Цитаты из книги «Одиночество простых чисел», страница 2

Среди простых чисел есть совсем особенные. Математики называют их парными, или числами-близнецами. Это пары простых чисел, которые стоят рядом, то есть почти рядом, потому что между ними всегда оказывается натуральное число, которое мешает им по-настоящему соприкоснуться.

Это 11 и 13, 17 и 19, 41 и 43. Если хватит терпения считать дальше, то выясняется, что такие пары встречаются все реже и реже. Простые числа оказываются все более отдаленными друг от друга, в полной, так сказать, изоляции в этом беззвучном и ритмичном пространстве, состоящем только из цифр, и тогда невольно возникает тревожная мысль, что все предыдущие пары — явление чисто случайное и истинная их судьба — всегда оставаться в одиночестве. А потом, когда вы уже готовы отступить, когда уже нет охоты считать дальше, вдруг натыкаетесь на еще пару чисел-близнецов, крепко жмущихся друг к другу. Среди математиков живет общее убеждение, что, если двигаться дальше, непременно найдутся следующие числа-близнецы, хотя никто не может сказать заранее, где именно они обнаружатся...

...ниже шла подпись: «Мама, папа», но почерк был папин.

Соледад знала, что Аличе выбрасывает еду. Поначалу, замечая, что та оставляет ее на тарелке, она говорила:

- Доешь, мой ангелочек, ведь у меня на родине дети умирают от голода.

Аличе это не нравилось. Однажды вечером, здорово разозлившись, она посмотрела ей прямо в глаза и выпалила:

- Даже если я начну наедаться до колик в животе, дети в твоей стране все равно не перестанут умирать от голода!***Эрнесто предложил ей зонт и намочил голову и пальто, желая получше укрыть ее.***Задыхаясь от волнения, он решил еще раз пройти по комнатам.

В конце коридора он наткнулся на винтовую лестницу, которой прежде не заметил; лестница вела в мансарду. Он поднялся на несколько ступенек и остановился. Потом, чувствуя нарастающий холодок в груди, отправился на самый верх. В мансарде было темно, и все же свет, падающий снизу, позволил ему разглядеть силуэт друга.

Денис стоял посреди комнаты, Маттиа окликнул его. За все время их знакомства он называл его по имени раза три, не больше. В этом не было нужды, потому что Денис всегда был рядом, словно естественное продолжение его самого.***Всякий раз, когда она слышала щелчок затвора и тихий шорох прокручиваемой пленки, в памяти всплывало, как в детстве она ловила саранчу в саду возле дома в горах, стараясь захлопнуть ее в ладошки. Ей казалось, что при съемке происходит то же самое, только теперь она ловит не саранчу, а время и пришпиливает его на целлулоидную пленку - в тот краткий миг, когда оно совершает скачок к следующему мгновению.***- Так значит, ты фотограф? - спросил он, просто, чтобы выиграть время.

- Да, - ответила Аличе и сразу пожалела об этом. Если подумать, пока что она была просто девушкой, которая недоучилась в университете и бродит по улицам, снимая что придется. Вряд ли этого достаточно, чтобы называться фотографом, но... где вообще та точная грань между быть кем-то и не быть.

- Более или менее, - закусив губу, добавила она.***Впервые Маттиа устыдился, что в свои двадцать два года еще не имеет водительских прав. У него была такая возможность - получить права, но он отказался, потому что хотел как можно дальше держаться от всего, что составляет обычную, повседневную жизнь, когда жуют попкорн в кинозале, сидят на спинке скамейки, пренебрегают родительским «комендантским часом», футболят смятые алюминиевые банки или обнажаются перед девушкой. Он подумал, что если бы вел себя, как все, то был бы другим человеком. И решил как можно скорее получить права. Он сделает это для нее, чтобы ездить с ней на прогулку. Он боялся признаться себе в этом, но рядом с Аличе ему казалось, что очень даже стоило бы уметь делать все те нормальные вещи, какие делают все нормальные люди.

***- Идем отсюда. Пожалуйста, - повторил Маттиа. Он не просил. Скорее, выглядел сосредоточенным и расстроенным.

Аличе села в машину.

- Иногда я просто не понимаю...

- Я оставил там свою сестру-двойняшку, - прервал он ее ровным, почти беззвучным голосом. Поднял руку, указывая пальцем на деревья в парке, да так и не опустил, словно забыл о ней.

- Двойняшка? Что ты такое говоришь... У тебя нет никакой сестры-двойняшки...

Маттиа покачал головой, продолжая смотреть на деревья.

- Она была моей точной копией. Мы полные близнецы, - сказал он.

Потом, не дожидаясь расспросов Аличе, он рассказал ей все, как было. Выложил всю историю. Словно плотину прорвало. Червяк, праздник, конструктор «Лего», река, разбитое стекло, больничная палата, судья Барардино, обращение по телевидению - все рассказал, как никогда еще и никому. Говорил, не глядя на нее, не волнуясь. Потом замолчал, правой рукой пошарил под сиденьем, но не нашел там ничего острого. Успокоился. И снова почувствовал себя где-то очень далеко, вне собственного тела.

Аличе ласково коснулась рукой его подбородка и повернула к себе. Маттиа различил только тень, приблизившуюся к нему. Он инстинктивно закрыл глаза и ощутил на своих губах теплые губы девушки, ее или, может быть, свои собственные слезы на щеках и, наконец, ее руки - такие легкие, - державшие его голову, ловившие все его мысли и удерживавшие их в том пространстве, Какого уже между ними не оставалось.***Зато он знал, как достичь цели, поэтому внимательно следил за настроением Аличе, относясь к нему с уважением, несколько даже педантично. Если Аличе молчала в ответ на его «Как дела?» - он никогда не повторял вопрос дважды. Он мог поинтересоваться ее снимками, или говорил о состоянии ее матери, или заполнял паузы рассказами о том, как провел день, или пересказывал анекдоты, услышанные от коллег.***<...> в тот день Аличе была явно не в себе - похоже, она сильно волновалась, это выдавали ее сплетенные пальцы и беспокойный взгляд, избегавший встречи с его глазами.***- Хотелось бы мне иметь такую голову, как у тебя, - продолжал Пьетро. - Но в математике я никогда ничего не понимал. Это не для меня. Для некоторых вещей нужны особые мозги.

Маттиа подумал, что нет ни малейшей радости иметь такую голову, как у него, и что он охотно отвинтил бы ее и заменил другой - хоть коробкой от печенья, лишь бы пустой и легкой. Он мог бы ответить, что сознавать себя каким-то особенным - это значит оказаться в худшей из клеток, какую только человек может создать для себя, но решил промолчать. Он вспомнил, как однажды учительница посадила его на середине класса и собрала вокруг всех учеников - посмотреть на него, как на редкое животное. Все эти годы он, в сущности, так и оставался на том стуле...

- Это мама прислала тебя? - спросил он отца.

Пьетро напрягся, поджал губы и кивнул.

- Твое будущее - это сейчас самое важное, - смущенно произнес он. - Понятно, что мама думает о тебе. Если решишь поехать, мы поддержим тебя. Денег у нас немного, но хватит, если понадобятся.

Они опять надолго замолчали. Маттиа думал об Аличе и о деньгах, которые когда-то украл у Микелы.

- Папа... - заговорил он наконец.

- Да?

- Уйти, пожалуйста. Мне нужно позвонить...

Пьетро тяжело, но в то же время с облегчением вздохнул.

- Конечно, - согласился он.

Прежде чем уйти, он хотел приласкать Маттиа, но у курчавой бороды сына рука невольно остановилась, и он лишь мягко коснулся его головы. От подобных жестов они, в сущности, давно уже отвыкли.***Он не обиделся на Маттиа за ту историю с защитой диплома. Он научился уважать пропасть, какой тот окружил себя. В школе он попробовал перепрыгнуть ее и рухнул вниз. Теперь он довольствовался тем, что сидел, свесив ноги, на краю пропасти.***Маттиа все молчал.

- Ну что, вопросы тебе задать наводящие или как? - спросил Денис. - Давай буду...

- Мне предложили работу за границей, - выпалил Маттиа. - В университете. В очень хорошем университете.

- Вау, - спокойно ответил Денис, нисколько не удивившись. - Неплохо. Поедешь?

- Не знаю. А нужно?

Денис изобразил смех.

- Ты спрашиваешь меня, бросившего университет? Я ехал бы не раздумывая. Изменить обстановку всегда полезно. - Он хотел было добавить: «К тому же что тебя держит тут?» - но промолчал.

- Дело в том, что недавно случилась одна вещь, - нерешительно заговорил Маттиа. - В тот день, когда была защита диплома.

- Ммм...

- Там была Аличе и...

- Ну и?

Маттиа помолчал.

- Короче, мы поцеловались, - произнес он наконец.

Денис крепко сжал трубку и сам удивился этому. Он давно уже не ревновал Маттиа - не имело никакого смысла, но в эту минуту прошлое будто вернулось, и в горле возник комок. Он отчетливо представил, как Маттиа и Аличе входят, держась за руки, в кухню у Виолы, и почувствовал язык Джулии Миранди, втиснутый в его рот, словно кляп из полотенца.

- Аллилуйя, - заметил он, стараясь выглядеть довольным. - Значит, поцеловались.

- Да.

Они замолчали, при этом каждому хотелось повесить трубку.

- И ты, выходит, не знаешь, что делать, - с трудом произнес Денис.

- Да.

- Но вы с ней, как бы это сказать...

- Не знаю. Я больше не видел ее.

- А...

Денис провел пальцем по завиткам телефонного провода. На другом его конце Маттиа сделал то же самое, и, как всегда в таком случае, ему представилась спираль ДНК, в которой недоставало близнеца.

- Но цифры есть всюду, - сказал Денис. - И везде одни и те же, не так ли?

- Да.

- Аличе, однако, только тут.

- Да.

- Тогда ты все уже решил.

Денис услышал, как дыхание друга сделалось легче и спокойнее.

- Спасибо, - сказал Маттиа.

- За что же?

Маттиа повесил трубку. Денис постоял еще некоторое время, слушая тишину. Что-то сломалось в нем, словно последняя искорка, тлевшая под пеплом.

«Я правильно ответил», - подумал он.

Потом раздались короткие гудки. Денис положил трубку, вернулся в ванную и снова стал изучать эти проклятые резцы.***В какой-то краткий миг он понадеялся, что эластичная ткань Вселенной у него под ногами порвется, и он полетит в бездну.***Альберто приблизился. Он не прерывал его, пока тот не закончил объяснение, потому что знал: Маттиа говорит мало, но когда говорит, стоит помолчать и послушать.***Она не любила его, но его любви хватало на обоих.***Они сидели на заднем сиденье, но не рядом, а каждый на своей стороне у окна. Маттиа смотрел, как мелькают сегменты цифр на счетчике. Надя думала о смехотворном пространстве, разделявшем их. На самом деле пространство было гораздо большее, и она искала в себе мужество заполнить его собою. До ее дома оставалось всего два квартала, время летело так же быстро, как и дорога под колесами. Вместе с ним таяли и возможности, какие еще оставались в ее неполные тридцать пять лет. В минувшем году, с тех пор как она порвала с Мартином, она стала ощущать, насколько чужда ей эта холодная страна. И все же она не решалась уехать отсюда, потому что теперь уже зависела от этого места, привязалась к нему с тем упрямством, с каким обычно привязываются к вещам, причиняющим боль.***Странно, но с тех пор, как Фабио вошел в ее жизнь, отец стал заботливее относиться к ней. Он никогда больше не говорил о себе, предпочитая, чтобы она сама рассказывала ему, Как живет. Иногда ей казалось, он и не слушает ее, вернее, слушает, но не вдумывается в слова - просто радуется ее голосу.***Маттиа... Вот о нем она думала часто. Опять. Это была как бы еще одна ее болезнь, от которой, по правде говоря, она и не хотела излечиваться.***Возможно, были и другие случаи, но она о них не помнила, потому что любовь того, кого мы не любим, остается на поверхности и быстро испаряется.***<...> трое незнакомых людей, притворяющихся, будто у них есть что-то общее...***Маттиа с грустью подумал: только это и осталось - вся родительская любовь теперь выражается лишь в мелких заботах, в простых вопросах, какие повторяются по телефону каждую среду. Не забывает ли поесть, не холодно ли, не жарко, не устает ли, не нужны ли деньги - вот что их интересует. Все остальное спрессовалось в окаменевшую массу так и не случившихся разговоров, так и не произнесенных извинений, поступков, которые уже не исправить, воспоминаний, которые навсегда останутся неизменными...***Аличе без конца рисовала себе, как они с Маттиа встретятся, - меняла обстоятельства будущего свидания, представляла его по-всякому. И так много думала о нем, что в конце концов ей стало казаться, будто это не предстоящее событие, а скорее, воспоминание.***- Дети у вас есть? - спросил Маттиа.

- Нет.

- Почему...

- Оставь, пожалуйста, - прервала его Аличе.

Маттиа замолчал, но не извинился.

- А у тебя? - спросила она и внутренне сжалась, опасаясь ответа.

- Нет, - ответил Маттиа. - У меня нет... - Ему хотелось добавить «никого», но он просто сказал: - Я не женат.

В фотографировании Аличе больше нравился процесс, чем результат. Ей нравилось открывать фотоаппарат и вытягивать из новой кассеты немного пленки — ровно столько, чтобы закрепить на приемной катушке, ей нравилось думать о том, что эта чистая пленка вскоре отразит пока еще неведомые ей моменты, ей нравилось отснять несколько кадров просто так, без всякой цели, ей нравилось искать кадр, отодвигаясь то назад, то вперед...

Дома он вырвал несколько чистых листов из тетради, аккуратно выровнял стопку, постучав сначала по верхнему обрезу, а потом по боковому, выбрал лучшую из всех, что имелись на письменном столе, ручку, чтобы легко скользила по бумаге, а не царапала ее, снял колпачок и надел его на другой конец, чтобы не потерять. Ему не понадобилось отсчитывать клеточки, чтобы найти середину. Точно в центре листа он написал:

2760889966649

Потом закрыл ручку колпачком и положил рядом.

— Два триллиона семьсот шестьдесят миллиардов восемьсот восемьдесят девять миллионов девятьсот шестьдесят шесть тысяч шестьсот сорок девять, — прочитал он вслух.

И негромко повторил еще раз, словно для того, чтобы освоить эту скороговорку. Решил, что это будет его число. Он не сомневался, что никто на свете за всю историю человечества никогда не задумывался над этим числом. Возможно, до сих пор никто никогда ни разу не написал его на бумаге и уж тем более не произносил вслух.

Немного подумав, он пропустил две строки и написал:

2760889966651

А вот это ее число, подумал он...

Простые числа делятся только на единицу и на самих себя. Они занимают свое место в бесконечном ряду натуральных чисел, находясь, как и прочие, между двумя соседними, но никогда не стоят рядом. Маттиа находил их чудесными, хотя и подозрительными. Иногда он думал, что в математический ряд они попали по ошибке и выглядят в нем, как жемчужины в ожерелье. А порой, напротив, полагал, что им было бы приятно ничем не отличаться от других, быть как все, самыми обыкновенными числами, но по какой-то причине они не способны на это.

Он столько времени проводил в одиночестве,что нормальный человек на его месте давно бы уже сошел с ума.

Они не улыбались, взгляды их блуждали по сторонам, но выглядели они так, словно тела их, благодаря соприкосновению рук, слились воедино.

Ещё немного, и его ждёт душ, чашка горячего чаю и день, похожий на другие, и ему больше ничего не нужно.

Ему ведь не так много-то и нужно. Ему нужна просто нормальная жизнь,какую он всегда заслуживал.