Читать книгу: «Бутлегер», страница 2

Перегородка, разделявшая «комнатки» была слишком тонкой, к тому же, вверху имелось некое подобие вентиляционного оконца. Поэтому, наверное, я хорошо расслышал соседа.

Любопытно, но невидимый собеседник говорил со мной на английском. Значит, он не итальянец. Наверное… Но и не американец, не англичанин. То, что язык ему неродной, выдавал певучий, мелодичный акцент.

– Эй, ты кто? – Я подполз к перегородке, насколько это вообще было возможным. Цепь держала крепко, не позволяя передвигаться свободно.

– Патрик. Я – Патрик О'Брайн. Ты чего, Джованни? Совсем тебе башку отбили? Мы перекинулись парой слов ещё в порту, пока нас вели к трюму. А потом я вместе с тобой подписался на этот чертов бунт…

Патрик… Что, блин, еще за Патрик?

Только успел подумать об этом, как в голове мелькнула картинка. Ирландец. Худой, с веснушками и глазами, полными безнадёжной храбрости. Лет семнадцати, может, чуть больше.

Свет сверху стал ярче. Заскрежетал засов, и дверца над моей головой с грохотом откинулась. В проёме возникла фигура. Гигантская на фоне тусклого освещения.

Мужик, конечно, выглядел фактурно. Широкоплечий, в потрёпанной форме, с лицом, похожим на измятый кусок свиного сала, покрытым щетиной, со шрамом через левый глаз, который у него не открывался. В руке – короткая, толстая дубинка с металлическим набалдашником. Надзиратель, что ли?

– Джонни-боец, ты там еще не сдох? – голос мужика был хриплым и неприятным. Будто напильником водили по металлу.

Еще в наличие имелся сильный акцент. Не итальянский, не английский… Ирландский? Да. Похоже на то, как говорит Патрик. Только у этого, одноглазого со шрамом, акцент сильнее.

– Ну ты и сволочь, Кевин. Бьешь тех, кто не может ответить, и получаешь от этого удовольствие. – Громко высказался через перегородку мой сосед

Что вообще-то, с точки зрения разумности, было крайне непредусмотрительно. Глупо называть сволочью человека, у которого есть палка в руке, когда у тебя палки нет, а сам ты сидишь как собака на цепи.

– А, оба проснулись! Отлично. Думали, поди, что про вас уже забыли, да? Не судьба. Время платить за беспорядок. – Мерзким голосом ответил Патрику Кевин.

В следующую секунду он исчез из поля видимости, а рядом послышался грохот открываемой дверцы. Затем – звуки глухих ударов и тихий стон. Похоже, этот урод не знает, что такое «землячество». Потому что сейчас Кевин несколько раз ударил такого же ирландца как он сам.

Мои мышцы напряглись. Какое-то странное чувство внутри меня, чувство, свойственное Максу, а не Джонни, не позволяло промолчать. Не позволяло бездействовать, пока этот ублюдок лупцует пацана, который в два раза младше и несомненно в два раза слабее.

– Эй, Кевин… – Позвал я одноглазого, пытаясь отвлечь его внимание от Патрика.

Судя по звукам этот урод вошёл во вкус. Такими темпами он парнишку совсем угробит. По идее, меня это не очень должно волновать, но отчего-то волнует. Далекое, почти забытое чувство справедливости упорно толкало к действиям.

Хотя, где-то внутри, наравне с желанием помочь Патрику, тихо попискивало чувство самосохранения. Оно настойчиво повторяло мне, что я поступаю очень глупо, но кто бы его послушал.

– Смотрю, итальяшка тоже хочет отхватить по башке? – Помятое лицо Кевина снова возникло в открытом люке.

– Эй! Слышишь?! Джонни не при чём! Это я его уговорил! – Прокряхтел из-за перегородки Патрик.

Надзиратель в ответ лишь презрительно хмыкнул, обнажив жёлтые зубы. Он опустил тяжёлую ступеньку и спрыгнул в мой «ящик», заполняя собой почти всё свободное пространство. Запах пота, дешёвого табака и агрессии стал невыносимым.

– «Не при чём»? – Надзиратель засмеялся. – Весь трюм из-за вас бунтовал. А громче всех разорялся этот макаронник! Орал, что мы обещали роскошные каюты и вкусную еду? Помнишь, а, Джонни? Вы, щенки, решили, что можете жаловаться? Вы решили, что можете подбить остальных на бунт? Мой приятель Томми до сих пор хромает по вашей вине.

Кевин нагнулся ко мне. От него отвратительно воняло луком и гнилью.

– Я тебе помогу вспомнить, сука!

Дубинка взметнулась вверх. Я увидел блеск металлического набалдашника в тусклом свете. Инстинкт кричал: Закройся! Блокируй! И Макс Соколов поступил бы именно так. Я вообще-то ежемесячно тратил приличную сумму денег на личного тренера по боксу. Но тело Джонни было слабым, травмированным. Я успел лишь поднять руку.

Удар пришёлся по предплечью. Жгучая, ломающая боль пронзила конечность до самого плеча. Я, не сдержавшись, вскрикнул, дико, по-звериному. Но уже в следующее мгновение сдал зубы, обрывая крик. Не собираюсь радовать всяких ублюдочных мудаков своей реакцией.

Одноглазый сделал шаг назад, окинув меня довольным взглядом:

– Вот вам урок, щенки! На корабле вы – никто! Здесь вы – жалкие кучи дерьма, не больше.

Кевин хмыкнул, развернулся и полез вверх. Он выбрался по той же самой ступеньке наружу, затем слева раздались два глухих удара и стон. Патрик. Снова досталось ему.

– Чистите свои конуры до блеска к утру. Или получите в два раза больше. Поняли? – Рявкнул Одноглазый.

Дверца захлопнулась, засов загремел. Свет погас, оставив меня в удушающем полумраке.

Я сидел на полу, прислушиваясь к удаляющимся шагам Кевина и думал. Не о чем-то конкретном, нет. Я пытался понять, что за эмоции бурлят во мне сейчас. Это было похоже на огонь, который из тлеющего уголька превращается в полноценное пламя. Судя по всему, сквозь боль и непонимание пробивался острый осколок моего прежнего «я». Цинизм. Ярость. Желание выжить любой ценой. Вот, что питало этот странный огонь.

– Ты как? – спросил я в сторону крохотного оконца, имевшегося на перегородке.

– Лучше, чем ты, наверное. – Ответил Патрик. Его голос дрожал. Пацан явно боролся с желанием взвыть от боли. – Спасибо.

– За что? – я свернулся калачиком, пытаясь совладать с пульсирующим огнем в предплечье.

– Отвлек его. Я же понял, почему ты влез в наш разговор. В итоге он избил нас обоих, но это лучше, чем одного. Потому что одному досталось бы гораздо больше. Кевин тот еще садист.

– Так поступил бы любой.

– Нет, не любой, – возразил Патрик, – Я думал, ты меня сдашь. Скажешь, что вся история с бунтом – моих рук дело. Я же начал возмущаться первым. И тебя подбил.

Я промолчал. Не потому что скромничал, а потому что, хрен его знает, что у них тут на самом деле произошло. Не помню ни черта. Видимо и правда Джонни знатно отхватил по голове.

К тому же, мне сейчас было совершенно плевать, кто и зачем устроил этот бунт, о котором все талдычат. Меня волновали гораздо более важные вещи.

Например, как добраться до Америки в целости и сохранности, как выбраться из этого дерьма и как найти дядю Винни, кем бы он не был.

Не знаю, каким чудом я, Макс Соколов, оказался в теле этого итальянского парня, да еще в 1925 году, и, наверное, не особо хочу знать. Потому что во всем случившемся есть несомненный плюс. Я так охренительно спрятался от Артёма Леонидовича Волкова, что можно хотя бы об этой проблеме забыть. А вот о насущных не мешает позаботиться.

Глава третья: Блефуй, даже если не уверен

День сменил ночь. Или ночь сменила день. Не знаю. Всё слилось, смешалось в кучу в этом чёртовом деревянном аду. Боль стала привычным фоном – ныло ушибленное предплечье, гудели синяки от ударов Кевина, голова раскалывалась от жажды и вони. Интересно, сколько времени Джованни провел в «ящике»? Судя по состоянию его тела – слишком много.

Однако лежать на деревянном полу и ныть – идея такое себе. Если изображать жертву, страдать, можно реально поверить в безвыходность ситуации. Как говорил один мой старый друг – все проблемы от ничего неделанья. Соответственно, просто найди, чем заняться и тогда все начнет налаживаться.

Поэтому мы с Патриком, который, видимо, мыслил так же, ковыряли грязную плесень со стен и пола тупыми обломками досок. Каждый со своей стороны, в своей клетке. Было очевидно, что задание идиотское – кому, к чёртовой матери, нужна чистота в этих «ящиках»? – однако мы оба упорно продолжали выполнять поставленную придурком Кевином задачу.

Не знаю, как для Патрика, а лично для меня дело было не в угрозах ирландца. Чёрт бы с ним. Просто обычные, механические движения отвлекали от состояния разбитой, размазанной кучи дерьма и помогали думать. Вернее, даже не так. Помогали выстраивать некое подобие плана в голове. А мне просто охренеть насколько нужен был сто́ящий, путёвый план.

Уже понятно, я реально оказался в 1925 году. Не знаю, как это расценивать. Возможно, мое падение на заброшенной турбазе закончилось гораздо плачевнее, чем могло быть, и я умер. Тогда, пожалуй, не имеет значения, какой сейчас год. Жив и слава богу.

Единственное – хорошо, что двадцатый век. Было бы хуже, окажись я в каком-нибудь средневековье, где все инородное, чуждое и непонятное очень быстро отправлялось на костер. Не факт, что где-нибудь, например, в Европе я смог бы удачно затеряться среди местных.

В любом случае, не вижу причины ныть и рвать на себе волосы. Что случилось, то случилось. Надо отталкиваться от того, что есть сейчас.

Патрик, несмотря на собственную боль и предположительно субтильное телосложение, по крайней мере я видел его в воспоминаниях Джонни именно таким, оказался крепким малым по духу. Как и я, он без остановки продолжал чистить свою «тюрьму», попутно рассказывая о зелёных холмах Ирландии, о сестре, которую надеялся вызвать в Америку, когда устроится в Нью-Йорке, о том, насколько счастливая жизнь ждёт нас на новом месте.

Его слова были единственным глотком воздуха, отвлекающим от кошмарной реальности. Чушь, конечно, редкостная. В том плане, что парень слишком уж романтично был настроен по отношению к Америке и тем возможностям, которые ему светят в Нью-Йорке. Особенно, если учесть, что там его вообще никто не ждёт. У Джованни хотя бы имелся в наличие дядя Винни. У Патрика – абсолютная неизвестность.

Я слушал рассуждения своего нового товарища фоном, как радио. Его любовь к Ирландии и к семье вдохновляла даже меня.

На следующий день Кевин не пришел. Еду нам принёс невидимый человек, присутствие которого я определил по тяжёлым шаркающим шагам. Кто это был, не знаю. Он просто открыл люк, и на ступеньке появилась тарелка с какой-то подозрительной сранью и деревянная ёмкость, которую сложно назвать кружкой. Емкость была наполнена припахивающей тухлятиной водой.

Около часа я мрачно пялился на этот «королевский» обед, пытаясь сдержать рвотные позывы. Потом ещё час уговаривал себя, что на самом деле срань в миске не так уж плоха, а воду можно выпить залпом, если зажать нос. Мне нужны были силы, чтобы действовать. А я именно так и собирался поступить. Действовать.

Не планирую загнуться в этом деревянном ящике, когда впереди замаячила реальная перспектива улучшить свое нынешнее положение. Джованни теперь – мой единственный вариант, мой новый билетик в благополучную жизнь. Поэтому на сегодняшний день главная задача – вытащить нас обоих из дерьма. Имею в виду, себя и Джованни. Ну или себя в Джованни. Не так важны слова и обороты, как сама суть.

На второй день,(смену суток я приспособился отсчитывать по изменению тусклого света в вентиляционных щелях), шаги Кевина снова раздались у моего ящика. В этот раз я сразу определил, что явился именно ирландский мудак. Тоже по шагам, кстати. Они у него были… какие-то предвкушающие, что ли.

Засов грохнул, дверца распахнулась. Свиное рыло Кевина с мерзкой ухмылкой появилось в проёме.

– Ну что, макаронник? Почистил? Или ждёшь ещё порции мандюлей? Так это мы запросто. Я задержался, видишь, какое дело. Но зато сейчас полон сил, чтоб поучить тебя уму-разуму.

Я мысленно усмехнулся. Погоди, дурачок, погоди… Посмотрим, как пойдет наша беседа.

Затем сделал серьёзное лицо, а во взгляде наоборот – позволил появится хитрым искоркам. Нужно создать интригу для Кевина, подцепить его на крючок.

Я все это время ждал одноглазого урода. Ждал и готовился к разговору, который сейчас нам предстоит, о чем Кевину пока не известно. Он наслаждается своей силой, своей значимостью, не чувствует опасности.

Это был тот самый момент, который я просчитывал и продумывал под бубнеж Патрика. Первый этап, способный привести меня в новую жизнь.

Кевин – та ещё тварь, это и ежу понятно, но у него есть один несомненный плюс, за который я готов простить ему все остальное. Он туповат.

Я понял это не только по его свиному рылу, по его поросячьим глазкам, но и по тому, как ирландец наслаждался своей властью над теми, кто слабее. Подобное поведение – самый верный признак отсутствия ума и неспособности думать. А ставка в данный момент была именно на идиотизм одноглазого.

– Кевин…

Мой голос звучал хрипло, но я вложил в него всю силу влияния и… прежние навыки коуча. Опыт, что говорится, не пропьёшь, очень надеюсь, именно он мне сейчас поможет.

В этот момент с ирландцем говорил не восемнадцатилетний Джованни, с ним говорил Макс Соколов. Человек, который не так давно мог убедить дьявола подписать договор об аренде ада за гроши. Да, я споткнулся. Ок. Споткнулся и прямо носом угодил в кучу дерьма под названием Артем Леонидович. Но эта ситуация меня кое-чему научила. Всегда нужно быть на шаг впереди. Всегда нужно быть настороже. И никогда нельзя недооценивать потенциального противника.

Поэтому я искренне надеялся, что Кевин тупой настолько, насколько мне это надо, но для перестраховки имел еще парочку вариантов в голове. На тот случай, если план «А» не сработает.

– Мы оба понимаем, что держать нас тут – пустая трата времени. Только место занимаем, – продолжил я, чувствуя, как взгляд Кевина становится более настороженным. – Особенно когда этот рейс может принести тебе реальную выгоду. Очень реальную выгоду, Кевин.

Я многозначительно замолчал, позволяя ирландецу проникнуться. Он, в свою очередь, настороженно замер, ухмылка сползла с его мерзкой рожи. Кевин явно не ожидал от меня такого тона. По его предложению я должен был, наверное, ползать на коленях, пуская слюни и сопли на пол. Должен умолять снять эту чертову цепь. А тут вдруг – совершенно другая картина – чёткий, уверенный пацан, без малейших сомнений в голосе.

– О чём ты лопочешь, щенок? Какую выгоду? От тебя, грязного вонючего макаронника?

– От моего дяди, – я снова сделал паузу, глядя прямо в тот глаз, который не был затянут шрамом. С тупыми людьми нужно говорить внятно и медленно, чтоб их мозг успевал переработать информацию. – Винченцо Скализе. Он сейчас Нью-Йорке далеко не последний человек. Ты слышал это имя? Ты должен был его слышать. Все мало-мальски приличные люди знают Винченцо Скализе.

Вообще, я, конечно, блефовал как твоюмать. Нагло и безбожно. Нет, фамилия дяди и правда была Скализе. Эту информацию я почерпнул из воспоминаний Джонни. Но вот всё остальное – полная чушь. Пацан понятия не имел, как на самом деле сложились дела у родственника. О его принадлежности к мафии он знал только из разговоров матери, которая категорически отказывалась поддерживать связь с близкими мужа.

Но при этом, я прекрасно помнил главное правило коучинга: говори с такой уверенностью, чтобы оппонент не мог отрицать твоих слов. Поэтому, конкретно в данную минуту, я вкладывал в голову Кевина мысль: если ты не знаешь Скализе, ты не «приличный человек». И Кевин, конечно же, не хотел признавать себя лохом.

Я видел, как что-то мелькнуло в его глазу. Сомнение? Интерес? Тем более, в 1925 году в Нью-Йорке имена некоторых сицилийцев уже что-то значили, и чёрт его знает, а вдруг я говорю о вполне реальных вещах и вполне реальном человеке.

– Скализе? – Кевин произнес фамилию медленно, словно пытаясь вспомнить. – Ну… Да… Вроде бы слыхал. И что с того?

– Дядя Винни… – я позволил голосу стать почти мечтательным, – Он человек влиятельный. Очень. И он ждёт меня. Иначе, с чего бы я вёл себя так нагло во время бунта? Сам подумай. Знаешь, чем он сейчас занимается, Кевин? В эти… сухие времена? – Я многозначительно приподнял брови и «поиграл» глазами, намекая на самую денежную нынче работенку.

Мысль о бутлегерстве, о больших деньгах, текущих рекой в карманы таких, как мифический дядя Винни, явно «завела» Кевина. Его свиное рыло посветлело, и я заметил, как в глазах ирландца загорелся алчный огонь. Сухой закон стал золотым дном, все это знали.

– Он будет очень… признателен, – продолжил я, все так же пялясь на Кевина. Смотреть в глаза «жертвы» – одно из важнейших условий. Прямо в глаза, да. В зрачок. – Будет признателен тому, кто помог его любимому племяннику Джованни сойти с корабля целым и невредимым. Особенно, если этот кто-то помог избежать… неприятных формальностей, связанных с недоразумением, которое возникло между нами после идиотского бунта. Мы просто не с того начали. Да, Кевин? Признательность дяди Винни измеряется не словами. Серьезные люди не занимаются пустым трёпом. Она измеряется в деньгах. И литрах хорошего виски.

Я видел, как в Кевине жадность боролась с садизмом и подозрительностью. Эти три зверя плясали дикий танец на его лице, заставив одноглазого ирландца несколько раз дернуть щекой.

– Ты врёшь, щенок. Как я узнаю, что твои обещания – действительно правда? – Выдал он, наконец, осипшим голосом. Похоже, в этой гонке все же лидировала жадность. Отлично! Мой расчет оправдался.

– Узнаешь, когда получишь наличные и ящик лучшего виски – или чего подороже – через три дня после нашего прибытия, в портовой таверне «Старый якорь». Просто скажи там моё имя. Джованни Скализе.

Я вспомнил название таверны на ходу. Оно просто всплыло в моей голове как нельзя кстати. Возможно, данное заведение фигурировало в письмах дяди Винченцо. Не знаю. Однако в памяти Джонни эта информация сто процентов имелась, и она явно была связана с родственником. В любом случае мои слова звучали правдоподобно, потому как Кевин озадачился еще больше. Значит сочетание слов «Старый якорь» ему тоже было знакомо.

– А если единственному, обожаемому племяннику никто не поможет … – я небрежно повёл плечом, давая этим жестом скромный намёк на лёгкую угрозу, – Дядя Винни будет расстроен. Он не любит, когда его семью обижают. Особенно – когда это делают замечательные парни, которые на кораблях перевозят людей в Америку. Оно ведь знаешь, как бывает. Однажды такой замечательный парень может случайно выпасть за борт. Или не вернуться на своё судно. Дядя Винни, он… У него длинные руки. Очень длинные. Подумай, Кевин. Небольшая услуга сейчас – или крупные неприятности потом. Тем более, у тебя есть все перспективы заполучить хорошую сумму денег.

Кевин замолчал. Он нависал над моей головой, выглядывая из люка, и тяжело сопел. В его голове с медленным скрипом пытались работать шестерёнки. Ключевое слово – пытались. Я слышал этот скрип даже на расстоянии.

Тупой, жадный ссыкун. Вот, кем на самом деле являлся одноглазый ирландец. Он даже не способен сообразить, что будь у Джовани реально связь с крутым дядей, вряд ли пацан путешествовал бы на каком-то вшивом суднышке, которое, судя по всему, занимается чем-то наподобие контрабанды.

Патрик, прекрасно слышавший наш разговор, замер за стеной, не дыша. В отличие от Кевина он понимал, что я несу полнейшую чушь. И это был ещё один плюсик в копилку моего положительного мнения о парнишке, попавшем в замес вместе с Джонни. Он неглупый, добрый, порядочный. Хороший набор качеств. Возможно, я смогу извлечь из этого что-нибудь полезное.

Однако конкретно в данный момент всё зависело от степени тупости и жадности Кевина. Поэтому и я, и Патрик, замерли, ожидая, повезёт ли нам.

Кевин продолжал тяжело сопеть, его взгляд лихорадочно скользил по моему лицу, пытаясь уловить ложь. Но я вещал с уверенностью человека, продавшего десяткам людей воздух в виде крипто-токенов. Я знал, как заставить поверить в то, что говорю.

– И ирландца? – вдруг спросил Кевин, кивнув в сторону конуры Патрика. – Вы же тут скорешились. Дружки, типа того. Поди и его захочешь с собой прихватить?

Ну все! Рыбка на крючке! Он мало того поверил, так еще пытается торговаться за дополнительный фактор, за Патрика.

– Его тоже, – быстро сказал я. – Он мой свидетель. Чтобы дядя Винни знал, что ты помог двоим. Двойная благодарность, Кевин. Прямо как подарок на Рождество.

Жадность окончательно и бесповоротно победила. Придурок плюнул на пол рядом со мной, а потом заявил:

– Ладно, макаронник. Я сниму твою цепь. Но запомни: если это звёздёжь… Я найду тебя в Нью-Йорке. И сделаю так, что твой «дядя» не соберёт тебя по кускам. Понял?

– Как дважды два, – я кивнул, пряча облегчение за уверенной физиономией.

Буквально через полчаса нас с Патриком, к изумлению других узников трюма, вывели из «ящиков». Цепи сняли. Кевин успел метнуться к капитану и всё с ним обговорить за какие-то двадцать минут. Настолько его распирало от желания сорвать куш. Не знаю, что он сказал своему «боссу» и, пожалуй, знать не хочу. Главное – мы с Патриком оказались на свободе.

Кевин, бубня что-то под нос, провёл нас через вонючие лабиринты трюма в чуть более приемлемое, но всё равно тесное и грязное помещение рядом с матросскими кубриками. Там были нары и даже бочка с тухлой водой. Рай по сравнению с цепью и деревянной «конурой».

– Твою ж мать, Джонни… – прошептал Патрик, когда Кевин ушел, освободив нас от своего присутствия. Ирландец плюхнулся на одну из полок, заменяющих кровать, и принялся растирать ногу, где остался след от цепи. – Как ты это провернул? Дьявол тебя побери! Ты так уверенно говорил с ним. У тебя даже голос будто изменился. Знаешь, я сам чуть было не поверил в дядюшку Винни, который готов выложить денег за шкуру любимого племянника. А ведь мне помнится, в начале нашего знакомства ты говорил совсем обратное. Что сам не знаешь, насколько крепко твой дядя обосновался в Нью-Йорке. И все ли у него на самом деле хорошо. Но этот ублюдок Кевин…он поверил! Ты наобещал ему золотые горы от могучего дяди-мафиози. От дяди, которого, возможно, не существует. Или существует, но он может совсем не обрадоваться незваному племяннику.

Патрик посмотрел на меня с уважением, которое немного все же отдавало настороженностью и опасением, а потом добавил:

– Ты… другой стал, Джонни. Тверже. Хитрее. После того, как тебя избили и как мы провели несколько дней в этой долбаной тюрьме, что-то в тебе изменилось.

«Потому что я не совсем Джонни!» – подумалось мне, но вслух я сказал совсем другое:

– Когда тебя держат на цепи и бьют дубинкой, быстро учишься изворачиваться. Расскажи лучше, что за бунт был? Я… кое-что не помню после ударов Кевина.

Патрик нахмурился.

– Мы с тобой, да ещё десяток парней из трюма. Нам же обещали – «комфортное путешествие»! Каюты! Еду! А что по факту? Темнота, вонь, теснота как селёдки в бочке. Каша с червями, вода затхлая. Люди болеют, умирают… а их просто бросают за борт! Мы не выдержали. Я начал возмущаться, ну ты и поддержал. Закричал, мол, хватит терпеть, потребовал капитана. Остальные подхватили… Потом кто-то кинул в дружка Кевина, в Томми, миской… Началась драка. Они вызвали подкрепление – матросов с ружьями и дубинками… – Голос Патрика дрогнул. – Это был ад, Джонни. Кровь, крики… Они били всех подряд. Трещали кости… Ребят, кто послабее, просто затоптали… Нас с тобой схватили, потому что мы кричали громче всех. Как зачинщиков. Тебя тогда здорово стукнули прикладом по голове… А потом – цепи и эти ящики.

Я внимательно слушал Патрика, попутно переваривая информацию.

Выходит, Джованни – идеалист. Как и этот ирландский парнишка. Наверное, поэтому они и подружились с первого дня путешествия. В то же время… отважные ребята. Их отчаяние породило безумную смелость. Хм… В принципе, мои первые мысли о Патрике были верны. Такие парни становятся преданными, верными друзьями.

– Ладно. Не переживай. – Хлопнул я по плечу товарища, как только он закончил свой рассказ. – В любом случае, теперь у нас есть шанс, что все будет хорошо. Маленький, но есть. Просто держись рядом.