Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю

Памяти Лейба и Эстер Рохман,

двоих из тех, кто выжил

Сэмюэл Д. Кассов
Вступление

Участники группы «Ойнег Шабес» не питали надежд уцелеть, но верили в свою миссию. Они вели битву за память, и оружием их были перо и бумага. Учитель Рингельблюма, историк Ицхок Шипер, сказал в Майданеке собрату по несчастью: об истребленных народах известно лишь то, что соизволили рассказать их убийцы. И участники «Ойнег Шабес» сделали все, что в их силах, дабы не оставлять последнее слово за немцами.

В последние недели и месяцы жизни они утешались мыслью, что однажды их послания отыщут и человечество услышит голос совести. Эти известия потрясут мир, помогут изменить его к лучшему. Когда Рингельблюм попросил Густаву Ярецкую описать облавы на варшавских улицах в 1942 году, она выразила надежду, что ее слова «вставят не палку, а целое бревно в колесо истории»^[1] и ужасы, которые она видела, никогда не повторятся. В августе 1942 года семнадцатилетний Давид Грабер написал в своем последнем свидетельстве перед тем, как устроить первый тайник с архивом: «Мы схороним в земле то, о чем не смогли прокричать, прорыдать миру… Хотел бы я увидеть тот миг, когда это великое сокровище откопают и оно огласит миру правду. Чтобы мир узнал обо всем. Чтобы порадовались те, кто не дожил, а мы почувствовали бы себя ветеранами с медалями на груди. Мы стали бы отцами, учителями и наставниками будущего»^[2].

Можно смело сказать, что надежды Давида Грабера так и не сбылись. Сплоченная группа соратников, которую удалось создать Рингельблюму, не стала «учителями и наставниками» будущего. Даже в 1970–80-е, когда о Холокосте заговорили, об архиве почти не вспоминали. Прошло немало времени, прежде чем сочинениями «Ойнег Шабес» наконец заинтересовались читатели и исследователи. Но все равно до конца 1980-х работ по этой теме появлялось очень мало. Даже сейчас история «Ойнег Шабес» широкой публике практически неизвестна.

Почему же так случилось?

Прежде всего, надо понимать, что немцы истребили миллионы польских евреев, которые лучше всех поняли бы дух и стремления «Ойнег Шабес» – многоязыких читателей, в равной степени владевших идишем, ивритом и польским. Даже потерпев поражение, Гитлер все-таки выиграл войну против восточно-европейских евреев, которых нацисты особенно ненавидели как биологический и культурный костяк мирового еврейства. До Второй мировой войны ни одна еврейская община не обладала таким национальным самосознанием и не подарила миру так много произведений культуры, как польские и литовские евреи, и это несмотря на растущие политические и экономические сложности – даже, пожалуй, вопреки им. «Ойнег Шабес» стал продолжением этой довоенной культурной традиции, в которой еврейские историки были передовыми бойцами, защищавшими честь евреев и отстаивавшими их права оружием своего ремесла.

Рингельблюм и «Ойнег Шабес» черпали вдохновение в довоенной деятельности Исследовательского института идиша (YIVO), основанного в 1925 году в Вильно. Институт призывал евреев знакомиться со своей историей, собирать документы, создавать архивы, которые позволили бы эту задачу решить. Народу без армии и государства в особенности необходимо самосознание и самоуважение. YIVO хотел изучать евреев как живую общину, и делать это на идише, языке народных масс. Важным считалось все, что имело отношение к евреям: их история, их фольклор, их кухня, их юмор, как они воспитывают детей, какие песни поют. Свободный от ограничений традиционной науки, YIVO объединил различные дисциплины: психологию, историю, фольклористику, лингвистику, литературоведение, и все это для того, чтобы изучать жизнь всей еврейской общины, а не только историю элиты – раввинов и интеллектуалов. YIVO объединил ученых и простых евреев. Такая история, написанная народом и для народа, на основе изучения прошлого и настоящего закладывала основу лучшего будущего.

До 1942 года, когда леденящие душу слухи о массовых убийствах подтвердились, «Ойнег Шабес» во многом продолжала в Варшавском гетто дело YIVO – собирание («замлен» на идише) как национальную миссию, осуществляемую общими усилиями. Рингельблюм писал в очерке об архиве, что стремится изучить всевозможные аспекты жизни польских евреев во время войны. Тут не было мелочей, и ничем нельзя было пренебречь. Ни хорошим, ни плохим: взяточничество и моральное разложение соседствовали с порядочностью и самопожертвованием, протекционизм и классовый конфликт – с великодушием и взаимовыручкой. То, что евреи узнали о себе, после войны должно было помочь им восстановиться как общине, определить, кто из лидеров не справился с задачей, отдать должное стойкости своего народа, переосмыслить непростые, но важные отношения с соседями-поляками.

Рингельблюм полагал, что в архиве необходимо накапливать как можно больше сведений в реальном времени. Ведь в гетто жизнь менялась стремительно, и почти всегда к худшему. То, что еще сегодня казалось важным, завтра уже могло позабыться. Поэтому Рингельблюм настаивал, чтобы собиратели архива сосредоточились на происходящем здесь и сейчас, «работали не покладая рук» и писали «так, словно война уже завершилась»^[3].

Рингельблюм хотел, чтобы архив вошел в микрокосм жизни гетто, в общину каждого двора, в каждый домовый комитет. Он стремился уловить пульс еврейской жизни, течение еврейского времени.

То, что попало в архив на первом этапе его формирования, оказалось бы безнадежно забыто, промедли Рингельблюм хотя бы полгода. «Реальное время» – это время, пока община еще жива, голоса не смолкли, шутки не притупились. Собрание еврейского фольклора Шимона Хубербанда, относящееся к самому началу оккупации, – анекдоты, мессианские упования, рассказы – основной пример того, как работал метод YIVO. Как и проведенное Перецем Опочиньским исследование одного-единственного двора, обитатели которого, простые евреи, похожие на персонажей довоенного романа на идише, сплетничали, переругивались, делились слухами и выживали как могли. Талантливый молодой поэт Владислав Шленгель, писавший по-польски, в стихотворении «Телефон» передал ощущение заброшенности и отчуждения, которое пережил в гетто: он не говорил на идише, в отличие от большинства евреев, но и соседи-поляки, люди одной с ним культуры, относились к нему неприязненно и ничем не помогали.

К середине лета 1941 года перипетии 1939-го и 1940-го могли показаться детской забавой. Жизнь в гетто становилась все тяжелее, и бесплатные столовые лишь ненадолго отсрочили голодную смерть тех, кому не на что было купить еду. Арке, персонаж Лейба Голдина отслеживает этот процесс час за часом, минута за минутой, – ожесточенную борьбу меж одержимостью голодом и не до конца исчезнувшим чувством человечности, сохранившимся в письменной речи. Голдин и Опочиньский писали вплоть до часа «Ч», то есть начала массового истребления; сочинения Хаима Каплана и рабби Калонимуса Шапиро отражают медленный переход от слухов к ужасной реальности, которая весной 1942 года поглощала всё больше и больше евреев. Каплан мучается из-за страшных вестей из Люблина, Шапиро объясняет ученикам, что в их страданиях нет их вины. Бог не наказывает их за грехи: Он скорбит вместе с ними. Сказал бы раввин из Пясечно это в 1939-м? Едва ли. Но к июлю 1942-го он уже понял, что стал очевидцем событий, не имевших прецедентов в еврейской истории.

Когда в 1942 году началось массовое истребление евреев, в деятельности «Ойнег Шабес» наступил переломный момент. Большинство участников группы погибли, а те, кто выжил и вернулся домой, не застал там никого из близких. Летом 1942 года Рингельблюму давалось с трудом каждое предложение, не то что очерк. Но каким-то чудом работа архива не прервалась. Горстка соратников Рингельблюма, затравленных, измученных, продолжала описывать высылки, собирала рассказы о концлагерях, переправляла сведения в Лондон и даже изучала травмированную и раздробленную еврейскую общину, уцелевшую в гетто после того, как в сентябре 1942 года завершилась первая волна депортаций. Осенью 1942-го Рингельблюм, восстановив душевное равновесие, искал ответы на мучительные вопросы. Были ли евреи-полицаи и агенты гестапо несущественным исключением из правил – или же следствием морального разложения, начавшегося в общине задолго до войны? И как, спрашивал Рингельблюм, немцам удалось отправить на смерть почти триста тысяч евреев – почему те не сопротивлялись?

Выжившие авторы «Ойнег Шабес» всматривались в бездну в поисках слов, способных передать то, что они видели и чувствовали. В «Вещах» Шленгеля описано, как неумолимо затягивается удавка, как сжимается пространство, как неуклонно нищают некогда состоятельные евреи – и как едут в последний путь в вагоне для скота. Когда 275 000 евреев отправляли в Треблинку, Иешуа Перле оказался одним из «везунчиков», не подлежащих депортации, и получил номер 4580. Имена исчезли, остались лишь номера. Горькая ирония, самобичевание, яростный гнев на юденрат, возмущение поведением соплеменников – все это слилось воедино в беспощадном монологе: автор явно знает, что угодил в ловушку, из которой выхода нет. В «Изкор, 1943 год» Рахель Ауэрбах ищет точные слова, чтобы описать не только убитых евреев, но и убитый город. И ей остается лишь обратиться к молитве из детских воспоминаний.

Перле. Ауэрбах. Опочиньский. Шленгель. Почему же прошло столько лет, прежде чем их перевели и прочли?

Одна из причин заключается в том, что после войны коллективную память еврейской общины о Холокосте куда больше интересовали духоподъемные рассказы о вооруженном сопротивлении или горестные рассказы о массовом мученичестве, чем подлинная история. И было отнюдь не легко иметь дело со сложным, изобиловавшим нюансами архивным наследием, пытавшимся передать еврейскую жизнь во всех ее хитросплетениях – такой, какой она и была. Большинство материалов, собранных «Ойнег Шабес», в ретроспективе казались чересчур прозаическими, или чересчур спорными, или неприемлемыми. Интерес YIVO к еврейской повседневности почти не находил отклика в послевоенном Израиле или Америке. Кому интересны бесплатные столовые, шутки, дворы Варшавского гетто? Кто хотел знать о ненависти одних евреев к другим или прочесть постыдную историю еврейской полиции в Варшавском гетто?

И если в материалах военного времени отразились гнев и злость, которые одни евреи питали к другим, после войны евреи предпочли забыть об этом и сосредоточить внимание на борцах. В Израиле, новом еврейском государстве, сложилась сага о еврейском сопротивлении в лесах и гетто – эта сага спасала честь еврейского народа и восстанавливала значимое звено в исторической цепи событий, приведшей от изгнания к независимости.

Несправедливо было бы утверждать, будто бы мужчины и женщины, входившие в «Ойнег Шабес», отказались от вооруженного сопротивления. Вовсе нет. И гордость за первые выстрелы в нацистов в январе 1943 года, столь драматично описанные в «Контратаке» Шленгеля, совершенно искренна. Действительно, в период с сентября 1942-го по апрель 1943-го настрой уцелевших варшавских евреев существенно изменился, появилась готовность к сопротивлению, и Рингельблюм писал об этом. Варшавское гетто оказалось единственным (из крупных), где простые обитатели поддерживали борцов. В Вильно и Белостоке такого не было. Без семисот пятидесяти с лишним бункеров, выстроенных «простыми евреями» в Варшавском гетто, вооруженное восстание подавили бы за день. Рингельблюм в последние месяцы жизни отдал должное памяти Мордехая Анелевича, погибшего командира Еврейской боевой организации, равно как и доблести и отваге его заклятых политических врагов, ревизионистов из Еврейского воинского союза.

Тема сопротивления – лишь малая толика наследия «Ойнег Шабес». Если бы отыскался третий тайник, устроенный в апреле 1943 года, наверняка в нем обнаружились бы бесценные материалы о том, какие настроения владели евреями из Варшавского гетто, когда они готовились к решающему сражению. Но и несмотря на эту утрату, Рингельблюм и «Ойнег Шабес» помогают нам понять, сколько евреев на самом деле участвовало в вооруженном сопротивлении. Большинству евреев, даже признававших его героизм, этот путь представлялся неприемлемым, и не следует судить польских евреев лишь по тому, принимали они участие в боях или нет. Главное, о чем свидетельствует архив, – сопротивлением были и взаимопомощь, и бесплатные столовые, и нелегальные школы, и сам архив. И считать, что помнить следует только тех, кто участвовал в вооруженном сопротивлении – значит оказывать им медвежью услугу.

В «Изкор, 1943 год», написанном через несколько месяцев после восстания, Рахель Ауэрбах не упоминает вооруженное сопротивление. Она начинает с образа разрушительного горного потока, который неудержимо уносит растерянных жертв, и заканчивает молитвой за усопших. Она с уважением и сочувствием описывает общину, прекрасную в своем величии. Десятилетия спустя эту мысль наконец-то готовы услышать.

Хронология

1 сентября 1939 Германия нападает на Польшу, начинается Вторая мировая война.

1 октября 1939 Войска вермахта входят в Варшаву.

7 октября 1939 Адам Черняков назначен главой варшавского юденрата.

26 октября 1939 На территории Польши создано генерал-губернаторство под управлением Германии.

28 октября 1939 Согласно официальной переписи, проведенной юденратом, в Варшаве проживают 359 827 евреев.

14–19 ноября 1939 В Варшаву из Лодзи приезжает поэт и драматург Ицхок Каценельсон, пишущий на иврите и на идише.

Декабрь 1939 Все варшавские евреи старше 12 лет обязаны носить на правой руке белую повязку с голубой звездой Давида.

26 января 1940 Евреям в генерал-губернаторстве запрещено ездить по железной дороге.

1 апреля 1940 По приказу оккупационных властей варшавский юденрат начинает возводить стены вокруг «района, находящегося под угрозой эпидемии».

Май 1940 Эммануэль Рингельблюм начинает отбор участников для своего подпольного архива.

14 июня 1940 Париж сдается нацистам: немецкая армия без боя занимает город. Возле Освенцима организуют лагерь для польских политзаключенных.

23 июля 1940 В Кракове выходит первый выпуск Gazeta Żydowska, «Еврейской газеты», официальной газеты всех гетто в генерал-губернаторстве.

Конец сентября 1940 На улицах Варшавы появляются трамвайные вагоны только для евреев: на обоих бортах надпись Nur für Juden – «Только для евреев» – и желтая звезда Давида.

Октябрь 1940 Варшавским евреям запрещено покидать дома с 7 часов вечера до 8 часов утра.

16 ноября 1940 Варшавское гетто огорожено стеной. В 1483 домах теснятся почти 400 000 евреев.

Ноябрь 1940 Архив «Ойнег Шабес» начинает работу.

6 декабря 1940 В театре «Эльдорадо» на улице Дзельной, дом № 1, проходит премьера ревю на идише In redl («В кольце»).

15 января 1941 Варшавский юденрат принимает на себя доставку почтовых отправлений вместо немецкой почты.

Март 1941 Население Варшавского гетто достигает 460 000 человек.

14 и 19 апреля 1941 Проходят памятные вечера в честь 26-й годовщины со дня смерти И.-Л. Переца.

Май 1941 Празднование 100-летнего юбилея со дня рождения основателя театра на идише Аврома Гольдфадена.

15 мая 1941 Немецким комиссаром по делам Варшавского гетто назначен Хайнц Ауэрсвальд.

22 июня 1941 В рамках операции «Барбаросса» Германия нападает на Советский Союз; за регулярными войсками следуют айнзацгруппы – специальные части, которые начинают систематическое уничтожение евреев. Молодежное сионистское движение «Дрор» выпускает пьесу Ицхока Каценельсона «Иов: библейская трагедия в трех актах» тиражом около 150 экземпляров.

26 июля 1941 Памятное собрание, посвященное шестой годовщине смерти Хаима Нахмана Бялика, поэта, писавшего на иврите.

Июль – август 1941 В Варшавском гетто свирепствует эпидемия тифа, в месяц умирает около пяти тысяч человек.

Сентябрь 1941 В кинотеатре «Фемина» с большой помпой открывается первый «Месяц ребенка», организованный «Центральным обществом заботы о сиротах» (Centos, Centralne Towarzystwo Opieki nad Sierotami) под девизом «Дети – наша святыня».

13 сентября 1941 Собрание, посвященное третьей годовщине со дня смерти И. М. Вайсенберга, писавшего на идише и по-польски.

4 октября 1941 Первое из многих собраний в связи с 25-й годовщиной со дня смерти Шолом-Алейхема.

23 октября —21 декабря 1941 Площадь Варшавского гетто сокращают, 75 000 евреев вынуждены переехать.

17 ноября 1941 В Варшавском гетто публично казнят восьмерых евреев, нелегально вышедших за его границы, в так называемую арийскую часть города.

Декабрь 1941 В Хелмно начинается массовое уничтожение евреев в газенвагенах; Соединенные Штаты вступают в войну.

Январь 1942 Под руководством Эммануэля Рингельблюма, Менахема Линдера и Липе Блоха «Ойнег Шабес» начинает претворять в жизнь «двухсполовинойлетний план».

Февраль 1942 В Варшавское гетто пробирается сбежавший из лагеря смерти в Хелмно Шламек Файнер, и участники «Ойнег Шабес» записывают его свидетельство.

Март 1942 В кофейне «Штука» начинаются представления «Живого дневника», польского сатирического ревю, которым занимается Владислав Шленгель; в Варшавском гетто формируется антифашистское подполье (впоследствии – Еврейская боевая организация).

22 марта 1942 Хаим Каплан фиксирует первые слухи о массовой высылке евреев из люблинского гетто; 17 апреля он записывает слух, что всех их «сожгли электричеством»: так началась операция «Рейнхардт».

Ночь с 17 на 18 апреля В ходе первой акции устрашения в Варшавском гетто нацисты убивают 52 случайных прохожих, в их числе и экономиста Менахема Линдера.

1 мая 1942 В Варшавское гетто приезжает немецкая съемочная группа для съемок антиеврейского пропагандистского фильма.

30 мая 1942 В кинотеатре «Фемина» дают представление дети из всех районов гетто. Участники «Ойнег Шабес» слушают рассказ адвоката из Львова об истреблении евреев во Львове и всей Восточной Галиции.

26 июня 1942 На основе материалов «Ойнег Шабес» на радиостанции «Би-би-си» выходит передача об уничтожении польских евреев.

18 июля 1942 Воспитанники «Дома сирот» Януша Корчака ставят пьесу «Почта» Рабиндраната Тагора.

21 июля 1942 В Варшавском гетто начинается великая депортация; 24 сентября с умшлагплац уходит последний поезд в Треблинку; среди депортированных – Лейб Голдин, Шимон Хубербанд и Хаим Каплан.

22 июля 1942 Запланированная премьера комедии в трех актах Droga do szczęscia («Путь к счастью») с участием Дианы Блуменфельд так и не состоялась; больше в Варшавском гетто спектаклей не ставили.

23 июля 1942 Адам Черняков, глава варшавского юденрата, сводит счеты с жизнью; следом за ним совершает самоубийство инженер Марек Лихтенбаум.

28 июля 1942 В Варшавском гетто создается Еврейская боевая организация (Żydowska Organizacja Bojowa, ŻOB).

3 августа 1942 Израиль Лихтенштейн с двумя помощниками прячет первую часть архива «Ойнег Шабес» в доме № 68 по улице Новолипки, в подвале школы, где он преподавал; в архиве, помимо прочего, свыше трехсот работ его жены, художницы Гели Секштайн.

28 августа 1942 Участники «Ойнег Шабес» записывают свидетельство Давида Новодворского о концлагере Треблинка.

6–10 сентября 1942 «Дос кесл» («Котел»), самые тяжелые дни великой депортации.

Октябрь 1942 Еврейская боевая организация реформируется: теперь в нее входят участники большинства молодежных организаций гетто.

18 января 1943 В Варшавском гетто начинается вторая акция по депортации, спровоцировавшая первое вооруженное сопротивление; в бою гибнет Авраам Левин; Переца Опочиньского вместе с пятью тысячами других евреев увозят в Треблинку.

2 февраля 1943 Гитлеровская армия терпит поражение под Сталинградом.

Февраль 1943 Эммануэль Рингельблюм с семьей прячется в «арийской» части Варшавы, но накануне восстания возвращается в гетто.

Конец февраля 1943 В подвале дома № 68 по улице Новолипки закапывают два молочных бидона со второй частью архива «Ойнег Шабес».

9 марта 1943 Рахель Ауэрбах перебирается из гетто в «арийскую» часть города.

19 апреля 1943 Вошедшие в Варшавское гетто нацистские войска наталкиваются на вооруженное сопротивление Еврейской боевой организации; начинается восстание.

Апрель 1943 Возле мастерской по производству щеток (улица Свентоерская, 34) закапывают третью часть архива «Ойнег Шабес»; Израиль Лихтенштейн, Геля Секштайн и Владислав Шленгель погибают во время восстания.

16 мая 1943 Генерал СС Юрген Штроп отправляет Гиммлеру 125-страничный рапорт, озаглавленный Es gibt keinen jüdischen Wohnbezirk in Warschau mehr! («Еврейского района в Варшаве больше нет!»); в ознаменование своей победы нацисты взрывают Большую синагогу на Тломацкой улице.

1 октября 1943 В числе 1800 евреев из Бергена-Бельзена в пломбированных вагонах в Аушвиц доставлены Иешуа Перле и его сын Лолек; в тот же день их отправляют в газовую камеру.

3 ноября 1943 В ходе ликвидации заключенных в концлагере Травники убит рабби Калонимус Калман Шапиро; в концлагере Понятова в ходе ликвидации убит Йозеф Кирман; нацисты называют этот день Aktion Erntefest, «Операция “Праздник урожая”».

7 марта 1944 Нацисты нашли бункер, в котором прятался Рингельблюм с семьей, и через три дня расстреляли всех его обитателей на руинах Варшавского гетто.

30 апреля 1944 Из французского лагеря для интернированных Дранси в Аушвиц прибывает поезд с Ицхоком Каценельсоном и его сыном Цви; в тот же день они погибают в газовой камере.

18 сентября 1946 Поисковая команда во главе с Хершем Вассером обнаруживает первую часть архива «Ойнег Шабес».

1 декабря 1950 В ходе работ по восстановлению города на территории бывшего гетто выкапывают два молочных бидона – вторую часть архива «Ойнег Шабес». Третью часть архива так и не нашли.