Читать книгу: «Наша великая надежда», страница 2

Умирает Лазарь – Он плачет по-человечески. Для «очень духовных людей» это слабость. Господь входит в эту слабость человеческую, кроме греха, настолько глубоко, что в Гефсиманском саду Он молится Отцу Небесному: «Да минует Меня чаша сия» (Мф. 26: 39). Это обычный человеческий страх перед великой болью, скорбью. Господь и в это входит.

Бестолковые люди, которые совершенно не понимают этих вещей, мотуг даже осудить Господа: «Бог – и вдруг проявляет слабость?!» Чаще всего такие рассуждения позволяют себе те, у кого, наверное, никогда ничего не болело. Они даже не понимают, на какую скорбь идёт Господь, на какую страсть. У них в жизни всё было ровно, гладко, весело. Поэтому они не могут понять Бога, Который с Креста кричит: «Или, Или! Лама савахфани?» – «Боже мой, Боже мой, почему Ты Меня оставил?» (Мф. 27: 46). Что это? Недоверие Богу Отцу? Помните, как в общине Иосифа Исихаста у молодого Ефрема заболел зуб, а Иосиф ему: «Терпи». Арсений подходит и говорит: «Иосиф, да у тебя зубы никогда не болели, ты не можешь его понять, отпусти ты его к врачу».

В своём отечестве люди видят Господа через призму обыденных, ежедневных ситуаций, поэтому у них нет веры к Нему, они видят в Нём человека, в котором присутствуют слабость, боязнь скорби. Всё естественно, Господь сознательно так идёт. Он не становится иллюзией человека, а рождается человеком в полной мере, кроме греха. Поэтому люди, которые смотрят на земное и не видят небесного, искушаются.

Обратите внимание: Иисус выбирает двенадцать апостолов, и один среди них – Иуда. Разве Господь не прозорливец? Когда Он выбирает апостолов, разве не видит, что один из них – человек, который предаст Его? Конечно, видит. Это в сознательном Промысле Божием. Господь не просто его выбирает, Он наделяет его духовными дарами, как и всех других апостолов. Иуда наверняка так же исцеляет, изгоняет бесов, творит чудеса. И с самого начала Бог видит, что это Иуда, и сознательно выбирает его среди двенадцати. Он входит в Промысл Божий.

Благодать божия

Вспоминается евангельская история, как отец умирающей дочери Иаир попросил Господа, чтобы Он спас её. Но ещё до того, как Господь пришёл в дом Наира, на пути Его встретилась женщина, много лет страдавшая кровоточивою болезнью. Обошла всех врачей, истратила на них всё, что имела, но нигде не смогла получить исцеление. И она решила: подойду сзади, прикоснусь к Нему и исцелюсь. Это не о том, что она так решила, поверила, и поэтому так и произошло. Это не иллюзия и не абстракция какая-то, а очень объективно, бытийно. Господь произносит очень точные слова: «Я чувствовал силу, от Меня исшедшую» (Лк. 8: 46). Женщина через это прикосновение получает от Господа силу, которая её исцеляет. В среде православных это называется благодатью.

Святые отцы приняли определение этой силы ещё от языческих философов и называли её в православном богословии энергией Божества. Энергия – это сила. Учёные понимают это слово как энергию, реальную силу. Не иллюзия: просто я поверил, и что-то произошло.

У Господа есть постоянное желание отдавать человеку Свою энергию жизни. Но большая часть людей закрыта к её принятию. А эта бедная, исстрадавшаяся женщина, у которой не осталось надежд ни на кого и ни на что, принимает. Когда уже нет надежд ни на кого и ни на что, остаётся единственная надежда – на Бога. Тот, кто в жизни скорбел, может подтвердить: «Да! Ничего больше – только Бог». Эти люди, которые открываются Богу через скорбь и возлагают свою великую надежду на Него, принимают с Его стороны реальную бытийную энергию, силу, благодать.

И она не только врачует. Дальше Господь идёт и не успевает к дочери Иаира. Двенадцатилетняя девочка умирает. И Он говорит отцу странные для окружающих слова: «Не бойся, не умерла она, но спит». И те люди, которые уже констатировали факт смерти, начинают смеяться, ёрничать: «Да мы же видели, что она умерла». Господь входит и воскрешает её, в мёртвое тело передаёт Свою энергию, Свою благодать, Свою жизнь. Христос и есть жизнь. Каждый из нас без Него – смерть. Чем мы живём? Какой-то внутренней энергией. Бедные наивные учёные думают, что это всего лишь химические процессы, которые бурлят внутри наших клеток и вырабатывают энергию. А где все эти учёные потом оказываются? На кладбище. Будь ты профессор, академик, что ты понимаешь в бытии, в смысле жизни, что откуда течёт и куда перетекает? Человек – это не химические процессы, которые перетекают в физические и источают энергию. Это нечто другое: в него Господь вдохнул жизнь. И человек стал вдруг моргать, улыбаться, передвигаться в пространстве.

Есть такая восточная притча. У китайского мастера фарфоровых кукол были куклы, достойные только императорского двора. Настолько они были мистически великолепны. Его ученик в мельчайших подробностях перенял всё его искусство. Делает куклу, а она всё равно отличается от работ мастера. Ученик приходит к нему и спрашивает: «Мастер, что я ещё не сделал, что нужно сделать?» Мастер взял эту куклу и говорит: «Нужно вдохнуть в неё энергию».

Это восточная притча, а по большому счёту – бытие человека. Каждый из нас – всего лишь материальная кукла. И чтобы она заморгала, заулыбалась, чтобы у неё в голове начались процессы, которые рождают мысли, творчество, в эту куклу нужно вдунуть дыхание Божие.

Как царь Давид говорил в Псалтыри: «Рече безумец в сердце своём: «несть Бог» (Пс. 13:1). Эти безумцы умирают и уходят в никуда. То, что Господь дал этой бедной, страдающей женщине, которая ни от одного врача не могла получить, то, что Он дал умершей дочери Иаира, – это энергия Божества. «Энергия» – слишком физически звучит, и для нас непривычно. Хотя святые отцы этим словом богословски пользуются. Я бы назвал это не «энергией», а «самой жизнью». Вот это и есть жизнь: дыхание Духа Святого, Который всё оживляет, исцеляет.

Но нужно быть восприимчивым к Его принятию. Нет на земле человека, в сторону которого Господь бы не дышал, согревая его. Но кто-то принимает, кто-то не способен на это, а кто-то даже и не хочет: «Не надо мне». Ну, не надо, так не надо. «Царствие Небесное» тебе не скажешь, «вечная память» – может быть. Но и то, какая вечная память? В третьем поколении уже забудут тебя, ты же не Пушкин и не Достоевский, чтобы тебя в четвёртом и пятом поколении помнили. В третьем уже забудут. Вот меня сейчас спроси о прадедах, и я уже не назову их имён…

Всё в Боге. Смысл, жизнь, радость, здоровье – в Нём. А иногда, знаете, даже здоровья не нужно, лишь бы быть в Боге. Потому что человек, у которого всё хорошо, начинает забывать Его как источник. Такое здоровье и благополучие не нужно. Лучше быть в скорби, но с Богом, чем в радости, но без Господа. Потом эта радость рассыплется, обессмыслится.

В день Святой Пятидесятницы на апостолов чудесным образом обильно сошёл Святой Дух. Я подчеркиваю это слово – обильно! Потому что отчасти Святой Дух был знаком и ветхозаветному человеку. Всё-таки ветхозаветные пророки говорили не от своего ума, а от Святого Духа. И вообще всё в этом мире живёт и движется Духом Святым. Но в день Пятидесятницы произошло чрезвычайное событие: человек вместил обильную благодать, благодать той меры, которую не знало ещё человечество.

Её вмещают апостолы, по большей части необразованные, неталантливые, неглубокие люди, чтобы в контрасте с их посредственностью ярче была выражена чрезвычайность этого явления. Ведь если бы это были какие-то особенные люди, можно было бы подумать, что это они прозвучали, но благодать действует через наипростейших, наиобыкновеннейших.

Человечество такого никогда не видело, а потому не понимает этого события. Люди, которые наблюдали в Иерусалиме проявление через апостолов благодати Духа Святого, говорили: «Они напились вина, они пьяные». А почему законники так подумали? Апостолы делали какие-то непристойные вещи? Как-то неадекватно себя вели? Да ни в коем случае! Они были чрезвычайно непонятны. Они были иными в этот момент. Поэтому законники и говорят, что они пьяные, какие-то странные, совершенно другие.

Вслед за ними апостола Павла, уникального человека, который не был на Пятидесятнице и не видел Христа при жизни, посещает благодать Духа Святого именно в момент, когда он выпросил документ, чтобы разыскивать с ним христиан и предавать их мучениям, казням. И опять благодать действует в том, кто по человеческим меркам недостоин этого.

Недостойному даётся благодать, потому что он её не осквернит своей самостью, не припишет всё себе самому, как сейчас это делают люди, увлекающиеся восточными течениями. Они всё время раскрывают в себе свои собственные внутренние резервы, раскапывают свою драгоценность. Да какую там драгоценность раскапывать? Там у нас смрад. Что там копаться? И чем глубже копаешь, чем смраднее и смраднее. Ты словно зловонную яму открываешь.

Благодать приходит к извергу, который вроде бы недостоин. И он понимает, что он – изверг. Этот человек приходит к мудрецам в Афинский Ареопаг и начинает им говорить настолько странные вещи, что эти философы отмахиваются: «Павел, приходи в другой раз. Ты чудной, сумасшедший. Ну, что ты нам говоришь? Мы переполнены знаниями, не бытийным, а философским опытом. Что ты нам нового пытаешься открыть? Ты говоришь безумные вещи».

Апостолы – «пьяные», Павел – «безумный». Благодать настолько инородна разуму этого мира, что он её не может вместить, понять, наивно смеётся над ней, иронизирует. Он психует, сердится на неё, гонит до убийства, до мучений, она его раздражает своей непонятностью. С одной стороны, – непонятность, а с другой – они интуитивно чувствуют в ней какую-то чрезвычайную силу. С одной стороны, не могут вместить, с другой – понимают, что проигрывают перед ней, она злит их и заставляет воевать.

Если благодать Божия становится понятной, то перестает быть благодатью. Это мудрость века сего, насколько бы она тонка и изощрённа ни была. В связи со своей чрезвычайной надмирностью и высотой она не может быть понята интеллектом, разумом. Она просто живётся бытийно. Святые переставали грести в сторону мудрости. Они в восторге поднимали вёсла и просто плыли по течению, куда несла их благодать. Пока ты потеешь, прилагаешь усилия, строишь свои планы, определяешь себе цель, ты всё время плывёшь не туда. Покорись благодати, пусть она тебя ведет: Господи, не как я хочу, а как Ты. Я не хочу называться сыном, другом, пусть я буду рабом.

Я обратил внимание на то, что во многих нецерковных людях есть этот стержень гордости: «Как я могу быть рабом Божиим?» Рабом Божиим не в смысле животного страха перед Ним, а в смысле любви к Нему. Эта любовь не земного плана. В земном плане мы понимаем друг друга, осязаем, определяем, очерчиваем, а это любовь к сверхъестественному. Ты понимаешь и не понимаешь, любишь и не вмещаешь, алчешь и не наполняешься.

Все гимны преподобного Симеона Нового Богослова полны этими антиномиями: «вижу и не вижу», «черпаю и не наполняюсь», «жажду и не насыщаюсь». В связи со своей надмирностью, чрезвычайностью благодать Божия не вмещается в границы, не очерчивается, не определяется и в то же время живётся. Мир привык к логике, к тому, что надо всё разложить по полочкам, и вдруг ему говорят о невместимом и вместимом, о непознаваемом и переживаемом. Мир так не привык, он сердится, психует и мстит. Чтобы вместить премудрость Божию, нужно стать безумным в формате этого мира. Но это не всем понятно, и поэтому многих раздражает.

* * *

Апостол Павел сказал: «Я потрудился больше всех апостолов». Давайте свежим взглядом посмотрим на его слова. По-христиански разве можно так говорить? Это же гордо, а никто гордый не войдёт в Царствие Небесное. Как же тогда апостол может произносить столь дерзкие слова? Ведь это очень опасно! Через искушение гордостью он может прямо в ад отправиться. Но Павел продолжает так: «Но всё, что я сделал – это благодать Божия» (1 Кор. 15: ю).

И сразу становится всё безопасно. Благодать Божия – это не от себя, это не то, что ты сам решил и людям озвучил. Она осеняет тебя как откровение, устраивает твою жизнь очень мудро и приводит в безопасность.

Дальше апостол говорит о себе такую деликатную вещь: «Мне дан ангел сатанин, чтобы мучить меня. Я много раз просил у Бога, чтобы Он его отнял». И Господь ему ответил: «Терпи. Довлеет тебе благодать Моя». Всё в Его благодати. Терпи! Это терпение даёт тебе крепость смирения, осознание, что всё, что ты имеешь, – великий дар слова, великий дар рассуждения, благодати, – это всё благодать Его (2 Кор. 12: 7–9). Ты сам по себе ничто. Потрудился больше других апостолов, но, если не особенно Его благодатью, то всё, что ты сделал, с тобой и умрёт.

В Евангелии есть такой момент – подходит к Господу юноша и спрашивает: «Учитель благий, что мне делать, чтобы спастись?» И Он ему отвечает, что надо соблюдать заповеди: любить ближнего, не красть, не прелюбодействовать, почитать отца и мать. И этот юноша говорит: «Господи, да я всё исполнил! Во всей полноте исполнил закон Божий». И тогда Господь произносит: «Хочешь быть совершенным, оставь имение своё и следуй за Мной» (Мф. 19: 16–22). А у него было большое имение. Ушёл смущённый, не смог этого понести.

Многие в земном разрезе оценивают его имение как дома, богатства, земли, рабов, драгоценности, а святые отцы смотрят глубже. В чём же его имение? Оно не только земное, это и духовные дары, и духовные достижения, труды. Всё, чего ты достиг в духовной жизни, – научился молитве, послушанию, бдению, соблюдаешь пост, раздаёшь милостыню, – становится твоим духовным имением. И вдруг даже в этом духовном плане Господь может сказать: «Оставь имение своё и следуй за Мной». То есть, если не можешь пожертвовать всем духовным, которое ты приобрёл, то останешься всего лишь со своим мнением и никогда не достигнешь совершенства.

Почему апостол Павел может говорить, казалось бы, такие гордые и дерзкие слова и оставаться апостолом Павлом? Потому что понимает: всё, что он имеет – это ангел, который его мучает. Всё остальное, доброе – от Бога, принимается в Царствие Небесное как труды, как заслуга. Можно жить церковной жизнью долго, искренне, пятьдесят лет ходить в храм, ни одной службы не пропускать, читать Псалтирь, раздавать имение – всё то, что сделал тот юноша, – а, смотрите, Господь ему говорит: «Ничего-то ты ещё не доделал». Если ты всё делал через свою самость: «моё доброе сердце так желало, мой разум, который понял, что мне нужно спасаться, так говорил», – это всё твоё. Попробуй отдать, когда ты приобретал это пятьдесят лет! Приобретал молитву, науку послушания, отдавания, смирения! Но это всего лишь твоё. А когда ты готов всё это отдать, Бог начинает тебя спасать. И это даже для человека, ходившего десятки лет в храм, может быть, служившего литургию, становится откровением, чем-то новым, совершенно неведомым. Когда ты вдруг начинаешь спасаться благодатью Божией, а не своей искренностью, мужеством, усердием, терпением. Всё это перед благодатью Божией рушится, но она – это чудо. Никто не может понять дерзких слов апостола Павла. Он мог это сказать – никто из нас не может.

Помните, когда тот юноша отошёл в печали, апостолы в недоумении спросили у Господа: «Так кто же может спастись, если этот чистейший девственник, который даёт милостыню, исполняет законы, ходит в храм, читает Священное Писание, молится, почитает родителей, вдруг от Тебя отходит печальный, потому что Ты говоришь, что ничего он не сделал?» И тогда Господь произносит ключевую для всех христиан фразу: «Человекам это невозможно».

Ты хоть лоб разбей, хоть всё земное имение раздай, человекам это невозможно, всё возможно только Богу (Мф. 19: 26). К этому нужно прийти через разочарование в самом себе. Вот когда ангел сатанин замучает тебя до той точки, что ты закричишь: «Всё, я ничто, Иисусе, Иисусе! Всё, я лежу мёртвый! Подойди, подыми меня!» – с этого момента начинается христианство. Для кого-то через тридцать, для кого-то через пятьдесят лет, а для кого-то, к сожалению, так и не начнётся. Помрёт он христианином, соблюдавшим заповеди Божии, почитавшим отца и мать, раздававшим имение, но не докончившим чего-то главного, не понявшим, что всё – в Благодати Божией. Всё наше – красиво, как цветок: распустился, порадовал глаз, завял, высох, осыпался, и нет его.

Смотрите, какими были великие апостолы. Иисус идёт на распятие, а они: «Господи, можно спросить? Даруй нам, чтобы мы могли сесть один по правую руку от Тебя, а другой по левую в Царствии Небесном?» (Мк. 10: 37). Это какое безумие надо иметь, чтобы, когда твой отец идёт на смерть, разбираться, кому достанется машина, а кому – квартира? Вот какими были апостолы! Думаете, они стали великими апостолами через переосмысление жизни после распятия Христова? Да никто ничего не может осмыслить! В день Пятидесятницы Господь их освятил Духом Святым, и вдруг с ними что-то произошло.

Никто не может спастись, никто не свят, только Бог. «Человекам это невозможно, Богу возможно всё». Но, чтобы прийти в это состояние, нужно пережить точку глубокого смирения, переосмысления самого себя и своих дел. Господи, спасай Ты меня, я уже наспасался! Иисусе сладчайший, спаси нас!

Пища духовная. О молитве

Человек Богом так премудро устроен: его физиология для поддержания жизни постоянно требует питания. Наша плоть нуждается в воздухе, и поэтому мы всё время дышим. Должны употреблять пищу, иначе умрём. Но как интересно устроен наш ум! Он тоже постоянно требует пищи, информации, чтобы её переваривать, чтобы жить. Иначе он начинает голодать.

Если ум не получает информации, он просто перестаёт существовать, его бытие не имеет смысла. И поэтому постоянно поедает и поедает информацию, всё время чем-то интересуется. Есть такое выражение – «пытливый ум». Это его естество – быть пытливым. Можно ещё сказать, что наше обоняние требует постоянной информации. Оно хочет ощущать запахи. Вообще вся психосоматика человека постоянно нуждается в пище. Физиология требует физиологической пищи, душа – духовной. Ум постоянно потребляет эту пищу и не насыщается. Иначе, если его остановить, он начинает скучать и умирать, человек испытывает дискомфорт.

Все мы понимаем, чем питается наш ум, но мало кто живёт духовную пищу. Мы не живём её и не понимаем. Нашему уму иногда интереснее получать информацию в формате этого мира, а когда мы открываем Псалтирь или Евангелие, он начинает скучать, потому что не переваривает эту информацию, так как она другого плана, иной природы, а ум настроен на земное. У него нет опыта переваривания пищи духовной. Он пытается насладиться информацией в Псалтири, но, если её читать просто земным умом, она становится не очень-то и богатой. Примерно одно и то же. А если ты её прочитал сто, тысячу раз, она перестаёт тебя удивлять, удовлетворять твоё любопытство. Это я говорю о Псалтири, в которой сто пятьдесят псалмов.

А если взять Иисусову молитву, в ней всего несколько слов: «Господи, Иисусе Христе, помилуй меня грешного!» Если мы их воспринимаем как внешнюю информацию, скоро они станут для нас обыденными, банальными, примитивными, потом – скучными или даже ненавистными, если мы не поняли, не уловили, что в этих словах присутствует не только рассудочная информация, а есть информация подтекста, Духа. Она слышится не в логической литературной форме, а живётся через впечатление, которое даёт молитва.

Если человек переформатируется из области логики в область Духа, вдруг оказывается, что в этих словах – бездонная информация, которая никак не насыщает. Он питается ею и не может насытиться, потому что для него это уже не несколько слов, а переживание Царствия Небесного, которое вне формы слова, которое не объяснить. Наш ум начинает питаться информацией, находящейся не в словосочетании, а в глубинном смысле. Она становится глубже всего, что он в жизни искал, чем интересовался, находил, перечитав все библиотеки. Потому что книги написаны от логики, а она ограничена. А эти слова несут Дух, Который вне формата этого мира, не ограничен, бесконечен.

Как часто православные скучают по молитве! Потому что их ум настроен на информацию земного порядка, которая уже триста раз прокрутилась и наскучила. А если бы настроились на информацию Духа… Когда читаешь Псалтирь, и идёт текст логический, а параллельно – текст Духа, который совсем иного плана и другого формата, тогда Псалтирь не наскучивает, Евангелие не наскучивает, не наскучивают пять слов Иисусовой молитвы, повторённые сто, тысячи, миллион раз.

Если мы будем подходить со стороны рассудка, миллион раз одни и те же пять слов – это скука. И вдруг эти несколько слов раскрывают информацию ненасытимую, бесконечную. Хочется снова и снова говорить: «Иисусе, Иисусе, Иисусе…» Это информация другого плана, на неё нужно перестроиться из области логики в формат сердца.

В XX веке был Иосиф Исихаст – чрезвычайный человек даже для Афона. Практиковал сугубо Иисусову молитву. Когда он умирал, заповедовал членам своей маленькой общины не оставаться вместе, а разойтись, чтобы это дело множилось. Они исполнили: стали игуменами, духовниками афонских монастырей. Один из учеников поселился недалеко от столицы Афона. И там был монах, которого сильно тревожил их необычный образ жизни. Однажды он не сдержался: «Вот вы, исхиаты, оставили все чинопоследования святых отцов. Они же писаны Духом Святым! Вы всё оставили и занялись только Иисусовой молитвой». Старец Харлампий ответил: «Мы не оставили. Но если бы ты знал, как по-другому живутся эти чинопоследования, когда ум пребывает в Иисусовой молитве!» Поэтому, да, есть традиция, если человек занимается Иисусовой молитвой, сократить другие правила, чтобы формат времени увеличить именно для неё. Но это необязательно.

Я могу вслед за старцем Харлампием сказать те же слова. Если бы вы знали, как живётся Божественная литургия после того, как немножко организуешь свой ум! Иисусова молитва ведь по-другому ещё называется «умной молитвой». Само это предполагает, что мы что-то делаем с умом. И святые отцы попытались наш непослушный ум приучить.

Попробуйте многократно почитать «Отче наш». Сколько раз за это время вы подумаете не об Отце Небесном, а даже о какой-то пошлости? Умная молитва занимается, во-первых, организацией ума и, во-вторых, – соединением ума с Богом. Но чинопоследования являются вспомогательными, разогревающими на делание сугубой молитвы. Когда Иосифа Исихаста спросили, что предпочтительнее, он ответил: «Для мирян – Иисусова молитва, а для монахов – таинство послушания».

У нас в дореволюционной России Иисусова молитва была очень традиционна. Не надо ассоциировать её с состоянием созерцательности, откровения. Ведь мы Иисусову молитву начинаем просто с устной молитвы, которую можно произносить непрестанно во всех трудах, во всех обстоятельствах. Потом можно прийти к тому, что устно – недостаточно, и очень хорошо продвинуться в сторону умной молитвы.

Когда человек делает Иисусову молитву очень-очень много раз, она постепенно из области логики переходит в область интуиции. Входит в привычку – вторую натуру. И, действительно, у людей есть такое, что они могут работать бухгалтерами, но не оставлять Иисусову молитву. Я сплю, а сердце моё бдит. А пока что во время сна сердце может залезть куда угодно.

В советское время у нас в Оренбурге на лавочках сидели бабушки. Они вязали оренбургские платки, а сами между собой разговаривали, обсуждали что-то. Когда она только начинала вязать, ей нужно было, чтобы мозг был здесь, иначе она петлю потеряет. А когда у неё руки эти движения после многократного повторения уловили, всё ушло в интуицию. Какой результат? Платок связан! Кто-то скажет, что без внимания – это грех. Извините меня, на уровне интуиции человек тоже живёт ответственно, чувствует, что он делает.

У меня есть друг, который, приехав на Афон, попал в общину греческого старца. У него было два греческих ученика, и он согласился взять русского. Мой друг рассказывает: «Я три дня не мог понять, где у нас работает генератор в пустыни. День и ночь: тддддд… На третий день я понял, что это за стенкой старец и днём, и ночью говорит своим баском: «Кирие Иису Христе, элейсон мэ, Кирие Иису Христе, элейсон мэ». Я его спрашиваю: «Геронда, а как вы так можете?» Он отвечает: «Сынок, я здесь живу шестьдесят лет и шестьдесят лет это делаю. Какое-то время, может, год-два-три мне нужно было для этого понуждение. Теперь я даже остановить это не могу, потому что это стало моей второй натурой. А ещё остановить я это не могу потому, что, понимаешь, как физиологически человек должен дышать кислородом, делать вдох и выдох, хоть он спит, хоть он задачу решает, так, когда оживает душа, по Симеону Новому Богослову, она начинает дышать. Но дышит не кислородом, а молитвой: «Иисусе, Иисусе, Иисусе». Она реанимировалась, раздышалась, ожила, заморгала, и теперь, если мне остановить эту молитву, я буду чувствовать удушье, как будто мне перекрыли кислород. Так моя душа начнёт задыхаться, если я не буду вдыхать эту молитву: „Иисусе, Иисусе, Иисусе“».

Начинающие иногда отмечают, что бывает сердечная или головная боль при Иисусовой молитве, и пугаются. Я сразу говорю: не бойтесь, это пройдет, нужно перетерпеть. И святые отцы во многих местах об этом пишут. Просто вы делаете необычную работу со своим умом. Ум привык жить рассеянно, и вдруг вы его нагружаете вниманием, и он начинает болеть. Так же и с сердцем. Когда мы тесним внимание в одно место сердечное, тоже появляется эта боль, но она потом пройдёт, если вы будете идти дальше.

* * *

Знаете, я обратил внимание на то, что стереотипами о какой-то страшной Иисусовой молитве болеют люди, которые сами ею не занимаются.

Хочу ответить на один из самых важных вопросов. Ведь если здесь будет ошибка, всё дело пойдёт насмарку, сложится печальная картина, когда человек искренне прилагает усилия, тратит время, а получает даже не нулевой, а отрицательный результат. Часто мне задают вопрос: «Существует в обществе такое мнение, что от Иисусовой молитвы можно повредиться, сойти с ума. Действительно ли это так?» Отчасти это так, если заниматься ею неправильно. Как и в любом другом деле, если выполнять его неправильно, получишь отрицательный результат. Нарушая фундаментальные основы Иисусовой молитвы, конечно, можно повредиться. И мой опыт общения с людьми церковными, ищущими духовной жизни, говорит мне, что такие случаи бывают. Это печально, когда человек берётся за святое дело и имеет очень плохой результат.

В чём суть ошибки? В том, что люди сознательно или бессознательно пренебрегают основополагающими принципами Иисусовой молитвы. Хотят сразу ощущений, состояний духовных, даров. А наука Иисусовой молитвы, наоборот, категорично запрещает желание этих переживаний. Опыт святых отцов, приобретённый потом и кровью, призывает в занятии Иисусовой молитвой к максимальной сдержанности эмоциональной части души. К максимальной до того, что некоторым кажется, что это некрасиво, невдохновенно, безжизненно, мертво. Но как раз это и безопасно. Святые отцы говорят: «Держи ум в безвидности, в безобразности». Я продолжу: не только безвидность и безобразность, но ещё и безэмоциональность, бесчувственность. Да, это кажется некрасивым, невдохновенным, скучным, мёртвым. Но вот в этом-то и есть безопасность для человека, ещё не имеющего опыта различения состояний, понимания, в каком духе он сейчас находится: в духе разгорячения или, действительно, в Святом Духе, духе покаяния.

Есть такое выражение: «Дай мне, Господи, покаяние нелицемерное!» Мало кто задумывается, что покаяние может быть лицемерным. Для нас покаяние – это правильное состояние. Но даже оно может быть лицемерным, если происходит от эмоционального разгорячения. Человек, ушедший далеко от состояния духовного, живёт состояниями душевными, состояниями внешнего сердца. И, конечно, он даже в духовное пространство входит эмоционально. Пусть это будет с добрыми, самыми благими намерениями, но у него нет опыта, его сердце не глубоко. И поэтому все святые отцы говорят, что не нужно ничего: ни эмоций, ни впечатлений. Избави Бог от каких-то даров! Ну, какие дары, когда у тебя в элементарных понятиях ещё не выстроилась духовность? Ты, как слепой котёнок, пытаешься что-то переживать. Это самая главная ошибка, когда люди в Иисусовой молитве начинают искать состояний.

Кто-то может мне возразить, что у святых отцов присутствовали высокие состояния. У святых отцов была культура духа, которая оттачивалась многолетним опытом, у них была культура покаяния. «Дай мне, Господи, покаяние нелицемерное!» Даже покаяние может быть недуховным, а всего лишь душевным, эмоциональным. Оно может быть нечистым, когда человек со стороны наблюдает своё покаяние и сам себе умиляется. Оно становится смрадом перед Богом. Покаяние в Духе Святом отличается от покаяния душевного. Слёзы духовные сильно отличаются от слёз душевных, очень легкомысленных, эмоциональных. Святые отцы проходили науку покаяния и приобретали его в Духе Святом. Духовный рост должен идти параллельно с наукой покаяния. Одно другое уравновешивает. И если, не дай Бог, покаяние отстаёт, а духовный рост опережает, получается дисбаланс, человек переворачивается с ног на голову и становится сумасшедшим при самых благих намерениях. Если его покаяние и все духовные состояния опираются на эмоциональную, впечатлительную часть души, это очень и очень нестабильный фундамент.

И поэтому святые отцы приглушали свою душевность, впечатлительность, сокращая её до минимума, чтобы безопасно пройти начальный этап. Самая главная ошибка, когда люди не хотят его проходить в скуке, в некрасивости, в неумилении, стремясь согревать своё сердце душевными эмоциями и этим вдохновляться. Но вдохновляются не в духе, а всего лишь в своей душевности. Они не согласны пройти путь безэмоционального, безобразного, почти умирания впечатлительной части души. Им нужно здесь и сейчас. И поэтому некоторые из них, если не получают, начинают употреблять в Иисусовой молитве искусственные приёмы, нажимать на своё внешнее сердце, на сердце эмоций и впечатлений. Искусственно теребят эти точки, разгорячают их и получают эмоциональную духовность, эмоциональную Иисусову молитву. И обязательно повреждаются.

Действительно, их начинают посещать какие-то состояния. Духовный, опытный человек сразу понимает, что они собой представляют. Но новоначальный не отслеживает их сути. Ему кажется, что это уже нечто, и он приходит в состояние прелести, которое называется мнением о самом себе: «Вот, у меня уже получается! У меня уже слёзы, у меня уже теплота, какая-то особенная молитва! Я уже что-то слышу, что-то чувствую!» Это начало его духовной деградации.