Курсант. Назад в СССР 7

Я вздохнул и стал загибать пальцы.

– Во-первых, проститутка бы не ограничилась кражей одной подвески, а прихватила бы с собой перстни и браслеты тоже. Во-вторых, удар смертельный и нанесен в сердце. Точный. Какова глубина раневого канала? – спросил я судмеда.

– Около двадцати сантиметров. Точнее определим на вскрытии.

– Получается, что удар был довольно сильный. По-мужски твердый?

– Похоже на то, – кивнул профессор.

Казалось, ему нравится наш спор и то, что он в нём участвует.

– Может, эта женщина в прошлом спортсменка, – не унимался Горохов. – некоторые наши олимпийские чемпионки любого мужика за пояс заткнут.

– Ну, на олимпийских чемпионок не будем клеветать. Но даже если предположить, что женщина эта подготовленная и убила Артурчика, когда он был связан. То зачем тогда после заморачиваться и снимать путы с его рук? Следы же все равно остались.

– Хм-м… – кивнул следователь. – Логично.

– И самое главное, – для важности суждения я даже поднял указательный палец вверх. – Зачем вспарывать живот? Ведь, фактически, Дицони был уже мертв…

Глава 3

Администратор гостиницы «Россия» Евгения Иванова, молоденькая девушка с неброской и простоватой внешностью русской Аленушки, вжалась в стул в кабинете Горохова и хлопала на нас испуганными глазенками.

– Что вы так волнуетесь? – Никита Егорович участливо посмотрел на нее. – Чаю хотите?

– Нет, спасибо, – ответила та, слегка заикаясь.

– Еще раз расскажите о вчерашней встрече с Артуром Дицони и его спутницей. Вы все как-то сбивчиво говорите. Я мало что понял.

– Постояльца я этого не знала… Не хотела пускать его гостью. У нас после одиннадцати посетителям нельзя. А мне не передавали… Он поднял скандал. Пришел старший администратор и велел пропустить их.

Кулачки на ее коленях сжались. И так девчонке непросто, а тут еще Никита Егорович, будто строгий учитель, требует связности.

– Что было дальше?

– Часа через три эта дама выскочила из гостиницы, ну… Как ошпаренная.

– Посмотрите, – Горохов разложил на столе фотографии молодых, но уже изрядно потертых жизнью женщин. – Она есть среди них?

Фотографии проституток нам оперативно предоставили конторские. Даже запрос не пришлось делать. Один звонок нашему руководству, и оно порешало вопрос с руководством КГБ. В эти времена почти все жрицы любви (а в особенности их элитная прослойка, что трудилась исключительно за валюту), что хоть как-то имели отношение к гостиницам, находились под плотным колпаком у КГБ. Через путан тысячами проходили частые зарубежные гости нашей страны. Оперативное кураторство иностранцев осуществлялось через агентурную сеть из девиц легкого поведения.

– Нет… Никого не узнаю, – администратор вздыхала и, зажевав губу, старательно разглядывала фотографии.

– Вы не торопитесь, – Горохов нахмурился и закурил, – Посмотрите внимательнее.

– Тут они, как это сказать, в обычном виде. А многие и вовсе не накрашенные. Да и фотографии черно-белые, – оправдываясь, пожала плечами Иванова. – А та была яркая. Вызывающе красивая.

– Красивая?

– Не знаю… Но она точно не из простых. Видна порода. И одежда явно импортная. Такую за рубли не купишь.

– А вы разбираетесь в заграничных вещах? – голос Горохова стал въедливым.

– Не так чтобы очень… Но я же администратор. Много приходится общаться с иностранцами.

– Вы же, вроде, недавно работаете, – Горохов уставился на Евгению с подозрением. – Что-то вы не договариваете. Мы это выясним в любом случае. Даже если придется перевернуть всю гостиницу. Подумайте. Стоит ли нам врать?

– Я не хотела. Я недавно там, – Иванова вдруг всхлипнула и уткнулась носом в мятый платочек, что перебирала пальцами.

Я осторожно перевел взгляд с нее на начальника, а потом обратно.

– Рассказывайте… – холодно проговорил следователь.

Администратор совсем сникла:

– Мне сказали, что по-другому работать нельзя, иначе меня уволят. Что здесь так принято. Если хочешь нормальной жизни, то не стоит отрываться от коллектива и идти против него.

Я постарался не хмыкать вслух. Конечно, можно было догадаться, что не все в этой цепочке оказывались там так уж охотно.

– Конкретнее, – командовал Горохов.

– Я просто передавала нужным иностранцам сумки, которые мне приносила старший администратор.

– Что было в сумках?

– Я не знаю. Но… Один раз расстегнула молнию. Там оказались банки с осетровой икрой.

– И все?

– Да…

– Какое это отношение имеет к Дицони? Ему вы тоже что-то передавали? Или он вам?

– Нет.

– Тогда к чему эта исповедь? – странно, но с этой девочкой Горохов как будто терял терпение, потому казался такой холодной глыбой.

А ведь ее надо было просто выслушать.

– Я просто… Подумала, что меня из-за этого вызвали.

– Ясно, – Горохов разочарованно вмял окурок в бронзу пепельницы. – Милая девушка, нас не интересует спекуляция черной икрой и другим дефицитом. Мы расследуем убийство. Помогите нам, и мы вас отпустим.

– Вы не будете меня арестовывать? – глазки Ивановой заблестели, а в голосе появилась надежда.

– Этим пусть ОБХСС занимается. Или КГБ. Иностранцы – их профиль, не наш. А вы просто помогите нам найти вчерашнюю посетительницу номера 413.

– Да я бы рада, но все уже рассказала, – Евгения сложила на груди руки, будто собиралась помолиться.

В кабинет постучали. Горохов не успел крикнуть дежурное «войдите», как дверь бесцеремонно распахнулась, и на пороге появился Черненко.

– Добрый день, товарищи, – улыбнулся он с хитринкой. – Как продвигается расследование?

– Работаем, Алексей Владимирович, – кивнул Горохов с некоторым удивлением. – Спасибо вам за фото ваших подопечных, но пока никого не опознали. А вы какими судьбами?

– Вот решили помочь коллегам, – подполковник выглянул в коридор и приказал. – Пащенко, заводи.

Молодой мужчина в штатском появился в проеме и подтолкнул впереди себя сгорбленную девушку в легком летнем костюме «юбка плюс блуза» в один тон. Смотрелся костюмчик элегантно, но как-то не сочетался с затравленным видом посетительницы.

– Это она, – пробормотала вдруг администратор, глядя на девушку и тыча в нее подрагивающим пальцем. – Вчера была в гостинице… С Дицони вместе.

– Спасибо, Евгения, вы свободны. Из города попрошу не уезжать, ходите как обычно на работу и будьте на связи. Если нам понадобитесь, мы вас еще вызовем, – Горохов торопливо выпроводил Иванову за дверь, всучив ей подписанный пропуск.

Та, не веря своему счастью, поспешила убраться, выпорхнула в коридор, даже дверь за собой не закрыла.

– Знакомьтесь, товарищи, – Черненко пропустил напарника с женщиной вперед и прикрыл дверь. – Луцкая Алевтина Петровна, шестидесятого года рождения. А в профессиональных кругах известна, как Марго.

Я с удивлением уставился на гостью. Двадцать два года ни за что бы ей не дал. Ее природная привлекательность скрадывалась изможденными чертами лица. Кожа с нездоровым пепельным оттенком. Она смотрела на нас исподлобья, чуть ссутулившись, как затравленный зверек, который может еще и куснуть.

– Спасибо, Алексей Владимирович, за помощь. Чем обязаны такой поддержке? – Горохов продолжал недоверчиво смотреть на ГБ-шника.

– Общее дело делаем, Никита Егорович, – уклончиво ответил тот. – Если не раскроем, достанется всем. Так что принимайте Марго. Мы с ней уже немного побеседовали, молчит пока, но я в ваших профессиональных навыках не сомневаюсь. Вот ее паспорт, так что работайте, товарищи, а мы пойдем. До свидания.

– До свидания, до свидания – Горохов довольно потирал руки.

Дверь за конторскими захлопнулась, и Марго, насупившись, осталась стоять одна.

Света, Катков и Погодин с интересом разглядывали проститутку. При свете дня и без «рабочего» раскраса она никак не тянула на «элиту» своей профессии и сейчас не выглядела породистой.

– Присаживайтесь, Алевтина Петровна, – лыбился Горохов. – Или как вас лучше называть? Марго?

– Марго я для клиентов, – огрызнулась девушка прокуренным голосом.

– Ну, клиентов, судя по всему, вы нескоро увидите. Возможно, вообще никогда. Вас опознала администратор гостиницы. Рассказывайте.

– Я уже говорила, что не убивала Артура… Я просто вошла с ним в гостиницу. Он помог мне пройти. Меня ждал клиент.

– Какой клиент? Из какого номера?

– Мы имен не спрашиваем, а номер я не помню. Там тысячи номеров, и почти все одинаковые. Мы встретились с ним возле лифта, в южном корпусе на втором этаже.

– Хм-м… – Горохов нахмурился, – а я смотрю, вы завсегдатай «России».

Следователь кивнул Каткову:

– Алексей, откатай ей пальчики.

Конечно, дактилоскопировать ее можно было бы и после допроса, да и, наверняка, пальчики ее есть уже в базе, но Горохов избрал верный психологический прием. Человек попал в милицию, ему и пальцы откатали, как жулику, и допрашивать стали. Невольно создается чувство безысходности, если рыльце в пушку, то это нам только на руку.

В том, что Марго врет, я не сомневался… Как говорится, не вчера родился. Только пока не понимал, к чему эти игры? На убийцу она явно не похожа. Я ещё раз внимательно осмотрел путану. Руки у нее трясутся. От страха? Вид болезненный, будто с похмелья.

Катков отточенными движениями разложил на столе бланк дактилокарты, квадратик стекла с застывшими слоями «ваксы», тюбик с краской. Раскатал валиком по стеклышку тягучий «мазут».

– Дайте вашу правую руку, – не дожидаясь согласия, Катков бесцеремонно взял кисть проститутки и профессиональными движениями стал мазать подушечки пальцев взмахами валика от сгибов к кончикам.

После прокатал фалангу по бумаге, поморщился:

– Что-то у вас, гражданка Луцкая, пальцы влажные. Вроде не жарко сегодня. Волнуетесь?

– А я всегда волнуюсь, когда ментов вижу, – огрызнулась Алевтина. – Не люблю я вас.

– А нас любить никто не заставляет, – парировал Горохов, хотя по должности был вовсе не милиционером, но под слово «мент» справедливо подвел всю правоохранительную братию. – Вчера убили Артура Дицони. Вы главная подозреваемая.

– Да не убивала я! – дернулась путана, смазав отпечаток на дактилокарте.

Катков снова поморщился, но стоически продолжал откатывать подопечную, вцепившись в ее кисть, как коршун в добычу.

Когда он закончил, я встал:

– Никита Егорович, я провожу гражданку руки помыть.

– Добро, – кивнул тот. – Разговор у нас с ней предстоит долгий…

Я вывел Луцкую в коридор и проводил до уборной. Внутрь вошел вместе с ней. Открыл кран умывальника.

Та брезгливо потрясла руками подняв кисти чуть вверх, пытаясь откинуть рукава блузки к локтям.

– Давай помогу, – я ухватил рукава и оттянул их повыше, заголив руки больше, чем надо.

Бегло осмотрел руки. Так я и думал…

Луцкая мусолила землистого цвета кусок мыла. Дактокраску без губки хрен ототрешь, а на раковине таковой не оказалось. Путана с остервенением шоркала ладони хозяйственным мылом. После пятого раза пальцы ее уже не были как у папуаса, но все равно напоминали персты бывалого слесаря-моториста.

– Хватит, – я крутанул барашки крана, перекрывая воду.

– Это что? Теперь не отмоется? – вытаращилась на свои руки Алевтина.

– Через месяц само сойдет, – подковырнул я. – Пошли.

Мы зашли в кабинет. Катков уже корпел над следами рук, что изъяли при осмотре гостиничного номера, сличая их со свежеиспеченной дактокартой. Работал, не отходя от кассы.

– Продолжим, – Горохов впился взглядом в Луцкую, – В ваших интересах, Алевтина Петровна, с нами сотрудничать… Мы терпеливые. Не захотите рассказывать сегодня, повторим вопросы завтра и послезавтра. О чем вы разговаривали с Дицони? Где вы его встретили, почему он вам помог пройти внутрь?

– Встретились на крыльце гостиницы, – уклончиво ответила проститутка. – Я попросила его помочь.

– Насколько я знаю, такие как вы вхожи в «Россию» без всяких провожатых. Ведь так? Это легко проверить. Вы просто тянете время, мы все равно узнаем правду.

Я подошел к Каткову, тот пыхтел, склонившись над столом, что приткнулся в углу, и рассматривал в криминалистическую лупу завитушки папиллярных узоров.

– Ну что? – тихо спросил я его, чтобы никто из присутствующих не услышал. – Есть ее пальчики?

Тот со вздохом оторвался от лупы и покачал головой:

– Не её это следы.

– А чьи?

– Там чьи угодно могут быть. Даже недельной давности могли сохраниться, на предметах, которые горничная не протирает.

– Никита Егорович, – с торжествующим видом я распрямился. – Есть совпадение!

Катков с удивлением на меня уставился, раскрыл рот и уже хотел ляпнуть лишнего, но осекся и промолчал, когда я кинул на него хмурый взгляд.

– Пальцы в номере Дицони оставлены гражданкой Луцкой.

– Замечательно, – Горохов отбил короткую барабанную дробь по столешнице и снова впился взглядом в допрашиваемую. – Что вы на это скажете?

– Я не знаю, – растерянно пробормотала та, – это ошибка…

– Криминалистика – наука точная, – торжествовал Горохов. – Ошибки быть не может…

Луцкая съежилась и облизнула пересохшие губы:

– Я не была в номере Артура.

– Вот как? – сощурился следователь. – Однако, называете его по имени, как старого знакомого… Правду говори!

Бум! – Горохов стукнул кулаком по столу.

Луцкая и Катков вздрогнули.

– А зачем нам ее показания, Никита Егорович? – вмешался я. – Доказательств и так достаточно. Пальчики на месте преступления ее. Администратор видела их вместе в холле. Потом видела, как Маргоша пулей выбегает из гостиницы. Куда бы ей бежать? Оформляйте постановление об аресте, думаю, прокурор подпишет санкцию.

– Мне нельзя в камеру, – пробормотала путана, борясь с дрожью в руках. – Я не могу… Я не убивала.

– Говори правду, – я резко подошел к Луцкой и бесцеремонно заголил рукав блузки на правой руке, обнажив синюшные, истыканные иглой вены. – Иначе ты в камере долго на протянешь. У тебя ломка… Без дозы не выживешь. Если скажешь правду, есть шанс выйти под подписку. Или вообще пройдешь как свидетель.

– Я не могу сказать…

– Тогда пойдешь как основная подозреваемая… А так можешь выжить. Взяться за ум. Пролечиться от зависимости, – я уже говорил голосом ровным и спокойным, даже немного доброжелательным. – Тебе решать. Что выбираешь? Мучительную смерть в СИЗО или шанс на жизнь?

– Я скажу, все скажу! – вдруг зарыдала Луцкая. – Но я правда не убивала. Это был человек с горящими глазами.

– Так! Какой человек? – оживился Горохов. – Что значит – с горящими?

– Я не знаю… Его взгляд. Будто прожигал. Мне показалось, что глаза горят.

– Подробнее.

– Наши развлечения с Артуром были в самом разгаре, когда в дверь кто-то постучал. Я просила его не открывать, но он сказал, чтобы я посмотрела, кто там.

– Почему он сам не открыл? – спросил с подозрением Горохов.

– Он был связан. И голый, – как будто говоря о простых и обычных делах, пояснила она, и только потом спохватилась: – Нет! Не подумайте… Он сам попросил его связать. Любил, когда я это делала.

– И плеткой просил отходить? – хмыкнул следователь.

– Да-да. Я обернулась в полотенце и открыла дверь. Была ночь. В проеме передо мной вырос черный силуэт. Он с силой втолкнул меня внутрь и захлопнул дверь. Закрыл ключом изнутри и сунул его себе в карман. Я хотела закричать, но увидела его взгляд. Он будто прожигал… Слова застыли в горле. Я поняла, что, если закричу, он меня просто уничтожит. В его руке блеснул нож, он прошел в комнату и ударил им лежащего на кровати Артура. Тот даже вскрикнуть не успел… Потом что-то еще с ним сделал, кажется, порезал тело. Я не видела. Все как в тумане.

– Гипноз, что ли?

– Не знаю… Я еще под дозой была. Плохо соображала.

– Потом что было? – Горохов настороженно (как, впрочем, и все мы) и жадно ловил каждое слово.

– Он ушел. Как смерч. Так же быстро, как и ворвался. Я была в ужасе и сперва подумала, что это был и не человек вовсе. Демон.

– Как он выглядел? Что говорил?

– Ничего не говорил, ему не нужны были слова. Он угрожал одним взглядом. Я почувствовала себя беззащитным кроликом рядом с коброй. Вы не сможете понять.

– Как выглядел?

– Я не знаю… Я не помню.

– Как так?

– Сама не пойму… От ужаса или чего-то еще. Я даже не поняла, в чем он был одет. Во все темное, кажется… Но это не точно. А лица не разглядела. Ночь, и мы с Артуром свет не включали, нам-то он зачем. В номере полумрак был. И в коридоре почему-то тоже. Будто лампочка перегорела.

– А куда делась подвеска? Бриллианты на золотой цепочке, с которой Дицони не раставался. Думаю, вы прекрасно знаете это украшение.

– Убийца прихватил ее с собой. С журнального столика.

– Вы же говорили, что он ушел стремительно?

– Я просто сейчас вспомнила. Да, точно… Он схватил ее и скрылся.

– А как он ее так быстро нашел на столике? – не унимался Горохов. – Было же темно…

– Я не знаю. Говорю же. Он будто демон был.

Взгляд Горохова потвердел ещё больше, если только это было возможно.

– Не верю я в байки про демонов и всякую нечисть. Придется все-таки, гражданка Луцкая, вам здесь задержаться надолго.

– Нет… Меня нельзя в камеру. Я не выдержу!

– Где подвеска? – ледяным голосом проговорил следователь.

– Это я ее взяла.

– А как же демон? Выдумали?

– Клянусь, это правда. Он ушел, а я, пока одевалась, вроде бы в себя пришла. Схватила украшение со столика и решила бежать. Чтобы на меня не подумали, сняла путы с рук Артура. Он весь в крови лежал. Застыл, но был еще теплый. Меня чуть не вырвало.

– Зачем взяли подвеску?

– Вам не понять, – повторяла Луцкая.

– Ну?

– Надоела такая жизнь… Думала сначала все начать.

– А почему сразу не рассказала все?

– Потому что вы же меня сейчас за кражу посадите… Да и за подвеску эту, чувствую, еще аукнется мне. Ведь все знают, кто ее Артуру подарил.

Она сжала губы, как будто мечтала вернуть все сказанное обратно.

– В общем, так… – Горохов поднялся со стула и стал задумчиво мерить кабинет шагами. – Сделаете как я скажу, и обойдемся без кражи.

Глава 4

– Сейчас проедем к вам домой, вы отдадите подвеску, а мы оформим ее как добровольную выдачу. Заявления о краже нет, соответственно, и дела возбуждать не будем.

– А что взамен? – насторожилась путана.

Она давно уже поняла, что в этой жизни ничего просто так не делается, и теперь смотрела на нас колким волчьим взглядом.

– Будете оказывать нам содействие в расследовании убийства, – хитро улыбнулся следователь.

– Я?

– Ваш профессиональный круг общения, возможно, будет для нас полезен. Посплетничайте с «напарницами», может, кто-то слышал про Артурчика что-нибудь интересное. Про его делишки, чем жил, чем дышал. Про врагов и недоброжелателей. Я так понимаю, он часто пользовался услугами таких как вы. Только не понимаю, зачем. Мужчина видный, артист. Поклонниц и так должно быть воз и маленькая тележка.

Луцкая хмыкнула – хотела, наверное, незаметно, но вышло громко, разве что не нарочито.

– Поклонниц у него много было, это правда, – кивнула Алевтина. – Только Артур боялся с ними дело иметь. Им любовь подавай до гроба. Если что не так, то ославить его могут на всю Москву. А если слухи до Галины дойдут, то она его вмиг уничтожит. Частенько его своей ревностью изводила. Бывало, оставляла его на голой театральной зарплате на целый месяц.

– Кошмар, – закивал Горохов. – Целый месяц на зарплате. Бедный Артурчик.

– А мы не гордые, – продолжала путана, пропустив мимо ушей колкость. – Мы язык за зубами умеем держать, когда клиенты к нам со всей душой и с деньгами. Думаете, только такие как Артур к нам захаживают? Знаете, сколько мы номенклатуры перебрали?

– Обмельчали партийцы, – скривился Горохов.

– Да и не только они, – улыбнулась путана. – Вашего брата тоже хватает. Прокуроры и менты высокопоставленные.

Кажется, эти откровения доставляли ей истинное удовольствие. Света бы тут сказала про какую-нибудь компенсацию или сублимацию, ну а мне просто казалось, что Луцкая пыталась всех вокруг обмазать грязью, чтоб самой не выглядеть очень уж чумазенькой. Известная человеческая хитрость.

– Ну так что, Алевтина? – Горохов вернул разговор в прежнее русло. – Договорились? Будем сотрудничать?

– А вы точно не обманете?

– У вас выбора нет, но, если будете нам помогать, слово я сдержу. А когда поймаем убийцу, вы поможете его опознать.

– Я же говорю, что даже не разглядела.

– Но глаза-то вы запомнили?

– Это да… – Луцкая передернула плечами и поежилась. – Но вряд ли такого можно поймать.

– Это вы нам оставьте, – прищурился следователь, – каждый должен заниматься своим делом… Если понадобится, будете по зенкам узнавать.

– Это как? – опешила девица.

– Пока сам не знаю, но что-нибудь придумаем.

– Я согласна, – еле слышно пробормотала задержанная.

– Вот и славно, – потирал руки Горохов. – Андрей Григорьевич, собирайся за подвеской.

* * *

По просьбе Горохова МУР отрядил нам в помощь десяток оперативников, чтобы отработать гостиницу «Россия». Опросили всех, от горничных до начальников отделов и их заместителей. Прошлись по постояльцам соседних номеров и завсегдатаев гостиничного ресторана. Но никто ничего не видел и не слышал. Дело осложнялось тем, что примет преступника не было. Ведь не будешь всем рассказывать про гипнотические глаза, увиденные в наркотическом “приходе”.

Черненко тоже подключил своих людей. Нередко, опрашивая кого-то, мы натыкались на недоуменные возгласы, что, дескать, они уже только что рассказали все сотрудникам в шатском. Алексей Владимирович рьяно взялся за дело. Вроде не его стезя. Либо на него сверху надавили, либо он не хотел пускать ментов на свою территорию без присмотра. Ведь в гостинице номер один всея СССР частенько приключалась масса нештатных и курьезных ситуаций, о которых официально говорить было совсем не принято. Именно там порой пересекались интересы государства и криминала. Высокопоставленных партийных работников и теневиков. Отсюда постоянный интерес со стороны противоборствующих МВД и КГБ. А уровень ответственности высок, ведь гостиница стала маленьким городком, этакой крепостью посреди Москвы, постоянно встречающей и провожающей высокопоставленных чиновников из-за рубежа, иностранных туристов и знаменитостей.

Шерстили «Россию» днем и ночью, работая со сменами обслуживающего персонала, заступавшими вечером. Отработали также и круг общения Артура в Большом театре.

Мы с Погодиным тоже навестили театр – старались застать его художественного руководителя. Кабинет его оказался на четвертом этаже, куда мы добрались витиеватыми коридорчиками с красными дорожками. Окон нет, свет от настенных канделябров создавал атмосферу далекого прошлого, будто попал в девятнадцатый век. Но двери кабинета оказались по-советски просты и непритязательны. Еще висевший рядом плакат с красным шрифтом типа «молот», «Уходя, гасите свет» выбивала из антуража.

На двери табличка на шурупах: «Художественный руководитель Чернопольский Валентин Савельевич».

Я постучал и открыл дверь:

– Можно?

Из глубины кабинета послышалась возня, будто кошек застукали на хозяйском столе. Только звона тарелок не хватало.

– Минуту! – ответил мне испуганный мужской голос.

Но было поздно, я уже вошел. Кабинет был неправильной формы, напоминал ход шахматного коня, то есть закуток с загибом уходил за угол. Оттуда и слышно шебуршание, женский вздох, бряцание пряжки ремня наспех натянутых брюк.

Я понял, что совсем не вовремя, но сами виноваты, замыкаться надо.

– Я в коридоре подожду, – крикнул я и потащил к выходу таращившегося во все глаза Погодина.

Закрыл за собой дверь. Через некоторое время из кабинета выпорхнула растрепанная балерина. Скользнув по нам виноватыми глазками, ланью поскакала прочь, тряся слоями белоснежной пачки, как страус перьями.

– Входите! – послышался из глубины кабинета голос.

Дубль два. Вошли снова. Кабинет увешан огромными фотографиями из сцен «Садко», «Спящей красавицы» и прочих «Щелкунчиков». За столом, уставленным статуэтками, развалился худрук. Взгляд ленив, будто только отобедал и его в сон клонит. Но грудь вздымается, как после стометровки.

На вид лет сорок, очёчки круглые и хохолок начесан. Стоит на лаке, наверное. Хотя сейчас немного сбит, после «поединка» с балериной. А так – вылитый Грибоедов, как его нам в учебниках изображают.

Завидев нас, товарищ Чернопольский с облегчением выдохнул и перестал прикидываться валежником, поправил перекошенный галстук:

– Вы кто, товарищи?

– Милиция, – корочки я доставать не стал, худрук и так был рад, что не начальство к нему в такой момент неподходящий нагрянуло. – Хотим вам задать несколько вопросов по поводу Артура Дицони.

– Ах, этот Дицони! – всплеснул руками «Грибоедов». – Этот бездарь, наконец, нас покинул навсегда! Простите, товарищи. О мертвых либо хорошо, либо никак, но я всегда говорил директору, что это была плохая идея – брать в основной оперный состав человека с непонятным баритоном и проблемами ритмики.

– А по мне, так все оперные певцы поют одинаково, – ухмыльнулся Погодин. – Слов никогда не разберешь. Будто не на русском. Особенно женщины непонятно поют.

– Что вы понимаете, молодой человек? – всплеснул руками Чернопольский. – Оперный голос – это искусство и сила. Во время выступления ему нужно перекрыть целый оркестр. И огромный зал без микрофона наполнить. Вы представляете? Какая мощь! Просто исполнительницам приходится модулировать свой голос, прибегая к резонансу для усиления звучания в верхнем регистре так, что все гласные становятся похожими одна на другую. Это школа.

– Ну я же говорю, – кивнул Федя. – Ничего не понятно. Особенно по радио.

– Слушать оперу в приемнике – это кощунство. Вы приходите к нам на спектакль, у нас прекрасная “Тоска” сейчас, а какие декорации, собор какой! Художник мне всю кровь за него выпил, но собор вышел, что надо.

– Давайте к делу, – прервал я спор о высоком. – Валентин Савельевич, расскажите все об Артуре. Чем жил, чем дышал. С кем общался.

– Театром не жил он, это точно, – по-дирижёрски взмахнул руками тот. – Этому хлыщу было абсолютно наплевать на то, что его удостоили чести работать бок о бок с такими корифеями сцены, как Григорьев и Ведерников. У нас народные артисты, а не табор.

– Зачем же вы его взяли?

– Это было указание, вы понимаете, оттуда, – понизив голос, худрук ткнул пальцем в потолок. – Говорят, он знаком с Галиной Брежневой. Прихоть у нее такая была, чтобы Дицони выступал на большой сцене. Хотя сам он к этому совсем не стремился – у нас ведь пахать надо, вы понимаете, а у него даже не бас, чтобы вот так, в расслабленной манере. Да, что я вам говорю. Я думаю, он даже бы уволился, но, видно, не только нас обязали…

– А общался он с кем?

– Да ни с кем. Цацки дорогие любил и девочек.

– Ну, девочек любить – не порок, – улыбнулся я. – Многие этим грешат. Сами понимаете.

– Ах, оставьте пустые домыслы, – прижал руки к груди Чернопольский, будто отыгрывал партию на сцене. – Верочка ко мне за советом приходила.

– Да-да, конечно… А в поведении Артура ничего вам странным не показалось? Были у него здесь недоброжелатели?

– Бог с вами, милейший, кто же будет желать зла фавориту первой леди Москвы. Мы не самоубийцы, но и не убийцы, если вы про это. Артисты – люди тонкой душевной организации. Ну и что, что страстные, у них работа такая. Они котенка не обидят, не то что сына цыганского барона. Нет, никаких недругов. А вот странности у Артура были. Вернее, наклонности криминальные.

Худрук поводил пальцами в воздухе, на что-то намекая.

– Это уже интересно, – кивнул я. – Что же он такого тут натворил?

– Здесь – ничего, а вот примерно полгода назад он не явился на генеральную репетицию. Ну, вы представляете, что это такое!

– Нарушение трудового режима? – хмыкнул я.

– Все ведь уже наверняка отрепетировано, – поддержал меня Погодин.

Как видно, Чернопольский на этом только уверился, что мы – кто угодно, но точно не театралы.

– Спектакль – это сложный механизм, это почти живой организм, где важно буквально все. Сотни людей заняты, костюмы, грим, машинерия, и все нужно проверить перед представлением. Уж, конечно, его неявка нам дело осложнила, но что тут сделаешь, заменили временно вторым составом.

Он вздохнул, будто долго читал лекцию и уже устал.

– Потом Дицони явился и сказал, что его милиция задержала, и он ночь провел в КПЗ. Мы конечно, подумали, что брешет, но он справку какую-то предоставил. С печатью. Что действительно был задержан.

– Хм-м… Странно. Московская милиция не знала, кого задерживает?

– В том-то и дело, справка была с печатью не столичной, а из Зеленоярска.

– Ого… Так это же километров триста-четыреста от Москвы.

– Вот там-то Артура Дицони никто и не знает. Местные милиционеры его и сцапали.

– Спасибо, не густо, – разочарованно поморщился я.

– Так вы не будете проверять эту информацию? – с некоторым возмущением воскликнул худрук.

– Вряд ли. Мало ли, за что его там задержали. За какое-нибудь мелкое хулиганство, скорее всего.

Чернопольский с хитрым видом покачал головой и даже как-то вздохнул – мол, боже, какие плоские фантазии.

– Нет, – Валентин Савельевич действительно будто оскорбился моим предположением, – Вы не знали Артура. Он слишком себя любил и никогда до пьяного дебоша не опускался. – Говорят, там скверная история с ним приключилась. В этом самом Зеленоярске.

– Какая?

– Вы же из милиции, а не я… Вот и узнайте. Только после возвращения из Зеленоярска Дицони сам не свой был почти неделю. Уж не знаю, что там с ним приключилось, он никому не рассказывал.

– Спасибо, Валентин Савельевич, мы обязательно проверим этот факт.

* * *

– Привез? – Горох встретил Каткова пытливым взглядом.

Тот, раздувая щеки и борясь с одышкой после преодоления ступенек, вошел в кабинет, радостно размахивая портфелем.

– Так точно, Никита Егорович, на Пятницкую в НИИ смотался, заключение забрал.

– Быстро они состряпали, – одобрительно закивал следователь. – Два дня только прошло. Могут, когда хотят. Ну давай уже, доставай, что там медики написали.

Горохов чуть ли не выхватил из рук криминалиста бумаги, отлистал в конец документа и жадно пробежал глазами вывод:

– Все так, как при предварительном осмотре. Причина смерти – колото-резаное повреждение грудной клетки с повреждением левого желудочка. Удар однократный, с погружением однолезвийного клинка в объект на глубину чуть более двадцати сантиметров. А это значит, что рука убийцы твердая. Есть силушка.

– А что насчет живота? – спросил я.

– Порез поверхностный. Без проникновения в брюшную полость.

– Жаль, – сокрушался Погодин.

– Почему? – с удивлением уставился на него Горохов.

– Я думал, может, у цыгана в животе камешки были. Тогда бы мотив был ясен.

– Это явно не ограбление, – кивнул Горохов. – Если Луцкая не врет, в ту ночь кто-то целенаправленно пришел убивать Дицони.

– Вы ей верите, Никита Егорович? – спросил Погодин. – Почему тогда он оставил в живых свидетельницу?

– Видно, совсем уверен в своей неуязвимости, – Горохов задумчиво зажевал кончик галстука, который до этого мусолил в руке. – Либо за ним кто-то стоит очень влиятельный. Либо…