Читать книгу: «Когда тают льды: Песнь о Сибранде», страница 3

Молился недолго: веки отяжелели после трудного дня, даже пустой желудок не смущал усталый разум. Поднявшись, тихо прошёл по лестнице в свою спальню, заглянул в колыбель. Олан был по-своему прекрасен: белесые волосы, которые в будущем обещали стать медовыми, как у жены, голубые глаза, прикрытые сейчас бледными нежными веками. Красиво очерченные губы, правильные черты лица… не выражавшего никакого интереса к миру.

Горло вновь сжала невидимая рука; я быстро разделся и лёг в холодную постель, устремив взгляд на колыбель. Сына я уже не видел, но его лицо по-прежнему стояло у меня перед глазами. И не исчезало перед внутренним взором даже тогда, когда сон наконец взял своё, погрузив сознание в липкую темноту.

Наутро меня разбудил шум во дворе и бесцеремонный стук в дверь. Стучали не иначе как кованым сапогом; я не успел одеться, как зашевелились разбуженные непрошеным гостем дети. Олан, хвала Духу, ещё спал, и я кубарем скатился с лестницы, стремясь успеть к двери раньше, чем проклятый визитёр растревожит младшего.

– Горазд же ты спать, Белый Орёл! – насмешливо поприветствовали меня из-за двери, пока я возился с засовом. – Я тут уж с час блуждаю у тебя по огороду, жду рассвета! Мне не привыкать, знаешь ли, да только от родственничка хотелось бы большей гостеприимности!

– Тётка приехала! – радостно взвизгнул за спиной Илиан, мгновенно выбираясь из-под шкур. – Тётка!!!

– Назар, вставай, – толкнул брата в плечо Никанор, впопыхах путаясь в штанах. – Тётка Октавия приехала!..

Сестра покойной жены продолжала своё громогласное приветствие, не дожидаясь, пока я открою дверь; рассказывала о том, как гнала всю ночь с юга на север, соскучившись за племянниками, и как ждала тёплого приёма, но не рассчитала и приехала раньше, и за ночь отморозила на ветру все неприличные места, да только к состраданию бывшего легионера взывать всё равно бесполезно…

Когда я распахнул наконец дверь, из яркого солнечного утра вместе со свежим морозным воздухом внутрь ворвалась сумасбродная женщина, которую я всегда на дух не переносил, но которой был очень рад сейчас. Выкладывая из походных мешков гостинцы и оставшуюся с припасов снедь, Октавия одновременно обцеловывала подвернувшихся под руку племянников, насмехалась над убранством дома, который я, безрукий легионер, умудрился за год запустить до неузнаваемости и, хохоча вполголоса, рассказывала о происшествиях в дороге. Октавия была старше меня на несколько зим, но обветренное, загрубевшее от битв и приключений лицо выдавало возраст куда более почтенный, что нимало не заботило искательницу приключений. С приходом свояченицы мой сонный, унылый дом оживился и проснулся; заискрился в очаге огонь, настежь распахнулись ставни, уставился стол яствами, которые я всегда старался растянуть на неделю.

– Обнимемся, родственник? – вроде как спросила Октавия, тотчас смыкая на мне кольцо железных объятий. – А ты похудел! Меч-то в руках держать не разучился?

Не дожидаясь ответа, обернулась к племянникам, одновременно стягивая пучком растрепавшиеся бесцветные волосы. Наверху проснулся Олан; свояченица всплеснула мозолистыми руками, взлетая вверх по лестнице, подхватила из колыбели младшего, забрасывая вопросами, как взрослого, и принялась носиться по дому уже с младенцем на руках.

Я тихо сел в стороне, пряча слабую улыбку в давно нестриженной бороде. В моём доме раздавались смех и веселье; радостно прыгали вокруг любимой тётки сыновья; даже Олан, не понимавший, что происходит, улыбался в пустоту. Не слишком-то жаловал я Октавию, но появление её из ниоткуда, сегодня, сейчас, в тот момент, когда я нуждался в помощи больше всего, одному лишь мне было ответом.

Благословением Великого Духа на выбранную мной дорогу.

За лошадей колдуны расплатились имевшимся при них золотом – того оказалось достаточно, чтобы покрыть расходы ещё и на часть припасов; остальное взяли в долг под моё поручительство. Странные взгляды лавочника Торка я игнорировал; не до объяснений мне, когда ещё столько дел впереди.

– Куда идём? – уточнил я у Люсьена, как только Деметра отошла в сторону.

– В окрестности Кристара, – с готовностью откликнулся паренёк, внимательно глядя на меня. Глаза его, умные, чёрные, как два угля в печи, вспыхивали и тут же гасли, когда он скользил взглядом то по моему лицу, то по возвышавшимся на востоке горным цепям.

– Куда? – с нажимом уточнил я.

Люсьен слегка удивился:

– Хочешь точно знать? Говорю же – карты в сумках остались. Нужен проводник до Живых Ключей, а там Элла поможет. У неё замечательный дар – она чувствует источники…

Больше ничего вытянуть из юного брутта у меня не получилось: Деметра Иннара обернулась, меряя нас подозрительным взглядом, и охота расспрашивать у меня пропала. Условились встретиться на рассвете, за деревней, на том и расстались.

Я поспешил домой: столько всего нужно заготовить, облегчить быт детям и Октавии на грядущие несколько дней. До Живых Ключей дорога и впрямь была непростой; без местного проводника и карты рисковали маги застрять среди скалистых холмов и утомительных горных перевалов на долгие недели. Что окончательно сгубило бы безумцев: скоро льды треснут, польётся рекой талый снег с крутых каменистых склонов, схватываясь неумолимой скользкой коркой холодными ночами…

– Помочь чем? – выскочил из дому Никанор, как только я появился во дворе. – Отец?

– Тётка замучила? – понятливо усмехнулся я.

– Ну… – нехотя признал старший. – То воды ей истопи, то полы протри, то вздумала шкуры вытряхивать…

– Олан как? – безжалостно прервал жалобные возлияния я, берясь за топор.

Сын дёрнул плечом.

– Кричал сильно. Теперь в стену смотрит.

Кольнуло сердце ржавой иглой. Шевельнулось в животе склизкое, тошнотворное. Скрыла борода заходившие под кожей желваки…

И медленно, как натягиваемая тетива, просочился внутрь прохладный воздух.

– Зови Назара, – выдохнув, велел я. – Помогать станете.

Помощь мне не требовалась, но присутствие детей скрашивало чёрные мысли. Не раз и не два выбегал из дому Илиан, крутился рядом без дела, то слушая братьев, то ластясь ко мне; против обыкновения, не гнал прочь среднего, отдавая болезненную любовь с лихвой. Просил тем самым прощения за вынужденную разлуку, за внимание, которым обделял старших детей после рождения младшего, за излишнюю строгость…

День пролетел незаметно, и сделал я куда меньше работы, чем собирался. Дров нарубил едва ли не на седмицу, мясо засолил, корму курам да козам заготовил – больше ничего не успел. Проклятая дверь скрипнула, напоминая о себе, как только я вошёл в дом, и Октавия тут же набросилась на меня с громогласными упрёками:

– Что на ужин нейдёшь? Обед пропустил! Даром я тут кручусь, похлёбку куховарю? Да только не льстись зазря: не ради тебя на такие жертвы иду! А ну, славные воины, бегом за стол! Да куда, куда с руками-то?! Вон, в корыте-то ополосните!

В другой раз я бы не смолчал: дивную серебряную миску, из которой умывались по утрам, я привёз с собой из столицы после одного из военных походов. Орла радовалась доброму металлу, как дитя…

Но я был слишком подавлен, чтобы возражать свояченице. Пока старшие сыновья, гомоня, мыли руки и рассаживались, я тихо опустился на колени рядом с младшим, сидевшим на шкурах у тёплого очага. Рядом с Оланом лежали самодельные игрушки – наследие от уже выросших детей – но сын не проявлял интереса ни к одной из них.

– Его я покормила, – глянув в нашу сторону, сказала Октавия. – Молока выпил цельный стакан, хлебом закусил, даже мяса вяленого пососал немного. А ты говоришь – плохо ест! У меня и не такие отъедались!..

Я взял Олана на руки, прижал к себе, проводя пальцем по нежному личику. Сын вскинул к потолку голубые глаза и вновь уткнулся взглядом в пол. И вновь накатила лютая тоска, вгрызлась кровавыми клыками в искромсанное сердце.

Всё же я нашёл силы оторвать сына от себя, поцеловав на прощание, и вложить в безвольную ручку крохотный деревянный молоток. Слабые пальчики тут же разжались, и бесполезная игрушка упала обратно на шкуры.

– …и сидит уже хорошо, – продолжала бодрую речь Октавия. – Пойдёт, непременно пойдёт, Белый Орёл! Вот увидишь…

– Прекрати, – не выдержал я. Поднялся на ноги, подходя к столу, встал у своего места. – Довольно пустых надежд. И речи твои добрые – не помогают.

Свояченица обозлилась, но я уже кивнул Илиану, и средний начал чтение положенных перед едой молитв. Вот только я, как ни старался, вникнуть в их смысл не мог.

Вечер пролетел слишком быстро. Я всё не отпускал от себя сыновей, будто не на несколько дней шёл, а расставался на долгие годы, и лишь когда Назар, прислонившись ко мне, уснул на скамье, я отпустил детей на ночной сон.

Октавия от моей кровати решительно отказалась, заверив, что успеет ещё там бока отлежать, покуда я заезжих магов развлекать буду, и я не стал ей перечить. Улёгся рядом с уже посапывавшим Оланом и провалился в сон почти тут же, даже не разобравшись, как и где устроилась Октавия.

Ночь прошла беспокойно: проснулся и раскричался младший, старшие дети то и дело вставали по нужде, и лишь ближе к рассвету я уснул крепким сном, который прервала бесцеремонная свояченица.

– Вставай, Орёл, – громко шепнула она мне в самое ухо. – И исчезни из дому поскорее. Не нужны тебе слёзы да сопли перед дорогой…

Я оделся быстро, приняв во внимание правоту родственницы. Походные мешки уже ждали у конюшни, так что всё добро, что я имел при себе, выходя из дому, было на мне: амулет Великого Духа, с которым не расставался уже двадцать лет, доспех поверх тёплой одежды, трофейный двуручник, лук и колчан со стрелами.

Привязав сумки да меч к седлу, выехал за ворота, и хорошо протоптанной тропой миновал дом соседки. В крошечном окне горел свет: Тьяра не спала. Я тряхнул поводьями, чтобы проехать знакомые ворота поскорее, и расслабился лишь, добравшись до кузницы: отсюда меня видеть не могли ни домашние, ни добрая соседка.

Зато здесь хватало иных взглядов – настороженных, недоверчивых, откровенно хмурых. Магом я, конечно, не был, но за долгие годы изучил нравы односельчан, как собственные, а потому и мысли их почти наяву слышал: «недаром не доверяли поначалу», «чужаком был, чужаком остался», «приняли, обласкали, а он…», «уж кто-кто, но Сибранд…», «видимо, сманили нашего старосту альды и брутты, ещё в годы службы при легионе»…

Знал я лучше многих нрав наших ло-хельмцев, и понимания не ждал. Зла не держал тоже: отойдут, одумаются, догадаются, что не предатель я, не перебежчик, и что причин для ненависти к магам у меня куда больше, чем у них…

Колдуны ждали меня за околицей, как и договаривались. При моём приближении ходившая по тропе в нетерпении Деметра поджала тонкие губы и вскочила в седло, раздражённо поглядывая в мою сторону.

– Запаздываешь, староста! В Живых Ключах мы должны быть не позже конца седмицы, иначе…

– Источник высохнет? – не сдержавшись, усмехнулся я, проезжая мимо.

– Кто тебе сказал? – тотчас вспыхнула колдунья. Резко обернулась, стрельнув взглядом в помощников, и тронула поводья, не дождавшись от них ответной реакции. Люсьен держался мастерски: ни один мускул не дрогнул на юном лице под строгим взглядом старшей из отряда.

– Да полно тебе, Деметра, – заурчал серебристый ручеёк девичьего голоса. – Не враг же он нам… Верно, Сибранд?

Прекрасная Элла даже имя моё запомнила, хотя я не представлялся никому из них. В таверне каких только баек не наслушаешься. И про меня соседи судачили с большой охотой…

И всё же ответом альдку я не удостоил. Повидал я, как некоторые из легионеров пленялись красотой серокожих красавиц, и как находили их наутро с распоротыми животами и развороченными кишками…

– Мы срежем дорогу, – смилостивился над нервничавшей Деметрой я. – И будем в Ключах задолго до конца седмицы.

Дальше ехали молча: предрассветные заморозки заставляли ёжиться даже меня, не говоря уже о кутавшихся в свои плащи магов. Как держалась Эллаэнис, потерявшая много крови, я не знал, а оглядываться да проверять не хотел. Красива была проклятая нелюдь! До дрожи красива…

Когда рассвело окончательно, и белый день упал на стонгардские горы, освещая все тропы и дороги сверкающими красками, маги чуть оживились.

– Богатая у вас земля, – заметил Люсьен, поравнявшись со мной. Въехав в небольшой лесок, коней пустили шагом: здесь снег оставался нетронутым и довольно глубоким. – Столько всего вокруг…

Я помолчал, провожая взглядом вспорхнувшую на ветку красногрудую птицу. Великий Дух, неужели скоро весна? Всё не верится…

– Да, – отозвался я наконец. – Наша земля – богатая.

Люсьен обрадовался отклику, подъехал ближе, с интересом поглядывая на мой посеребренный двуручник под походными сумками.

– Откуда такое сокровище? – искренне восхитился он, когда разобрал альдские руны на клинке. – Произведение искусства, а не оружие! От такого и умереть не стыдно… Трофей?

Я кивнул.

– А доспех зачем надел? – вновь не удержался Люсьен. – Ждёшь неприятностей от дороги? Собираешься нас защищать?

«Если вас убьют в пути, то всё зря», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Зачем пугать заезжих магов расплодившимися в последнее время волчьими стаями, летучими ящерами с горных вершин и прочими нежелательными встречами?

– А ты немногословен, – фыркнул молодой маг, внезапно развеселившись. – Слышал в деревне, ты многодетный вдовец. Что, так хотел от потомства сбежать, что согласился даже на сопровождение подлых колдунов?

«Что ты знаешь о потомстве и о подлости?» – привычно подумал я. Будь Люсьен постарше, я бы, может, обозлился от неприятного вопроса. Но я видел перед собой юнца, который отпал от благословения Великого Духа и стал на путь Тёмного. Возможно, во мне сыграло развитое отцовское чувство – Люсьен показался почти ребёнком, нуждавшемся во внимании и правильном воспитании. Да и внешность у мальца вполне располагающая – человеческая, уж по крайней мере…

– А я другое подметила, – вдруг подала из-за спины голос Деметра. – Говор у тебя, староста, не местный. Здешний ли ты вообще?

– Не местный, – подтвердила Эллаэнис, продолжая обсуждение так, будто меня рядом не было. – Сикирийский диалект…

– Верно, – с удивлением подтвердил Люсьен. – А я и не заметил… Как так, староста?

Я помолчал, но затем всё же выговорил нехотя:

– Я вырос в Арретиум Артаксарте.

Люсьен присвистнул, с улыбкой обернулся к удивлённым спутницам:

– Слыхали, уважаемые коллеги? Из самого сердца Империи, из столицы! А вы говорили…

О чём говорили заносчивые «коллеги», я так и не узнал: Люсьен вовремя умолк, а колдуньи перевели разговор в более безопасное русло.

– У нас уже давно весна, – вздохнула Эллаэнис, разглядывая унылые серые пейзажи заметённых подтаявшим снегом лесистых холмов. – Когда у вас оттепель, Сибранд?

Говорить не хотелось, но и промолчать я не мог.

– Скоро.

Люсьен отчего-то вновь развеселился, бросая лукавые взгляды через плечо.

– Коротко и ясно, – энергично кивнул парень, отчего его меховой капюшон едва не съехал. – Не привыкла к такому… отсутствию внимания, Элла? Не по зубам тебе стонгардец?

Что ответила веселящемуся брутту юная альдка, я уже не слышал. Перегнувшись через седло, одним махом выхватил из ножен серебристый двуручник.

– Ты чего, староста, я же пошутил, – поразился Люсьен, глядя на меня расширившимися глазами.

Ответом ему послужил волчий вой и тихая ругань Деметры Иннары, первой увидевшей несущуюся на нас из пролеска стаю.

– Проклятье! – усмехнулся маг, тотчас взяв себя в руки. – Это ты собачек так испугался? Не бойся, староста, защитим…

Эллаэнис вскрикнула первой, когда увидела наших стонгардских волков. Я спрыгнул у первого же дерева, закинув поводья на ветку: Ветер, хотя и боевой конь, мог от близости хищников рвануть с места в галоп, оставив хозяина разбираться с опасностью самому, а искать его мне уж точно не хотелось.

– Куда, староста! – заорал Люсьен, когда я ринулся вперёд. – Напролом!

– Нет! – крикнул я в ответ, не тратя слов попусту. Объяснять брутту очевидное, что их лошади, не лучшие клячи в нашей деревне, не смогут уйти от матёрых тварей, я тоже не стал. А стрелы на их толстые шкуры тратить – дело гиблое…

Со свистом пронёсся мимо меня сверкающий шар – колдуны сориентировались быстро. За ним ещё и ещё один – но и волки не испугались подготовленных гостей, пропускали магические заряды мимо себя, приближались яростными рывками.

Первого я разрубил в прыжке, на взлёте, выворачивая клинок из тяжёлой туши в тот же миг. Второй прыгнул мне на шею…

Мельком оборачиваясь, видел магов, с пальцев которых срывались голубые разряды, зелёные всполохи и красные, как кровь, языки пламени. Элла, так и не слезшая с седла, держалась в стороне, зато Деметра с Люсьеном, последовав моему примеру, воевали далеко впереди своих коней.

Я сбросил с себя ещё двух тварей, очерчивая защитный круг длинным клинком. Двуручник описал дугу, расцарапав морды подобравшимся чересчур близко волкам, и в следующий миг опустился на шею самому нерасторопному из них.

Следующего я разрубил пополам, но кромка клинка застряла в позвоночнике, и выдернуть меч я не успел, а потому развернулся к прыгнувшему на меня волку безоружным. Поймал в полёте, вцепившись обеими руками в горло, и сжал, заставив клацнувшую пасть исказиться от боли. Шипы стальных перчаток завершили дело, порвав глотку. Тёмная кровь хлынула на грязный снег, и я разжал пальцы, позволив туше рухнуть вниз. Конвульсии зверя продолжались, но добить его, не выдернув клинка, я не мог. Последнего сделать снова не успел: подоспевший на подмогу собрату волк прыгнул, и я не успел перехватить его так же удачно: клыки-сабли сомкнулись вокруг руки.

Что-то крикнул со стороны Люсьен, но я не слушал: безжалостно и сосредоточенно я вколачивал собственный кулак всё дальше в глотку яростно бившемуся волку. Зверь бы и хотел, но теперь уже не мог вырваться – а в следующий миг мои пальцы нащупали внутри горячее и пульсирующее.

Должно быть, со стороны это выглядело ужасающе: я зарычал, рванув на себя утробу бьющегося в конвульсиях зверя, и выдернул руку тотчас, как ослабла хватка неумолимых клыков. Без доспеха я бы уже давно стал одноруким, но милостью Великого Духа всё обошлось. Окинув взглядом поле боя, заметил, что убежать не многим из волков удалось: больше двадцати туш осталось в сером, забрызганном тёмной кровью снегу.

– Ты безумец, староста! – поразилась Деметра, в то время как колдовской блеск в её глазах стремительно гас. – Он же мог тебя порвать!

– И это ваши волчата? – с пониманием кивнул на огромного зверя Люсьен. – Что же ты не предупредил? Удивить хотел?

Вместо ответа я взялся за рукоять двуручного меча, пытаясь выдернуть его из мёртвой туши.

– Будто не к тебе обращаются! – вспылила Деметра. – Слышишь, староста? Отчего не предупредил, что волки ваши величиной с медведей и свирепее во сто крат?

– Не все, – выдернув наконец двуручник из кости, проронил я. – Только эти, с горных вершин. Весна близится. Они голодные.

– Всем всё понятно? – обратился к спутницам Люсьен и сам же фыркнул. – Оголодали зверюги, только и всего! А ты ничего, староста! – вдруг обратился ко мне молодой маг. – Недаром говорят, что лучших воинов, чем стонгардцы, во всём мире не сыщешь!

– Чего не скажешь о бруттах, – буркнул себе под нос я, вытирая меч от крови. – Да и в магических искусствах первенство с альдами поделить не можете…

Люсьен странным образом расслышал, но, против ожиданий, не обиделся.

– Сильные, выносливые, но слишком прямолинейные, – вынес вердикт молодой брутт, запрыгивая в седло. – Как собираетесь защитить свою… богатую землю?

И рассмеялся мне в лицо, трогая поводья. За ним последовала так и не спешившаяся Эллаэнис, в то время как я унимал бешено бьющееся сердце. Челюсти будто судорогой свело; пальцы сжались сами собой на длинной рукояти трофейного меча. О том, как мы защищаем свою землю, не тебе, юнец, судить! Ты не первый маг, с кем свела судьба – вот только остальным после встречи со мной не повезло больше! И таких, как я, воинов в Стонгарде и впрямь хватает…

– Люсьен всегда неудачно шутит, – вдруг раздался позади почти незнакомый голос. – Не принимай близко. Он лёгкого нрава, любит колкие фразы, упивается своей силой… Так часто бывает с молодыми и талантливыми – забывают, что опыт порой сильнее врождённого дара. А уж последнего у Люсьена хватает, – задумчиво добавила Деметра. – Один из лучших адептов…

Я не ответил, но колдунья вдруг положила руку мне на предплечье, останавливая на ходу. Ученики её уехали уже достаточно далеко, чтобы не слышать нас, но она всё равно сказала негромко, едва слышно:

– Ты славный воин, Сибранд, и я бы не отказалась от твоей помощи в случае нужды. Скажи, велика ли услуга, о которой ты говорил? Или за твой меч и защиту мы должны будем отблагодарить тебя отдельно?

– Я взялся вас вести до места, – помедлив, ответил я. – И приведу – во что бы то ни стало. Я не наёмник, меч за деньги не предлагаю. А вот за услугу, коли выполните…

– А если нет? – быстро задала следующий вопрос Деметра. – Если не сумеем?

– Тогда я сам приду к вам, – ответил уклончиво, запрыгивая в седло. – Если никто из вас не поможет.

Ответом мне послужил хмурый взгляд, обещавший долгие объяснения у вечернего костра. Я не возражал: рано или поздно с ведьмой придётся объясниться.

Привал устроили у подножия холмов, за которыми начиналась труднопроходимая горная тропа. Этим путём ло-хельмцы часто ходили в портовый город Кристар, и часть его была безопасной – до малоприметной развилки, откуда я собирался вести магов вверх, прочь от побережья.

– Милое местечко, – заметил мимоходом Люсьен, когда мы завели коней под раскидистую крону огромного дерева.

На обледенелых ветках налипли снежные пласты пушистым куполом, и лошади оказались защищены от ветра и метели внутри удивительного шалаша. Я не один знал про это место: на покрытой мелким рассыпчатым снегом земле ещё оставались пучки сена – верный признак того, что многие спутники пережидали ночь под приветливым деревом.

Чуть поодаль, у скалистого склона, добрые люди оставили грубо сколоченные палатки. Шкура на них была плотной, не пропускавшей пробирающие ветра с вершин, и земля внутри оставалась почти чистой.

– Я часто видела такие лагери по дороге из альдских земель, – ёжась на ветру, заметила Эллаэнис. – Это ваш обычай, Сибранд? Оставлять места для стоянок чужакам?

Я молча уронил в подмёрзшее кострище охапку веток, размышляя о том, сколько времени уйдёт, прежде чем пропитаются теплом обледенелые ветки и займётся живым теплом чахлый костерок.

– Да, – ответил я, не глядя на альдку. – Это наш обычай.

Творить добро незнакомцам, обогревать странников, привечать бывших недругов, питать голодных и укрывать неимущих… Что в этом удивительного? Разве не этому учит Великий Дух?

Ах, да…

Вы же поклоняетесь Тёмному.

– Отдыхайте, – распорядилась Деметра, кивая своим спутникам. – Вам обоим потребуются силы: завтрашний день будет трудным. Верно говорю, староста?

Не дожидаясь ответа, колдунья сунула ладонь в ворох сброшенных мною веток, и я едва не шарахнулся назад – кисть Деметры вспыхнула ярким огнём; взревели длинные языки пламени, взвиваясь до небес.

– Видел бы ты своё лицо, – рассмеялся Люсьен, сверкая чёрными глазами. – Что, неужели не доводилось тебе видеть таких фокусов? А хочешь, – совсем развеселился молодой маг, – я и тебя им научу? Поверь, с такой малостью справится даже… – здесь парень всё же запнулся, почесал подбородок, – стонгардец. Такой, как ты. Не веришь? Смотри!

Люсьен выдохнул короткое слово, щёлкнул пальцами, и вдоль кисти его забегали, заискрились ярко-голубые точки.

– А теперь второй рукой, – забавляясь, продолжил маг. – И на сближение…

Он поднёс одну ладонь к другой, и электрические заряды сухо хлопнули, переплетая пальцы и кисти длинными голубоватыми молниями.

– Здесь главное – вовремя отпустить, – снисходительно глянул на моё сосредоточенно-хмурое лицо Люсьен. – Как только почувствуешь, что напряжение растёт…

Он медленно отдалил ладони друг от друга, вбирая сверкающие разряды одной рукой, и, сделав неуловимо-круговое движение кистью, сбросил возникший слепящий шар в сторону. Шаровая молния со свистом пролетела мимо Деметры и с шипением растеклась по сугробу за её спиной.

– Повторить? – любезно предложил Люсьен, вновь встряхивая кистью. Между пальцев пробежал электрический разряд, перетёк с ладони на ладонь. – А ты не такой, как остальные. Не такой деревянный. Как будто поддаёшься обучению…

Молния сорвалась с гибких пальцев молодого брутта, и молодой маг расхохотался, перехватив мой пристальный взгляд.

– Люсьен, – недовольно одёрнула «лучшего адепта» колдунья.

Я отвернулся.

– Что? – пожал плечами молодой маг и тотчас сморщился от боли, потирая раненую руку. – Я учу нашего друга азам магии воздуха… Пригодится вскоре, разве нет?

Элла тихонько фыркнула, кутаясь в меховой плащ. Альдка уже забралась под грубый полог шалаша, устроив раненую ногу поудобней, и лишь время от времени протягивала ладони к огню.

– Что вы ищете? – вдруг услышал я собственный голос, и заметил, как тотчас напряглись трое колдунов.

– Доведи нас до Живых Ключей, – ответила наконец Деметра. – Там мы сами разберёмся, староста.

Больше вопросов я не задавал. Вечерние разговоры оказались тоже недолгими: подкрепившись горячим вином и распаренным мясом, молодые маги устроились в двух палатках, предоставив нам с Деметрой право выбирать убогий кров с одним из них. Колдунья, впрочем, не спешила: рассеянно потирала руки, сидя на походных мешках, поглядывала то на беспокойных спутников – уснуть, дрожа от холода и недавних ранений, у обоих получалось скверно – то на меня, и наконец выдохнула едва слышно:

– Давай начистоту, староста. Чего ты хочешь? Смотрю на тебя и не вижу ответа… зачем согласился вести нас через ваши земли?

Я глубоко вдохнул, переплетая пальцы. От ношения стального доспеха успел порядком отвыкнуть, так что устал чуть больше, чем ожидал. Два года, как я ушёл из легиона. Два года не битв, но выживания. Ослаб? Похудел ли, как подметила Октавия? Нет, нет – просто бессонная ночь накануне дала о себе знать…

– Нужна ваша помощь, – ответил глухо, не поднимая глаз. Помолчал, собираясь с мыслями. – Обращался к знахарям и лекарям. Смотрели травницы и молодой духовник. Никто не сумел. Я и… подумал. Если вы тоже не знаете, как… снять колдовское проклятие с моего сына… то, может… хотя бы… подскажете, как это сделать.

Деметра удивилась, подняла на меня глаза. Не чёрные вовсе, как показалось мне ещё в таверне, но светло-карие, тёплые, почти ореховые. Стремительно менявшие окрас от тёмного до почти золотистого.

– Правда? В этом дело? – бруттская колдунья пристально вгляделась в моё лицо, но прочесть мысли, конечно же, не сумела. – Так ты из-за… ребёнка?

Я помолчал, она тоже.

– Расскажи, – велела наконец Деметра, устраиваясь на мешках поудобней.

Лицо колдуньи оставалось сосредоточенным и хмурым, пока я медленно, подбирая слова, вспоминал об ужасной ночи. Как легло проклятие на жену и сына, как убил я подлую ведьму…

О том, как целый год наблюдал за гаснущим младенцем, говорить не стал.

Деметра же хмурилась с каждым словом всё больше, но не перебила ни разу.

– Всё? – спросила, когда я закончил. – Врать тебе не стану: сложное задумал дело. То проклятие поразило и тело, и разум… Думаю, что оттянуть чёрную материю от тела мы сумеем. Но скажу сразу: разум исцелить куда сложнее. Твой сын ещё очень мал и проклят с рождения, а потому… Если не очистить сознание до трёх зим – после можно уже не торопиться.

Я молча подкинул веток в колдовской огонь, и тот взметнулся яркой струйкой вверх, выпустил в ночную мглу несколько голубых искр.

– Не отчаивайся, староста, – неожиданно проронила бруттская колдунья. – Есть ещё время. Ты на верном пути. Если не сумеем мы, то я спрошу совета у Сильнейшего, как только мы доберёмся обратно до гильдии. Лишь бы не отказал… – поймав мой вопросительный взгляд, Деметра пояснила, кутаясь в меховую накидку, – по уставу, маги гильдии не имеют права помогать местным жителям. Только те, кто завершил путь обучения и отправился в мир с приобретёнными у нас знаниями, могут использовать их по своему усмотрению.

– Глупый устав, – буркнул я под нос, глядя в кровавую кромку угасающего костра.

– Какой есть, – ровно ответила Деметра Иннара, протягивая руку к судорожным языкам пламени.

Те взметнулись ввысь по её молчаливому приказу, а я подумал, что даже подлое искусство Тёмного можно использовать во благо.

– Тогда я сам вступлю в вашу гильдию! – вдруг глухо выдохнул я, мало задумываясь о том, что говорю. – И ваш Сильнейший новому адепту в помощи уже не откажет! А если всё же поленится – то я сам сниму проклятие, если вы все… горстка бестолковых, бесполезных шарлатанов!

Я резко поднялся, отошёл прочь от костра, подальше от ошарашенного взгляда бруттской колдуньи. Темнота за пределами костра окутывала почти мгновенно, несмотря на сверкающий снежный покров. Размеренно дышал во сне ночной Стонгард; повсюду стояла тишина, и лишь моё сердце частым набатом отдавалось в голове.

– Не знаешь, что говоришь, староста, – ровно, но отчётливо выговорила за спиной Деметра. – Только самых способных берут в гильдию… или за очень крепкую услугу. И отказывают у нас даже своим…

Я усмехнулся: волчьи законы!

– Тогда я сам разберусь, – огрызнулся я, успокаивая бурлящую кровь. – Есть же в вашей гильдии толковые книги… или маги, которые сведущи поболее, нежели ты и твои волчата?

Слово вырвалось невольно, безрассудно; сказал и тотчас пожалел. Ни к чему выдавать свои чувства перед колдунами, которые могут легко использовать их против тебя.

Деметра, против ожиданий, не разгневалась – рассмеялась. Я обернулся в удивлении, меряя колдунью долгим взглядом. Улыбка её красила, бросала живые краски на бледное лицо.

– Волчата, говоришь? Скорее, молодые волки! Или ты думаешь, что гильдия послала бы в ваши земли неопытных учеников? Люсьен и Эллаэнис – лучшие в гильдии! Самые талантливые и сильные адепты из всех, кого я видела. И, подозреваю, оба утаивают свой истинный потенциал. Дальновидно с их стороны – нельзя позволять, чтобы о тебе знали всё, даже твои учителя…

– Ты – их учитель?

– Нет. – Деметра помолчала, улыбка спала с лица. – Я помогаю Сильнейшему и отвечаю за результат наших трудов. Боюсь, мне уже нечему учить Люсьена и Эллу.

– Настолько сильные маги?

– Тебе действительно интересно, староста? – усмехнулась колдунья. – Зачем спрашиваешь?

– Интересно, – ровно солгал я. – Хочу знать, чем вы занимаетесь у себя в гильдии. И чего мне ожидать, когда я к вам попаду.

Деметра расхохоталась – открыто, от души. Хлопнула себя по коленям, от чего длинные языки угасавшего костра с гулким рёвом взметнулись вверх.