Читать книгу: ««Контрреволюционер» Сталин. По ту сторону марксизма-ленинизма», страница 6

Маркс, безусловно, был гегельянцем. Маркс признает тот же взгляд на историю человечества, что был изложен выше, но последний этап, государство свободных личностей, называет коммунистическим, так как там все люди не только господа, но и братья, так как нет рабов и господ, нет и экономической эксплуатации, хоть прямой, хоть денежной. Ведь, по Марксу, дело в том, что Гегель поторопился объявить современные ему общества свободными. «Господство политическое» сменилось «господством экономическим». Закрепощенные рабы сменились экономическими рабами-пролетариями. Вот когда не будет хозяев и наемных, а все будут акционерами единого хозяйственного механизма, тогда уже можно говорить об истинно современном обществе. Маркс говорит, что сами термины «господин» и «раб» имели смысл, когда была их противоположность. Когда диалектика закончена, и свободные личности признают друг друга, возникают братство и товарищество свободных коммунаров. Когда процессы эмансипации человечества будут доведены до конца, то войн не будет, так как все свободные народы признают свободу других. Маркс отказывается говорить о «конце истории», наоборот, история только начинается, потому что теперь истинно-свободные люди будут творить её «по законам красоты».

Начиная с середины XIX века, классический либерализм и сам начинает впадать в кризис. Да, конечно, молодежь и интеллигенция стремились быть «прогрессивными» и «современными» в плане политических свобод и разного рода эмансипаций, но гораздо моднее и современнее было быть… социалистом или коммунистом. Весь мир видел успехи капитализма, весь мир видел успехи науки и промышленности, весь мир понимал, что прогресс неумолим, и весь мир стал понимать, что и капитализм так же уйдет, как ушел мир, который был до капитализма. Тот, кто первым покажет, что это будет за мир, кто нарисует призрак будущего, кто заполнит вакантное место могильщика капитализма, тот обречен на великую любовь всех прогрессивных людей. К. Маркс прекрасно составил свой «Манифест». Он спекулировал на том, что совсем недавно видели все вокруг – как буржуазия расправилась с феодализмом. И показывал, что абсолютно та же судьба ждет буржуазию. Пролетариат не придумывает ничего нового, он просто продолжает дело, начатое буржуазией, и уже скоро без неё. То, что пролетариат берет с буржуазии пример во всём, сквозит в каждой строчке «Манифеста». Ничто не вечно, не вечно и нынешнее состояние истории. Наоборот, говорит Маркс, только теперь начинается самое интересное, только теперь человечество вступит в «царство свободы». История прежде развивалась принудительно, как судьба, согласно изложенной выше «диалектике господина и раба». Теперь кончилась эта диалектика вместе с господством и рабством, кончилась история как рок, началась история, в которой человечество само себе хозяин, само делает себя. Человечество за время своей истории показало всё, на что способно. Методом проб и ошибок оно нащупало правильный путь: теперь будущее поколение избавлено от необходимости искать самому, можно взять готовые «методы» (по-гречески, methodos – «методос» – дорога-колея), готовые «техники» (по-гречески techne – «технэ» – искушенность, опыт, которому можно научить, который можно алгоритмизировать).

Собственно прогресс свободы и эмансипации в истории и определяется тем, насколько тот или иной народ или человек уже способен мыслить технологически и методологически. Кадры и техника есть производительные силы – базис общества, всё остальное – надстройка. Сам Маркс, вслед за Гегелем, говорил о «естественном состоянии», а вот состояние «господства – рабства» для него было разнообразным. Признавались азиатская, наиболее откровенная форма «господства – рабства», чуть более прогрессивная античная форма, ещё более продвинутая феодальная, европейская форма, и… современная капиталистическая форма, которая всё ещё есть господско-рабская модификация, правда, замаскированная. Гегель поторопился назвать современные ему государство и общество обществом свободных людей. Кроме политической эксплуатации и политического «рабства – господства», надо убрать экономическую эксплуатацию. А сделать это способен нынешний современный раб, пролетарий, который, трудясь, становится свободным, в отличие от капиталиста-господина, который деградирует, потребляя. Вот когда процесс настоящей эмансипации закончится, тогда и будет всеобщее счастье, коммунизм.

По отношению к России Маркс был ещё большим русофобом, что и Гегель. Сотни цитат из собрания сочинений Маркса и Энгельса могут это подтвердить. Маркс презирал славянство вообще и русских в частности. Писал десятки статей о Крымской войне, о внешней политике России и проч. А вот характерная и очень актуальная (замени Польшу на Украину) цитата, произнесенная во время учреждения первого интернационала в Лондоне (!). Кстати, на самом деле, это был митинг в поддержку Польского восстания в России. Но, «чтоб два раза не вставать», провели и митинг за свободу поляков и учредили… интернационал: «Бесстыдное одобрение, притворное сочувствие или идиотское равнодушие, с которым высшие классы Европы смотрели на то, как Россия завладевает горными крепостями Кавказа и умерщвляет героическую Польшу, огромные и не встречавшие никакого сопротивления захваты этой варварской державы, голова которой в Санкт-Петербурге, а руки во всех кабинетах Европы, указали рабочему классу на его обязанность – самому овладеть тайнами международной политики, следить за дипломатической деятельностью своих правительств и в случае необходимости противодействовать ей всеми средствами, имеющимися в его распоряжении; в случае же невозможности предотвратить эту деятельность – объединяться для одновременного разоблачения её и добиваться того, чтобы простые законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами»¹¹.

Однако, если быть точным, внутри марксовой концепции, в отличие от Гегеля, появляется шанс для России ещё успеть войти в историю. Коль скоро современные государства – это ещё не конец, ещё господско-рабская форма, то Россия может скакнуть в царство свободы, обойдя Запад на повороте. Сам Маркс поначалу скептически к этому относился, но в конце жизни русские марксисты его скепсис поколебали. Чем черт не шутит? Действительно, русские общины (правда, не феодальные, а уже освобожденные) могут соответствовать коммунистическому идеалу. Именно этой версии придерживался и Ленин в споре с меньшевиками. Да, Маркс говорил в принципе, что революция может произойти в развитых странах, где много пролетариата, в странах, которые прошли буржуазную стадию и движутся к новой стадии истории. Но не Маркс ли говорил, что сам пролетариат становится революционным только потому, что он выброшен из общества и, как Архимед, переворачивающий Землю, будучи вне общества, может перевернуть его? Но самым маргинальным пролетариатом будет не пролетариат промышленных стран, потому что с ним-то как раз капиталисты делятся наворованными в колониях прибылями. Самым маргинальным, а значит, и революционным будет пролетариат, который находится на задворках капиталистической системы, которая уже не делится на страны, а является мировым целым. Поэтому революция случится не в богатых странах, а в слабом звене мирового капитализма – в России. Правда, по Ленину, конечно, роль этой революции – перевернуть весь мировой капитализм, а не только российский… Сталин же пошел ещё дальше: для него отстёгивание от мировой капиталистической системы означало шанс на построение коммунизма в отдельно взятой стране.

Итак, мы можем видеть, что марксизм – вариация гегельянства, поэтому то, что XIX и XX века прошли под знаком марксизма, только укрепило бы Гегеля, будь он жив, во мнении, что он видит предсказанное им же долгое окончание истории, понятой как прогресс свободы.

Маркса представляют как некоего новатора в философии, как великого человека, который дал человечеству, откуда ни возьмись, путь в светлое будущее, так что даже история разделилась на время «до Маркса» и «после Маркса». Ведь после марксизма, и, как говорят, по причине его появления, возникли мировые революции, возникли страны с новым общественным строем, рухнула колониальная система, шли мировые войны…

На самом деле, всё было предопределено предшествующим ходом истории, в которой данные баталии – это эпизод.

Маркс кладет в основу логики истории не свободу, а эволюцию техники и производительных сил, однако, в отличие от Гегеля, не показывает диалектики этой эволюции. Техника или производительные силы эволюционируют от чего и к чему? И почему именно так? Post factum можно показать, к чему и почему, но предсказать – нельзя. Тем более что техника вообще оказывалась не самостоятельным феноменом, а она подчинена логики свободы, потому что техника освобождает человека, и она и развивалась, собственно, по Марксу, только для того, чтобы освобождать человека от физического труда и давать ему свободное время для творчества. «Вкалывают роботы, счастлив человек» – как пелось в песне из советского детского кинофильма. Да и в понятие «производительных сил» надо включать не только машины и коммуникации, а самого человека, с его свободой и всеми иными способностями.

Таким образом, марксова «логика истории» оказалась в плену у гегелевской, оказалась всего лишь её вариацией. Эволюция свободы у Гегеля подчинялась закону логики, или даже математики. От единичности – через особенность – к всеобщности. И поэтому, постигнув этот закон, можно было заранее предсказать, куда будет вести логика истории. Знаменитая метафора В. Беньямина насчет горбатого карлика, который сидит внутри «шахматного автомата» и играет за куклу, – как раз про «исторический материализм» – куклу, внутри которой прячется гегелевская теология.

Современная либеральная мысль свела всю философскую западную количественную традицию анализа власти от Платона и Аристотеля до Гегеля к противостоянию «демократии» и «диктатуры»: шесть понятий (демократия, республика, аристократия, олигархия, монархия и тирания) для либералов – слишком много и сложно. Но и Маркс свел качественный анализ власти, известный тысячелетия (!!!), дающий пять понятий (брахманы, кшатрии, вайшья, шудры и далиты) всего к двум: противостоянию шудр и вайшья, буржуазии и пролетариата, кшатриев объявил «инструментом в руках господствующего класса», брахманов – «интеллигентской прослойкой», далитов – подвидом шудр (люмпены – подвид пролетариев). В XX веке А. Грамши и Франкфуртская школа, конечно, подвергли ревизии такое понимание интеллигенции и настояли, что коммуникация, а следовательно, и отвечающая за неё интеллигенция, ни чуть не менее, а даже более важна, чем экономика, производство и целерациональная деятельность. Марксист Милован Джилас реабилитировал и государство (кшатриев), доказав, что оно ничуть не меньше подпадает под марксово определение класса, чем все иные классы.

Но в популярной пропаганде до сих пор налицо примитивизация теорий власти и у либералов, и у левых. Но если консерваторы хотят быть конкурентоспособны, то им надлежит перестать думать, что самый консервативный консерватизм упирается в религию, например, в христианство. Надо идти ещё дальше назад, к истокам, которые богаты, а не вперед, в будущее, которое бедно. Надо идти к исконной индо-европейской философской матрице, это и есть путь всякого мудрого консерватизма, в противоположность поверхностному либеральному прогрессизму.

Собственно, цель истории только тогда и будет достигнута, когда будет эксплицировано всё богатство её начала. Истинными прогрессистами поэтому выступают как раз консерваторы, идущие к истоку, историки, а не футурологи.

Так же как Гегель верно сказал, что все моменты власти, которые находит количественный подход, присутствуют всегда (невозможно государство без первого лица, без элит и без народа), точно так же и моменты власти, обнаруженные при качественном анализе, присутствуют всегда (невозможно государство без жрецов, вождей, куркулей, обслуги, преступников). А уже тем более, невозможно «бесклассовое общество», точнее, чем оно является, мы расскажем ниже. Можно сколько угодно говорить, что в самых капиталистических странах правят капиталисты, но на самом деле реальная власть везде у «политического класса», то есть современных кшатриев… Определенные перекосы в системе могут быть, и эти перекосы как раз могут зависеть от исторических моментов и от геополитического положения того или иного государства. Скажем, в России в силу специфики географического положения и постоянных войн преувеличенное значение имело сословие воинов, а класс вайшья всегда был в подчиненном положении. И так можно посмотреть специфику каждой страны.

Рассмотрим все виды властей не в различных странах и пространствах, а во времени, то есть – в истории. Мы можем наблюдать, что по мере роста человеческой популяции, по мере усложнения политической системы и по мере роста разделения труда в экономике, происходит всё большая и большая дифференциация как самих вари, так и их общественных ролей, происходит изменение их мест в обществе. Понятно, что в более древних обществах, варна брахманов играла более весомую роль и по своему положению стояла выше всех. Так и было в древние времена. Власть жрецов и шаманов, пророков и старейшин часто включала в себя и распорядительную власть, и хозяйственную и все остальные, – они регламентировали каждый шаг жизни племени.

Однако в дальнейшем первая скрипка и первая роль и сам титул «власти» переходят к кшатриям. Если вождь, монарх, главный кшатрий, это ещё ритуальная фигура, сакральное тело и одной половиной принадлежит кшатриям как главный чиновник и воин, а другой половиной – к миру священного и божественного, символического, то остальные бояре – это уже чистые кшатрии, без примеси всякой мистики. Этот период принято связывать с основанием государств. Собственно, зримые и понятные государственные системы – это и есть выделившиеся для управления кшатрии-воины. Чисто шаманский и жреческий период – это период первобытно-общинного строя, а эпоха государств – это уже период рабовладения и феодализма. Понятно, что резко все не меняется. Жрецы никуда совсем не исчезают в первых государствах, но они занимают свое место рядом с кшатриями и чуть даже ниже их. Часто, как например, в Средневековье, во время споров об инвеституре, власть качалась от одной варны к другой, от Папы Римского к императору и наоборот. И только позже, в эпоху абсолютизма, и в эпоху «просвещенных монархий», жрецы, то есть церковь, были максимально отодвинуты от управления. Понятно, что теократические государства есть и сейчас. Это Иран, Саудовская Аравия в значительной степени, Ватикан, Северная Корея. Там у власти брахманы-идеологи, однако, это скорее исключения из правила. Рождение и создание государств все мыслители считали огромным прогрессом и новым шагом в истории человечества. Гегель вообще заявил, что поскольку государство это «образ Бога», то только с возникновения государства собственно и началась история человечества. Почему оно образ Бога? Потому что оно прекращает войну и хаос, а учреждает мир и порядок. Однако, если смотреть правде в глаза, символический порядок учреждали и шаманы в первобытных обществах, а войны и преступления с появлением государств не прекратились совсем. Поэтому «образами Бога» правильнее считать всё-таки первые культы и культуры (которые породили пророки и жрецы), пусть и общинные.

Однако Новое время считается временем крушения феодализма и старых государственных систем, особенно во главе с символьными фигурами – монархами, которым теперь рубили головы. Государства совсем эмансипировались от класса брахманов, были объявлены «светскими», бывшие жрецы отошли не только от власти, но вообще превратились в разнообразную «культурную элиту» и «научную и творческую интеллигенцию», а само государство стало как бы «безголовым». Зато декларировалось, что оно обслуживает интересы класса собственников, а именно буржуазии или «третьего сословия», сословия капитала, варны вайшья, которые стали выстраивать систему своего представительства в государстве. Тогда-то и возникли разговоры о том, что «кто платит, тот и заказывает музыку», избирательного права удостаивались только собственники-мужчины, налогоплательщики, образованные и прочие джентльмены. Иждивенцы и слуги, то есть шудры, не имели права голоса. Для того чтобы прежние властители-кшатрии с их мечом не отнимали злато, их сделали выборными, причём, на ограниченный срок, да ещё и подотчетными парламенту, депутатов которого всегда легче подкупить, а сами выборы легко организуются через СМИ¹², которые в свою очередь были объявлены свободными, то есть доступными для подкупа. То есть власть была реорганизована так, чтоб быть удобной для вайшья, как ведущего теперь класса-гегемона. Буржуазные революции сломили феодализм, и капитализм – то есть власть сословия вайшья, – посчитали, что на этом случился «конец истории», как провозгласил, например, Гегель.

Однако уже Маркс пусть не в терминах ведических, а в терминах классов, увидел, что история отнюдь не закончилась. Маркс понимал, что для вайшья, капиталистов, главное – это право собственности. Для кшатрия собственность не имеет значения, он пришел с мечом и сказал: «было твоё, стало моё!». Вайшья так жить не может, ему нужны гарантии, что никогда ничего не отнимут, а собственность священна. Поэтому Маркс позицию вайшья, то есть «священное право собственности», положил в основу всей своей теории и исторического процесса и строения современного ему общества. Однако Маркс решил заглянуть в историю дальше. «Оружие, которым буржуазия ниспровергла феодализм, направляется теперь против самой буржуазии». Чем ознаменовался приход нового мира? Тем, что, во-первых, демократические партии повсюду победили либеральные, и отныне избирательного права добились все – и женщины, и бедные, и рабочие, и крестьяне. Гражданин теперь – каждый, а не только собственник. Власть теперь не только у платежеспособных вайшья. Кроме того, кшатрии (то есть государство) теперь обслуживают весь народ независимо от происхождения и богатства. Брахманы, то есть интеллигенция, объявляется прослойкой, которая тоже служит либо шудрам, либо вайшья.

Это, конечно, упрощение. Все варны существуют всегда, и до конца их коррумпировать и свести к обслуживающей роли невозможно, они будут брать своё в силу природы вещей. Да, СССР объявил о диктатуре пролетариата и ставил государство как «инструмент господства рабочего класса», но совсем скоро «проклятая каста», как назвал её Сталин, номенклатура-кшатрии взяла власть в свои руки. Как это происходило, хорошо описали М. Джилас и М. Восленский.

Шудры принесли свою этику и свои ценности. У брахманов – этика поиска истины, Бога, добра и красоты. У кшатриев – этика славы, служения, долга и силы. У вайшья – этика денег и прибыли, часто несправедливых, то есть тайных, неравновесных, эксплуататорских договоров, где один в плюсе, а другой в минусе за счет некоторых преимуществ. У шудры – этика техники, справедливости и прозрачности, этика равновесных договоров, когда нет эксплуатации одних другими, а все эксплуатируют всех. Поэтому эпоха шудр – это эпоха индустриального и социалистического общества. «Диктатура пролетариата» в СССР это только одна из форм нового типа государства и нового типа отношений вари. Социалистическое общество это не только СССР – это всякое, где есть социальные гарантии государств и где начинается эпоха акционерных обществ, где нет четкого собственника и где собственник и рабочий – могут быть одним лицом. То есть элементы социализма есть повсюду: в Китае, в США после войны и тем более в Европе с её моделями евросоциализма и шведскими экспериментами. Эпоха шудр – это эпоха торжества машины и бюрократии, торжества тождества и тавтологии. Это мир, описанный Ф. Кафкой в его «Замке». Это мир, который М. Хайдеггер описал в многочисленных статьях по поводу пришедшей эпохи господства техники, а Э. Юнгер четко схватил в книге «Рабочий». Нависла страшная опасность порабощения сущности человека комфортом и техникой!

Хайдеггер призывает пользоваться техническими приспособлениями, «оставаясь при этом свободными от них, так что мы сможем отказаться от них в любой момент» – только так мы не позволим технике закабалить нас, опустошить нашу сущность. Это отношение «одновременно “да” и “нет” миру техники» он называет «отрешенностью от вещей».

Хайдеггер как бы хочет сказать, что «самурай без меча, то же самое, что самурай с мечом, только без меча», но наоборот. Что-то типа, «философ с компьютером, это то же самое, что философ без компьютера, только с компьютером». Маркс первым в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» говорил об отчуждении человеческой сущности. Теперь же, сто лет спустя, возникает целая отрасль философии: «философия техники». И эти процессы идут ещё дальше. На горизонте – так называемая «прямая демократия». Без всяких депутатов-посредников! Потому что «депутаты» – это реликт ещё либеральной системы вайшья, когда правили представители. Все граждане теперь должны управлять напрямую через интернет и другие технические сервисы.

Однако мы должны понимать, что эпоха шудр тоже проходит, и ее должна сменить и меняет эпоха далитов, чандалы, неприкасаемых. Её черты уже здесь. Если ещё пятьсот лет назад профессии передавались веками внутри каст и цехов из поколения в поколение, сто лет назад были трудовые династии, ещё пятьдесят лет назад имело смысл слово «профессия», потому что она приобреталась на всю жизнь, то сейчас все мы по нескольку раз в жизни успеваем поменять профессии: побывать и наемными рабочими, и бизнесменами, часто и государственными служащими или военнослужащими, и свободными творческими личностями. Мы и брахманы, и кшатрии, и вайшья, и шудры. Все мы не идем определенным путем, а значит все мы – далиты.

Далиты мы ещё и по другой причине. В принципе, далит – это тот, кто когда-то сбился с пути своей касты по причине страсти, то есть не смог быть в нормах и ценностях своей касты, по причине какого-то греха – отпал. Отклонился, продемонстрировал девиантное поведение. Мы сейчас все дети страсти и греха. Потому что огромное количество неполных семей, например. Сто лет назад разводами заканчивались всего 5 процентов от всех браков, сейчас это уже почти 80 процентов. А это порождает изувеченных морально детей, и в дальнейшем – взрослых с перекошенной нравственностью, сознанием, психикой. В результате Второй мировой войны мы потеряли миллионы мужчин, и дети воспитывались в неполных семьях. Потом эти дети, неумеющие жить в нормальной семье, стали воспроизводить уродство уже в собственных семьях, семьи стали неполными в результате разводов…

Каждая варна – это какой-то вид связи и коммуникации: сообщество ученых, людей культуры, религиозное братство, военное братство у кшатриев и система у чиновников. Несмотря на конкуренцию, даже вайшья – это, прежде всего, коммуникация в виде договоров и технологических цепочек. И, конечно, коллективистами выступают шудры-рабочие, потому что коллективно устроен технологический процесс, он держится на разделении труда, поэтому среди рабочих все – товарищи. Отпадение от коллектива, то есть то, что превращает человека в далита, есть разрыв и уничтожение любых социальных связей, и начинается он с обесценивания связей семейных и родовых. Далит – это принципиальный эгоист, ему никто не нужен. Поэтому в далитских обществах начинает сокращаться рождаемость. Только в России за последние 60 лет было сделано 300 миллионов абортов. И мы хотим хорошей жизни, думаем, что страна населена нормальными людьми, и мы заслуживаем лучшего? Понятно, что в Индии абортов, наверное, больше, а в США или Швеции есть свои проблемы с нравственным воспитанием. Европа легализовала однополые браки… В исламском мире тоже происходит нечто, что плодит головорезов и террористов, а это ничуть не лучше, чем избирать геев президентами. Говорят, что наступающий мир – это мир социальных сетей. Название «сеть» на самом деле, как новояз, скрывает свою противоположность. Ибо сети не связывают людей, а провоцируют в обществах гражданскую войну. Каждое сообщество в сети устроено так, что можно удалять несогласных и оставлять только «свои отражения». Так возникают секты лунатиков, которые не видят и не понимают соседние секты и даже расчеловечивают их. Нет никакой площадки, где люди бы научились вести диалог с Другими. Наоборот, всеобщая виртуализация привела к тому, что в оффлайновом мире даже семьи предпочитают во время семейного обеда сидеть в гаджетах.

Мир differance Деррида наступает, мир отклонений. Хайдеггер и Кафка боялись утопии бюрократии, общества машины и тоталитарного ада. Сталин и Берия в это время мечтали о коммунизме, при котором – сокращенный рабочий день, «вкалывают роботы», а человек занят творчеством. Но уже Маркузе чуял новый класс и говорил о маргиналах, богеме, протестных студентах, проститутках и прочих «подонках общества». То есть далитах. Потом пришли Фуко, Делез и Деррида и заговорили о меньшинствах… Не мира шудр надо бояться, а мира далитов, который гораздо страшней. Нам грозит другое. Не то, что миром будет править «тайная ложа», а то, что будет править «явная лажа». Неуправляемый мир, без всяких пирамид власти, хаос первозданный, миллионы номадов, разрушающих все вертикальные структуры: йоги-террористы, революционеры-трансгендеры, квест-скулшутеры, акционисты-самоубийцы, маньяки-кибер-панки, пассивные некрофилы, мигранты с отредактированным геномом, шоу-бомжи, блогеры-патологоанатомы, копро-дизайнеры, роботы-гуру, чиновники-технофобы, космонавты-дауншифтеры и прочая, прочая, прочая. Это что-то типа «бесклассового общества», о котором говорил Маркс, но от которого пришел в ужас даже Маркузе, увидев практики свободной коммуны в Западном Берлине…