Скажи миру – «нет!»

Руки подняли Арнис, Игорь Мордвинцев, Андрей Альхимович, Андрей Соколов, Лена Черникова и Лена Рудь.

– Предложение Сергея о создании государства, – снова подал голос я.

Колька, Ирина, Кристина и Лена Чередниченко проголосовали за Сергея. Я довольно посмотрел в землю, потом еще раз обвел всех взглядом:

– Мое предложение прошло, кажется. Значит, отправляемся в путь… Но я хочу сразу кое-что прояснить. Если кто-то не хочет идти… – но общий шумок прервал мои излияния в самом начале. – Тогда вот что. Вы меня выбрали князем. Вы – вече. Решать все будем вместе. Но в экстремальной ситуации я буду приказывать. И повседневные вопросы стану решать сам. Опять-таки – кто против?

Снова одобрительно зашумели. А я вдруг с испугом подумал, что взваливаю на себя тяжелую ношу. Не слишком ли тяжелую?! И почему? Потому что умею фехтовать? Не самый сильный, не самый старший, не самый храбрый… Или прав был тот, кто сказал: «Власть не берут – ее подбирают!»?

Но мне не нужна власть над моими друзьями! Я стиснул зубы и снова заговорил, с трудом заставляя себя успокоиться:

– Значит, дальше. С завтрашнего дня у нас вводятся обязательные тренировки – по стрельбе, метанию ножей, фехтованию, боксу, самбо… Вообще – кто что умеет, тому и будет учить остальных. Это – обязательно.

– Это все хорошо, – сказал Сергей. – Но куда мы отсюда пойдем дальше?

– А вот это давайте решим вместе, – я (с облегчением, если честно) сел, и Танюшка потихоньку пожала мне запястье.

Предложения посыпались градом – я даже слегка обалдел. Не знаю, чего тут было больше – обычной придури, ребяческой увлеченности или искреннего желания посмотреть новые земли. Санек, например, предложил отправиться в кругосветку – через Сибирь на Аляску…

– На берегу Атлантики построим корабль и вернемся в Европу с запада, – совершенно спокойно уверял он, – если с зимовками – года через четыре вернемся…

Санек в нашей компании был известен как прожектер чудовищных масштабов. Но на этот раз все моментально притихли и уставились на него. Саня заморгал:

– Да вы чего, я пошутил!!!

– А по-моему – хорошая идея, – сказал Андрюшка Альхимович. – Чего у нас тут навалом – так это времени.

– Не так много, как хочется думать, – неожиданно резко сказал Вадим и, вогнав в пенек финку, обвел всех взглядом. – Мы, по-моему, подзабыли, что тут идет война. И дадут ли нам шастать туда-сюда – это вопрос. Мне кажется, излишнее любопытство тут наказуемо.

– Нас еще надо суметь наказать, – ответил Сморч.

Вадим покосился на него:

– Думаешь, это будет так трудно?

– Это не тот вопрос, – вмешался я. – Ну куда вы опять съехали?! Мы решаем, куда идти. А не с кем воевать.

– Это, кстати, само собой решится, – поддержал меня Сергей. – Но мне идея с кругосветкой по душе. – Он улыбнулся. – Всегда мечтал, если честно.

– Балдеж, – выразилась Ленка Рудь. Я видел, что глаза у всех отчетливо загорелись. Да и самого меня начало знакомо подергивать изнутри – как бывало всегда, если впереди поход и решение на маршрут принято.

В конце концов – разве этого мало?

– Так, так, так! – сумел я снова прорезаться и овладеть общим вниманием. – Погодите орать, постойте! Лен, – окликнул я Власенкову, – вот что. Бери на себя хозяйство в нашем племени. Одежда там, продукты и прочее. Ну, ты же этим занималась всегда, вот и…

– «Всегда» под боком были какие-никакие магазины, – заметила Ленка. – Ладно, что тут говорить, дело-то общее…

– Оль… – повернулся я к Жаворонковой.

Она вздохнула и махнула рукой:

– Ясно… Медицина на мне? Чувствую, ждут меня веселые времена.

– Мы все не соскучимся, – обнадежил я ее. – Дальше. Я предлагаю двигаться на запад. Где-нибудь к середине сентября доберемся до Карпат, оккупируем пещеру, запасемся продуктами и зазимуем. А весной разберемся, что делать дальше.

Кое-кто начал выступать за Сибирь снова, но Вадим подал голос:

– Тогда и надо было с фрицами идти. А раз не пошли – так «последуем, дружина, за князем».

– Личная просьба, – вздохнул я. – Я очень прошу до минимума свести мое титулование. Если кто забыл – меня зовут Олег. В крайнем случае – Леший.

Рассказ пятый
Дорога

 
У похода есть начало —
А конца походу нет.
Мы прошли дорог немало,
Но огромен белый свет…
 

Туристская песня

Я читал рассказы Паустовского про Мещеру, и мне она нравилась заочно. Я даже подумывал подбить ребят на поход в те места.

Теперь и подбивать не пришлось. Мы третьи сутки шли по этой красоте. Пейзажи отличались только степенью заболоченности – от «по щиколотку» до «по грудь». Были, впрочем, еще места, где через таинственные, полные темной торфяной и очень теплой водой протоки приходилось переправляться вплавь. Для меня это было мучительно – хотя плавать и оказалось несложно, но я это так и не полюбил.

Со вчерашнего вечера шел дождь. Ночь мы кантовались на каком-то относительно сухом пятачке – в смысле, в болото ложиться не пришлось. Во сне все пригрелись друг о друга под наваленными одеялами, но стоило пошевелиться – вновь наваливался сырой холод, от которого сперва просыпались, а потом, замучившись, перестали, но и во сне понимали: плохо, холодно, неудобно! Досаждали комары – это когда уже проснулись. Костер развести оказалось невозможно, вяленое мясо подернулось плесенью. Его жевали, меланхолично отплевываясь. Обувь, одежда – все было сырое, я с трудом заставил не то что всех – себя самого вычистить оружие. Сталь ржавеет без ухода…

Потом опять волочились по заболоченным километрам, которых тут на всех хватит. И то ополье у Волги, которое казалось концом света, сейчас вспоминалось, как легкий отдых.

Вообще – это чудовищно. Ноги давно одеревенели, ступни совершенно ничего не чувствовали. Болели бедра и плечи – от постоянного напряженного движения. От нас то и дело шарахались по воде ужи – серыми зигзагами, они плыли необычайно быстро, разбивая воду на широкие брызги. Сверху лило – комары, и те разбежались по кустам. Плавали над водой клочья тумана, и мы дважды с опаской огибали «нехорошие места».

Вот уж кого тут не могло быть – так это урса. Но еще денек вот так – и взмолишься, чтобы они появились…

Реальная опасность зазимовать в этих болотах выводила из себя. Кроме того, я опасливо подумывал (не афишируя свои мысли) – а что, если в этом мире мещерские болота тянутся, тянутся – и плавно смыкаются с белорусскими и карельскими? Хорошо еще не заболел никто; Олька усиленно пичкала всех отвратно-горькой ивовой корой, высушенной и перетертой в порошок. Не знаю, это ли помогало или что, но малярия (а в этих местах она была!) нас пока обходила стороной. Я молился всем, кому возможно, чтобы и дальше никто не приболел – в этом случае наше медленное передвижение грозило превратиться в переползание.

Меня нагнал Санек. Толкнул локтем и негромко сказал:

– У Бэна зуб болит. По-моему, застудил ночью.

Я невольно потянул воздух и подумал о двух своих пломбах. Потом повел глазами, нашел Бэна. Тот тащился с кислой физиономией и то и дело прислонял левую щеку к плечу.

– Коренной? – хмуро поинтересовался я. Саня кивнул. – Ну, а я что могу? Анальгина у меня нет. Вообще ничего нет. Пусть терпит, может, сам пройдет.

– Угу, или заражение какое схватит, – многообещающе-зловеще предположил Саня.

– Выбей ему зуб кистенем, – предложил я. Санек начинал меня злить. Кажется, он это понял и отстал в прямом и переносном смыслах. Я ускорил шаг и догнал идущую впереди Ольгу, по пути сказав Олегу Крыгину, который вздумал тащить скатку Ленки Власенковой: «Верни, каждый несет свое». Подумал: этот мой тезка старше меня почти на три года – мог ли я недавно предположить даже, что я вот так буду ему приказывать?

– Оль, – окликнул я ее. Ольга повернула большеглазое, еще сильнее похудевшее лицо, тряхнула «хвостами» на висках. – У Бэна зуб разболелся, ничего нет?

– Ничего, – огорченно и озабоченно развела она руками. – И сейчас взять негде – тут ни фиалки, ни чеснока, ни хре́на…

– …Ни хрена́, – задумчиво переставил я ударение. – Плохо, товарищ санинструктор. А если боец окочурится?

– Ну, я что-нибудь попробую, – без особой надежды пообещала Ольга.

Я кивнул и побрел вперед, в голову колонны, смотреть, как там остальные.

Если честно – «никак». Это слово лучше всего определяло состояние нашей компании, как, например, отлично подходил нынешнему дождю высказанный Саней в его адрес эпитет «мокрый». Вы не замечали, что бывает просто дождь, а бывает дождь мокрый? Это если цель пути очень далеко, негде высушиться и не светит приличный ночлег…

Не дай бог, кто-нибудь все-таки заболеет.

* * *

Мы шли до самой темноты, надеясь набрести хоть на пятачок относительно сухого места. Ничего подобного, шиш-два-оп. Стемнело окончательно, передвижение стало вообще невозможным, и мы остановились.

По колено в воде. Под дождем.

– Что ж, – вздохнул я в темноту. – Надо располагаться на ночлег.

Ответом было вдумчивое сопение и неясные реплики. Потом Валька Северцева спросила:

– А как?.. Коль, возьми куртку, тебе же холодно…

– Ничего, – ответил Самодуров, – все в норме…

– Разбираем остатки мяса, – скомандовал я. – Никто не потерялся?

– Больно, блин, – отозвался Бэн хнычущим голосом. – Очень. Я рот-то еле открываю, а тут есть надо…

– Не ешь, – бесчувственно заметил Олег Фирсов.

Мясо я различал плохо, и слава богу – на ощупь оно осталось склизким даже когда я промыл его в воде. Танюшка с плюханьем подошла ко мне, жуя на ходу. Я протянул ей половину куска, которую не успел сжевать:

– Хочешь?

– Нет, ешь. – Она помотала головой. – Ну что, нам, кажется, правда тут спать?

Я запихнул остаток мяса в рот и, наклонившись, сполоснул пальцы. Передернул невольно плечами:

– Не «кажется», Тань, а «точно»…

…Такой жуткой ночевки у меня до сих пор не было. Мы не спали и не бодрствовали. К счастью, вокруг росло множество кустов – плотных, как матрас – и мы просто ложились на них, раскинув руки крестом. Сверху лило и капало. Кусты постепенно разъезжались под тяжестью тел – минут через десять просыпаешься от тошнотного чувства падения и меняешь место. Прошлая ночь казалась теперь верхом удобства. Окружающее превратилось в тягостный дурной сон. Помню, что Бэн начал подвывать часа в два. Он бродил вокруг по воде и издавал звуки, при которых у меня возникали стойкие ассоциации с призраком. Его вяло ругали и одновременно жалели. Я слышал сквозь дрему, как Бэн плаксиво заорал: «Да сделайте что-нибу-у-у-удь!!!» Открыл глаза и обнаружил, что постепенно и неохотно начинает рассветать. Дождь прекратился, но небо по-прежнему скрывали тучи. Хотелось есть.

Бэну разнесло щеку. Судя по всему, он уже успел пореветь как следует. Олька исследовала его открытый рот. Рядом с заинтересованным видом стоял Саня.

Я потащился чистить зубы, попутно сломав веточку и разлохматив ее кончик…

…– Надо драть, – сказал Саня, снова и снова промывая и вытирая свой складник. Бэн, пританцовывавший на месте, неистово закивал. Он, судя по всему, был согласен с чем угодно, лишь бы прекратилась боль.

– Чем? – спросила Ольга.

– Подрежу десну, – невозмутимо сказал Саня. – Ник, – окликнул он Кольку, – дай свой нож.

Колька подошел, доставая из ножен охотничий нож. Санек жестом фокусника открыл на ножнах клещи для гильз.

– Господи. – Ольга поморщилась.

– Да я сам все сделаю. – Саня пощелкал клещами, повернувшись к Бэну: – Ну как, рвем? – Бэн снова закивал со скоростью дятла. – Подержите его.

Я, если честно, отвернулся. Бэн замычал. Санек что-то буркнул, потом послышался отчетливый хруст. Мычание перешло в вопль, тут же оборвавшийся. По звукам ощущение было такое, словно Бэна прирезали.

Я повернулся. Бэн отплевывался струйками крови, но лицо у него было счастливое!

– Пеестаэт боэть, – радостно объявил он и вновь сплюнул в воду. К быстро расходящемуся кровавому пятну плыла пиявка. Саня с интересом рассматривал, держа в отставленной руке, щипцы с зубом. Можно было различить, что зуб с солидным «дуплом».

– Регулярно посещайте стоматолога, – сообщил Саня и подал зуб Бэну: – На. Проденешь нитку и будешь носить на шее.

Бэн шарахнулся от зуба, как от змеи. Продолжая сплевывать, наклонился к воде – прополоскать рот, но Олька не поленилась отвесить ему пинка:

– Инфекцию занесешь, дебил! Подожди до стоянки, кипяченой прополощешь…

– Жрать нечего вообще, – доложила Ленка Власенкова, мало обращавшая внимания на страдания Бэна и операции Сани.

– Придется харчить дары природы, – сказал Андрюшка Альхимович. – Вон рогоза сколько кругом…

…Ближе к вечеру местность пошла на подъем, стала посуше, появились сосенки, а потом нашим глазам открылась озерная гладь. Узкое лесное озеро в рамке лесов лежало перед нами, как брошенный в зеленый бархат клинок. Вдали было видно, что это озеро узкой протокой переходит в еще одно.

– Не помню такого, – сказал Андрей. Он стоял рядом со мной, и его лицо отражало настоящее смятение. – Не помню, чтобы в Мещере были такие озера…

– Отдохнем здесь, – со вздохом сказал я, тяжело сбрасывая на траву скатку и ремни. Как по заказу – в центре неба, прямо над головами, в зените, возникло круглое, пронзительно-голубое пятно, похожее на глаз, и пошло расширяться во все стороны, странно и красиво. Плеснуло солнцем – и вот уже небо над нами полностью чистое, насколько видит глаз. В лесу обрадованно заорали птицы, и я так же обрадованно крикнул:

– Собираем дрова!..

…Собрали не только дрова – отыскались грибы и щавель, а Игорек Мордвинцев, появившийся последним, приволок здоровенного линя, встреченного восторженными воплями. Сырые дрова не желали гореть, но после упорных долгих усилий занялись целых два костра – один для нас и готовки, второй – для сушки вымокшего, в первую очередь – одеял. Как обычно бывает с сырыми дровами, костер давал много жара. По краю забулькали котелки с супом, и Ленка Власенкова уже досадовала, что нет большого котла. Линя обмазывали глиной…

– Соль кончилась…

– Кинь мне нож, я свой на ремне забыл…

– А что, тут неплохо вообще-то…

– Слушайте анекдот…

– Еще бы постираться…

– У меня носки поехали…

– Вот интересно, когда кончатся эти болота?..

– А как мы на ту сторону попадем?..

– Я вот думаю – лучше тут не задерживаться…

Солнце садилось в воду. От него легла по воде алая дорожка; местами играла рыба. На противоположном берегу озера появилось небольшое стадо оленей – они спустились на водопой.

– Сколько же тут все-таки живности, – немного удивленно произнесла Кристина. Она сидела, привалившись спиной и затылком к спине и затылку Севера. – И ради бога, мальчишки, ни слова об охоте!

Колька Самодуров, уже открывший рот, захлопнул его с отчетливым стуком. Все засмеялись.

– Значит, – философски решил Андрюшка Соколов, – мы не такие уж и голодные… Щусина, прекрати плеваться.

– Ему нужно, – вступилась Олька, пододвигая ближе к огню ноги и шевеля пальцами. Наша медсестра уже успела подсунуть что-то для полоскания, чем Бэн и плевался.

Разговора в целом не получилось. Прошлые две ночи навалились на нас, как только мы поели. Едва перетаскивая самих себя, мы начали устраиваться на ночлег у костров, заворачиваясь в высохшие, жесткие, горячие одеяла. У меня вяло шевельнулась мысль, что надо бы расставить часовых, но внезапно не стало сил даже ворочать языком. Хотелось надеяться, что болота кончились, но слабо верилось в это. Впрочем, это и не беспокоило почти совсем – я так намотался, что уснул, даже не устроившись толком.

* * *

– Проснись, Олег, проснись.

Шепот ввинчивался в уши надоедливо и упрямо. Я хотел было отмахнуться, но сообразил, что это шепот Вадима, повернулся на спину и, открыв глаза, отпихнул одеяло с лица.

Вокруг был туман – я лежал в этом тумане и не мог различить, где шевелятся его пласты, а где – лицо Вадима. Солнце, судя по всему, еще не вставало.

– Что случилось? – Я поднялся на локте, а левой рукой нашарил наган.

– Урса, – выдохнул Вадим. – За двести метров отсюда, на берегу. Я поссать отошел, а они как раз причаливают.

Я уже сидел.

– Сколько?

– Три лодки, штук восемнадцать. А костер-то у нас еще дымит. В тумане воняет же!

– Поднимай всех, скорее. – Я вскочил, хватая от костра штаны. – И тихо! – добавил я через плечо.

Сейчас я услышал урса. И они, судя по всему, нас не видели, не слышали и не чуяли – по крайней мере разговаривали они громко и назойливо, чем-то хрустели, булькали и стучали. За двести метров было слышно, значит – точно не знают о нас… Вокруг уже возилась вся наша компания, слышались перешептывание и стальной шорох.

– Девчонки, оставайтесь здесь. – Я не стал надевать куртку, взвел курок нагана об эфес палаша.

– Может, не надо нападать? – быстро спросила Валька.

– Они все равно начнут шарить кругом и нас найдут, – отрезал Саня, примеряя на руке дагу. – Олег, ты бы нас поучил двумя руками фехтовать.

– Потом, – отрезал я, разминая ногу с носка на пятку. – Пошли. Держитесь плотнее.

И я первым пошел через туман…

…Вообще-то мы успели убедиться, что урса – довольно фиговые бойцы. Они громко вопят, скалят зубы и активно размахивают железками, но легко побиваются даже с минимальным опытом дворового «фехтования», если к нему приплюсовать решимость и безоглядный напор. Главное – не дать себе испугаться. А тут и вообще делать нечего, нас – пятнадцать, их восемнадцать…

…Нет, урса точно были полными лохами в лесных делах. Уж не знаю, как они в тумане за двести метров могли не учуять еще дымивший костер, но это факт. Они выволокли на берег три украшенные сухими головами лодки и сами начали разжигать костер, перекликаясь и скрежещуще хохоча. Я, кстати, подумал обеспокоенно, что урса-то, как ни крути, обнаглели по какой-то причине до предела, раз забираются в такие места, как мещерские болота.

Первый урса попался нам навстречу – с охапкой хвороста, из-за которой ничего не видел. Я заколол его одним ударом, отметив равнодушно, что уже совсем ничего не испытываю от убийства – кроме удовлетворения от точного выпада.

Наверное, это страшно. Но, может быть, так и лучше…

Я показал руками в стороны, чтобы разошлись в цепь. Слышно было, как мальчишки с легким шорохом разбегались в стороны. Я даже заметил, какое недовольное лицо у Андрюшки Альхимовича: – на его взгляд, наши слишком шумели.

Урса нас не слышали. Кто-то у разгорающегося костра начал диким голосом орать – до меня не сразу дошло, что это просто зовут пропавшего.

– Все, – пробормотал я, перекладывая наган в правую руку и вонзая палаш в землю у ног. Поднял оружие обеими руками. Колька, возникший рядом, держал наготове свою вертикалку. – Два выстрела, и хватит, – прошептал я ему. До урса оставалось шагов полсотни, и у меня было сильнейшее желание опустошить по ним барабан… Странное чувство – думать о патронах. Зимой я купил ведро насыпкой с верхом у сторожа института ГА за бутылку водки 0,75. Ведро патронов к своей «тозушке». Сейчас бы ее сюда…

«Два выстрела, – решил я, целясь в вылезающего из лодки высоченного урса с куском мяса – по-моему, оленьей ляжкой. – Вот первый…»

…Выстрелов «нагана» я не слышал – их глушил грохот Колькиной «зброевки», выбрасывавшей в утренний туман целые снопы пламени. Но я видел, как урса с ляжкой, словно поскользнувшись, упал в воду, и второй, в которого я целился, схватился за плечо и закрутился волчком. А дальше я бежал, ухитрившись запихнуть наган в кобуру и выхватить дагу. Саня просил научить драться обеими руками, а я и сам умею это только по книжкам…

Кто-то попал – специально, случайно, не поймешь, – в костер, разлетелись взрывающиеся искрами головешки. Длинное тело урса перелетело через лежащий на прибрежной траве хворост, сверху прыгнул кто-то из наших… Лязгнула в первый раз сталь. О мой палаш ударился ятаган урса с вытаращенными, какими-то белесыми, как у вареной рыбы, глазами. Удар был сильный, я его едва удержал и тут же перерезал локоть урса ударом даги – ага, а я и не думал, что она достаточно тяжелая, чтобы рубить… Урса согнулся, и я, не глядя, махнул его палашом по шее. Ко мне мчался еще один, но вдруг в середине лба у него открылось круглое отверстие, из которого толчком прыгнула струйка крови, и урса завалился ничком. Выстрела я не слышал, но, оглянувшись, увидел на линии кустов фигуры девчонок – кто-то из них разрядил аркебузу…

– Вот так всегда! – Я сердито махнул палашом, крутнувшись на месте. – Так всегда – разойдешься, а драться, блин, уже не с кем!

Живых урса вокруг в самом деле не осталось. Или они притворялись, или и правда все были убиты. Я вместо того, чтобы проверить это, заорал на Танюшку:

– Ты чего сюда приперлась?! – потом переключился: – Вы все вообще чего сюда, девчонки, ну?!

– Я его застрелила, – вместо ответа обморочным голосом сказала Ленка Рудь и, уронив аркебузу, села на траву. Я растерянно замолчал; девчонки окружили ее жалеющим кольцом.

– Меня зацепили, – кривясь, сказал Олег Крыгин. Совсем рассвело, и я увидел, обернувшись, что он очень бледный. Длинная шпага лежала у его ног, обутых в кроссовки, а правой рукой с широко расставленными пальцами Олег зажимал левое плечо. На одежде расплывалось темное, длинное, масляно блестевшее пятно.

– Олька! – закричал Вадим, поддерживая моего тезку, хотя он вроде бы не очень-то в этом и нуждался. – Да Олька же!

– Меня тоже задели, – спокойным голосом сказал Санек. Около него топтался Сморч, неуклюже пытавшийся помочь. Саня был ранен в грудь, но выглядел совершенно обыкновенно.

Первой из девчонок к Олегу успела Ленка Власенкова. Я на это обратил внимание, но тут же переключился на Кольку Самодурова. Он стоял, упершись руками в колени, и сплевывал в траву, снова и снова мотая головой.

– Ты чего? – подошел я. Колька еще раз сплюнул и с усилием качнул головой в сторону лежащего в траве трупа. Я взглянул, и мне все сразу стало ясно – ударом своего «бородатого» топора Колька размозжил урса голову. Зрелище было еще то даже для привычного охотника, каким он был. К нам уже спешила Валюшка, лицо у нее выглядело встревоженным, и я подтолкнул Кольку к ней: – Иди, иди, топор потом заберешь… Давай, Коль, приходи в себя… Оль, что там?!

– Не мешай, – отозвалась Олька. Она что-то делала с плечом сидящего на носу лодки Олега Крыгина.

Стоявшая рядом Ленка спросила жалобно:

– Больно?

– Жжет и дергает, – информировал Власенкову Олег.

– Тебя не задели? – услышал я и, обернувшись, увидел Танюшку. Она держала на плече разряженную аркебузу.

– Нет, – сердито ответил я. – Ты зачем прибежала сюда?

– Так. – Она пожала плечами.

– Я думал, это ты выстрелила, – признался я.

Танюшка помотала головой:

– Я не успела.

– Ну и хорошо, – буркнул я, отворачиваясь. Я хотел еще добавить, что девчонки не должны убивать, но постеснялся – мне показалось, что это прозвучало бы патетически.

– Ну, вот и решился вопрос с переправой, – вполне бодро сказал Андрей Альхимович, подходя ко мне. – В два рейса на лодках – и все.

 
Мы в такие шагали дали,
Что не очень-то и дойдешь.
Мы в засаде годами ждали,
Невзирая на снег и дождь.
Мы в воде ледяной не плачем
И в огне почти не горим:
Мы – охотники за удачей,
Птицей цвета ультрамарин!
 
 
Говорят, что за эти годы
Синей птицы пропал и след,
Что в анналах родной природы
Этой твари в помине нет,
Говорят, что в дальние страны
Подалась она навсегда!
Только мы заявляем прямо —
Это полная ерунда!
 
 
Синей птицы не стало меньше.
Просто в свете последних дней
Слишком много мужчин и женщин
Стали сдуру гонять за ней.
И пришлось ей стать осторожной,
Чтоб свободу свою спасти, —
И вот теперь почти невозможно
Повстречать ее на пути.
 
 
Стала пуганой птица-удача
И не верит чужим рукам…
Да и как же ей быть иначе?
Браконьеры и тут и там!
Отвернешься – она обманет,
И вот уже навсегда ушла…
И только небо тебя поманит
Синим взмахом ее крыла!
 

Андрей Макаревич

* * *

Андрей Альхимович не ошибался, когда говорил, что не помнит в Мещере таких озер. Мы, переправившись на другой берег, бросили лодки и настроились было снова на болота, но вместо этого местность резко пошла на подъем, болотная растительность сменилась плотными, кряжистыми дубами, стройными ясенями, можжевельником, и Наташка Мигачева вдруг удивленно сказала:

– Эй, это же Воробьевы горы!

Мы все остановились и заоглядывались. Больше половины из нас бывали в Москве, а кто не бывал – видел, конечно, фотографии и кино.

– Так мы что, в Москве? – удивленно спросил кто-то.

– Это точно Воробьевы горы, – уверенно сказала Наташка. – Вон там, – она вытянула смуглую руку, – университет стоит. Только тех озер, – она ткнула за спину, – в наших местах нет.

Мы притихли, снова и снова оглядываясь и привыкая к мысли, что в самом деле находимся там, где должна располагаться Москва. Если честно, сделать это оказалось нелегко.

– Ребята, – задумчиво подал голос Андрюшка Соколов, – а может, тут зазимуем? Я помню, где-то читал, тут есть пещеры…

– Есть, – подтвердил Вадим. – Карстовые, но в них не зазимуешь. Это просто дырки в земле… По-моему, отсюда надо держать южнее, тогда мы выйдем к Карпатам через Белоруссию.

– Придется переправляться через Десну, Днепр и Припять, – вспомнила Танюшка, наш образцовый географ, – а потом идти полесскими болотами.

– Ну, через реки все равно переправляться, – возразил Вадим. – А если брать в обход болот, то мы до ноября будем идти.

Мы разговаривали, уже продолжая идти. Я, кстати, мысленно корил себя, что не приказал восстановить нормальный порядок движения, едва мы вышли из болот – так и шли толпой… Ладно, потом.

Я сам в Москве не был и не ожидал, что Воробьевы горы такие высокие – правда горы. Или, может, так мне показалось после болот, кто его знает. Но, во всяком случае, видно было во все стороны великолепно. На юго-западе равнинный лес плавно поднимался на холмы Среднерусской возвышенности и таял в голубой дымке августовского полдня.

– Дым, – Игорь Басаргин поднял руку. – Смотрите – там… и там.

Мы вгляделись. Игорь был прав. В десятке километров на запад и примерно в два раза больше – на юго-запад тянулись вверх дымки. А еще через несколько секунд я увидел километрах в трех, на лесной проплешине, приземистую каменную башню.

После долгих недель почти полного безлюдья местность перед нами казалась мегаполисом.

– Урсаитянские стоянки? – спросил Сергей.

– Вряд ли. – Игорь Мордвинцев смотрел, приставив ладони к бровям «домиком». – Знаете, вот тут… которая ближе… я, по-моему, вижу частокол.

– Пойдем сначала к башне, – предложил Олег Фирсов.

– Тань, – я подошел. – По-моему, эта башня похожа на ту. Ну, где мы оружие нашли.

– Похожа, – согласилась она. – Каменная… вот интересно, как же они тут из камня строят?

* * *

Башня в самом деле была похожа. Только она оказалась полуразрушена – на две трети обвалилась та сторона, которую мы не видели с Воробьевых. Неизвестно, кто приложил к этому руку, но подальше мы нашли семь могил, над которыми возвышались полусъеденные ржавчиной крестовины вонзенных мечей. Только по ним мы и опознали могилы – время давно превратило их в сглаженные зеленые бугорки.

Но над входом в башню я снова обнаружил английского леопарда. Мне вспомнились слова Йенса – о том, что тут не может существовать государственных образований. Но вот пожалуйста – на территории России, разделенные сотнями километров, стоят две каменные башни с одним и тем же геральдическим знаком…

…Никто из нас не испугался могил, да и глупо это было бы. Просто немного грустно стало смотреть на эти холмики, и все как-то сразу заторопились идти дальше.

* * *

Балок – приземистое, но широкое строение, окна которого были закрыты ставнями, крытое серым осиновым гонтом – отыскался в полукилометре от башни. К низкому крыльцу вела полузаросшая тропинка, выходившая из кустов малинника.

Внутри оказалось сухо, полутемно и пусто. Центр единственной комнаты занимал большой стол, окантованный скамейками, угол – очаг, не печка, сложенный из почерневших камней. Под закопченным потолком шли антресоли – вернее, это как-то по-другому называется, но мне вспомнились именно «антресоли».

– Ни фига себе, – присвистнул Санек, внимательно оглядываясь. – Приют странников…

Около очага оказались сложены дрова, а выше обнаружилось волоковое оконце. Пока ребята распахивали ставни на ременных петлях, девчонки начали копаться на этих самых антресолях, перемазались сажей, но – к общему удивлению – обнаружили две пустые консервные банки, грубый берестяной туесок с солью, пачку свечей-самолепок (слегка подслипшихся, но вполне пригодных), ржавые ножницы, несколько мотков крепких ниток (ни единой иголки!) и целую россыпь каких-то твердо постукивающих черных пластинок размером в полруки. Эти пластинки мы опознали как закопченные до невозможности куски рыбы неизвестной национальной принадлежности (забегая вперед, скажу, что рыба так и не раскрыла тайны своего происхождения, но оказалась очень твердой и очень вкусной). С улицы всунулся Сережка и радостно оповестил:

– Э! Народ! А тут сзади баня прилеплена – настоящая, честное слово!

Ленка Власенкова оживилась и испарилась с половиной девчонок.

– Сейчас заставят таскать воду, – проницательно заметил Сморч, – и дрова колоть до опупения.

Его сетований никто не поддержал. Если честно, мы, как и большинство мальчишек, не отличались особой чистоплотностью, но полтора месяца мыться только в речках, холодной водой, от случая к случаю – это слишком.

Бэн тем временем извлек из одной банки (где искал тушенку, надо думать) листок бумаги и озадаченно на него уставился.

– Дай сюда, пень! – перегнувшись через стол, я выхватил у него листок и быстро подошел к окну. В меня засопели сразу со всех сторон. – Свет не закрывайте!

Пожелтевший листок из блокнота был украшен в левом верхнем углу блеклым рисунком – плотина ДнепроГЭСа. Я такие блокноты знаю – на каждом листке изображено какое-нибудь здание, музей, памятник и прочее. Что-то, очень похожее на ностальгию, охватило меня при виде побледневших строчек, написанных самой обычной пастой… Я перевел дыхание и начал читать вслух:

– 23 июня 1985 года. Оставаться здесь больше не можем. Уходим на ю.-з. – юго-запад, наверное… Если кто найдет то, что мы оставили, – пользуйтесь, и удачи вам, кто бы вы ни были. Не теряйте надежды и держитесь вместе. Может быть, когда-нибудь вернемся. Игорь Дашкевич, 15 лет. Всего нас пятеро, из парней остался я один.

Я сложил бумагу и убрал ее в банку. Вадим, ни слова не говоря, достал складник и, открыв его, отошел к стене, где начал вырезать почти сакраментальное «здесь были…», приобретшее тут совсем иной смысл. Настроение как-то подскисло. Санек (он, по-моему, просто не хотел признавать, что его мучает рана) завалился в углу на одеяла. Олег Крыгин присел и начал осторожно высвобождать раненое плечо. Игорь Северцев с Кристиной, взяв аркебузы Танюшки и Вальки, объявили, что идут на охоту, с ними заторопился Андрюшка Альхимович, сказав, что попробует насторожить ловушки. Я крикнул им, чтобы далеко не уходили, но проследить не получилось – появился Игорь Мордвинцев и знаками вызвал меня наружу.