Краткая история премии Г. Токсичный роман

Глава 5. Вручение 2016

Власть меняется: Эльжбета I Vs Эльжбета II – Посольство хочет уменьшить размер премии – Навязанное жюри – Сроки затягиваются – Банк отказывается от выплаты премии – Банк соглашается выплатить 5000 – Журналистское расследование Іны Студзінской и к чему оно привело (ни к чему) – Обожаю консенсус: почему победил Шчур – Вручение в блестящем Ренессансе – Хто такі Макс Шчур?

Перед окончанием миссии в Минске Щепаньска познакомила нас с главой белорусского отделения Идеябанка. Все мы надеялись, что если новое посольство забьёт на премию, то мы можем напрямую обратиться в банк.

На место Эльжбеты I Щепаньской прислали Эльжбету II Иневску. Общими в них были только имя и очертания, в остальном же Эльжбета II была очень несамостоятельна. Она почему-то не могла обсудить премию с нами в одиночку, а у посла в те дни, когда мы могли встретиться, всегда были дела. Поэтому мы без посольства внесли изменения в положение (убрали чёртовы рецензии и ввели консенсус вместо голосования), выбрали жюри (прокатив по моей инициативе Бухалик) и объявили премию.

На первую встречу с и.о. посла я подготовил красивый бюджет, по которому посольство должно было потратиться на изготовление видеороликов к церемонии и оплатить работу жюри плюс как обычно снять зал. И.о. посла очевидно смутили цифры, к тому же, по их словам, Щепаньска не оставила им никаких документов, которые бы удостоверяли, что посольство когда-либо тратилось на премию, потому они даже не знают, что делать. Однако у них есть предложение: зачем победителю 10 тысяч, хватит с него и 2,5 за глаза, а 7,5 можно потратить на перевод и издание в Польше. В итоге в течение нескольких месяцев был найден компромисс: поляки не снижают размер премии, но и не дают никаких денег на жюри и видеоролики. К тому же они навязчиво предлагают включить в жюри двух польских журналистов, которые интересуются Беларусью и даже написали о ней пару книг. Я созвонился с Хадановічем, Пятровічем и Арловым, сообщив им об этом предложении. Мне был нужен их ответ, либо они прогибаются под посольство и принимают в жюри этих журналистов, либо… впрочем, и так было понятно, что прогибаются, но мне была нужна их санкция. К этому времени началось волнение в СМИ, мол, премия тю-тю, что-то долго не объявляете жюри. Ну и как только это волнение началось, мы сразу всё и объявили.

Жюри немного опечалилось, что придётся работать бесплатно, но я обещал им раздобыть хотя бы по сто евро. Польским членам жюри я ничего не обещал, просто уточнил, действительно ли они согласились работать бесплатно? Да, согласились. Видимо, поэтому связь с ними была очень плохой: не отвечали на письма и звонки, мы еле выбили из них 12 позиций для лонг-листа. В принципе, всё равно все были уверены, что они не смогут прочесть все книги.

В начале лета выбирали лонг-лист. Достигали консенсуса только с белорусским составом жюри. Меня это заседание расслабило. По сути его провёл Бабкоў, он стоял у доски с фломастером. Жюри что-то вычисляло, я подавал голос и делал какие-то предложения, только когда обсуждение заходило в тупик. Самый тупик был тогда, когда на два последних места лонга претендовали три книги и реально эта ситуация никак не решалась. Тогда появилась идея сделать лонг из 13 позиций, я сказал, что в положении насчёт количества позиций ничего не сказано, а значит, мы можем это сделать.

Сначала меня беспокоило то, что сроки премии постоянно продлевались. Мне почему-то хотелось, чтоб срок истекал в срок, а не позже. Но потом я подумал, что это же не из-за меня сроки затягиваются, а значит, вины моей нет, моя цель – вручить премию за 2015 год, а когда – это меня мало волнует. Когда обстоятельства сложатся. Потом я ещё решил, что за 4 года так устал от Гедройца, что не хочу больше им заниматься, что и рассказал достопочтенной Раде ПЭНа. К моему удивлению Хадановіч сказал, что он готов в следующий раз делать премию, а Логвинов сказал, что будет ему помогать. Ну-ну. Я, конечно, не особо поверил, но сразу стало легче. Теперь я знал, что вот эта премия закончится и – всё! Я не буду больше общаться с посольскими людьми, у которых вечно нет денег и желания сделать всё в срок. Не буду с ужасом открывать газеты и читать, что опять всё плохо. Небудунебуду.

Тем временем посольство попросило перенести вручение с конца сентября на середину октября. Что ж, дорогие, когда-нибудь вам всё равно придётся её вручить.

На шорт-лист собралось рекордное количество жюри – все. 4 белоруса за столом в ПЭНе и 2 поляка на столе в скайпе. То ли из-за этого скайпа, то ли ещё из-за чего у меня не заладился процесс консенсуса. Я пытался прислушиваться ко всем мнениям и пробовал выделить всеобщее, но это было очень сложно. Один из членов жюри пытался незаметно ввести в шорт своего фаворита, о котором в прошлый раз все остальные высказались, что, конечно, дальше лонга он не пройдёт. В конце была только одна проблема: поляки не хотели исключать из шорта Глобуса, это был их фаворит и, подозреваю, что они хотели его выдвигать на первое место. И тут на польских жюри надавили, мол, у них колониальный взгляд на нашу литературу, да и вообще они не могут в беллите понимать из своего Вроцлава и пусть прислушаются. Сначала поляки были непреклонны, говорили, что Глобус это самое лучшее, что есть. Когда их просили обосновать, почему, они затруднялись, говорили, что им просто понравилось. Но, в конце концов, под давлением перестали его отстаивать. Кажется, с этих пор их вообще премия перестала интересовать. Ещё немного и они отменят свой визит в Беларусь (им подвернулась более интересная поездка в Иран) и даже не станут голосовать за победителя. Этим жюри была расстроена также и Янкута, потому что ей пришлось отказаться от одной из своих фавориток из-за боязни, что выкинут одну-две книги, которые она хотела больше видеть в шорте. Короче, признаю, что при определении шестёрки консенсуса не вышло, вышел какой-то компромисс, и это разрывало мне сердце.

За три недели до вручения премии мы получили из банка письмо о том, что в этом году они решили не заниматься благотворительностью, а потому – денег на первый приз не дадут. Они не дадут вообще нисколько, ни 7,5, ни 2,5 тысячи, они дадут 0 тысяч 00 евро. Польское посольство сразу же заморозило процесс аренды гостиницы Ренессанс. Могло случиться так, что премию мы вручим в Галерее У или вообще на ПЭНе. Мне даже было интересно, как это будет. Чтобы хоть формально обезопасить себя от газетного гнева, я написал в банк и в посольство официальные письма. В банк я написал, типа ничего ещё не знаю, согласны ли они дать денег на премию, как и в предыдущие годы – мне нужен был официальный ответ. В посольство написал, согласны ли они снять зал, как и прежде? Даже если бы они мне не ответили, эти письма можно было бы публиковать и посылать журналистов с теми же вопросами в посольство и банк. И вот, в день, когда банк обещал нам официальный ответ, мы собрались: я, Хадановіч, Пятровіч и Арлоў по телефону. Я рассказывал, что как только мы получаем письмо, то пишем пресс-релиз, так и так, банк не даёт бабла, но церемония будет, следите за рекламой. Пятровіч всё сокрушался, ну хоть бы сколько дали, ну хоть бы пять тысяч, что ж это такое. Арлоў пытался думать, где можно раздобыть приз, я придерживался мнения, что за такой короткий срок – нигде. Хадановіч предлагал какие-то альтернативные площадки для вручения и при этом смотрел на меня. Я говорил, да, Андрей, хорошие предложения, вот ты и узнай, сколько у них это стоит, ты ж организатор церемонии. И вот когда мы уже чуть ли не собрались разослать этот громогласный и печальный пресс-релиз, позвонили из банка: мы готовы выделить 5000 евро, говорят. Как же мы все обрадовались! Борис Пятровіч, ваши пожелания услышаны, говорим. Ха-ха! По сути дела премию уменьшили в два раза, а мы рады.

Параллельно со всеми нашими организационными проблемами радио Свабода делало сериал, такое расследование. С одной стороны я им за это благодарен – всё-таки внимание, а с другой, ну что это за внимание? Из-за того, что сроки постоянно переносились, все интересующиеся литературой понимали: что-то не так, но что? И вот журналистка Іна Студзінская делает свою первую попытку расследования.

04 сакавіка 2016, 08:30, Іна Студзінская – Склад журы прэміі Гедройця дагэтуль ня вызначаны. Уганараваньне пераносіцца на верасень.

Во как. В статье происходит глобальная попытка анализа того, что такое премия Гедройца. Вот, говорит Іна Студзінская, был Шарэпка – экскурс в историю создания – но Шарэпка уехал. Нового посла нет, но в посольстве отвечают, что премия будет, ей занимается ПЭН, а посольство только финансирует церемонию, про жюри они ничего не знают (хаха, ничего не знают, а кто интересно навязал нам двух поляков?). Потом журналистка подпускает такую штуку, что вообще-то странно, что в связи с премией вспоминают только ПЭН, ведь по положению в организаторах и Союз Писателей, и Институт Польский, и само посольство (мне тоже интересно, почему они в организаторах, но ничего не организовывают, вот было бы расследование!) и вообще, слышала она (журналистка), слышала она (от КОГО?!), что премию приватизировал ПЭН. Ээээ, что? Что значит приватизировал? Это хорошо или плохо? Впрочем, эти вопросы будут без ответа, дальше эта тема в расследовании не раскрывается. Дальше Студзінская обзванивает Хадановіча, Пятровіча (который, видимо, выступает тут как ПЭН, хотя он, мамой клянусь, Союз Писателей), звонит мне и пытается узнать, кто в жюри, а мы ей не говорим, потому что не связались ещё с поляками и не знаем, согласны ли они работать бесплатно, потому что отказался от участия Чарнякевіч, который справедливо посчитал, что больше заработает рецензиями на книжки Гедройца, чем в жюри. Не мог же я ей это всё рассказать? А, впрочем, надо было.

Вторая серия: 07 сакавіка 2016, 09:56, Іна Студзінская – Уладзімер Арлоў пра прэмію Гедройця: «Праца журы і не павінна быць празрыстай»

Не понятно, что имеют в виду интервьюируемый и интервьюёр под «прозрачностью», но видимо одно и то же, если согласны, что её нет. По мне так прозрачность, конечно, есть. Но вот тут красной линией у Студзінской

– Я чула шмат меркаваньняў даволі аўтарытэтных людзей, што прэмію прыватызаваў ПЭН-цэнтар. І што няма празрыстасьці…

Кто? Кто эти авторитетные люди? Какие у них имена и фамилии, и что они понимают под приватизацией? Собрали по сусекам чеки Имущество и зарегистрировали право собственности в госкомитете? Странно, получается, я веду разговор с журналисткой, хотя она выражает мнения каких-то определённых людей. Впрочем, непонятно каких.

Ну и заключительная серия: 30 жніўня 2016, 14:20, Іна Студзінская – «Прыходзілі да кансэнсусу цяжка. Але цяпер усё абсалютна ясна і празрыста» – Ігар Бабкоў пра прэмію Гедройця

О, снова «прозрачность»! Теперь она уже появилась. А приватизация исчезла. Тут мне особо интересны вот какие слова Бабкова про заседания жюри: «Мне крышачку шкада, што сама вось гэтая кухня, якая, можа, нават цікавейшая, чым усе гэтыя сьпісы, яна не фіксуецца, ня будзе фігураваць, ня будзе прыгадвацца. (С чего он взял, что это не фиксируется? Я говорил всем, что процесс обсуждения стенографируется и оформляется Дашей в протоколы, но ладно) Хаця, можа, хтосьці ва ўспамінах калі-небудзь напіша, як выбіралі, як дыскутавалі. (Может быть, может быть)»

На этой статье расследование зашло в тупик.

Последнее заседание жюри было 10 октября, за 2 дня до вручения. Оно длилось три часа. Я сразу сказал, что прошлое заседание оставило меня в замешательстве, мне показалось, что произошёл компромисс, а не консенсус. В этот раз я хотел бы консенсус. Аня заявила, что консенсус это невозможно. Я всё-таки предложил попробовать, и попросил назвать победителя. У каждого был свой: Дубавец выбрал Адамовіча, Янкута – Бахарэвіча, Рублеўская – Шчура, а Бабкоў, выслушав всех, назвал Акудовіча. Неназванных Пашкевіча и Скарынкину я предложил, в таком случае, исключить из обсуждения. Все согласились. А теперь, говорю, давайте обсудим каждого из четырёх, почему вы его видите на первом месте и почему не видите, начнём с Ігара. Какой это кайф: сидят четыре литератора и рассуждают о литературе, а я им задаю вопросы. Я могу задать какой хочешь вопрос – это очень круто. Я даже иногда забываю, что цель выбрать победителя. Например, когда обсуждают Таўсцілу Адамовіча, Бабкоў говорит, что это такой намеренный стиль, что там специально сделано так, чтоб было противно. Я спрашиваю, кому противно, Бабкову? Ну да, мне и всем. Я спрашиваю у всех, и все говорят, что ничуть не противно. Бабкоў, конечно, удивляется. Я ему напоминаю про прошлогоднюю Бухалик, которой так же противно было от Бахарэвіча. О да, литературная дискуссия, как её не хватает, стоило стать организатором премии Гедройца, чтоб на четвёртом году наконец-то поучаствовать в настоящей литературной дискуссии!

В общем, сложно пересказывать протокол, да и ни к чему. После двух часов три члена жюри сошлись на кандидатуре Шчура, Янкута была абсолютно против, она была только за Бахарэвіча. Я же говорила, что не будет консенсуса, давайте голосование. Я говорю, какое голосование, мы что, зря тут обсуждали два часа, я не согласен на голосование. В общем, я так понимаю, Аня изначально не была настроена на консенсус из-за того, что на прошлом заседании выбили её фаворита. В итоге мы залезли в википедию и в огромной статье про консенсус нашли формулировку «Консенсус минус один», ей и воспользовались. Первое место Шчур (консенсус минус одна Янкута), второе место – Бахарэвіч (консенсус), третье место – Адамовіч (консенсус минус один Бабкоў).

Перед церемонией Хадановічу, так как он в этом году был наиполнейшим организатором, надо было собрать подписи под дипломами. Он, видимо, подумал, что времени так мало, а тут ещё думай, как с этими людьми встретиться перед церемонией, и ему пришёл в голову отличный вариант. Коля, написал он, а нельзя ли из макета диплома убрать эти подписи. Но Коля, помня прошлый скандал с подписями, ответил: Нет, Андрей, в этих дипломах весь дизайн завязан на подписях.

Так как новый состав посольства не знал, что представляли из себя предыдущие церемонии, а в предыдущих бюджетах у них были строчки аренда зала и фуршет, то они и заказали зал с фуршетом. Зал с фуршетом! То есть любой зритель, любой литератор и читатель, который захотел бы прийти на премию, мог на этот раз отведать с посольского стола. В зале, где проходила прошлая церемония, была демонтирована перегородка, в результате чего зал стал раза в три больше. Всё пространство заставили столиками, за которыми могли сесть человек 130. Мест на всех не хватило и ещё человек 50-70 стояли. Всё вокруг сверкало: люстры и какие-то композиции из стеклянных шаров на столах, на сцене пела Shuma. Многие гости сомневались, можно ли им зайти в этот блестящий зал, можно ли им сесть за столик, если они без галстука или не в вечернем платье. Мне было весело. Наверняка, складывалось впечатление, что у премии гигантский организационный бюджет.

Из шорт-листеров пришло только три человека. Ну, Шчур-то ладно, ему из Праги далеко. Но не пришёл Пашкевіч, хоть Пятровіч и рассказывал, что его уговорили. Бахарэвіч наоборот с самого начала распространял информацию, что не придёт, потому что свои вторые места уже воспринимает как оскорбление. Есть вот такой человек Премия Гедройца и он не любит Бахарэвіча, а потому каждый раз присуждает ему второе место, хоть хорошо знает, что у Бахарэвіча самые лучшие книги. Не важно, что жюри каждый раз меняется, всё равно единолично решает мистер Премия Гедройца, а Бахарэвіча он не любит. С одной стороны, Бахарэвіч имеет право на обиду, это, наверно, и впрямь неприятно, когда считаешь себя лучшим, а главная премия тебе никогда не достаётся. С другой стороны, с моей, организовываешь, бля, этот праздник сраной литературы, впахиваешь каждый год за 400-800 евро, всё ради того, чтоб твою работу обосрали комментаторы нашейнивы, и на церемонию не пришли лауреаты, вот нахуя это нужно? И никто тебя не пошлёт ни на какой даже Готланд. Заебало. И я даже что-то в таком духе хотел произнести со сцены – Хадановіч решил, что я должен вручать диплом Бахарэвічу. Но подумал, ладно уж, что с того, что литература сраная, это её праздник, зачем я буду его портить, и просто рассказал, что Бахарэвіч для всех жюри, в которых я работал, фигура противоречивая. Всегда были те, кто заявлял, мол, Бахарэвіч объективно крут, тут даже разговаривать не о чем, а другие так же безапелляционно утверждали, что Бахарэвіч пустышка. В итоге Бахарэвіч получал всегда либо первые, либо последние места, и то, что он при всём при том выходил на второе место – это же о чём-то говорит!

Мне же пришлось получить за Бахарэвіча его сертификат на посещение Готланда. Это был еготретий Готланд. И я тогда сказал, что я понимаю Бахарэвіча, ехать третий раз на Готланд, наверное, скучно, и я не буду в обиде, если он этот Готланд отдаст мне, раз уж я вынужден получать за него дипломы. А Пятровіч, который вручал диплом, сказал мне уже не со сцены. Я, говорит, не знаю, насчёт твоего предположения, всё равно я сюда имя Бахарэвіча вписал. В итоге я завёз дипломы в книжный Логвинова и предложил поднести им ещё диплом Станкевіча и создать, так сказать, коллекцию из отвергнутых дипломов. Однако через пару дней дипломы Бахарэвіча исчезли. Сказали, Бахарэвіч забрал. Эх, прощай холодный остров!

Польский фуршет был очень правильно рассчитан: таким образом, что к концу церемонии ни еды, ни вина уже не осталось, а потому публика стала расходиться. Особы, приближённые к Логвинову, поехали к нему в магазин – там было афтепати. Должен был подойти и Бахарэвіч. Он и подошёл. Но только он увидел Бабкова (члена того самого жюри, которое отдало ему второе место!), развернулся и вышел в ночь. Какие-то там были ещё приперательства на крыльце, я уже не следил за этим сюжетом. Во время афтепати интернет стал потихоньку заполняться статьями под названием «хто такі Макс Шчур?» Надо сказать, что Шчур был известен только в узких кругах узких кругов, а в широких кругах узких кругов известен не был. И премия тут очень хорошо сработала, потому что действительно популяризировала этого победителя насколько смогла. Дорской, которая тоже была в Логвинове, позвонил Кашликов и заказал статью с таким же названием, типа, кто такой. Ну и все, кто его хоть мельком видел, рассказали о своих впечатлениях. А так как нам было хорошо, то мы рассказывали легко и непринуждённо. Дорская эту непринуждённость очень точно передала в статье. Адамовіч сказал, что бухал со Шчуром пиво в Праге, я рассказал, что случайно был с Женей и Вераснем в его квартире, где он пытался нам понравиться (может не нам, может только Жене или только Верасню), а в книге и в интернете он такой ироничный, а в личном общении такой вот, типа, открытый. Шчур на это разразился постом, мол, кто вы такие, сынки, Адамовіча не знаю, вообще не пил с ним, Антипова в своей квартире не помню, хотя помню, что он был соплив (надо же, думаю, совсем я забыл про свой Пражский насморк, значит), ну и прочее. Короче, чувак, который ещё секунду назад был таким контркультурным непризнанным гением, попал чуть-чуть в то, что можно назвать мэйнстримом, и уже возмущается, что к нему не относятся, как к бронзовому. Забавно.