Иван Иванович Дмитриев

15 июня 1833 года. Я сегодня обедал у Дмитриева. Каждые два часа беседы с ним могут дать материалов на несколько глав записок. Сегодня между прочим говорил он о каком то Беклемишеве, жившем в Петербурге, в царствование Екатерины, хлебосолом, к которому ежедневно сходились многие обедать и в числе их Дмитриев, тогда еще гвардии сержант. Мать Дмитриева была дружна с женою его. Беклемшпев ходил всегда в гродетуровом кафтане одного цвета с прочими частями одежды. По возвращении от должности уже находил он у себя накрытым длинный обеденный стол: подавали закуску и от закуски до обеда занимался он переводами. К обеденному часу съезжались обыкновенно камергер Валуев, Польский посланник Деболи, влюбленный в дочь Беклемишева, красавицу, и другие гости. Когда Дмитриев приехал в Петербург министром юстиции, получает он письмо от Беклемишевой вдовы, которая просит у него сто рублей на погребение этой дочери. Сто рублей даны, а на другой день он подает Государю докладную записку о вспомоществовании матери, лишившейся дочери своей, бывшей красавицы. Та что всегда облизывалась, говорит Государь и приказывает выдать 500 р. Во время коронации Императора Николая, Князь Лопухин спрашивает Дмитриева: а помнишь ли, как ты прихаживал ко мне с тетрадкою перевода в руке? Лопухин был тогда Петербургским полициймейстером, а вследствие того и цензором. Бывало – говорит он – только что прочтешь кое как рукопись и подпишешь разрешение к напечатанию, не опасаясь никакой ответственности: а теперь что на важная должность цензора – тут описывает Дмитриев аудиенцию Лопухина: частные пристава подходят к нему один за другим: у каждого своя добыча: один ведет женщину, у которой глаз подбит; другой – двух купчиков – как теперь вижу их говорит он: в халатах, белокурые волоса распущены по плечам, они пойманы в чужом саду, куда перелезли чрез забор. Лопухин слушает доклады и, прищуриваясь, дает решение свое. Между тем я стою в углу и ожидаю своей очереди. А между тем сегодня рассказывает он мне с живостью и олицетворением сцену происходившую за полвека. Лопухин был цензор снисходительный: он знаком был с философией 18 века. В письмах его к отцу моему, князю Андрею Ивановичу, встречаются нередко цитаты из Дидерота и других писателей.