Рассказы о Джей-канале

Князев (второй выход на уровень)

… – Запах, запах… – сокрушенно пробормотал Нуньес, останавливаясь на пороге, чтобы привыкнуть к темноте. – Не чистят из-под нее как следует, а господину министру нюхать. Как он это терпит?..

Дождавшись, пока сумеет различить дальнюю стену подвала, он прошаркал из одного угла в другой, по дороге осматривая пол. Из самого темного угла комнаты, огороженного невысоким бордюром, послышалось негромкое мычание.

– Слышит… – удовлетворенно пробормотал Нуньес, и голос его потеплел. – Меня слышит. Привыкла, а ведь сперва как обзывала… – он взял возле стены стул и поставил его посреди комнаты напротив угла с бордюром. – Запах, запах. Ей-богу, надо сказать господину министру… Пользуются его добротой…

Из-за двери послышались шаги спускающегося по лестнице человека, и вскоре в тусклом дверном проеме возникла фигура в длинном халате.

– Ты здесь, Фелипе? – послышался напряженный голос.

– Да, да, я здесь, господин министр, – Нуньес засеменил навстречу фигуре. – Здесь я, где же мне еще быть? Все в порядке, господин министр, входите.

Он взял вошедшего под руку и проводил к стулу посредине комнаты, затем почтительно сделал шаг назад и остановился.

Вошедший с минуту молчал, незряче глядя в темный угол, потом заговорил.

– Ну что, Адела, – хрипло спросил он. – Хорошо ли тебе здесь? Достаточно ли тебе свободы? Или ты по-прежнему хочешь еще?

В ответ из угла послышался звук, похожий на клекот.

– Значит, достаточно, – жестко сказал вошедший и, быстро встав, пошел к выходу.

Нуньес поспешил за ним, опасаясь, что господин министр споткнется. На пороге министр внезапно остановился, повернулся и ласково потрепал Нуньеса по щеке.

– Не тяжело тебе, старый вояка? Сколько лет уже торчишь тут каждую ночь…

Нуньес испугался.

– Если господин министр еще довольны мной… – растерянно пробормотал он.

– Доволен, доволен, – усмехнувшись, перебил его министр и вновь потрепал по щеке. – Тобой-то я больше всех и доволен…

У Нуньеса отлегло от сердца.

Проводив министра к выходу из подвала, он в дежурной комнате налил в большую миску похлебки, густо накрошил в нее хлеба и, прихватив миску, снова спустился вниз. Там он прошел за бордюр и поставил миску перед небольшим квадратным отверстием в полу.

– Ешь, – ласково сказал он, обращаясь к отверстию. – Похлебка, видно, сегодня хорошая. Постарались, наваристая…

Из-под пола послышалось урчание, и в отверстии показалась костлявая, иссохшая человеческая рука. Рука торопливо нашарила миску, жадно схватила ее, едва не пролив, и миска исчезла в отверстии. Оттуда вновь донеслось урчание и сразу вслед за этим торопливое чавканье.

"Так это человек?!. – пронеслось вдруг в голове Нуньеса. – Там – человек?!."

Нуньес похолодел.

"Спаси нас, Пресвятая Дева!.. – он несколько раз суетливо перекрестился и с полминуты прислушивался. – Неужто ночь такая?.. Говорят ведь, что такая ночь в году есть, когда все собаки разом выть начинают, а в каждого человека будто кто другой вселяется… Пресвятая Дева, спаси и сохрани…" – перекрестился он вновь и вновь прислушался.

Было тихо.

– Какой она теперь человек? – пробормотал он, успокаиваясь. Из угла донеслось громкое чавканье. – Человек разве так ел бы?.. Оно-то, конечно, пятнадцать лет полусидя, да без света… Как еще не умерла? Ей-то, конечно, лучше, если б умерла, да видно Господь не дал…

Он отнес стул на прежнее место к стене, огляделся, проверяя, все ли в порядке, и, удовлетворившись, пошел к выходу.

– Не человек она вовсе… – продолжал бормотать он, поднимаясь в дежурную комнату. – А до чего яркая женщина была… – Нуньес причмокнул. – Как кусаться начала, когда поняла, куда ее привезли, только что тогда уж кусаться… Не стоило ей такие статьи против господина министра писать. И так сколько он терпел… А она, верно, года три все кричала и разговаривала… – он остановился, припоминая и переводя дух. – Ну да, три года не меньше. А теперь что?.. Мычит только. Разве это человек?..

Словно в ответ, снизу донеслось мычание…

Латышев

… Латышев сдернул с головы энцефаллор и некоторое время сидел молча. Потом сказал:

– Надо бы еще раз протестировать его мозг, Глеб. Уж больно… – он, не договорив, с сомнением покачал головой.

– Я уже думал об этом, – Болдин поднялся, взял у Латышева энцефаллор и уложил приборы в шкаф. – На следующем снимке протестирую.

– Хорошо… Слушай, Глеб, может, мы неверно считаем его устойчивость? – спросил Латышев. – Он пересидел на уровне две минуты…

– Там был провал, Николай Алексеевич, – Болдин рассеянно выглянул в окно. – Я справлялся в Уровневом контроле.

– Что, именно тогда, когда Князев там сидел?

– Да. Возник как раз на исходе десятой минуты и закончился сразу, как только Князев оттуда ушел.

– Вот как?.. А характер?..

– Обычный провал. Пульсации просто упали до нуля, без каких-либо всплесков.

– Так… Ну, хорошо… – Латышев с минуту просидел в задумчивости, затем без всякого перехода сказал: – А с Князевым давай так. Попробуй прямо сегодня восстановить структуру уровня.

Болдин недоуменно посмотрел на него.

– Николай Алексеевич, какая же структура по снимкам всего лишь двух подуровней? Мы меньше пяти даже в лучших случаях…

– Подожди, Глеб, – остановил его Латышев. – Я все понимаю. Меня сейчас интересует только достоверность восстановления. Нужно считать ее после каждого снимка, как только она станет мало-мальски приемлемой, будем прекращать обследование. Ты понял?

– Понял.

– Ну, хорошо… Князев сколько уже спит?

– Да уже ему пора, – сказал Болдин, посмотрев на часы. – Я пойду приведу его?

– Давай.

"Все-таки странно, – подумал Латышев, оставшись один. – Провал уж больно… аккуратный, что ли… как по заказу… Случайность? Или что-то другое?.. Но откуда?.. Сам Князев не мог погасить пульсации, он просто не знает, как это делается. Да и в любом случае провал не был бы гладким… Пожалуй, случайность. В конце концов, провалы почти обычное дело…"

Его размышления прервал вошедший Князев.

– Присаживайтесь, Андрей, – Латышев указал на кресло, исподтишка наблюдая за Князевым. Выглядел тот уставшим. – Где вы потеряли Болдина?

– Он сказал, что скоро придет, – не принимая предложенного полушутливого тона, угрюмо ответил Князев.

– Понятно… Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

Говорил Князев, глядя в сторону, отрывисто и как будто нехотя.

– Вы напрасно не стерли снимок, – помедлив секунду, сказал Латышев. – Это будет без нужды накапливаться в вас…

Князев вскинул на него глаза.

– Мне кажется, что это мое право, Николай Алексеевич, – глядя в упор на Латышева, сказал он. – Это ведь моя память, не так ли?

Латышев почти физически ощутил, как внутренне напрягся Князев, готовый к немедленному и безоглядному отпору.

– Разумеется, это ваше право, Андрей, – мягко сказал он. – Никто это не оспаривает, успокойтесь… А то, что вы задержались недопустимо долго на уровне… Видите ли, Андрей, если уж вы согласились помочь нам, вам надо точно выполнять инструкции. Не будь случайного провала в пульсациях, боюсь, вы не были бы уже нормальным человеком. Пульсации на седьмом слишком велики даже для вас с вашей уникальной устойчивостью…

– Я все понял… – перебил его Князев.

– Что ж, хорошо, – Латышеву показалось, что Князев совершенно не слушал его. – Итак, не более пяти минут, что бы там вам ни привиделось. Семь – максимум, для снимка достаточно полутора-двух. Если вопросов ко мне нет, вы можете приступать.

Князев молча поднялся, подошел к стенду и лег в кресло. Делал он все с удивившей и насторожившей Латышева какой-то угрюмой, обреченной решимостью.

Когда через минуту в комнату вошел Болдин со стопкой машинных распечаток в руках, Князев уже был на уровне.

– Я просчитал структуру седьмого, – сказал Болдин, мельком взглянув на стенд. – Как раз сейчас заканчивали.

– И что расчет?

– Достоверность практически нулевая, – Болдин прошел к окну. – Сейчас посмотрю подробнее.

Он устроился в кресле, разложил на коленях распечатки и принялся их просматривать. Время от времени он поглядывал то на стенд, то на Латышева, и по мере того, как часы над стендом отсчитывали минуты, а Князев не приходил в себя, взгляд Болдина становился сначала все более удивленным, а потом и недоуменным. Латышев сидел неподвижно, скрестив руки, с непроницаемым лицом глядя на стенд. В конце концов Болдин не выдержал.

– Уже семь минут, Николай Алексеевич, – негромко окликнул он Латышева.

– Больше, – ровно отозвался тот. – Когда ты пришел, он уже с минуту был на уровне.

Болдин хотел что-то сказать, но промолчал и отвернулся.

"Это, наверно, все… – уже почти спокойно подумал Латышев, когда истекла десятая минута. – Два провала подряд – это из области чудес… Но сейчас-то он все еще нормален!.." – тело Князева по-прежнему было в "позе внимания".

– Слушай, Глеб, – Латышев повернулся к Болдину. – Мне все-таки кажется, что мы неверно считаем его устойчивость. На имитаторе он держал почти двести единиц…

– Да что вы, Николай Алексеевич, в самом деле! – с досадой сказал Болдин. – Я ведь не практикант. Что вы думаете, я не прозакладывался тысячу раз на эти двести единиц? Десять минут – это его предел. Выводить его надо, совсем сгорит.

– Но ведь не горит же!.. – с отчаянным недоумением сказал Латышев. – Посмотри на его позу.

Болдин раздраженно взглянул на стенд.

– Шарлатанство все это, Николай Алексеевич, – в сердцах сказал он. – И вы это лучше меня знаете. Есть расчеты, и уже три минуты, как он должен помешаться. Вы что, надеетесь на второй провал?..

– Погоди-ка! – перебил его Латышев. Он быстро подошел к видеофону и вызвал Группу уровневого контроля.

На экране возникло лицо диспетчера:

– Слушаю вас, Николай Алексеевич.

– Кто-нибудь из наблюдателей за седьмым вернулся за последние две-три минуты? – спросил Латышев.

– Нет. Новая пара там только около десяти минут.

– Когда должны вернуться?

– По обстановке…

– Хорошо, понятно… Жаль, – огорченно сказал он, погасив экран.

– Неужели вы рассчитываете, что он опять попадет в провал? – спросил Болдин.

– Ты знаешь, Глеб, – задумчиво сказал Латышев, еще раз посмотрев на стенд и убедившись, что в позе Князева ничего не изменилось, – мне кажется, я бы этому уже не удивился. Вся эта история, на мой взгляд, начинает как-то странно выглядеть… – он помолчал несколько секунд, потом решительно закончил: – Во всяком случае – подождем.

Болдин пожал плечами и поднялся.

– Разрешите, я пойду, Николай Алексеевич? – сказал он. – Попробую другие алгоритмы восстановления.

– Хорошо, иди…

Когда Болдин вышел, Латышев еще несколько минут просидел, внимательно наблюдая за телом Князева, готовый вмешаться в любую секунду; затем принялся бесцельно перекладывать карандаши на столе, все еще настороженно посматривая на стенд, а потом вдруг с удивлением поймал себя на том, что уже почти не смотрит в ту сторону. У него появилась невесть откуда взявшаяся уверенность, что с Князевым ничего не случиться, раз уж не случилось в первые минуты. Эта уверенность уже не покидала его, и когда через полчаса Князев открыл глаза, Латышев почти не удивился.

"Мистика!.. – только подумал он. – Чертовщина, и всё тут…"

– Вы играете с огнем, Андрей, – сказал он, когда Князев окончательно пришел в себя. – С пульсациями не шутят.

Князев поднял на него глаза. В них не было и тени потерянности, той, которую Латышев отметил после прошлого выхода Князева на уровень. Напротив, теперь в них жил приглушенный, сквозь кисею усталости, но все равно ясно заметный торжествующий блеск. Смотрел Князев на Латышева по-прежнему отчужденно.

– Я не мог оттуда уйти, – поднимаясь со стенда, спокойно сказал он.

– Почему?

– Не мог. Я не мог ему позволить…

– Погодите! – насторожился Латышев. – Вы что же, сознательно воздействовали на видение?

– Да.

– Но вам же известно, что это запрещено.

– Да, известно. Но я не мог, – упрямо повторил Князев. – Понимаете, не мог!

"Худо… – подумал Латышев. – Он увлекся собой…"

– Послушайте, Андрей… – Латышев поднялся из-за стола и прошелся по комнате, подбирая слова. – Я понимаю вас, вы встретились внутри своего сознания с вещами неприятными…

– Но вы-то их с удовольствием смотрите, – неожиданно сказал Князев.

Латышев осекся и несколько секунд не знал, что сказать.

– Мне придется повториться, – заговорил он вновь, словно пропустив слова Князева мимо ушей, – вам все это уже говорилось во время подготовки, но, возможно, тогда это выглядело… несколько абстрактным, что ли. Если вы помните, вам говорили, что эти видения на уровнях в очень большой степени объективны и не зависят от вас. Это отражение каких-то коллективных процессов взаимодействия разумов всего населения Земли, начиная от ранних младенцев и до глубоких стариков, и вашего в этих видениях немного. И чем выше уровень, тем меньше там лично вашего. Вы понимаете меня?

– Да, я понимаю, – кивнул Князев. – Только ведь это все равно во мне. Все эти видения, это ведь я сам… – он досадливо поморщился. – Ну, пусть в определенном смысле, это все равно.

Латышев понял, что говорил впустую.

– Ладно, Андрей, идите, – он отвернулся к окну, чтобы скрыть досаду. – Болдин, должно быть, заждался уже вас.

"Плохо, – вновь подумал он, когда Князев вышел. – Так он сломается на следующем же выходе… Если опять не будет провала…" – неожиданно подумал он и, торопливо подойдя к видеофону, вызвал Группу уровневого контроля.

– Наблюдатели за седьмым вернулись? – спросил он у появившегося на экране диспетчера.

– Да, Николай Алексеевич, только что. Готовят отчет.

– Пригласите кого-нибудь из них.

– Одну минутку.

К видеофону подошел Лобов. На бледном лице его резко выделялись темные глаза с покрасневшими веками.

– Здравствуй, Игорь! – поздоровался Латышев. – Ты давно с уровня?

– Минут пять. Только отлежался.

– На твоем выходе было что-нибудь с седьмым?

– Провал был.

– Длинный?

– Как тебе сказать?.. Я просто такого и не припомню. Больше часа.

– И что, все время был гладким?

– Минут шесть-семь в начале был гладким. Если тебе надо точно, я могу посмотреть записи.

– Да нет, сейчас этого достаточно. А потом он раскачался?

– Да. Как при обычном качании, где-то единиц до ста-ста двадцати. И так, пока не кончился, дальше не росло.

– Хорошо, Игорь, спасибо…

"И все-таки провал… – подумал Латышев, гася экран и откидываясь на спинку кресла. – И ведь не просто провал – невероятный провал. Больше часа!.. И опять очень вовремя. Наверняка провал кончился сразу, как только Князев ушел с уровня. Впрочем, это надо уточнить… Что за ерунда? Кто-то подсаживает пульсации?.. Чушь, конечно. Гладко подсаживать?.. Это каким же должно быть воздействие?.. Что-то другое?.. Что?.."

Его вызвал по видеофону Болдин.

– Можно смотреть, – сказал он. – Снимок готов.

– А ты?

– Час, это очень много, Николай Алексеевич, – замявшись, сказал Болдин. – Если можно, я хотел бы восстановить структуру уровня, три снимка – не два.

– Ладно, хорошо. Что Князев?

– Опять отказался чистить память. Сейчас спит.

– Пусть спит. Сколько ему хватит, чтобы восстановиться?

– Часа, думаю, хватит. Объективно, его мозг не утомлен, я протестировал, как будто все в порядке… В этот раз он пришел перевозбужденным, что-нибудь случилось?

– Собираюсь посмотреть…

Латышев погасил экран, достал энцефаллор, укрепил его на голове и, вернувшись в кресло, расслабленно вытянулся…

Князев (третий выход на уровень)

… Палмер с удовольствием слушал голос жены, привычно не вникая в смысл того, что она говорила, и терпеливо дожидаясь обычного "Ну, что ты все время молчишь?", чтобы вставить слово.

– Такое дело, Дасси, – сказал он, когда случай представился, – мне надо на несколько дней уехать… Да нет, всего на несколько дней, уверяю тебя, – добавил он, уловив капризный вздох жены. Сквозь стеклянную дверь телефонной будки Палмер заметил подошедшего к скамейке возле воды Энке и кивнул ему. – Я думаю, дня три-четыре, Дасси, – продолжал он между тем говорить жене, – не больше. Не скучай, если сможешь. Целую!

"Побрал бы черт нашу благословенную контору…" – подумал он, вешая трубку.

Он спустился к реке и сел на скамейку рядом с Энке.

Тот сидел, зажмурившись и подставив негорячему солнцу лицо.

– Боже мой, Хэгг, какое блаженство, – сказал Энке, не открывая глаз. – И ветерок… Ты чувствуешь, какой ветерок? Этот запах… – он неопределенно шевельнул пальцами сложенных на коленях рук.

Палмер промолчал.

Еще минуту Энке сидел не шевелясь, погруженный в себя. С лица его не сходила блаженная полуулыбка.

"Интересно, у всех импотентов так? – неприязненно подумал Палмер, ожидая. – Начинают чувствовать природу?"

– Мда… Ну, ладно… – наконец, с видимым сожалением, открыл глаза Энке и перевел взгляд на Палмера. – Тут все, что надо, – он вытащил из внутреннего кармана пиджака плоский сверток и отдал его Палмеру. – С кем надо – договорено, что должно быть – будет. Вопросы ко мне?..

– Когда надо сделать?

– Лучше – начать сегодня. Дело спешное… – Энке снова отвернулся и закрыл глаза, как будто Палмера больше не существовало.

Палмер сунул сверток в карман, неторопливо поднялся и, не прощаясь, пошел по траве вдоль берега в направлении трамвайной остановки.

Дома он развернул пакет, достал карту и сориентировался по ней.

"Гнилой лес… – удовлетворенно отметил он про себя. – Можно за день обернуться…"

Он быстро собрался, переоделся в дорожный костюм, наскоро перекусил и, прихватив чемоданчик с "маскарадом", вышел на лестничную площадку, аккуратно захлопнув за собой дверь.

У соседней двери, напротив, возился с замком старик Дрейк.

– На дежурство, господин Палмер? – приветливо окликнул он Хэгга, кивнув на чемоданчик.

– Что? – не сразу понял Палмер. – А… Да, работа… – он неопределенно махнул рукой.

– Вы знаете, господин Палмер, – торопливо заговорил старик, по всей видимости, и затеявший ремонт замка, чтобы "зацепить" кого-нибудь и выговориться. – Вы знаете, цены на продукты растут просто катастрофически. Уже невозможно позволить себе чашечку кофе каждое утро. Я считаю, что это безобразие. Эти владельцы…

"0, это надолго…" – подумал Палмер и, дежурно отозвавшись: – Не говорите, господин Дрейк, с этими ценами на кофе прямо беда… – спустился вниз.

Автобусом он добрался до Западного вокзала и сел в электричку, идущую к побережью. Ехать нужно было всего около четверти часа – гнилые болотистые леса начинались почти сразу за Городом. По дороге Палмер еще раз развернул карту и внимательно просмотрел схему заграждений и охранных постов.

"Тут бы пулю не заработать, – подумал он. – Нарвешься на какого-нибудь пьяного идиота…"

Он сложил карту, достал из свертка фотографию и мельком посмотрел на нее, профессионально быстро запоминая лицо.

"Типичный изгой…" – машинально отметил он про себя, пряча фотографию.

Нужная станция была безлюдна. Палмер в туалете переоделся в рваные куртку и штаны, горло замотал грязным шарфом, чемоданчик оставил в камере хранения и налегке зашагал вдоль боковой ветки железнодорожного полотна, ведущей к лесу.

Когда впереди показались проволочные заграждения, Палмер перебрался через насыпь и пополз, прижимаясь к мокрой земле. Справа и слева, метрах в четырехстах, белели бетонные лбы охранных постов.

Едва Палмер подполз к проволоке, как над его головой натужено загудели пули, и сразу вслед за этим докатился треск пулеметных очередей. "Что б вас…" – подумал Палнер, вдавливаясь в землю. Стрельба, однако, продолжалась недолго, судя по всему, охранникам не хотелось тратить слишком много выстрелов на "спектакль". Когда все кончилось, Палмер быстро протиснулся в дыру в проволочном заграждении и пополз к леску, покрывавшему склон ближнего холма.

Он полз к опушке минуты три, потом его окликнул голос:

– Стой! Кто ты?

Палмер сделал вид, что испугался. Он привстал на четвереньки и начал озираться, хотя давно уже заметил торчавшие из-за куста ботинок и край заляпанной грязью штанины. "Вояки…" – усмехнулся он про себя и закричал:

– Не стреляйте! Они гнались за мной! В меня стреляли! Не убивайте меня!

Повисла тишина, потом, спустя несколько секунд, из-за кустов нерешительно поднялись двое парней с автоматами, тощие, с серыми бесцветными лицами.

– Вставай! – сказал Палмеру один из них, по-видимому, старший, опасливо стоя поодаль. – Пошли!

Палмер не шевелился, продолжая испуганно, смотреть на автоматы в руках парней.

– Ну! – прикрикнул старший, и Палмер, нехотя поднявшись, поплелся по тропинке, уходящей в лес. Старший пошел вслед за ним, держа автомат наготове.

Время от времени Палмер оборачивался и заискивающе заглядывал конвоиру в глаза.

– Куда же вы меня? – продолжал он валять дурака. В конце концов это начало даже развлекать его, доставляя некоторое удовольствие. – Я ничего дурного не сделал. За что же меня, а?

– Идите, – угрюмо сказал парень, – никто вас пока не трогает, – и замолчал.

Через некоторое время среди деревьев стали попадаться землянки с игравшими у входа чумазыми, нездорового вида детьми. Лица и руки некоторых из них были покрыты алой сыпью, как будто сквозь кожу проступала кровь. От землянок несло гнилью и сыростью.

"Воняет от них жутко… – подумал Палмер, на ходу осматриваясь. – Одуреть можно…"

– Где Спайк, тетушка Бэт? – спросил сопровождавший Палмера парень у старой женщины, ворошившей дрова под огромным закопченным котлом посреди поляны. Женщина подняла лицо и некоторое время разглядывала парня, часто-часто моргая слезящимися от дыма глазами.

– А, это ты, Лакки… – наконец узнала она парня и махнула в сторону костлявой, со следами ожогов рукой. – Спайк там, у себя. Совет сегодня.

– Пойдемте.

Они подошли к одной из землянок на краю поляны.

– Подождите тут! – приказал парень и нырнул в землянку.

Вскоре он вновь появился на поверхности в сопровождении сутулого, худого человека в очках, того самого, что был на фотографии, только вместо костюма, белой рубашки и галстука на нем была рваная фуфайка.

"Так сразу?.. – чуть даже разочарованно подумал Палмер, успевший втянуться в игру. – Ну, да тем лучше, быстрее обернусь…"

– Вы откуда? – спросил человек в очках, подойдя и поздоровавшись.

– Да я… – Палмер нерешительно посмотрел на парня, стоявшего тут же рядом, и замолчал, всем своим видом показывая, что хотел бы говорить без свидетелей.

– Вы идите, Лакки, – сказал парню человек в очках, – мы уж тут сами… – он извиняющееся улыбнулся. – Спасибо.

"Деликатный… – усмехнулся про себя Палмер. – Из тех, видно, что и за пулю в живот не забудут поблагодарить. Дерьмо…"

– Я не хотел бы пока, чтобы меня с вами видели, а то люди-то разные, знаете… – невнятно пробормотал он, когда парень ушел, и оглянулся. Старуха возле костра смотрела на них, окутанная дымом.

– Я понимаю. Пойдемте, – человек в очках кивнул в сторону леса.

Когда они отошли от лагеря достаточно далеко, Палмер внезапно понял, что не сможет убить этого человека. Это было так неожиданно и необычно для него, что он даже остановился. Пистолет, уже снятый с предохранителя, лежал в его кармане… Да и дело было вовсе не в пистолете. Палмер прекрасно знал, как обходиться в подобных случаях голыми руками, он не раз и не два проделывал все это, а сейчас – не мог.

Палмера прошиб пот.

В нем не могло быть жалости к этому человеку. Он знал, что ненавидит всех этих людей, ему были омерзительны их почти поголовная близорукость, серые лица, весь их вид… Что еще?.. Их судорожные – на уровне червей в банке – потуги выжить, наконец… Он, в общем-то, никогда и не задумывался, почему – они были омерзительны ему и все.

И он знал, что не сможет убить одного из них.

Человек в очках тоже остановился и с недоумением, мгновенно, словно лавина, обрушившимся в страх, смотрел на Палмера. Они – все эти люди, – как собаки, чувствовали, когда их собираются бить или убивать.

Палмер медленно подошел к нему и несильно даже не ударил, а просто ткнул кулаком в лицо. Очки слетели, но человек не наклонился за ними. Не отрываясь, он смотрел в лицо Палмеру. Подбородок его мелко подрагивал.

– Ну же… – хрипло сказал Палмер. – Ну, ударь меня. Дерьмо, трусливое дерьмо! – он наотмашь ударил человека по лицу тыльной стороной ладони. – Ну же, чего стоишь? Вы все тут… Ну! – он вновь ударил человека по лицу.

Человек стоял не шевелясь. Из правой ноздри его показалась темная густая капля, и человек, судорожно всхлипнув, втянул ее.

– Ладно, чеши, – сказал Палмер. – Ну! Быстрее!

Он схватил человека за фуфайку на плече, развернул к себе спиной и пнул под зад. Человек, едва удержавшись на ногах, медленно пошел прочь.

Его согнутая спина была рядом, в нескольких метрах, но Палмер не мог заставить себя вытащить пистолет, вообще сделать хоть какое-то движение.

– Дерьмо! – крикнул он вслед уходящему человеку. – Вы все тут дерьмо! Ты слышишь?

Человек шел, не оборачиваясь, все так же медленно, как в полусне, переставляя ноги.

Палмер минуту или две простоял, глядя ему в спину, затем, с досадой ударив кулаком по стволу дерева, пошел прочь. Несколько раз ему хотелось догнать того, в очках, развернуть к себе лицом, так, чтобы он мог видеть маленький черный кружочек, и всадить в него пуля за пулей всю обойму. И не мог.

Он пролез в ту же дыру в проволочных заграждениях. На этот раз с охранных постов стрелять не стали. Он быстро добрался до станции, переоделся и вышел на перрон. Вдалеке показалась электричка.

"Ну, вот и все… – вдруг с облегчением подумал Палмер. И ликующе добавил: – Все!.."