Голод

Авторы: Назгуль Шильдебаева, Елена Крайн, Юлия Клещева, Екатерина Симонова, Павел Мохначев, Екатерина Носова, Резида Златоустова, Анико Эпова, Ирина Бубнова, Юлия Милейко, Анна Росси, Дина Вальнер, Да Силва, Татьяна Кротова, Татьяна Нырко, Ксения Забуга, Алия Латыйпова

Редактор Нина Цюрупа

Корректор Наталья Витько

Иллюстратор Ванесса Гаврилова

Иллюстратор Ангелина Сатунина

Дизайнер обложки Ванесса Гаврилова

© Ванесса Гаврилова, иллюстрации, 2021

© Ангелина Сатунина, иллюстрации, 2021

© Ванесса Гаврилова, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-7904-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Говорят, что главное для писателя – это талант. Другие спорят, мол, важнее всего – учиться. «Надо учиться писать стихи. Так же долго и усердно, как играть на рояле» – говорил, по свидетельству Одоевцевой, Николай Гумилев. Наверное, истина, как обычно, где-то между. Но все это не имеет совершенно никакого значения, если человеку попросту нечего сказать. Если нет того самого важного, выстраданного, благодаря которому появляются на свет лучшие картины, стихи и романы. Что это – и откуда оно берется?

Мы можем написать о чем угодно. Но написать по-настоящему, искренне и сильно – наверное, либо о том, что нас переполняет, либо о том, чего нам не хватает. По чему мы изголодались.

«Голод» – так называется сборник, который вы держите в руках. Голод – это то, что объединяет собранных здесь авторов, людей со всех концов света, с разными взглядами и судьбами. В каком-то смысле каждый рассказ этой книги – о нем, о голоде, о нехватке чего-то жизненно важного: любви, свободы, спокойствия, мудрости. Избитая и порядком надоевшая фраза обретает новый смысл: художник действительно иногда должен быть голодным.

Анна Теркель, редактор

Анна Росси
«Любовь, которой не было»

Январь 2004-го

Самолет, подрагивая крылом, поднимается все выше над пасмурно-слякотной Москвой.

– Как думаешь, там холодно? – интересуется Юлька.

– Уж не холоднее, чем у нас. Наверняка красиво, припорошенные улицы в огоньках и украшениях!

Копенгаген встречает дождливой погодой и абсолютно голыми мостовыми – снега нет. До хмурых туч можно дотянуться рукой. Мы везде ходим пешком, ковылять по неровным булыжникам на каблуках утомительно. Улыбчивый толстяк Йеспер показывает королевский двор Амалиенборг (какой маленький!), я фотографируюсь с парой сосредоточенных караульных в мохнатых черных шапках и красной униформе. Мы навещаем Русалочку из сказки Андерсена на берегу залива, со злостью плюющегося ледяными брызгами. Христиания, вольный город хиппи, «государство в государстве» посреди Копенгагена, вызывает у меня восторг – здесь хочется остаться. Вечером нас, продрогших от сырого воздуха студентов, ведут в паб, где литры пива и глинтвейна возвращают всех к жизни.

Утром мы мерно трясемся в поезде, который везет нас через всю страну на север, в Ольборг. Йеспер подсаживается ко мне.

– Майя, тут такое дело. – Он прокашливается и мило улыбается, голубые глазки блестят за стеклами очков. Полнота и румяные щеки делают его похожим на Санта-Клауса. – Ты позже всех согласилась на поездку, а у нас желающих посетить Россию больше нет…

Я не понимаю, к чему он клонит, но внимательно слушаю.

– Так вот, мы нашли тебе жилье. Бьерн – один из лучших моих студентов, отслужил в армии, приличный парень. Он согласился тебя принять.

Я беспомощно улыбаюсь, а в голове переполох – парень?!

Йеспер смотрит на меня, выжидая.

– Спасибо, очень рада!

Начинает идти долгожданный снег.

Чем дальше на север, тем больше вид из окна напоминает лубочную картинку из зимней сказки.

Когда мы прибываем в пункт назначения, я нервничаю, вглядываюсь в лица встречающих. Это он? Или, может быть, он? В основном на перроне собрались девушки, все как на подбор светловолосые, высокие, стройные. Моего хоста среди них нет. Я сиротливо стою в сторонке с чемоданом, пока черноволосый и ясноглазый малый с приятным лицом не подходит ко мне.

– Майя? – он произносит мое имя как Май-а, – Мы тебя подвезем.

Его зовут Томас, он и его девушка Маргрет принимают у себя Юлю. Маргрет уверенно ведет машину в ночи по узким заснеженным улочкам старинного города.

Юлька сжимает мою ладонь и шепчет на ухо:

– Не бойся, если что, пиши на сотовый! Я не буду его отключать.

Мы останавливаемся перед неказистым многоквартирным зданием. Томас поднимается с чемоданом по узкой лестнице на четвертый этаж, я за ним. На одном из пролетов стоит душевая, рядом толпятся соседи в очереди – у меня культурный шок!

Дверь открывает парень, словно сошедший со страниц мужского журнала Men’s Health, – накачанный блондин под метр девяносто с глазами-льдинками. Он в джинсах и футболке. У меня пропадает дар речи. Он радостно здоровается и сгребает меня в охапку, прижимая к широкой мускулистой груди. Томас испаряется.

Квартирой это назвать сложно: прихожей как таковой нет, сразу оказываешься в тесной комнате, где у окна стоит кровать и платяной шкаф из «Икеи», напротив входной двери – душевая кабинка. Хост, который представился Бьерном, с гордостью сообщает мне, что недавно ее установил. Через проем видна кухня со столом на четверых, шкафом для посуды и единственной раковиной в помещении.

Пока Бьерн кормит меня пюре с зеленым горошком и сосисками, в голове застревает мысль: «А где он будет спать?» Потом я мою посуду, он вытирает ее вафельным полотенцем и расставляет в шкафу. Нельзя не отметить, как здесь чисто, аккуратно и даже уютно.

– Вина не желаешь?

– Давай!

Что угодно лишь бы оттянуть момент истины о sleeping arrangements¹ – кто их знает, этих шведов с датчанами, как у них принято?

Мы плюхаемся на кровать, я поджимаю ноги в шерстяных носках, кутаюсь в толстый свитер, Бьерн достает для меня плед – в квартире прохладно.

Мы болтаем до трех часов утра. С ним легко, кажется, языкового барьера не существует. Я чувствую, что он понимает суть моих рассуждений, а не просто слова, и я так же хорошо понимаю его. Наконец мы желаем друг другу спокойной ночи. Бьерн расстилает себе спальный мешок на кухне – не представляю, как он там помещается! Мне уже не страшно, приняв душ, я сразу погружаюсь в глубокий сон на мягкой икеевской перине.

В Дании каникулы закончились, поэтому всю неделю с утра мы посещаем классы с «нашими» студентами в местном колледже, а после обеда Йеспер берет нас на интересные экскурсии: мы едем в маленький музей Карен Бликсен (его нет на карте) и на мыс Гренен – самую северную точку Дании, где в яростной схватке сходятся два моря, Балтийское и Северное. По вечерам собираемся у кого-нибудь из студентов, вместе готовим закуски, играем в нарды, пьем пиво и вино.

Ночные посиделки с Бьерном продолжаются. Мы обсуждаем все подряд: имперские замашки США и России, проблемы эмиграции, Шекспира и историю Гренландии – острова, благодаря которому маленькая Дания является самой большой страной в Европе. Бьерн рассказывает, как попал в армию, вытянув короткую спичку в споре, о службе в составе НАТО в Косово.

Я узнаю, что Томас – лучший друг Бьерна, а Маргрет – его бывшая девушка, которая ушла к Томасу, вручив Бьерну список, где по пунктам указала, в чем он уступает другу. Бьерн с ней согласен.

– И чем ты ей не угодил? – спрашиваю я из любопытства.

– У нее четкие планы на будущее: она хочет петь в Королевской опере в Копенгагене, Томас тоже мечтает переехать в столицу, а я пока не знаю, чего хочу…

Неделя стремительно подходит к концу, пора паковать сувениры и собираться домой. Грусть встает комом в горле. Я ловлю на себе долгие взгляды Бьерна во время пар, околачиваюсь вокруг него на кухне, больше мешая, чем помогая. В пятницу вечером мы остаемся дома вдвоем: ужинаем при свечах, дурачимся перед фотокамерой, болтаем до утра.

В субботу все вместе идем на боулинг. Ни разу не играла, но новичкам везет – мы с Бьерном бьем всех. Я не могу от него отойти, как будто намагниченная. Его близость дополняет меня, кажется, что мои силы иссякнут, если расстояние между нами увеличится. Обычно болтливые, мы угрюмо молчим. Обоим хочется остановить время, победить солнце, урвать предрассветные часы. Мы глотаем одну «Корону» за другой, закусывая лимоном.

Диджей врубает медляк из фильма Coyote Ugly, Бьерн приглашает меня взглядом, я обнимаю его за шею и прижимаюсь щекой к груди. Учащающийся ритм его сердца передается и мне. Я поднимаю лицо, и мы синхронно сливаемся губами. Мир перестает существовать, музыка отступает, оба растворяемся в поцелуе.

Полупустой самолет уносит меня в Москву. Я бережно перебираю в памяти лучшие часы, проведенные с Бьерном. Хочется повернуть время вспять, мне кажется, что больше никогда его не увижу. Юля нежно гладит по плечу и шепчет:

– Все будет хорошо. Не переживай ты так!

Мне хочется верить в чудо.

Дома одиночество накрывает с головой. Я верчу в руках листок с телефоном Бьерна, но не решаюсь набрать. Отчаяние непрошеным гостем сосет под ложечкой.

Раздается звонок на домашний:

– Привет!

– Привет. – В груди разливается тепло, я молча улыбаюсь.

– Я по тебе скучаю. Можно приехать в апреле?

– Давай. Русских дорог не боишься?

– Не-а.

Мы созваниваемся по скайпу почти каждый день, счета за интернет зашкаливают – мама ругается, Бьерну не хватает стипендии.

Апрель 2004-го

Группа по обмену приезжает на неделю, Бьерн остается на две. Пока я езжу в универ, он занимается своими делами, иногда у меня получается присоединиться к экскурсиям. У памятника Пушкину девушка обращается ко мне по-датски, извиняется и говорит, что я похожа на датчанку. Думаю, после немецкого выучить этот ломаный язык мне никак не удастся.

Бьерн свободно пользуется метрополитеном, вооруженный картой Москвы и сотовым. Мама приглашает нас на обед, где он производит фурор, заявляя, что не ест «рыбьи яйца». На выходные мы уезжаем в Питер – город очаровывает романтикой и пленяет гостеприимством. Не хочется возвращаться, не хочется расставаться. В такт поезду стучит мысль: «А что дальше, что дальше?»

Брат отвозит нас в аэропорт. Бьерн обнимает меня и покрывает поцелуями мокрое лицо:

– Я тебе позвоню.

Май 2004-го

Мы продолжаем созваниваться, но напряжение осязаемо. Я обещаю летом приехать, хотя у меня запланирована стажировка в Германии – ну, это же рядом.

– Штутгарт? – переспрашивает Бьерн. – Юг Германии, на противоположном конце страны.

– Я могу прилететь на выходные.

– Прямого рейса нет, шесть часов с пересадкой в Амстердаме.

– Можно пересечься в Копенгагене.

– В самом дорогом городе Европы?

Я вздыхаю, во рту чувствуется горечь поражения.

Через неделю он звонит опять, у меня дурное предчувствие:

– Привет!

– Привет…

– Я переезжаю в Орхус, буду писать кандидатскую.

В глазах стоят слезы, но в душе теплится надежда.

– Ты знаешь, я все взвесил и думаю, что нам лучше расстаться. Не стоит ограничивать друг друга. Я не готов к серьезным отношениям и тем более не в состоянии поддерживать их на расстоянии.

– Подожди, Бьерн, можно что-то придумать…

– Прости! Так будет лучше… – Он тихо повторяет, как заезженная пластинка.

В голове пульсирует обида, сердце отказывается повиноваться.

Июнь 2006-го

В конце июня раздается звонок. Плохо слышно, связь прерывается, но я узнаю голос с первого слога.

– Ты в Коломне?

– Да, приехал на пару недель прыгать с парашютом.

– Ага… – Про себя думаю, какой он сумасшедший.

– Можно заехать?

– Конечно! Адрес дать?

– Я помню.

Дверь оживает требовательным звонком. Передо мной стоит грязный спортсмен с огромным баулом:

– Жил в палатке… Извини… Постриглась?

– Ага! – киваю я, а у самой улыбка до ушей.

– И вышла замуж… – замечает кольцо на пальце. – Я так и знал.

Я обнимаю это чудовище. Он прижимает меня к себе свободной рукой. В спальне плачет шестимесячный сын. Начинается суета, я сажаю малыша в слинг, приношу свежие полотенца в ванную, Бьерн загружает белье в стиральную машину.

Потом пьем чай на кухне, он качает сына на коленке.

– Глупо вышло. – Бьерн поднимает кристально-голубые глаза на меня. – Я тебя упустил.

Пауза повисает в воздухе, за окном щебечут птицы и мягко вьется тополиный пух.

Муж поздно приходит с работы. Я расстилаю Бьерну диван в гостиной. С утра мужчины готовят овсянку, до меня долетают обрывки оживленной беседы.

Мы идем с коляской через парк, Бьерн бросает:

– Хороший выбор!

Киваю, понимая, что он о муже.

У мамы на антресолях Бьерн оставляет кроссовки, палатку и спальный мешок – не хватает места в багаже. Я обещаю переслать ему их в Данию и провожаю до метро:

– Может, останешься? Переночуешь в гостиной, нам несложно.

– В хостеле переночую, – упрямо мотает головой.

– Ну, пока. Бывай!

– Пока, – наклоняется и целует меня в щеку. Я обнимаю его. Сын начинает реветь. Бьерн исчезает в толпе, а меня пронзает мысль, что нового адреса и телефона он не оставил.

Дина Вальнер
«Голод 91,1»

Город с моста казался сгустком огней, кое-где залитых чернилами. Машины истерично гудели – затор был такой, что никто не двигался. Все готовились к Новому году, суетились и нагружали улицы сильнее обычного. Гелла решила поехать в объезд, но оказалась в еще большей ловушке – девять вечера, а она, голодная и усталая, никак не могла добраться до дома.

Раздражение нарастало: Антон с утра не брал трубку, а последние два часа почему-то был вне зоны. Гелла ему уже раз десять позвонила. Хорошо, что, пока она тут застряла, дети у свекрови. А может, и не хорошо. В дни, когда Гелла оставалась дома одна, пустота и одиночество ощущались как-то уж очень явно.

Она опять набрала номер мужа – вне зоны. Со скуки покрутила ручку приемника – прозвучали последние аккорды незнакомой грустной песни, и эфир тут же наполнился волнующе пряным женским голосом:

– Доброй пятницы, голодные мои. С вами вновь Магдалена, и сегодня на волне 91,1 мы проведем еще один вечер, наслаждаясь вашими откровениями.

– Ур-ра! – закричала Гелла, – Я нашла! Нашла тебя!

Хоть что-то хорошее за день. Провокационную передачу «Голод» обсуждали все, а Гелла все никак не могла застать их поздние пятничные эфиры. Люди рассказывали в них такое! Просто выворачивали себя наизнанку. Девочки в офисе потом делились впечатлениями, и Гелла каждый раз оставалась в шоке от услышанного. И, надо же, неожиданно наткнулась на нужную волну – вот это удача!

– Сегодня вас ожидает сюрприз, – пообещал голос из магнитолы, – потому что с нами в студии потомственная ясновидящая и прорицательница Кассандра.

– Ого! Кассандра у них там какая-то, – фыркнула Гелла: в последнее время она стала говорить сама с собой.

– Добрый вечер, – раздался густой мелодичный голос, и Гелла сразу представила грузную оперную диву в тюрбане и с массивными кольцами на холеных пальцах, но сексапильный голос диджея не дал додумать образ до конца:

– В канун католического Рождества наша радиостанция приготовила для вас нечто особенное. Мы готовы подарить вам исполнение самого смелого, самого сокровенного желания. Вам нужно только дозвониться к нам и честно признаться, какой же голод вас одолевает, чего вы хотите и от чего не можете отказаться. Итак, я жду ваших признаний, – последнюю фразу она произнесла с придыханием.

– А ты, наверное, девушка кролика Роджера? – прокомментировала томного диджея Гелла, но та ее, разумеется, не услышала и продолжила:

– У нас уже есть первый дозвонившийся, и это – Иван. Иван, поведайте: по чему изголодались лично вы?

Картавый мужчина принялся скучно мямлить что-то про одиночество, пока его не перебили:

– Голод, Иван. Какой голод вас мучает?

Повисла тишина, а потом Гелла услышала:

– Секс. Хочу секса. Моя жена… А, к черту! Это сложно.

– Кассандра, мы можем помочь Ивану? Может, нужно усилить влечение его жены?

– О нет, это нам ни к чему. Я вас услышала, Иван. И я вас поняла. Ничего не бойтесь, звоните своему другу. Он тоже думает о вас.

Магдалена неэлегантно присвистнула, у Геллы отвисла челюсть, а охрипший Иван произнес сбивчиво:

– Спасибо. Спасибо вам.

Гелла поразилась и, пока играла романтическая песня, думала о жене Ивана и очень ее жалела.

Второй дозвонившейся оказалась девушка Аня с красивым тонким голосом. Аня сбивчиво рассказывала о любви к женатому мужчине, с которым они уже год как вместе. Жена возлюбленного Ани, конечно, его не понимала и не возбуждала. Секса у них, разумеется, давно не было, и жили они только ради детей.

– Дурочка, – посочувствовала Гелла. – Свяжутся с женатыми козлами, а потом страдают.

– Я знаю, что у него семья, что это неправильно, но больше не могу отпускать его к ней. Я схожу с ума, – жаловалась Аня. – Он тоже думает обо мне, не спит ночами. Это мучение для нас обоих.

– В чем же проблема, если вас так тянет друг к другу?

– Он очень любит своих детей. Очень! Он – великолепный отец. Только представьте! Сейчас он в командировке в Турине. Специально искал какой-то антикварный поезд, только чтобы исполнить мечту своего сынишки.

– А ведь он действительно хороший отец, – перебил ее задумчивый голос Кассандры. – Коллекционер из Турина так мотал ему нервы. Прохиндей! И денег вытянул немерено. Но мечта ребенка того стоит.

– Но как вы… – пискнула Аня и замолчала.

Сердце Геллы ухнуло вниз, и заныло где-то в области желудка. Она со скрежетом выдохнула:

– Что?

– Знаете, я так больше не могу, – быстро заговорила Аня. – Через час он прилетит и сразу примчится ко мне. Он сказал жене, что его рейс только завтра. Мы сутки будем вместе. Я знаю: он набросится на меня с порога. Всю ночь и весь день мы проведем в постели, а завтра… он оденется и уедет домой. А я хочу, чтобы он остался со мной навсегда.

Щеки Геллы пылали, руки затряслись.

– Сука! – закричала она. – Мерзкая сука! – и со всей силы упала на руль. Машина протяжно застонала.

Из окон соседних машин удивленно таращились.

– Да пошли вы! – орала им Гелла. – Все вы! Ненавижу! Всех вас ненавижу, – и заплакала.

Потому пропустила часть важного разговора в эфире и включилась, услышав только:

– Я иногда думаю страшное. Хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось. Чтобы ему не пришлось самому принимать решение. Знаю, это ужасно… Но хотела узнать, можно ли… такое устроить? – нерешительно закончила Аня и с вызовом добавила: – Вы сами просили говорить откровенно.

– Ну ты и тварь, – поразилась Гелла, но почему-то от услышанного вдруг успокоилась.

А вот Кассандру, похоже, желание радиослушательницы нисколько не шокировало, ее голос сохранил невозмутимость:

– Теоретически это возможно, – протянула ясновидящая. – Но я такие желания не исполняю. Принципиально.

– А что тогда делать мне? – нахально спросила Аня. – Зачем вы обещали, что исполните любое желание? Я вам тут душу растопырила на всю страну. Я хочу, чтобы он был моим. Чтобы он был с той, которую любит. Разве любовь – не главное чувство в жизни? Скажите! Почему мы должны из-за нее мучиться?

– Я вас услышала, Аня. И я вас поняла, – со вздохом произнесла Кассандра, и Гелла тут же похолодела. – Вы правы: никто не должен мучиться. Те, кто любит, должны быть вместе. Я всецело на стороне любви.

– Спаси-и-ибо, – радостно завизжала Аня. Дальше звук для Геллы на время пропал. Она почувствовала, что все разом ее предали. Мир ее предал. И этот черный лживый город. Она пораженно смотрела на него в окно, а он был совершенно к ней равнодушен. Там, в мерцании огней, кто-то любил кого-то. Кто-то к кому-то спешил. Город принимал самолеты с любящими не своих жен мужьями. Исполнял чьи-то мечты. Те, кем город дорожил, сегодня готовились к праздникам, покупали подарки, и только Гелла была никому не нужна. Ей вдруг вспомнился каждый одинокий и тоскливый вечер последнего года.

«Я одна, совсем одна, – подумала она. – И уже давно».

– А по чему изголодались вы? – с этой фразой в мир вернулись звуки.

– Я? – визгливо перебила Гелла очередного дозвонившегося. – Ну не знаю! По человечности, наверное. Вы про такое слышали? По нормальным отношениям я изголодалась! По любви. Я тоже хочу любви! Не могла же она совсем пропасть? Или это только мне так не повезло?

Она вспомнила слова той шлюхи, о том, что Антон живет с женой ради детей. А спит? Спит он с ней тоже ради детей? Это ради детей он накануне отъезда так горячо занимался с ней любовью, кусал ее плечи? Или он со всеми своими женщинами (травила себя Гелла) так прощался? А может (от этой мысли ей стало совсем паршиво), он представлял ЕЕ. Аня же говорила что-то про «думает по ночам».

Из-за дымки показалась распутная голая луна. Она, словно в насмешку, бесстыдно раскинулась на черной шелковой выемке между туч.

– Я – красивая женщина! – в сердцах закричала ей Гелла. – Слышишь меня? Красивая!

Потом она вспомнила обещание Кассандры и, путаясь в кнопках, принялась искать в исходящих номер мужа.

– Ах, значит, они у нас на стороне любви. Мучаются из-за меня! Ну все, суки, я вам сейчас покажу, – бормотала она, слушая гудки, а потом, словно удивилась, когда муж ответил:

– Алло!

– Ты почему вне зоны?

– Э-э… труба села, вот только зарядил.

– Ты еще в Турине?

– Ну да.

– В общем. Я не могу ждать, пока ты вернешься, поэтому говорю сейчас. К сожалению, я полюбила другого. И нам нужно развестись.

Провал. Пустота. Откуда-то издалека растерянный голос тихо спросил ее:

– Что?

– Прости. Люблю другого. В последнее время мы отдалились немного. Может, просто устали. Но это уже не важно, – сказала Гелла и положила трубку.

Пришел запоздалый ужас от произошедшего. Как же теперь жить? Как теперь дети? Что скажет мама? Это самый ужасный Новый год в ее жизни!

Раздался звонок:

– Гелла, ты что охренела? – орал муж. – Кто он? Кто он, я тебя спрашиваю? Что у вас с ним было? Ты с ним что? – Он замолчал. – Вы что – трахались? Отвечай мне. Почему молчишь?

Гелла положила трубку: теперь все потеряло смысл. Они больше никогда не будут вместе.

Он будет жить в другом доме, с другой женщиной. Ей он будет наливать кофе по утрам и помогать разбираться в настройках новых телефонов. Он будет покупать ей подарки на годовщины и менять зимнюю резину. А Гелла будет смотреть из окна их бывшей квартиры во двор на пустую парковку, где раньше стояла машина мужа, а потом спать одна в спальне, где шкаф будет заполнен вещами только наполовину.

Пробка на мосту наконец начала понемногу двигаться. Гелла впала в оцепенение: автоматически переключала передачи, сморкалась, вытирала глаза и что-то бормотала себе под нос. Когда раздался очередной звонок, она вздрогнула.

– Где ты? – раздался требовательный вопрос. – Десять вечера – где ты? Ты с ним? Опять молчишь? Что ты за сука такая! Я в командировке, ты сбагрила детей, а сама где-то шляешься?

– Ты что, дома? – догадалась Гелла.

– Не ожидала? – с торжеством хохотнул муж и тут же поник. – А я не ожидал, что ты окажешься такой блядью, Геля. Вот чего тебе не хватало? Неужели ты все забыла? Я тебя любил, между прочим. Когда ты рожала, я на морозе тридцатиградусном под окнами роддома четыре часа стоял. Ты вообще о детях наших подумала? О детях, Геля! Ты четыре дня назад отпускать меня не хотела! Прижималась ко мне, говорила, что я лучший. А вчера, Геля, по телефону ты, сука, мне в любви признавалась. Это просто так было?

 
                                          * * *
 

С последнего этажа самого высокого здания в городе до белокожей луны, казалось, можно было запросто дотянуться.

– Красиво здесь, – произнесла обладательница густого низкого голоса.

– Да. А как вам эфир? Теперь рейтинги точно зашкалят. Вы прям держались молодцом. – Томный женский голос ее собеседницы расслабился и стал обычным, живым.

– Любопытный опыт. – Кассандра задумчиво уставилась в окно. Там далеко внизу, словно включенные гирлянды, растянулись во все стороны стоящие в пробках машины. – Все эти люди каждый со своим одиночеством. Каждый со своим голодом. Поразительно, сколько всего в них таится – мне так много лет, а я все никак не привыкну.

– Простите, а насчет желаний это правда? Как вы это делаете?

Кассандра грустно улыбнулась и развела руками.

– И что теперь? Вы исполните все желания?

– Не все. Только те, которые угодны любви. Я в некотором роде ее сторонник. Впрочем, я это уже говорила.

– А мне кажется, неправильно это. Нельзя, например, исполнять кровожадные желания, даже ради любви.

– Это вы про любительницу папаши с гостинцами из Турина? – рассмеялась Кассандра.

– Вообще-то да.

– Не переживайте, дорогая! Там тоже решится во благо любви. Мужчины часто не знают, чего хотят.

– А во благо чьей любви все решится? Я, честно говоря, уже запуталась.

– Там всегда была только одна любовь. А прочее – заблуждение. Сегодня он это поймет благодаря нашему с вами эфиру. И благодаря этому городу с его вечными пробками.