Сели они чай пить. Ёжик из чашки, а ворона в блюдце налила и потягивает, сахарок – вприкуску. По две чашки выпили, ёжик маленько приободрился, повеселел. Да и то сказать: лучшее утешение в беде – надёжный друг рядом.

– Ты не плачь, не тужи, – ободряет пернатая. – Всё образуется. Вот помяни моё слово: медведь сам тебе убыток возместит.

Подумала и добавила:

– Даже сверх того.

Ёжик не верит:

– Да как же он возместит? Сам не станет, а чужой не заставит. Медведь – самый сильный в лесу. Так что плакал, ворона, мой медок.

– Ничего, – посмеивается ворона. – И на его силу сила найдется.

– Разве что слона приведёшь?

– Обойдемся без слонов, – говорит ворона. – Есть кое-кто и поближе. Говорю тебе: всё вернёт нам косолапый!

– Да кто ж его заставит?

– Я и заставлю. Не будь я ворона.

– Да как же ты это сделаешь?

Усмехнулась пернатая, сощурилась лукаво.

– Это, – говорит, – моя забота. Ты сиди себе дома и жди.

Допила ворона чай, кусочек сахара расщёлкала.

Повторила:

– Жди.

И улетела.

Вздохнул ёжик, собрал чашки и пошёл посуду мыть.

А ворона отправилась медведя искать. Искала-искала, всех птиц порасспросила. Наконец, сороки вездесущие указали: в ельнике обжора засел.

Полетела ворона в ельник, видит, и впрямь – развалился медведь на полянке, толстым задом зелёный мох придавил, бочонок лапами тискает. Ещё бы, редкий случай выпал – медком позабавиться.

Он, Топтыгин, как все медведи, охоч был до мёду, а вот добывать его не умел. Дикие пчёлы высоко живут, в дупле. Стало быть, за мёдом лезть надо, а косолапый, ужас как этого не любил. Однажды всё же пересилил свою лень, полез. Добрался, морду в дупло просунул, а пчёлы, даром что дикие, вежливо так жужжат:

– Ж-ж-драштвуй, куманёк! Ж-ж-жаходи, ж-ж-жаходи!

Уважили они Топтыгина. Загудели, налетели, жала в нос вонзили. Косолапый с дерева мешком бухнулся, подскочил и пошёл лапами перебирать! Да так шустро, что со стороны не поймёшь, сколько их у него – четыре или восемь?

А пчёлы следом летят, смеются:

– Не ж-ж-жабывай нас, куманёк! Ж-ж-жаходи ещё!

Проскакал Топтыгин с версту, плюхнулся в ручей и до самой ночи в холодной воде распухший нос отмачивал.

А мёду-то хочется!

Решил медведь пасеку обворовать. Ночью через ограду перелез, к улью подкрался, крышку приподнял, рамку когтями подцепил и тащит. Ну, думает, полакомлюсь! Да куда там! Собаки услыхали, всполошились – налетели, окружили, лают, за ноги хватают. Упал Топтыгин, одной лапой соты к себе жмёт, а остальными от собак отмахивается. Тут пасечник из дома выбежал с ружьем да как жахнет дуплетом! Медведь от страха рамку бросил, изгородь по-заячьи перескочил и дёру в лес! Даже собаки удивились: ну бегает! Чисто олень!

С тех пор и не доводилось Топтыгину медку испробовать. Понятно, что теперь обрадовался он добыче беззаконной. В ельник завалился, затычку выдернул зубами и пьёт – в пасть льёт. Жадничает, торопится. Золотистая медовая струя по лохматой морде течёт, Топтыгин её лапой подбирает, языком слизывает. Давится, чавкает, ворчит. Весь мёд выпил, бочонок разломал, облизал дощечки и под ёлку зашвырнул. В мох завалился, повернулся на бок и захрапел.

А вороне только этого и надо. Дождалась она, когда медведь уснёт, опустилась на пенёчек, поближе к медвежьему уху, да как гаркнет:

– КАР-Р-Р-Р!

Словно из пушки пальнули.

И назад на ветку – порх!

Подскочил медведь. Ничего не поймёт спросонья. Глазищи испуганные таращит.

– Что такое? – кричит. – Где война?! С какой державой?

Ворона сидит на ветке, посмеивается.

Пришёл в себя медведь, покрутил головой – никого. Повертелся, поворчал, да и уснул. Ворона тут же – шасть вниз. Наклонилась к медвежьему уху и снова:

– КАР-Р-Р-Р-Р!

И на ветку.

Подпрыгнул медведь, заметался. Глаза бешеные, злые, ворочаются.

– Кто посмел? – орёт. – Придавлю, как мухомор!

Поглядел по сторонам, ворону заметил и спрашивает грубо:

– Эй, чернопёрая! Не видала ли, кто здесь шумит, мой драгоценный покой тревожит?

– Видала, – отвечает ворона.

– Да кто же он? Представь мне этого негодяя!

– Про негодяя ничего не знаю, – говорит ворона. – А только кроме нас с тобой тут и нет никого. Стало быть, это я тебя тревожу, больше некому.

– Ты?!! – взревел медведь. – Да как ты осмелилась? А ну сей же час спускайся на экзекуцию!

– Вот ещё! – хмыкнула ворона. – Мне и здесь хорошо.

– Спустись! – бушует косолапый. – Прими справедливое наказание!

– Кто бы говорил о справедливости? – возмутилась ворона. – Ты почто у ёжика бочонок с мёдом отнял? Зачем честного работника обидел?

– А затем, что я этому лесу хозяин. Стало быть, всё, что ни есть в лесу, мне принадлежит. И мёд мой, и ёжик мой, и ты, чернопёрая, тоже моя.

– Да кто ж тебе такую глупость сказал?

– Сам догадался, – хвалится Топтыгин. – Своим умом дошёл. Спрашиваю себя: кто у нас тут самый главный, кто хозяин? И отвечаю: кто самый сильный, тот и хозяин. Стало быть, я и есть. Сильнее меня в лесу никого.

– Голова большая, да ума в ней мало, – отрезала ворона. – Глупый ты, медведь. Настоящий хозяин своего дома не разоряет, домашних не обижает, он всё бережёт, обо всех заботится. А у тебя одна лишь забота о собственном брюхе. Какой же ты хозяин, когда от тебя все в лесу стонут?