недоуменным видом рассматривает ножницы, и понимаю, что бабушка, как всегда, права.

В этом и заключается весь ужас.

После обряда с лентой бабушки становятся всё более подозрительно оживленными. Лида вдруг хватает Марту за руку и шепчет что-то на ухо, от чего та загадочно улыбается.

– Дети, – вдруг объявляет бабушка Марта, вытирая несуществующие слёзы, – нам срочно нужно на берег! У меня… что-то с давлением. Лида, помоги мне.

– Конечно, дорогая, – тут же подхватывает бабушка Лида. – Пойдем, я знаю один проверенный способ.

Марк сужает глаза:

– Что случилось? Вам плохо?

– Ой, внучек, старость – не радость, – отмахивается Марта. – Чуть укачало, ничего страшного. На берегу мне сразу полегчает.

Капитан вдруг поворачивается к ним:

– Может быть, мне сопроводить вас до берега? Заодно и лекарства купим, чтобы вы совсем хорошо себя чувствовали.

Я пытаюсь встать, но платье запутывается в ногах:

– Вы уверены, что вам стоит уходить сейчас?

– Ой, смотрите, дельфины! – внезапно восклицает бабушка Марта, указывая куда-то за борт.

Рефлекторно поворачиваю голову – и действительно вижу вдалеке плавники.

В этот момент бабушка Лида роняет сумочку, из которой небрежно выглядывают краешки денежных купюр.

Капитан вдруг начинает суетиться.

– Мне нужно проверить кое-что на берегу, – бормочет он, нервно поглядывая на бабушек и деньги.

Марк хватает капитана за рукав:

– Вы останетесь здесь.

– Ой, бедная моя голова! – драматично хватается за лоб бабушка Марта. – Лида, где моя таблетка от давления?

– На берег! На берег! – моя бабуля подталкивает Марту к шлюпке.

Марк выпускает капитана и делает шаг к бабушкам:

– Вы что, всерьез уходите?

– В шлюпку, скорее! – шепчет Марта Лиде, и они начинают спускаться.

– Осторожно! – кричу, но пышная юбка платья стесняет движения, и я не могу быстро подойти к борту, чтобы помочь бабушкам.

Капитан тем временем уже заводит мотор шлюпки. Марк бросается к борту, но не успевает.

– Увидимся послезавтра! – кричит Марта. – Мы оставили инструкции в каюте.

Последнее, что мы видим – это как бабушка Лида достает платок и машет им, а Марта шепчет что-то капитану, незаметно передавая ему сложенную купюру. Капитан смотрит в сторону.

Плюх! И с противоположной стороны катера в воду тоже опускается шлюпка. На этот раз с фотографом и теткой из ЗАГСа.

– Они нас тупо кинули, – начинает Марк. – Причем так, будто тренировались годами.

– Ну, нет… – тяжело опускаюсь на лавочку у рубки, потому что стоять уже нет никаких сил. Эти туфли! Будь моя воля, я бы выкинула их за борт, но другой обуви у меня нет, к сожалению.

Вдруг слышу, как подо мной что-то хрустнуло.

– Что еще? – ворчу, доставая из-под юбки сложенный листок.

Марк наклоняется, его дыхание обжигает мое ухо.

– Письмо счастья?

Я разворачиваю бумагу. Узнаю бабушкин почерк с ее вечными завитушками:

«Дорогие молодожены! В каюте вас ждет лимонад, фрукты и кое-что на первый вечер. Капитан вернется утром. Или через пару дней!

Не делайте ничего, о чем пожалеете. (Хотя мы надеемся на обратное!) Любящие вас, бабушки».

Марк выхватывает записку у меня из рук.

– Это что, шутка?

Я поднимаюсь и направляюсь к люку каюты:

– Давай проверим.

– Вероника, подожди… – он пытается остановить меня, но я уже спускаюсь по узкой лесенке.

Каюта освещена мягким светом лампы. На столике – фруктовая нарезка, две тарелки с канапе… и аккуратная коробочка с контрацептивами, перевязанная бантиком.

– О нет… – я закрываю лицо руками.

Марк застывает на последней ступеньке. Его взгляд переходит со стола на кровать (одну-единственную), потом на меня.

– А мне нравится новый расклад, – довольно ухмыляется.

Игнорирую. Не до него сейчас.

Я замечаю еще одну записку на подушке. Подхватываю ее дрожащими пальцами:

«P.S. Связь здесь нестабильная, так что не пытайтесь звонить! Расслабьтесь и наслаждайтесь!»

В этот момент катер сильно кренится. Марк теряет равновесие и падает вперед, толкая меня на кровать. Мы застываем в сантиметре друг от друга, его руки по обе стороны от моей головы. Я чувствую его дыхание на своей коже, запах моря и дорогого одеколона.

Снова я вижу не насмешку, а какое-то странное смятение в его серых глазах. И что-то еще… интерес?

– Прилив, – хрипло говорит мужчина.

– Я заметила, – шепчу, чувствуя, как горячо стало в каюте.

Сердце колотится в груди, как пойманная птица. И дело не только в качке.

Где-то сверху раздается щелчок – и свет гаснет, погружая нас в кромешную тьму. Лишь слабый лунный свет проникает сквозь иллюминатор, очерчивая лицо мужчины.

Я вижу, как он сглатывает, и чувствую, как между нами натягивается невидимая нить. Он смотрит на мои губы, потом снова в глаза.

В этот момент я перестаю думать о бабушках, о свадьбе и о том, что будет дальше.

Есть только мы…

Глава 1

За некоторое время до…

Я протискиваюсь через толпу в галерее «Арт-Хаус», проклиная момент, когда согласилась прийти на эту выставку.

Цветы – моя стихия, а не эти претенциозные мазки.

Но Ольга Сергеевна, главный редактор «Современной флористики», попросила составить репортаж о цветочных инсталляциях.

Отказать ей, когда-то поверившей в меня, было невозможно. Эта статья – шанс показать, что флористика это искусство, а не просто «милые букетики», особенно отцу, который считает это несерьезным занятием.

– Вероника, ты же единственная, кто разбирается в этом! – сказала она, а я, как дура, поверила в этот комплимент.

Теперь вот стою в этих дурацких шпильках (новые, жмут!), с подносом кофе в руках (три латте с корицей – для коллег по журналу) и пытаюсь не опозориться перед приехавшими издалека представителями высшего света.

Мой взгляд скользит по залу: вот Маша из «Цветочного бюро» уже заигрывает с каким-то галеристом, там Наталья Петровна, наш главный конкурент, язвительно разглядывает инсталляцию из сухоцветов.

А я… я застряла у входа, потому что мое идеально элегантное платье (спасибо, бабушка Лида!) постоянно цепляется за какие-то выступы.

– Простите, можно пройти? – делаю шаг вперед и…

БАХ!

Чей-то невидимый локоть впивается мне в бок. Три стаканчика латте совершают изящный кульбит в воздухе и обрушиваются прямиком на белоснежную рубашку мужчины, склонившегося над эскизом у центрального стенда.

Тишина. Нарушаемая лишь его шипением.

– Какого?! – вырывается у него, и он отскакивает от стенда, словно ужаленный.

Его лицо искажается от боли и неожиданности. Несколько капель горячего латте попадают ему на шею, и он яростно пытается их стереть, бормоча что-то нечленораздельное.

Кофе растекается по безупречному крою его пиджака, капли падают на разложенный перед ним рисунок, превращая нежные акварельные маки в коричневые разводы. От кофе идет легкий парок, а в воздухе повисает густой запах корицы.

Я замираю, как кролик перед удавом. Боюсь пошевелиться, боюсь даже дышать.

Незнакомец поднимает на меня взгляд. В глазах – первобытная ярость.

Вокруг нас замирают зрители, а я чувствую, как жар разливается по щекам. Отворачиваюсь, чтобы скрыть смущение.

– Поздравляю, – раздается ледяной голос. – Вы только что уничтожили эскиз к картине, за которую уже предложили двадцать тысяч евро.

Поднимаю глаза, чтобы рассмотреть собеседника.

Передо мной – мужчина лет тридцати, может чуть меньше, сложно понять, с острыми скулами и взглядом, от которого по спине пробегают мурашки.

Не от страха – от чего-то другого.

Его пальцы медленно разжимают испорченную бумагу, и я вижу, как напрягается его челюсть.

– Я… – начинаю, протягивая салфетки.

– Не надо. – Он отстраняется. – Ваши бумажные платочки вряд ли спасут то, что осталось от «Утра в Провансе».

– Может, оно и к лучшему, – вырывается у меня. – Выглядело как открытка из дешевого турагентства.

Толпа вокруг ахает.

Брови мужчины медленно ползут вверх.

Я судорожно пытаюсь стереть кофейные пятна бумажными салфетками, но только размазываю их еще больше.

Мужчина стоит неподвижно, наблюдая за мной. Его лицо – маска, но я чувствую, как от него исходит волна холода.

Он делает шаг вперед, и я отступаю, чувствуя себя виноватой школьницей.

– Простите… я… – начинаю, запинаясь.

Брюнет хмурится, внимательно рассматривая меня.

– Кажется, я вас где-то видел, – произносит, прищурившись. – Вы случайно не были на открытии выставки авангардной скульптуры в прошлом месяце? В галерее «Артефакт»?

Мое лицо заливается краской.

Конечно, он меня помнит. Я же умудрилась тогда уронить вазу с орхидеями прямо на куратора выставки.

– Эм… да, была, – признаюсь, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Там были… – он делает паузу, подбирая слова, – весьма экстравагантные цветочные композиции. Не могу сказать, что я поклонник столь вызывающего подхода к флористике.

– Это была моя работа, – говорю, стараясь сохранить хоть какое-то подобие достоинства.

– Вот как? Что ж, – он обводит взглядом испорченный эскиз и поднимает бровь. – Кажется, вы продолжаете в том же духе.

Я чувствую, как краснею еще сильнее. Его слова, сказанные с такой неприкрытой насмешкой, задевают меня за живое.

Хочется провалиться сквозь землю.

– Я… мне очень жаль, – бормочу, пытаясь хоть как-то исправить ситуацию.

Внезапно моего слуха касается чей-то восторженный шепот:

– Ой, смотрите, это же Марк Волков! Тот самый арт-дилер!

– Да, он самый. Говорят, у него нюх на таланты. Интересно, что он тут делает?

Я невольно бросаю взгляд на Марка. Его лицо остается непроницаемым, но я замечаю, как он слегка поправляет воротник пиджака. Он явно привык к такому вниманию.

Марк Волков… Имя кажется смутно знакомым. В голове всплывают обрывки статей и светских хроник. Тот самый, который называет цветы «жвачкой для глаз»?

Кажется, я попала в очень неприятную ситуацию.

Марк переводит взгляд с меня на испорченный эскиз, и в его глазах появляется неприкрытая злость.

– Вы хоть понимаете, что это такое? – спрашивает он, указывая на растекшееся по бумаге кофе. – Это не просто рисунок. Это эскиз, который я должен был сегодня представить коллекционеру. Очень ценному коллекционеру.

Он делает паузу, сжимая кулаки.

– Теперь я сомневаюсь, что он вообще захочет на него смотреть.

– Знаете что? – говорю, отдавая проходящему мимо официанту поднос и доставая из сумочки кошелек. Пальцы дрожат, но я стараюсь говорить твердо. – Сколько там стоит ваш эскиз? Я возмещу ущерб.

Волков смотрит на меня сверху вниз, и в его взгляде появляется что-то… опасное. Он обводит взглядом мое платье, мои шпильки, а потом с презрением смотрит в глаза.

– Серьезно? – усмехается, и от этой его усмешки я съеживаюсь, ощущая себя мелкой букашкой под его пристальным взглядом. – Думаете, у вас хватит денег компенсировать причиненный ущерб? Да даже если продадите все свои «милые букетики», этого не хватит.

Я вскидываю подбородок, чувствуя, как внутри закипает гнев. Закрываю кошелек с громким щелчком.

– А ваше высокомерие компенсирует отсутствие таланта? – выпаливаю, не сдержавшись.

Толпа замирает. Даже организатор выставки, подошедший разнимать нас, застывает с открытым ртом.

Марк вдруг улыбается. Неприятно, с вызовом.

– Вы интересны, милочка. Как ураган в хрустальной лавке. Жаль, что так безнадежно наивны.

– А вы – типичный сноб, который боится признать, что в мире может быть что-то прекрасное без ценника.

Он наклоняется ко мне так близко, что я чувствую запах его одеколона – древесного, с горьковатыми нотками.

– Красота без ценности – это просто… декор.

– Как и ваши слова без смысла.

Мы замираем, сверля друг друга взглядами. Вокруг нас шепчутся, кто-то хихикает.

– Марк, – вздыхает организатор, – может, хватит?

Он отступает на шаг, но не отводит глаз.

Его серые глаза, холодные как зимнее море, приковывают меня к месту. Я чувствую, как мои длинные светлые волосы, которые я так тщательно укладывала сегодня утром, прилипают к вспотевшей шее.

Марк Волков – воплощение мужской самоуверенности: широкие плечи, идеально сидящий пиджак на накачанном торсе, резкие черты лица, которые могли бы принадлежать греческому богу, если бы не это выражение презрения.

– Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, – произносит он, и его губы изгибаются в едва заметной усмешке.

Я поднимаю подбородок, чувствуя, как каблуки впиваются в паркет.

Мое платье – нежно-голубое, с кружевными вставками – теперь кажется мне глупым выбором для этого вечера.

Особенно когда я стою перед ним – этим воплощением мужской элегантности в идеально сшитом костюме, который я только что испортила кофе.

– Взаимно, – стараюсь, чтобы голос не дрожал.

Он медленно проходится взглядом по моей фигуре, от кончиков туфель до растрепавшихся прядей волос. Этот взгляд – будто прикосновение, от которого по коже бегут мурашки.

– Жаль, – говорит неожиданно мягко. – В вас определенно что-то есть. С таким огнем в глазах можно было бы горы свернуть… Если бы вы не тратили его на защиту безнадежных идеалов.

Я чувствую, как щеки горят еще сильнее. Он считает меня наивной дурочкой, живущей в мире розовых пони?

– Идеалы, в отличие от ценников, нельзя купить, – выпаливаю, стараясь скрыть под колкостью растерянность.

Губы мужчины снова искривляются в улыбке, но на этот раз в ней что-то… другое. Не презрение, а скорее вызов.

– О, я уверен, мы еще не раз столкнемся, – произносит, поворачиваясь к выходу.

Его спину, широкую и сильную, обтягивает мокрый от кофе пиджак, но даже это не портит картину.

– Вряд ли, – бросаю я ему вслед.

Он останавливается у двери, не оборачиваясь:

– Кстати… вам идет этот цвет.

– Какой? – не могу удержаться от вопроса.

– Ярко-красный. Как ваш гнев. Он так вам к лицу… Подчеркивает природную страсть. Жаль только, что вы направляете ее не туда.

Машинально прикладываю поочередно ладони к щекам, которые полыхают, словно раскаленная печь. Ну вот, еще и высмеял меня за то, что покраснела.

Только что это за намеки такие? Этот циничный сноб что же, хочет сказать, что такую энергию, как у меня, можно потратить с большей… пользой?

И прежде чем нахожусь что ответить, дверь за Волковым закрывается с тихим щелчком, оставляя меня наедине с липким ощущением унижения и странным желанием доказать ему, что он ошибается… во всем.

Я остаюсь стоять среди толпы, ощущая себя не проигравшей в битве, а скорее вызванной на дуэль.