Читать книгу: «Уроки во грехе», страница 4

Она улыбнулась, и я расслабилась. Возможно, я переоценила весь ужас ситуации.

– Не знаю. – Высокая блондинка выступила вперед к двери и остановилась. – Помните, что случилось с Жасмин в прошлом году?

В комнате повисла неловкая тишина. Некоторые девочки вышли в коридор, другие уставились в пол.

По выражениям их лиц невозможно было понять, что происходит.

– А что случилось с Жасмин?

– Она осталась после уроков, сняла одежду и села к нему на колени. Она говорила нам, что собирается это сделать, – Кэрри приподняла плечо. – А на следующий день она пропала. Никто ее с тех пор не видел.

– Но у нее нет того, что есть у меня, – Невада провела ладонями по своим соблазнительным формам. – Я преуспею там, где облажалась Жасмин.

– Тебя исключат, сучка, – Кэрри, которая уже выходила в коридор, засмеялась.

Исключат.

У меня не было ни кудряшек, ни самоуверенности, ни сексапильности, чтобы соблазнить такого мужчину, как отец Магнус. Но я и не хотела этого. Я просто хотела выбраться из этой школы.

И по дороге в свою комнату я прокручивала эту идею в голове.

Не скрою – он пугал меня до чертиков. Но если его наказания были не так уж и страшны, что подтвердили девочки, то я могла бы их стерпеть, чтобы в итоге меня отправили домой.

Глава 8
Магнус

Лужайку перед академией «Сион» огласили голоса сразу восьмидесяти девочек. Воодушевленный витающей в воздухе энергией, я стоял в проеме двери.

Белые рубашки и клетчатые юбки разделились на четыре группы, каждая из которых представляла свою параллель классов. Каждую группу из двадцати студентов сопровождал свой учитель, который должен был препроводить их до церкви, путь до которой занимал несколько минут.

Я бросил взгляд на часы – и минута в минуту группки девочек зашевелились и пошли к воротам. Клетчатые юбки колыхались, вертелись, крутились и подскакивали, все в движении. Бесконечный поток энергии, кипящий в подростках.

Поток зеленых клетчатых юбок устремился сквозь ворота, но на территории осталась одна из групп.

Я сверился с часами – семь пятьдесят.

Последняя группа не двигалась.

– Отец Исаак? – я посмотрел на него. – Почему вы задерживаетесь?

Пожилой священник поправил очки на переносице и прищурился, глядя на экран своего телефона.

– Одной не хватает.

– Кого? – оглядывая лица собравшихся, я подошел к нему.

Старший класс.

И еще до того, как он произнес имя, я уже знал, кого не хватает.

– Тинсли Константин, – он поднял на меня взгляд. – Пойду за ней.

Отец Исаак был великолепным учителем музыки, очень внимательным и добрым. Девочки его обожали.

Тинсли съела бы его на завтрак.

– Подождите здесь. Я сам разберусь, – я повернулся к стоявшей сбоку от меня ученице. – Кэрри, пойдем со мной.

Я шел так быстро, что десятиминутный путь занял ровно вдвое меньше. Чтобы за мной поспеть, Кэрри перешла на бег.

– Ты видела мисс Константин сегодня утром? – я выбежал на лестничную площадку и помчался через две ступени вверх.

– Да, – выдохнула Кэрри. – Когда мы выходили из комнат, она уже проснулась. Вернулась, наверное.

Я поглядел через плечо, отметив, как колышутся на бегу ее груди и как капля пота собирается у нее между бровей.

– Тебе нужно добавить тридцать минут кардиотренировок в ежедневное расписание.

– Но у меня плотный график в этом году.

– Значит, вставай пораньше.

– Да, отец, – зарделась она.

Девочка была выдающейся певицей в церковном хоре. И очень интеллектуальной. Трудолюбивой. Ее мать была первой афроамериканкой, ставшей сенатором Нью-Гемпшира, а отец – генеральным прокурором штата. Влиятельная политическая семья, под которую до сих пор копали мои люди в поисках коррупции.

Кэрри почти всегда вела себя хорошо, но она не умела выбирать друзей. Проводила слишком много времени с Невадой Хильдебранд, наследницей международной фармацевтической корпорации. Невада была необузданной и отчаянно жаждала внимания. Готов поспорить, что уже через месяц отстраню ее от занятий.

Дойдя до спальни Тинсли, я постучал и встал спиной к двери. На случай, если она вздумает выйти из комнаты голой.

Но она не вышла вовсе.

– Открывай, – стоя спиной к двери, я кивнул Кэрри.

Послушавшись, он открыла и прошла в комнату. Ее шаги замерли.

– Ну ты и вляпалась, – прошептала она.

Я поморщился.

– Она в потребном виде?

– Ну как сказать…

– В униформе?

– Да?

Почему-то «да» прозвучало как вопрос.

Повернувшись, я увидел, что Тинсли сидит на постели и сует в рот горсти печенья. Прижав коробку к груди, она поднесла еще одну горсть ко рту.

– Еще одно печенье, и твое наказание увеличится вдвое, – я строго посмотрел на нее.

Она посмотрела на меня в ответ и положила печенье в рот. Крошки посыпались на незаправленную рубашку и собрались в складках юбки. Юбки, которая едва прикрывала ей бедра.

– Вставай и пойдем в коридор, – я сложил руки за спиной и расставил ноги.

Оценив мою позу, она медленно встала.

Иисусе. Она срезала почти весь подол, и теперь ткань юбки едва выглядывала из-под незаправленной рубашки.

Вместо того чтобы спрятать содеянное, она отвела руку с коробкой в сторону и встала в позу:

– Зацените прикид.

– Прикид?

– Старичье, – фыркнула она. – Наряд. Зацените наряд.

Кэрри подавилась смехом, но тут же взяла себя в руки.

– Я отдал тебе приказ, и с каждым новым непослушанием ты ухудшаешь свое наказание.

– Вы не смешной. – Тинсли прижала коробку к груди, заправив в рот еще одну порцию печенья. И вышла в коридор.

– Кэрри, возьми ножницы на столе и приходи к нам. – Я протянул руку к Тинсли. – Давай еду сюда.

Она выпятила губы и отступила назад, еще крепче прижимая коробку.

– Я со вчерашнего ланча ничего не ела.

– Католики постятся как минимум час перед Евхаристией.

– Понятия не имею, что это значит, но… Тьфу. Слава богу, я не католик. – Глядя на мою протянутую руку, она сжевала еще одно печенье.

Подсчитывая в уме ее проступки, я стоял, не сводя с нее взгляд.

Ее дыхание участилось, и она медленно протянула коробку мне. Я взялся за коробку и потянул, и еще секунду она не отпускала, словно проверяя меня на прочность.

Кэрри встала подле меня. Я взял ножницы и отдал ей печенья.

– Протягивай руку, – сказал я Тинсли.

– Ни за что! – она округлила глаза.

– Наказания множатся. – Мой голос был спокоен, а лицо бесстрастно. – Каждый проступок влечет за собой последствия. Для тебя этот день будет ой каким долгим.

– Я не позволю отрезать себе пальцы. Это что за школа такая?

Я посмотрел на ее длинные, с жемчужным отливом волосы.

– Только не волосы! – она отчаянно захрипела и протянула мне руку. – Если пустите мне кровь, я вас засужу.

– Другую руку.

Она зарычала и протянула мне другую руку.

Я в мгновение ока разрезал тонкий бриллиантовый браслет и поймал его на лету.

– Нет! – у нее отвисла челюсть. – Это подарок моего брата! Бриллиантовый браслет за три тысячи долларов!

– Теперь он не стоит ничего. Прямо как твоя униформа. – Я швырнул браслет в стоящую в ее комнате мусорную корзину и протянул Кэрри ножницы. – Из какой спальни ты украла еду и ножницы?

Тинсли пялилась на свое запястье, а глаза ее горели яростью.

– Мое терпение бесконечно, мисс Константин. Но в эту минуту… – я посмотрел на часы, – двадцать один человек опоздает на мессу из-за вашего эгоизма.

Я ожидал, что она поднимет бунт, но она зашла слишком далеко, и знала об этом.

– Крайняя комната справа, – она показала за спину.

– Верни украденное, – попросил я Кэрри. – Быстро.

Она бросилась туда, а я наклонился к Тинсли, почти касаясь губами кожи за ее ухом. Она пахла лимоном и ванилью. И украденным печеньем.

– Я знаю, чего ты добиваешься, но у тебя ничего не выйдет, – я вдыхал ее оцепенение, ее беспомощный страх. – Дорогая мамочка заплатила немалую сумму за то, чтобы оставить тебя здесь. Так что ты застряла в моей компании на весь год.

– Лучший способ меня мотивировать – это сказать, что я не смогу, – она повернулась ко мне, касаясь дыханием моих губ. – Избавьте нас обоих от неприятностей и верните меня домой.

Ее губы были слишком близко. Я почти чувствовал сладость, манящий грех, ожидающий меня на расстоянии пары сантиметров. Достаточно было просто немного дернуться.

Наши взгляды встретились, и в этой непереносимой близости я ощутил, как мои зубы впиваются в ее пухлые губы. Я уже чувствовал вкус ее крови, слышал ее стон и причинял ей сладкую боль.

Звук шагов вырвал меня из задумчивости.

Кэрри спешила к нам. Я распрямился, а Тинсли выдохнула.

– Кэрри, – я говорил мягким спокойным голосом. – Объясни Тинсли, почему католики постятся перед мессой.

– Потому что физический голод помогает сосредоточиться и пробуждает в нас голод по любви Божией.

– Спасибо. Можешь идти. Скажи отцу Исааку, чтобы шел к церкви. Мы с Тинсли вас догоним.

– Ладно. – Смущенно мне улыбнувшись, она пошла обратно к лестнице. – Рада снова вас видеть, отец Магнус. Я очень хотела посещать ваш продвинутый класс математического анали…

– Месса началась две минуты назад.

– Точно. – Развернувшись, она поспешила вниз.

Опершись спиной о дверной косяк, Тинсли проскользнула пальцами между пуговицами в районе груди.

– И что вы со мной сделаете?

– Потом узнаешь. Будет неприятно, но не думай об этом.

– Вы о чем? – Ее пальцы дрогнули, и она опустила руку.

Отложенное наказание производит самый лучший эффект. Нетерпение, незнание сами по себе являются наказанием. Но они и близко не стояли к тому, что ждет ее в полдень.

Я заглянул в ее комнату и убедился, что в шкафу висят еще четыре униформы.

– У тебя шестьдесят секунд, чтобы переодеться и подойти ко мне на лестничную площадку. – Я пошел к лестнице.

– А по пути будут острые предметы? – спросила она мне в спину. – Чтобы я могла на них броситься.

– Пятьдесят секунд. – Я подошел к лестничной площадке и прислонился к стене, впитывая прохладу кирпичной кладки.

Мои мысли пытались свернуть в опасное русло. За пятьдесят секунд горячее вожделение охватило меня целиком.

Мои реакции на эту девушку не имели никакого смысла. В этом чертенке не было ничего привлекательного.

Но при этой мысли я понял, что лгу. Тинсли Константин была несравненно красива, с какой стороны ни посмотри, непредсказуема и остра на язык. Она бросала мне вызов, шокировала меня и путала мне все карты. Она была еще ребенком.

Хотя ей уже восемнадцать. Технически она уже взрослая.

А это значило, что Кэролайн уже не имела над ней родительской власти. Тинсли могла покинуть академию «Сион», дать каждому парню в штате Мэн, и ее мать ни черта не могла бы с этим сделать. Кроме как лишить ее денег. Кэролайн могла и лишила бы Тинсли трастового фонда, финансовой поддержки и крыши над головой.

Возможно, за исключение из академии мать вряд ли бы от нее отреклась, но риск был велик.

Я не хотел прикладывать к этому руку. Тинсли была студенткой, и в мои обязанности входило обучать ее и заставить соблюдать дисциплину. А все остальное было злоупотреблением властью.

Услышав звук ее шагов, я понял, что забыл засечь время. Прошло шестьдесят секунд? Пять минут? Мы и так опоздали. Идти на мессу было бессмысленно, только если из желания преподать ей урок.

Она не имела права манипулировать правилами. Я мог это делать куда лучше, чем она.

Когда она вышла на лестничную площадку, я осмотрел ее униформу. Рубашка заправлена, пуговицы застегнуты от самого горла. Гольфы по колено плотно натянуты, а лоферы подобраны по цвету. Зимой девочки носили кардиганы, но сейчас в нем не было необходимости.

– На колени. – Я обошел ее по кругу, подмечая, как напряглись ее плечи.

Она хотела что-то возразить, но послушалась моего приказа.

– Юбка касается пола, как и предписано, – я поднял палец. – Встань.

Ее глаза наполнились яростью. Сила ее эмоций застала меня врасплох. Было в ней нечто большее, чем нежелание подчиниться правилам.

– Сними груз с души, – я скрестил руки. – Но будь аккуратнее в выборе слов.

– Ладно. Что ж… То, что вы сказали насчет юбки. Это так… – она раздраженно хмыкнула, – патриархально.

– Продолжай.

– Не нужно так давить. В смысле, вы же могли видеть, что юбка нужной длины, и не обязательно было заставлять меня вставать на колени. Это устаревший акт публичного унижения в мире, которым правят мужчины. Будь я мальчиком, мне не пришлось бы вставать на колени. Мне даже не пришлось бы носить юбку. Это фигн… – она перевела дыхание и понизила голос. – Это морально устаревшая сексистская практика, и я очень надеюсь, что она больше не будет применяться. В интересах всех студенток.

Опустив руки, пораженный, я уставился на нее. За девять лет, что я управлял школой, ни одна из студенток не приводила столь веских доводов.

– Ты права.

– Да?

– Да, Тинсли. Ты высказала свое мнение уверенно, уважительно и убедительно. Ты убедила меня, что случается довольно редко. Я прослежу, чтобы эту практику перестали применять все преподаватели «Сиона».

– Вот так просто?

– Вот так просто, – я слегка наклонил голову. – Я впечатлен.

– Спасибо.

– Но это не значит, что унижение и стыд не будут использоваться как элементы наказания.

– О… – она свела брови. – Возможно, у меня найдутся аргументы и на этот счет.

Сомневаюсь.

– Можешь попробовать. Но в другой раз.

Я вывел ее из здания и уже через десять минут мы стояли перед арочным входом в церковь. Изнутри доносился хор голосов, возвещая окончание чтения Священного Писания. Половина службы уже прошла.

Взявшись за ручку двери, я потянул, но остановился, глядя на свою подопечную.

– Ты когда-нибудь была в церкви?

– Один раз на асура-йоге в доме, где жили известные ведьмы.

– Ладно, – я медленно выдохнул. – Но это не церковь.

– А казалось, что церковь. Там были звезды и кресты. Правда, перевернутые, – она пожала плечами.

– Твоя задача на сегодня – смотреть и впитывать. Повторяй за мной, вставай на колени, когда я встаю, и поднимайся, когда я поднимаюсь.

Я сопроводил ее внутрь и заметил за кафедрой отца Кристиано, который читал Писание. Ученики обоих кампусов сидели на передних рядах. На одной стороне девочки, на другой мальчики.

Опустив руки в чашу со святой водой, я совершил крестное знамение. А потом, чтобы избежать переполоха, я тихо проскользнул вместе с Тинсли на задний ряд. Нас никто не заметил, по крайней мере сначала.

Пока Кристиано читал проповедь, один из старших мальчиков, сидящий через несколько рядов впереди, посмотрел на нас через плечо. Но потом он повернулся к нам всем телом, воззрившись на Тинсли.

Этот мелкий говнюк в открытую глазел на нее и подтолкнул локтем своего товарища. Через пару секунд к нам повернулся весь ряд и уставился на Тинсли.

Я строго посмотрел на них, но никому не было дела. Они были словно заворожены принцессой семьи Константин. Возможно, они узнали ее из новостей. Но я понял, что тут было нечто большее. Она была прекраснее всех, кого парни когда-либо видели.

Краем глаза я заметил, что она посылает им воздушный поцелуй.

Некоторые из них «поймали» его. И никто не слушал проповедь.

Я наклонился к ней и шепнул ей в ухо:

– Это мое единственное предупреждение. Еще раз так сделаешь, накажу тебя еще больше.

– Ремнем или стеком? – прошептала она.

– Заткнись и слушай.

Через пять минут она уснула, а ее голова безвольно повисла под неестественным углом.

Я взял молитвенник с книжной полки и шлепнул его ей на колени.

Она подскочила, руки ее взметнулись, и она ударила меня в грудь.

– Простите, – едва слышно произнесла она.

Но через пару минут опять уснула.

Так все и продолжилось. Совсем немного времени она бодрствовала, вздыхала, когда надо было встать на колени, а потом подняться, и испытывала мое терпение. Она все делала не так.

Но она научится. К концу дня она поймет, что такое трудный урок жизни.

Глава 9
Тинсли

Глаза с трудом открывались, сердце бешено колотилось – я таращилась на экран ноутбука. И захлопнула крышку. Я проходила тест в течение трех часов, и теперь все расплывалось перед глазами.

Встав со стула, я потянулась руками вверх, как мы это делали на йоге, и попыталась размять затекшие мышцы.

За все утро в классе отца Магнуса никого не было, кроме него самого. Все три часа он сидел за моей спиной и работал на своем ноутбуке. Он был так жутковато тих, так недвижим, что я почти о нем забыла. Почти… Забыть о нем было невозможно.

Его присутствие словно переполняло класс, наполняя воздух темной маскулинностью и эхом обещанного наказания.

«Будет неприятно».

Он словно играл со мной, нагнетая подозрительность и страх. И его стратегия работала. Я представляла себе, как меня порют, а я борюсь до последнего. И делаю все возможное, чтобы он пожалел о том, что заточил меня в этих стенах.

Но несмотря на браваду, мне все же было страшно.

Затаив дыхание, я повернулась к нему.

– Ты закончила? – Он поднял глаза от экрана своего ноутбука, и его низкий, насыщенный вибрирующий тембр прошил меня насквозь.

– Еще как.

Я думала не завершать тест. Если плохая оценка дала бы мне возможность больше времени провести наедине с отцом Магнусом и поставить жирное пятно на его репутации, то оно того стоило.

Но я не смогла. Мне было все равно, считают ли меня непослушной, избалованной или неразборчивой в связях. Но тупой…!

Моя гордость не смогла бы такого вынести.

Он посмотрел на циферблат наручных часов.

– У тебя еще сорок минут. Обычно студенты берут дополнительное время.

– Не понимаю, что вам от меня надо. Я ответила на все вопросы.

– Если ты не выложилась по полной…

– Ага, я в курсе. Меня накажут еще больше. Иисусе.

– Иди в обеденный зал. После ланча возвращайся сюда. У меня днем два урока. Посидишь с остальными, а завтра я объявлю тебе твое расписание и результаты теста, – он снова уткнулся в свой ноутбук. – Свободна.

Выходя из класса, я чувствовала, что он сверлит меня взглядом. Я знала наверняка, что он считает минуты до моего наказания.

Стоя в дверях, я бросила взгляд через плечо. Ну конечно, его глаза так и светились нетерпением, выжидали, наблюдали.

Содрогнувшись, я вышла в коридор.

Пойдя вниз по лестнице и через несколько поворотов, я без труда нашла столовую. Я умирала с голоду, а потому пошла к стойкам раздачи еды напрямую. Если бы сейчас нам подали домашний коричный хлебный ролл, который был после утренней мессы, я уплела бы его за обе щеки.

За круглыми столами сидело около тридцати учеников и учителей. Когда я вошла, разговоры стихли и все взгляды устремились на меня.

Бесит. Куда бы я ни пришла, что бы я ни делала, на меня вечно бросали осуждающие взгляды, высматривали мои недостатки, думали, как бы использовать меня и мою семью.

Забив на них всех, я положила полную тарелку органических фруктов, взяла теплый свежий хлеб и ярко-зеленый салат с жареным цыпленком. Еда выглядела свежей и очень качественной – явно из премиальных продуктов. Что было неудивительно, учитывая возмутительную плату за обучение.

Ухватив бутылку воды, я начала искать место за столом. Это оказалось непросто.

На меня все пялились, смотрели, как я переминаюсь с ноги на ногу. И никто не предложил мне сесть рядом. Даже Невада и ее рыжая подружка-бестия. Когда я подошла к ним, они отвернулись. А мне просто хотелось съесть свой ланч спокойно и не представляться тем, кого я не знаю.

– Ты что делаешь, сестра Китона? – спросила Невада, когда я села напротив нее.

– Не говнись. Ты прекрасно знаешь, как меня зовут. – Я воткнула вилку в салат.

– Тут у всех свои прозвища. У нас так принято. – Она поглядела на что-то за моей спиной и повысила голос. – Скажи, я права, Оплывшая Дейзи?

Я развернулась на стуле и посмотрела на вошедшую в столовую девочку. Плечи у нее были опущены. Волосы свисали коричневыми сосульками. Но прозвище ей дали даже не из-за фигуры.

Кожа у нее под глазами висела, словно стягивая уголки глаз вниз, и верхняя часть лица выглядела так, словно у нее нет скул и костей в принципе, а кожа стекает на щеки и ниже, к челюсти. Поначалу я подумала, что она обожглась на пожаре. Но потом обратила внимание на ее деформированный рот, в котором то ли не было нижней челюстной кости, то ли она была недоразвита.

Но оплывшая кожа не замаскировала выражения гнева и обиды, вспыхнувших в ее глазах.

Будь я хорошим человеком, я бы наехала на Неваду за то, что она такая дрянь, пересела бы за другой стол и там доела бы свой ланч. Но хорошим человеком я не была. И не могла позволить себе наживать врагов среди таких девчонок, по крайней мере до тех пор, пока не найду способ отсюда выбраться.

Так что я засунула свое осуждение куда подальше и продолжила есть.

– Оплывшая Дейзи – старшая сестра по твоему этажу. – Изучая меня взглядом, Невада помахала куском морковки. – Берегись. Она сдаст тебя, даже если ты просто подотрешься тремя, а не двумя квадратиками туалетной бумаги.

– Спасибо за предупреждение.

– Я Элис. – Рыжеволосая откинулась на спинку стула и постучала ногтями по столу. – Ты задолжала мне коробку печенья.

Вот черт. Я и не подумала о том, у кого именно воровала утром. Но учитывая горы еды в ее комнате, она не на печенья обиделась.

– Я компенсирую, – я пожала плечами.

– Компенсируй тем, что познакомишь меня со своим братом Уинстоном.

Фи.

– Он в два раза тебя старше.

– Вот именно. И он чертовски красив.

– У него есть подружка.

– Так скажи ему, чтобы приехал к тебе без нее. А я позабочусь об остальном.

С Винни у нее не было ни малейшего шанса. Он был одержим своей девчонкой, Эш Эллиот, и слишком занят, чтобы кататься ко мне в Мэн. Если меня кто-нибудь и навестит, то это будет Китон.

Но у меня не было никакого желания признаваться ей в этом. Я просто встала, взяла недоеденный хлеб.

– Мне пора. Увидимся.

Согласно висящему на стене расписанию, мне надо было убить еще тридцать минут. Я вышла наружу подышать свежим воздухом и насладиться солнцем, и прежде чем я сама это осознала, я уже шла по гравийной дорожке к густой роще тенистых деревьев.

Через месяц в Мэне будет холодно, как на Северном полюсе. Но в тот день напитанный осенью воздух приветствовал меня, а опавшие золотые и красные листья лежали огненным ковром по всей земле. И мне страстно захотелось сидра, теплых одеял и… домой.

Мне многое не нравилось в Бишоп Лэндинг: претенциозные вечеринки и наигранные улыбки. Но я скучала по братьям и сестрам, по простому общению с близкими и по свободе.

Здесь я была пленницей в обнесенных электрическим забором стенах. И клетка моя уменьшалась с каждым часом, заставляя меня задыхаться.

Что будет, если я просто смирюсь со своей судьбой и проучусь здесь весь год?

По окончании мама продаст свою драгоценную девственницу какому-нибудь подонку из самой влиятельной семьи, которую только сможет найти.

Если я не позабочусь о своей судьбе сейчас, то никогда не смогу этого сделать.

Через рощу протянулась грязная размытая полоса тропы. Теребя в пальцах кусок хлеба, задумавшись, я шла по этой дорожке вперед. Пока вдруг не заметила движение.

Что-то шевелилось в опавших листьях. Прищурившись, замерев, я наконец увидела белое личико. Точнее, два личика.

Два крошечных серых меховых комочка по паре десятков сантиметров в длину прижались к сломанной ветке. Глаза-бусинки, круглые ушки и крысиные хвосты – это были два самых милых опоссума, которых я только видела.

– О-о-о-о! Крошки-воришки! – Я разгребла листья и, не найдя их маму, подумала, что, скорее всего, они остались сиротками.

Они были слишком юными и еще стояли на трясущихся ножках. Такие опоссумы живут в маминой сумке. И я не знала, смогут ли они пережить зиму в одиночестве, да и следующие два дня без еды и укрытия.

Я встала подле них на колени и… Боже мой. Какие они были сладкие, с этими розовыми носиками и трясущимися усиками. Кажется, они меня не боялись. Они даже подняли головы и потянулись ко мне рыльцами.

Хлеб.

– Голодные? – Я поискала глазами укрытие, где можно было накормить их в безопасности.

В паре метров от нас у изножья большого дерева раскинулись внушительные корни, в которых можно было как следует спрятаться. Если перенести их туда, то их не съедят сапсаны.

– Назову вас Джейден и Уиллоу. – Медленно подняв ветку, за которую они уцепились, я перенесла их к дереву.

Сплетенные корни сформировали гнезда, идеальные для того, чтобы укрыться в них от хищников и холода.

Сделав подушку из опавших листьев, я положила в гнездо хлеб. А потом, воспользовавшись второй палкой, ссадила обоих опоссумов. Они тут же набросились на хлеб, разрывая его маленькими зубками.

Им лучше бы подошли фрукты или овощи, но я была уверена, что сейчас они съедят что угодно. Наш садовник дома часто жаловался, что опоссумы роются в мусорных баках.

После обеда я решила принести им воды и чего-нибудь съестного. А пока просто легла на бок и смотрела, как они едят.

И я уснула.

А это было плохо. Я вообще не хотела закрывать глаза, так что когда проснулась, то сразу поняла, что прошло часа два.

Я была в полной жопе.

Джейден и Уиллоу свернулись клубочком вокруг недоеденного куска хлеба. Они крепко спали. И были в безопасности.

Я оставила их и в полном ужасе поспешила в главное здание. Когда я добежала до классной комнаты, то подумала, что меня вырвет.

Дверь была заперта, и, судя по времени на висящих в коридоре часах, я пропустила оба урока.

С бешено колотящимся сердцем я потянулась к ручке двери; пальцы дрожали.

Я не могла этого сделать. Не могла войти внутрь напуганная и виноватая. К тому же я еще жутко захотела писать. Казалось, что у меня вот-вот разорвет мочевой пузырь.

Я резко одернула руку от двери и попятилась.

А через две секунды дверь отворилась сама.

Я задержала дыхание – из класса вышла Кэрри. Она проплыла в противоположном от меня направлении и, прикрыв глаза и положив руку на грудь, издав сладкий стон, прижалась спиной к стене.

Я стояла в паре метров от нее и испытывала к человеку, находящемуся в той комнате, совсем иные чувства. Но ведь не она порвала униформу, нарушила кучу правил, заснула в церкви и пропустила два урока.

А я. Похоже, мне крышка.

Распрямившись, Кэрри засеменила по коридору и исчезла за углом. Она меня даже не заметила.

Зато он заметил.

Он стоял в проеме двери, руки по бокам, выражение лица никакое. Нечитаемое.

Он окинул меня колючим взглядом, и хотя я была к этому готова, я вся задрожала. Я свела колени, чтобы ноги не тряслись. И заставила себя не дергаться, не показывать слабость.

Закусила тонкую часть губы изнутри, то место, которое прикусывала с тех пор, как уехала из Бишоп Лэндинг, и почувствовала вкус крови на языке.

Он заметил, сфокусировался на моем лице, его зрачки расширились. Его темные ресницы опустились словно щиты, прикрывая глаза, выдающие его эмоции, и он начал делать то движение пальцами, странное, отталкивающее, когда остальные пальцы растирают большой.

Что бы ни зрело в недрах души отца Магнуса, там не было ничего хорошего.

От его молчания и неподвижности у меня закипел мозг, по коже пробежало стадо мурашек, а волосы на шее встали дыбом.

Его пальцы перестали двигаться, а голубые глаза уставились на меня.

– Закрой за собой дверь, – приказал он с жутким спокойствием и прошел внутрь класса.

У меня не было выбора, и пришлось ему подчиниться.