Читать книгу: «Проникновенная история взлета и падения ВИА «Слепые»», страница 3

– Звонили из управления культуры, – объявил Макаров через пару дней. – Сама начальница, Звонарёва. Просила, точнее, настаивала, чтобы мы выступили на Дне открытых дверей в «Тройке». Говорит, все мои заняты, некого послать, а у вас готовый ансамбль. И слушать не желала, что мы не сыгранные. Отрабатывайте каморку! Даже не знаю, что делать. Врёт, наверное, про своих. Не может быть такого, чтобы все заняты.

– Подожди-ка, «Тройка» – это что такое? – спросил я.

– Колония, что ещё! – пояснил шамкающим ртом Афиногеныч. – Почему бы не сыграть? И в аду расцветают лилии.

Про колонию за номером «три», что базировалась где-то в промышленной зоне города и была своего рода достопримечательностью Травяновольска, я, конечно же, слышал. Порой едешь с матерью в автобусе, а какой-нибудь пьяный пассажир орёт на билетёршу во всё горло: «Какие деньги, я только с «Тройки» откинулся!» В ресторанах тоже эту цифру любили всуе упоминать. Колония строгого режима, отсидишь там лет пять – и ты крут, как склон Джомолунгмы. Если туберкулёз не свалит. Бандитская романтика.

– И что, там День открытых дверей проводится? – продолжал я недоумевать. – Любой желающий может придти?

– Ну, не любой, – пояснил опытный Афиногеныч. – Это для родственников. Ездил я как-то к племяннику в Курганскую область на такой День. Он сейчас большой начальник – в Тюмени живёт.

– Там у них что-то вроде Сабантуя будет, – рассказал Саша. – Перетягивание каната, прыжки в мешках. А потом концерт в актовом зале. По мне – так нормальное место. Какая нам разница, где выступать?

Лёша Удачин молчаливо согласился с мнением старших товарищей. За мной оставалось последнее слово. Не, ну так мне и вовсе без разницы, где дебютировать, я с зэками и в ресторанах наобщался вдоволь. Естественно, я не возражал.

Но высказался по другому поводу:

– Нам вокалист нужен нормальный, – эта мысль уже давно вертелась в голове. – Или вокалистка. Если мы не дурака валять собрались, а что-то настоящее делать, серьёзное, то надо искать человека.

Ещё я хотел добавить, что нынешний вокал никуда не годится, но постеснялся задеть Сашины чувства. До настоящего времени за вокал у нас отвечали двое – я и он. Точнее, он и я, потому что большинство вещей исполнял Саша, какие-то я. Иногда пели вместе. Мне мой голос в принципе не нравился, какой-никакой слух у меня есть, и я могу отличить конфетку от какашки. Макаров пел лучше, но голос у него был не поставленный, сырой. Для школьной панк-группы годится, для приличного ансамбля – нет. Я понимал, что никто с нас спрашивать не будет, и оценки выставлять не станет, и деньги платить – но душе хотелось недостижимого идеала. Наверное, я был никчемным и неуместным перфекционистом, который везде и не вовремя вставляет свои пять копеек.

– Да, не помешал бы хороший певец, – поддержал меня справедливый Афиногеныч. – Хуже не будет.

– У тебя есть кандидаты? – спросил Саша, который даже не пытался спорить и настаивать на красоте своего вокала.

– Да в общем-то нет… Если только Зине предложить.

– А, это та певица, в которую ты тайно влюблён! – воскликнул он вдруг артистично. Словно погрузился в некий образ и давал всем понять, что вещает не он, а тот самый персонаж из образа. И вроде бы не хотел обидеть, а получилось колко и двусмысленно.

Клянусь богом, я никогда и никому не рассказывал о своих чувствах к Зине! Да и не было никаких чувств – кто я и кто она. Пусть мы вместе выступаем, но на самом деле находимся в разных измерениях. И нет ни единой точки, в которых они пересекаются.

– Не согласится она, – тут же добавил Саша. – К тому же концерт в колонии, риску её подвергать…

Тут же в голове короткой вспышкой мелькнула порнокартинка – толпа разгорячённых зэков бегает за бедной Зиной и срывает с неё одежду. Картинка, как ни странно, возбуждала.

– Да не, какой риск, – шамкнул Афиногеныч. – Там строго. Зэкам и приблизиться не дадут. Это кто вообще такая, Зина?

– Можно попробовать, – ответил я Саше. – Она нестандартная и рисковая. Она классная.

– Ты влюблён в неё, – тихо и задумчиво, словно нас никто не слышал, произнёс Саша. – Ты безнадёжно влюблён…

И голос его был таким понимающим, таким вкрадчивым и тёплым, что хотелось прилечь к нему на колени и безропотно ждать, когда он соблаговолит погладить тебя по голове.

Да, я влюблён… И сам не знаю, в кого.

– Зина! – звонил я по сотовому.

И тут же, торопясь упустить смелое вдохновение, выпалил:

– Привет! Мы создали ансамбль, называется «Слепые», это очень круто. Там классные музыканты. У нас скоро первый концерт – в «Тройке», это колония строгого режима. Нам нужна вокалистка, соглашайся. Это будет адский перфоманс!

Была пауза. Она показалась мне неимоверно долгой. Мучительной. Я ждал чего угодно – смеха, язвительного отказа, холодного укора с советом обратиться в психиатрическую лечебницу, просто сигнала отбоя.

– Адский, говоришь? – переспросила она иронично. – И где же вы репетируете?

Это означало – да.

Она однозначно классная. Я вот ещё поднаберусь храбрости – и предложу ей выйти за себя замуж. Чем не адский перфоманс?

Зина Коромыслова пришла на репетицию на следующий день, очень всем понравилась, всех обаяла и без раскачки включилась в процесс. Они обменялись с Сашей интеллигентными рукопожатиями, он задержал её ладонь в своей чуть больше необходимой для приличия секунды, и она в ответ вынуждена была взглянуть на него пристальнее и проникновеннее. Таким же взглядом одаривал её и он. Ничего этого, разумеется, я не видел, но клянусь, что именно так всё и было. Потому что не могло быть иначе.

– Зинаида! – тут же поспешил предупредить её Макаров. – Первый наш концерт состоится в колонии и если вы не готовы к этому моральному испытания, все мы поймём.

– Ой, блин, да была я в колонии! – отозвалась небрежно Зина. – У меня брат там чалится. Вторая ходка. Русских баб тюрьмами не испугаешь.

И я вдруг понял, почему у Зины никак не получалось оторваться от гнойной почвы и воспарить в творческое поднебесье. Потому что происхождение не пускало. Она сама умная и талантливая, а вокруг определённая среда, и она её часть – а человек социальное существо и живёт слоями. Оторваться от своего слоя и переместиться в другой неимоверно сложно. Одной силы воли недостаточно. Именно по той же причине из меня не мог получиться чистоплюй-пианист в смокинге – потому что по происхождению и менталитету я люмпен-пролетарий.

– Большой начальник? Не из Тюмени случайно?

Это Саша так шутил. На него находила иногда циничная волна, и он мог быть в такие моменты очень едким. Правда, он никогда и никому не желал зла – физически не мог.

– Кто, брат?! – воскликнула Зина и тут же задорно рассмеялась. Вслед за ней и Афиногеныч, тоже оценивший шутку Макарова, исполнил партию старческого беззубого хохота. Я расслышал, что и Лёша Удачин деликатно хохотнул пару раз. Да и сам я не смог не сдержать смеха.

– Блин, парни! – сумела сквозь смех выдать Коромыслова. – У вас тут приколы какие-то свои хитрые, непонятные. Чувствую, мы сработаемся!

С её приходом пришлось пересмотреть репертуар. Как ни странно, она отклонила моё предложение петь «Но редорьян» и «Мани, мани», с которыми так здорово показывала себя в «Роботе Вертере»

– По-моему, у этого ансамбля несколько другой формат, – заметила Зина.

А вот на совместную идею Макарова и Афиногеныча включить песни Пугачёвой, Ротару и группы «Виагра» отреагировала самым положительным образом.

– Слушайте-ка, ребзя! – рассуждала она. – Раз первый концерт в колонии, надо сдвинуться в сторону шансона. Почему бы не спеть что-нибудь из Круга или даже из ансамбля «Воровайки»?

– Ты будешь петь Круга? – по всей видимости, таким образом я пытался её урезонить.

Хотя не спорю, идея лабать шансон по-своему привлекала. Даже воспламеняла! Вот откуда в русских людях эта любовь к уголовщине?

– Да, солнышко моё, – отвечала она. – Я буду петь Круга. У настоящего искусства нет границ.

До концерта в «Тройке» оставалось четыре дня. Точное время, отпущенное нам на представление в колонии, никто не знал. Исходили из того, что потребуется играть минут сорок. Максимум – час. В целом репертуар вырисовывался. Лично мне и вовсе практически ничего разучивать не приходилось – песни Пугачёвой и Ротару я отлично знал по ресторанной работе.

– Вот смотрите, – Саша Макаров принёс на одну из самых последних репетиций листок бумаги с текстом. – Мне всё покоя не давало «Летнее вино» Синатры. Хорошая песня. Я тут попытался набросать для неё русский текст. Получился самый настоящий шансон. Может, разучим?

Я даже просиял в глубине души – Саша НАШ, громы небесный, он НАШ! Нет, чёрт возьми, он МОЙ. Мы с ним одной крови!

Мне почему-то даже в голову не приходило, что эту песню можно переложить на русский. Впрочем, как это могло придти ко мне, параноику-лузеру? Я мыслю узко, хотя инвалиды чутки к искусству – физический недостаток почему-то в первую очередь влияет на творческие симптомы. По большому счёту, всё искусство – обитель инвалидов или как минимум неполноценных людей.

В Сашиной версии «Летнее вино» превратилось в «Волшебное вино». Получилась история картёжника-каталы, которого соблазняла и обчищала ветреная и любвеобильная бабёнка. По большому счёту, никаких принципиальных отличий от американского варианта, и это хорошо. Текст нам очень понравился.

Начиналась песня так:

– Катал я с детства, пели звёзды в вышине,

И дама пик всегда подмигивала мне.

И вот она пришла ко мне средь бела дня,

Сказала: «Будь со мной, и я налью вина.

О-о-о-о-о-о, пей до дна!»

Этот куплет исполнял Саша. О том, что мы с Зиной многократно и порой на бис лабали эту песню в «Роботе», почему-то никто не вспомнил, даже Коромыслова. Я тоже не настаивал на исполнении – с приходом в ансамбль Зины я и вовсе был освобождён от вокальных обязанностей – к собственной радости.

Затем начинался чувственный женский вокал:

Моё волшебное вино из алых роз,

В нём солнца свет, игра теней и искры грёз.

Позволь мне ласку дать тебе и чары сна,

И я налью в бокал волшебного вина.

О-о-о-о-о-о, пей до дна!

В следующем куплете Саша рассказывал о дальнейших перипетиях мимолётной и случайной связи:

Очнулся утром – голова горит в огне,

Лишь карта дама пик лежит на простыне.

И денег ноль, но только мысль бурлит одна:

«Ещё, ещё хочу волшебного вина!»

О-о-о-о-о-о, пей до дна!

Снова вступала с припевом Зина. Последнюю фразу «О-о-о-о-о-о, пей до дна!», превращавшуюся в коду, они исполняли на пару несколько раз. К моему удивлению, у них сразу же получился интересный дуэт. Вот мы репетировали песни день, другой – и с каждым разом они спевались всё точнее и ярче. Сашины вокальные возможности по сравнению с Зиной были пшиком и комариным бормотанием, но она отнеслась к нему с неожиданной симпатией.

И, пожалуй, я знаю почему: пел он в целом неважно, но тембр голоса был настолько нестандартный и притягательный, что невольно зачаровывал. Именно голосом он и меня поразил – и я только потом, спустя некоторое время, а может лишь по завершении всей череды событий, понял причину собственной к Саше симпатии.

Но голос не существует сам по себе, за ним стоит человек, живёт душа – он отражение внутреннего мира. Зину, как и меня, привлекла сущность Макарова – интересная, нестандартная, бурлящая. Для её творческой натуры такой мужчина был просто находкой. Она поправляла его порой, делала какие-то замечания – но очень мягко и тактично. Они явно нравились друг другу.

Последней вещью, которую мы успели разучить перед дебютным концертом, оказался романc черепахи Тортиллы из детского фильма «Золотой ключик». Её в последний момент предложила включить сама Зина. Должен сказать, она очень здорово легла на её голос и на весь наш репертуар – текст там самый что ни на есть шансонный:

Затянулась бурой тиной

Гладь старинного пруда.

Ах, была как Буратино

Я когда-то молода.

Был беспечным и наивным

Черепахи юной взгляд,

Всё вокруг казалось дивным

Триста лет тому назад.

День открытых дверей в колонии был намечен на последнюю субботу сентября. Саша попросил из городского управления культуры звукооператора и ещё двух-трёх парней на подмогу – таскать аппаратуру. Там обещали помочь – к счастью, у них имелась пара летучих бригад, которые постоянно работали на городских мероприятиях. Автобус из управления выделить не смогли, но клятвенно заверили, что его предоставит нам администрация колонии.

Намеченный день наступил. Мы собрались с утра в каморке. Саша раздал всем чёрные очки, которые в последний момент, поздним вечером предыдущего дня, где-то купил, для чего пришлось обежать несколько торговых центров. Кто в сентябре торгует солнцезащитными очками? Этот элемент имиджа мы ввели по моему предложению. Раз «Слепые», значит, должны быть в чёрных очках. Иначе за незрячих не сойдём, тем более что только я соответствовал в полной мере названию ансамбля.

Концертные костюмы мы тоже обсуждали заранее и сошлись на том, что за неимением средств чего-то такого оригинального приобрести не сможем, а потому лучший выход из ситуации – надеть обыкновенные строгие костюмы с галстуком. Они, как ни странно, нашлись у всех, даже у меня. Зине предоставили свободу выбора, ограничив её лишь в цветовых гаммах – что-то чёрное или тёмно-серое, чтобы не выделяться на фоне остальных. Она, как я потом узнал, именно чёрное платье и надела. В общем, все были такие строгие, даже траурные, в чёрных очках – но зато со светлыми мыслями. То ли оттого, что концерт предстояло провести в колонии, то ли просто потому, что наконец-то наша совершенно случайно созданная группа выходила в свет, все заметно волновались, но готовились показать себя с лучшей стороны. Да и вообще ощущения были, как ни странно, самые что ни на есть праздничные, и лично меня давно уже не посещали такие позитивные ожидания.

Я волновался ещё и потому, что не был уверен в обещаниях управления культуры по поводу звукооператора и грузчиков. Я совсем не дистрофик и поднять колонку мне не в тягость, но тащить её и при этом ориентироваться в пространстве – вот это неразрешимая задача. А ещё у нас в ансамбле девушка и сердечник-барабанщик, которому за тяжести вообще нельзя браться. Пришлось бы взваливать всё на себя Саше и Афиногенычу, в здоровье которого тоже уверенности не было.

К счастью, управление не подкачало и парни вскоре подошли. Правда, не трое, как мы ожидали, а двое. Один из них действительно был звукооператором, а другой – на подмоге. Звукарь тоже перетаскивал тяжести. Он несколько раз громко хмыкнул при виде нашей – точнее, детскотворческой аппаратуры – и вслух обменялся с товарищем уничижительными комментариями по поводу её возраста и качества. Он и нас поддеть пытался задорными фразами, типа «Ну вы и дрова себе нашли!», но никто из нас на провокацию не отреагировал – да и с какой стати? Не мы её приобретали, не нам она принадлежит.

Всё это время вокруг нас вертелся обеспокоенный директор Дома детского творчества, предпенсионного возраста дядька Алексей Николаевич, который вызвался сопровождать нас в поездке. Ему сверху приказали выделить аппаратуру на концерт, но сама мысль о том, что она отправится в колонию, вызывала у него панику. Он почему-то был уверен, что оттуда она не вернётся, а если и вернётся – то поломанной и испохабленной.

К десяти утра из колонии подъехал автобус. Его вид вновь вызвал возгласы разочарования наших носильщиков и даже какое-то недовольное пыхтенье некоторых участников ансамбля.

– Ха, приколись, «КВЗ» прислали! – радостно объявил один из засланных управлением культуры казачков другому. – Таких древних автобусов я лет десять не видел. Ещё на ходу, смотри-ка ты!

Аббревиатура «КВЗ» мне мало о чём говорила. В те краткие годы детства, когда зрение было ещё со мной, никакого внимания на автобусы я не обращал и в моей памяти все они запечатлелись примерно под одним обликом – серой и скрипящей коробчонки. Сказать по правде, слепые обладают большим преимуществом перед зрячими – они оценивают окружающий мир со всеми его изобретениями не по внешнему виду, а по функциональной полезности. Какая разница, «КВЗ» это или что-то другое, стыдно на нём ехать по городу или нет – главное, что он привезёт тебя в нужное место.

Мы довольно живо перетаскали аппаратуру в автобус, и я по мере сил помогал ребятам. За рулём видавшего виды транспортного средства оказался зэк, обитатель колонии – как-то сразу и без дополнительных вопросов это определил Афиногеныч, присевший поближе к водителю.

– Много тебе осталось? – слышал я их разговор.

– Меньше года.

– Жена, дети?

– Да, жена ждёт с сыном. В Вологодской области они.

– А-а, бывал, бывал…

Ехали недолго. Потом так же живо разгрузились. Зато на территорию колонии проходили долго и медленно – всех подвергли полному досмотру.

– Молодой человек, обувь снимаем! – гремел над головой женский голос, обладательница его представлялась гигантской фурией с перепончатыми крыльями и клыками. – Молодой человек, к вам обращаюсь! – принялась трясти она меня за плечо.

– Он не видит, аккуратнее! – осадил её Саша.

Я торопливо принялся стаскивать с себя ботинки.

Этот унизительный досмотр почти поверг всех в уныние, особенно наших сопровождающих лиц, но жизнерадостный Саша парой незатейливых шуток перевёл ситуацию в приключенческий анекдот – и вот уже со всех сторон зазвучали скабрёзные шутки о свежести носков и необходимости особо тщательно проверить Зину.

– Обожжётесь! – отреагировала она так же весело, обращаясь то ли к сотруднице исправительного учреждения, то ли к похотливым мужчинам. – У меня там горячо.

Шутка вызвала очередной прилив веселья и даже что-то вроде аплодисментов. Фурия расслабилась, сменила тональность и вполне дружелюбно пожелала нам удачного концерта.

Нас повели в актовый зал, а к переноске аппаратуры подключили нескольких заключённых. Они выражали нам полное почтение и нетерпение в ожидании концерта. Вскоре мы уже настраивали инструменты. Помещение актового зала, судя по всему, оказалось небольшим, но звук получался всё равно странный – то ли не хватало мощности, то ли просто мы ни разу не слышали, как по-настоящему со сцены звучит наша аппаратура. Как бы то ни было, вскоре инструменты были настроены, а звук отрегулирован.

– Добрый день, дорогие друзья! – объявил в микрофон Макаров.

Зэки скрипели стульями и покашливали.

– Вас приветствует, – продолжал Саша, – вокально-инструментальный ансамбль «Слепые»!

Последовавшая за этим пауза предполагала аплодисменты. И они прозвучали, причём отнюдь не вяло-дежурные, а вполне боевые и энергичные. Мне было интересно, как такая сложная публика отреагирует на наше провокационное название, но судя по реакции, никаких недоумений, а самое главное, неуместной жалости мы у неё не вызвали. Мне даже подумалось, что не стоит недооценивать местный контингент – скорее всего, он принял наше название и чёрные очки на лицах как часть имиджа, а не показатель физической неполноценности. Хотя кто его знает?

– Мы пришли к вам с хорошим настроением, – продолжал изливать в зал позитив наш лидер, – и надеемся, что оно передастся и вам. Хорошее настроение, хорошие отношения между людьми – это самое главное в жизни. Надо искать и находить дружбу, создавать любовь, как бы тяжело порой ни приходилось. По крайней мере, наш ансамбль придерживается только такой философии. И об этом первая песня. Встречайте, наша вокалистка Зина Коромыслова с композицией «Звенит январская вьюга»!

– Здравствуйте, мужчины! – приветствовала публику при первых звуках песни Зина. – Вы мне нравитесь!

У-у, как зэки отреагировали на её бодрый и в высшей степени сексуальный голос! Она умела делать его таким. Я кожей почувствовал тот заряд эмоций, который частично вслух, но большей частью молча был выплеснут в этот момент в атмосферу. Хлопать ей начали ещё на первом куплете, а по окончании песни, которая должна была абсолютно всем прийтись по душе – на что мы и рассчитывали – зал разразился просто бурей аплодисментов и одобрительных выкриков.

– Девушка, замуж тебя возьму! – выкрикнул кто-то.

– Спасибо, спасибо, дорогие мужчины! – поблагодарила Зина публику, и я почувствовал в её голосе не просто сексуальность, а какое-то откровенное блядство. Подумалось даже, что порносценка из моей фантазии вполне может воплотиться в реальность.

– Вы такие замечательные, – отвешивала Зина комплименты. – Возвращайтесь скорей на свободу – женщинам вас не хватает!

Следующей вещью шла «Две звезды» – они исполняли её на пару с Сашей. Песня тоже прошла на ура, как и следующая – «Лето любви» из репертуара Розы Рымбаевой.

– Где ты, лето любви, тёплое лето? – вдохновенно пропела Зина и я, вслед за зэками тоже на мгновение призадумался о том, где же потерялась моя любовь и почему я до сих пор живу без неё.

За советско-попсовой вступительной частью последовала собственно шансонная. Саша с подпевками Зины исполнил «Извозчика» Александра Новикова – её, как ни странно, приняли прохладно. А вот на круговского «Кольщика» в чувственном исполнении Коромысловой, придавшей песне вкупе с мускулинным текстом совершенно сюрреалистическое звучание, а затем и наше «Волшебное вино» – за него я волновался особо – уголовнички отреагировали бурно.

– Браво! Молодцы, инвалиды! – кричали нам из зала.

Ага, значит, не за имидж приняли чёрные очки и название. Ну и ладно, лишь бы нравилось. В общем и целом атмосфера складывалась такой, какой и в ресторане при самом сильном подпитии посетителей редко случалась.

Песня шла за песней – мы порадовали народ «Молодой» Ефрема Амирамова, «Чёрными глазами» (кто её исполняет, я не помню), «Бурой тиной» из «Золотого ключика» и ещё несколькими проникновенными вещами. По-моему, публика искренне расстроилась, когда Саша объявил о завершении концерта.

– Прошу любить и жаловать, Зина Коромыслова! – представил он напоследок ещё раз нашу вокалистку.

– И Саша Макаров! – отреагировала Зина.

– Ансамбль «Слепые»! – выдали они на пару.

Зал безумствовал. Да уж, «Зина Коромыслова и Саша Макаров» – в этом словосочетании было что-то броское.

– Браво! Бис! – слышались крики. Надо же, зэки тоже знают такие культурные слова.

– Давайте на бис что-нибудь, – объявил нам вполголоса Саша, потому что зэки всё аплодировали и аплодировали и просили пищи духовной, но из-за кулис вышел какой-то мужчина, видимо местный начальник и попытался пресечь это дело:

– Всё, ребят, всё! Пора закругляться! А то чё-то буйные они становятся.

– «Волшебное вино» давай, музыканты! – кричали из зала. – «Волшебное вино»!

Блин, я был искренне растроган этими просьбами!

– Одну песню, товарищ майор! – попросил у начальника Саша.

– Ладно, – согласился тот. – Всего одну.

И мы к большой радости публики, под аплодисменты и одобрительные возгласы, исполнили ещё раз моё любимое «Саммер Уайн», превратившееся в русско-макаровской реальности в «Волшебное вино» – благословенное, желаемое и недоступное.

Матрица открывает щёлку

Хоть я и слепой цуцик, но об окружающем мире определённое представление имею. Я даже фильмы смотрю – точнее, слушаю. Никто, кроме слепого, не оценит во всей полноте и правдивости образ Матрицы, открытый нам знаменитой американской кинотрилогией. Он просто идеально ложится на внутренний мир незрячего. Да, ты покоишься в долбанном коконе, вокруг тьма, это сон, а из тебя высасывает энергию похотливая и всесильная компьютерная система. Она же услужливо предоставляет иллюзию реальности со своим придуманным и лживым миром – голоса, звуки, зыбкая система ценностей и приоритетов. У слепых спайка с Матрицей слабее, мы лишены жестокой благодати лицезреть разноцветные картинки несуществующего мира, которые пугают своей очевидностью и парализуют все органы чувств вместе с остатками воли и свободы. Мы больше понимаем, сильнее чувствуем и – увы! – гораздо тяжелее переживаем переливы этого понимания, за которыми скрывается не только благостная Правда, но и великий Страх.

Я свято верю в Матрицу или её подобие – этот мир может быть подчинён только ей и никак иначе. Я готов смириться с её властью – собственно, я давно смирился с ней и даже не пытаюсь роптать – ибо кто я такой, чтобы желать абсолютной Свободы в мире, законов которого я не понимаю?

Это осознание заключённости в контролируемый кокон на самом деле не приносит никакой печали – наоборот, оно делает меня крепче и спокойнее. И даже Утешительница-надежда отнюдь не утеряна мной: пусть Матрица, пусть рабство и гнёт чужеродного разума, но, в конце концов, – что стоит этой великой системе вернуть мне зрение? Одно дуновение, одно нажатие кнопки – и я снова отдамся во власть разноцветных картинок, очарование которых ещё не забыл, потому что был наделён способностью воспринимать их при рождении.

Мне ничего не надо в этой жизни – ни денег, ни положения в обществе, потому что всё иллюзия и самообман. Я всего лишь хочу снова испытать идиотское счастье видеть цвета и контуры предметов. Пусть их не существует на самом деле, пусть их рождает коварная и жестокая программа, но в них есть великое Утешение. Утешение, которого я был лишён.

Матрица, ты подаришь хотя бы на пару десятилетий эту нелепую, но такую притягательную радость разноцветья? Просто я очень устал от постоянной тьмы.

– Юрка, братела, привет!

Это Костя Симонов, владелец ресторана «Алмаз». Я с ним знаком очень поверхностно, хоть и выступаю регулярно в его шалмане. Он выходец из бандитов, держит себя со всеми запанибрата, много и неуместно шутит, строит из себя бывалого человека со связями, что ненамного расходится с действительностью, но в принципе человек неплохой. По крайней мере, незлой, да и музыкантов деньгами никогда не обижает. Знакомых он просит называть себя только «Костей» и никак иначе – помнится, он даже что-то вроде обиды изобразил, когда я по всем понятиям вежливости обозвал его Константином Григорьевичем. Что-то не припоминаю, чтобы он хоть раз звонил мне.

– Тут до меня слухи дошли, – сразу начал он с сути дела, – что ты свою группу создал, правильно?

– Ну, не совсем свою, – попытался я объяснить. – Точнее, совсем не свою. С друзьями.

– И типа на «Тройке» концерт уже дал?

– Ну да, было дело.

– Слышь, тут мне такие восторги пересказывают о том концерте – у меня аж слюнки потекли. Уважаемые люди звонят, радуются, тёплые слова говорят. А чё к нам в «Алмаз» с группой не идёшь? Чё, не родные мы что ль тебе? Зазнался, да?

– Да мы же только-только собрались. И потом, как бы наше положение не совсем понятно. Мы ведь с одной стороны от общества инвалидов, а с другой – от управления культуры. На их аппаратуре сидим. Нас для выступлений перед инвалидами, ветеранами планируют. Ну, по школам может.

– Да аппаратура не проблема. Что, в «Алмазе» аппаратуры нет? Юрка, ты давай не юли. Школы там, инвалиды, ветераны – этого у вас никто не отберёт. На утренники, на полдники – ради бога радуйте школьников с пенсионерами. А вечерком-то чё бы у нас не сыграть, правильно? С оплатой не проблема, даже не думай.

– Ну, надо с ребятами поговорить. В принципе, почему бы и нет?

– Вот давай так решим: не почему бы нет, а обязательно да, ясно? Я вас на следующую субботу планирую. Тем более Шакировой не будет, народ некем радовать. Так что подтягивайтесь. Всё, отбой.

Предложение Симонова выступить в «Алмазе» было воспринято в ансамбле с чутким пониманием. Афиногеныч издал удовлетворительный кряк, когда ему сказали, что нам заплатят. Лёша Удачин тоже вздохнул жизнерадостно. Немного помялась Зина, и причина её колебаний была вполне ясна – она как бы переходила к конкурентам, и кое-кто из руководства «Робота Вертера» мог быть этим недоволен – но вслух никаких сомнений не высказала. Вряд ли у неё имелись письменные обязательства перед хозяином «Робота», тем более что владелец заведения проживал то ли в Москве, то ли в Тель-Авиве, а на месте делами заправлял наёмный директор – лысеющий бывший хиппи Вячеслав Александрович (вот этот-то не терпел, чтобы его называли только по имени), перед которым Зина никогда не пасовала. Но косые взгляды и робкие упрёки в свой адрес она теоретически могла получить. Вячеслав Александрович хоть и варился в бандитском котле и зарплату получал от криминальных деятелей, но очень не любил распальцованных братков и всеми силами старался держаться подальше от всякого там шансона и людей его почитающих.

Саша, который тоже вроде как был доволен возможностью творческого развития и денежной за него оплаты, напомнил, что вот-вот нам предстоит дать серию выступлений по всем городским богадельням. Начинать предстояло уже на следующий день – в так называемом Центре помощи семье и детям «Юнона». И мы действительно дали там небольшой – получасовой, или даже короче – концерт, детали которого в моей памяти особо не отложились. По-моему, в актовом зале присутствовало всего человек пятнадцать проблемных мамаш, некоторые с чадами – помнится, они бегали по рядам и пищали. Мы облегчили наш репертуар исключительно до советской эстрады, выкинув шансон, и вроде бы нам даже хлопали – но сугубо из вежливости.

После второго подобного концерта – он состоялся в городском Доме ветеранов перед пенсионерами, которые не могли самостоятельно себя обслуживать, за что и были помещены сюда на довольствие благодарными детьми – Зина заявила, что у неё нет времени на благотворительные выступления и придётся обойтись в этой богоугодной деятельности без неё. Мы отнеслись к её капризу с полным пониманием, на последующих концертах – в школах и ещё каких-то социальных учреждениях – весь вокал взял на себя Саша, а мне вновь предоставили подпевки и отдельные куплеты.

Но на субботнее шоу в ресторан «Алмаз» Зина как ни в чём ни бывало заявилась, в чём, собственно, никто не сомневался.

– Скользкая баба, – высказался однако в её адрес, правда не в её присутствии, Афиногеныч, чем вызвал во мне очевидный душевный протест.

– Да ладно тебе, брось! – заступился за неё Саша. – Она хорошая девушка. Просто действительно вся эта обязаловка не для неё. Спасибо, что она вообще согласилась петь с нами.

Концерт в «Алмазе» превратился в наш второй после «Тройки» триумф. Аудитория подобралась самая что ни на есть целевая – братки и им сочувствующие с женскими половинками. Правильная эмоция попёрла у нас с самой первой композиции, люди задвигались, зааплодировали, шум издавали нужный и соответствующий. Я здесь окончательно понял преимущество Зины перед Наташей Шакировой. По сути, оно заключалось в одном-единственном слове – «талант». Наташа пела так, как поют миллионы, а Зина – по-своему, особенно. Наташа несла ресторанную обыденность и серийность, а Зина – эмоции и чувственность. Даже на уровне того непритязательного репертуара, который по большей части имелся в нашем арсенале, она могла передать такую выразительность, на которую мало кто способен. Удивлял меня и Макаров – его вокал тоже крепчал и приобретал упругую привлекательность.