Рассказы о Джей-канале

– А эволюция?

– Модели с "пузырем"? Все зависит от того, успеют ли обитатели Госпиталя восстановиться до того, как "пузырь" наполнится и лопнет, модель даёт ограничение на объём этого самого "пузыря". Если успеют, он просто рассосется – Канал довольно пластичная структура.

– А если не успеют?

Ершов ответил не сразу.

– Если не успеют? – рассеяно переспросил он, думая, видимо о своем, – тогда скверно… – И вдруг, словно очнувшись, поднял глаза на Синцова: – Вы что, всерьез? Поймите, это всего одно из полутора сотен столь же сомнительных решений. Да наверняка это просто чушь, побочный корень. Из-за этого покушаться на жизнь людей?..

– Вы напрасно горячитесь, Игорь Сергеевич, – мягко сказал Синцов. – Я просто пытаюсь понять или, если хотите, представить мотивы поведения Йодко, не монстр же он. Мне кажется, он просто не в себе.

– Да, наверняка! Полеты в Канале даром не проходят…

– Видимо так и есть, – сказал Синцов. – Только, Игорь Дмитриевич, двое пилотов там все-таки помешались. Значит, хотя бы в принципе, там может быть этот самый "пузырь" с биениями?

– Да-да… – рассеяно кивнул Ершов и внезапно остановился. – Что-то неважно я себя чувствую… – Он озабоченно потер ладонями лоб. – Черт-те от чего… Я пойду. Вам в гостиницу по этой аллее, – он вяло махнул рукой и, попрощавшись, ушел в сторону жилых корпусов Центра.

Синцов остался один.

"Можно, конечно, считать, что у Йодко бред, – подумал он. – Только странный, с точной инструкцией, где что взять и куда поставить, и про точку не забыл… Действительно у него есть еще одна мина? Надо будет изъять… Они тут плодят убийц… – Он вдруг почувствовал, что устал. С трудом вспомнилось, о чем думал секунду назад. – Да-да, убийц… Сжигают тромбы, а потом появляются "пузыри"…"

Он кое-как добрался до гостиничного номера и, не раздеваясь, уснул на диване, как провалился…

Он проснулся от острого предчувствия надвигающейся беды и некоторое время лежал в темноте с открытыми глазами, пытаясь понять причину тревоги.

"Время, – понял он наконец. – Уходит время. – Он зажег свет и посмотрел на часы. Было половина четвертого. – Сколько у меня осталось? Час? Сутки? Кто может знать, когда это случится?.."

Он поднялся и в справочной Центра узнал, как найти квартиру Йодко. Затем быстро оделся, собрал свои вещи в дорожную сумку и, спустившись вниз, торопливо зашагал в сторону жилых корпусов Центра.

Было зябко. Аллеи, мягко освещенные светом жидкостных ламп, были пусты и безмолвны, только раз со стороны взлетных площадок до Синцова докатился бархатистый гул.

Дверь квартиры Йодко оказалась незапертой, и Синцов, освещая себе дорогу фонариком, прошел в кабинет. Шторы в комнате были задернуты. Включив настольную лампу, Синцов открыл книжный шкаф и принялся освобождать от книг вторую полку. Вскоре он обнаружил мину, завернутую в кусок блестящей пленки, на которой, как понял Синцов, был нанесен план Госпиталя с яркой точкой в месте установки мины и указанием всех необходимых размеров.

"Хорошо бы ее в пленке поставить, – подумал Синцов, укладывая мину в сумку, – чтобы опять что-нибудь не разъело. Только вот как тогда крепить, без дифпластика?.." – И в этот момент он вдруг замер, словно столкнувшись на бегу с невидимой стеной. Мозг его продолжал по инерции перемалывать вхолостую детали того, что он секунду назад намеревался сделать, а сам Синцов сидел неподвижно, обхватив голову ставшими вдруг влажными ладонями.

– Что я делаю? – в смятении повторял он. – Что я делаю?..

Он просидел так несколько минут.

Затем, придя в себя окончательно, засунул мину поглубже в сумку. Стараясь восстановить прошлый порядок, вернул книги на полку и вышел из комнаты. Около десяти минут пятого он был у себя в номере. Не зажигая света, на ощупь отыскал кресло, стоявшее около двери, и бессильно опустился в него.

"Что было? – думал он. – Не мог же я сознательно идти на это… Чушь какая-то… Испугался? Чего? Планеты сумасшедших? Какая чушь!.. И ведь не было и тени сомнений, вот что страшно. Как робот… Надо сообщить Ершову. Впрочем, он, видимо, спит. Да и… Ситуация какая-то нелепая…"

Едва дождавшись утра, Синцов позвонил Ершову.

– Игорь Дмитриевич, – сказал он, поздоровавшись, – я сегодня ночью едва не пошел взрывать Госпиталь… – и замолчал, ожидая реакции Ершова.

Но в лице того ничего не изменилось.

– Я знаю, – спокойно сказал он.

Синцов онемел.

– Вы знаете? – с трудом выдавил он.

– Да. Я был в квартире Йодко, когда вы туда вошли.

– Вы? Что вы там делали?

– То же, что и вы. Я появился там за секунду до вас.

Синцов сидел, не в силах вымолвить ни слова. В голове его закрутился какой-то дикий вихрь мыслей, не позволяющий ничего уловить и осознать.

Ершов терпеливо ждал.

Мало-помалу к Синцову возвратилась способность думать.

– Что это было? – спросил он.

– Я думаю, влияние Канала, – по-прежнему спокойно сказал Ершов. – Видите ли, в известном смысле Канал – это мы сами, наше сумасшествие – его гибель, помешаемся мы – умрет он. Он защищается.

– Вот как?.. – Синцов на секунду задумался. – Но вы говорите так, как будто существование "пузыря" непреложный факт.

Ершов пожал плечами.

– Канал есть Канал, Аркадий Сергеевич. С "пузырем" или без "пузыря", от обитателей Госпиталя в любом случае идет мощный поток биений. Канал защищается, как может.

– Защищается?.. – с сомнением сказал Синцов.

"Впрочем, так во всяком случае удобнее…" – подумал он.

– Аркадий Сергеевич, – сказал Ершов, видимо заметивший его недоверие, – я видел, вы посмотрели на часы там, в квартире Йодко, после… всего этого. Если не ошибаюсь, было четыре?

– Я не помню, чтобы смотрел на часы, – сказал Синцов. – Но в гостиницу я действительно вернулся в начале пятого.

– А тогда было почти четыре. Так вот, в четыре часа умер Йодко. Точнее, в четыре часа умер его мозг, сердце остановилось раньше. Такие совпадения практически невероятны.

– Да-да… – Синцов на мгновение растерялся, а потом вдруг его растерянность сменилась злостью. – Погодите! Как умер? Что вы несете?.. Говорили же, что с ним все в порядке.

– Его нашли в двух шагах от кровати. Он оборвал все коммуникации жизнеобеспечения.

– Горячка?

Ершов раздраженно вскинул на него глаза, хотел что-то сказать, но промолчал.

"Чего я в самом деле цепляюсь? – вдруг отстраненно подумал Синцов. – Таких совпадений действительно не бывает… Только при чем здесь Канал?.. Разве в Канале дело, пусть бы он хоть трижды защищался?.. Разве Йодко не прав в том, что намеревался сделать? Прав сам по себе, без стыдливых скидок на Канал? Разве он не должен был это взять это на себя, разве там не его брат?.. Больно, конечно же, больно, но ведь не может, в конце концов жизнь тридцати… Стоп! – резко оборвал он себя. – Стоп… Что-то не то. Действительно Канал?.."

Синцов вдруг испугался.

– Игорь Дмитриевич, – он посмотрел на Ершова, – к вам не возвращались… сегодняшние ночные мысли?

– Нет. А что? – быстро спросил Ершов.

– Ничего… – Синцову показалось, что Ершов ответил чересчур поспешно. – Спасибо за помощь. До свидания, – он дал отбой и с минуту сидел совершенно подавленный, не зная, что предпринять.

Затем, решившись, позвонил Кнорре.

– Михаил Карлович, – напористо заговорил Синцов, не оставляя себе времени на сомнение, – вы говорили, что Госпиталь может существовать автономно. Как долго?

Кнорре с удивлением посмотрел на него.

– С теми ресурсами, что есть сейчас, не менее трех лет.

– И все это время можно обходиться без вмешательства людей?

– Ну да, – Кнорре смотрел на Синцова уже с некоторым недоумением. – Госпиталь так проектировался.

– Хорошо. Мне говорили, что вашим пациентам нужен примерно год, чтобы прийти в себя. Вы тоже так считаете?

– Да. Год, максимум полтора. Если, конечно, все пойдет нормально… Но, признаться, я не совсем понимаю, зачем вы это спрашиваете.

Синцов помолчал, лихорадочно соображая, как покороче объяснить Кнорре.

– Остров придется изолировать, Михаил Карлович, – наконец сказал он. – Накрыть колпаком Защиты.

– Да было это уже! – с досадой сказал Кнорре. – Поймите наконец, они никого заразить не могут…

– Вы не поняли, Михаил Карлович, – остановил его Синцов. – Защита должна работать наоборот. – Кнорре продолжал вопросительно и недоверчиво смотреть на Синцова, не вполне еще понимая, о чем тот говорит. – Я не могу поручиться, что больше не будет попыток уничтожить их, – сказал Синцов. – Я боюсь, что люди не смогут защитить их, в том числе и вы… – Он помолчал. – У меня к вам просьба. Убедите Павла Матвеевича, что это необходимо, скажите, что его все равно заставят уйти с Острова, что это делается в интересах безопасности пациентов…

Кнорре еще раз внимательно и долго посмотрел на Синцова. Потом медленно произнес:

– Ну что ж, Защита так Защита. Надеюсь, вы знаете, что делаете… – и дал отбой.

Синцов торопливо вызвонил Гостюжева.

– Витя, – спросил он, как только лицо старшины появилось на экране, – что с фильтрующей Защитой? Она в порядке?

– В порядке, только…

– Можно ее восстановить, но… Как бы это?.. В инверсном режиме? Мне нужно, чтобы на Остров ничто не могло проникнуть…

– Я понял, чего вы хотите, но не пойму, для чего, – Гостюжев пожал плечами. – Отключить ее можно будет только изнутри, а попасть туда никто не попадет, выйти можно, а обратно… Я же вам говорил, Защита основательная, может выдержать ракетную атаку.

– Вот и отлично, – быстро сказал Синцов. – Сами они ее изнутри смогут отключить? Впрочем, неважно, выйдут они и так… – Он подумал, боясь что-то упустить. – На Острове был глиссер. Он на месте?

– Да.

– Пусть там и останется… Ну, пожалуй, все… Значит, Витя, еще раз по порядку. Нужно сделать следующее: поставить инверсно Защиту, оставить на всякий случай на Острове инструкцию по ее отключению, продумай, кстати, чтобы они могли легко ее обнаружить, и, последнее, вывести с Острова всех людей за исключением больных. Понятно?

– Так точно, – помолчав, сказал Гостюжев.

– Сколько потребуется на это времени?

– Еще не знаю. Думаю, справимся до вечера. Вы на Остров не прилетите?

– Нет-нет. Нет… Надо уточнить кое-что здесь, на материке…

Был уже вечер, когда с Острова прилетел вертолет с техниками.

– Ну что? – спросил Синцов, встретив Гостюжева у трапа.

– Все в порядке. – Было видно, что Гостюжев устал. – Когда стемнеет, ее можно будет увидеть.

– Так далеко? – Синцов невольно оглянулся, но горизонт был пуст.

– Вы сейчас не увидите, – сказал Гостюжев. – Когда стемнеет.

– С Острова всех вывезли?

– Всех.

– Логов, Кнорре?

– Логов здесь, в вертолете. Ушел последним, облазил все и только после этого ушел. Очень дотошный человек.

– А Кнорре?

– Он улетел раньше…

– Хорошо, спасибо…

Он заметил на коммуникаторе несколько звонков от Кочешева, на которые раньше не обратил внимания, и связался с аналитиком.

– Никак не могу вас поймать, Аркадий Сергеевич, – сокрушенно сказал тот, как только появился на экране. – Звонили из Отдела охраны особых объектов. Там у них просится на Остров некий Ершов Игорь Дмитриевич. Что им ответить?

– Ершов? – быстро переспросил Синцов. – Он не некий, Сережа, – задумчиво сказал он и помолчал. – Я приказал закрыть Остров.

– То есть?

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь туда мог попасть. С миной… Вроде Ершова.

– Я чего-то не понимаю, Аркадий Сергеевич, – сказал Кочешев. – Вы думаете?..

– Не торопись, Сережа, – остановил его Синцов. Он хотел добавить что-то очень убедительное, но вдруг понял, что этого чего-то нет. – Не торопись… – только и смог повторить он и погасил экран со все еще недоумевающим лицом Кочешева на нем.

С моря дул пронизывающий ветер. Синцов запахнул плащ и, подойдя к самому краю вертолетной площадки, далеко выдававшейся в море, остановился у заграждения.

Жестокое напряжение, владевшее им весь этот долгий день, спало, и он стоял, опершись о перила и уже спокойно ожидая возвращения мыслей и видений прошлой ночи, в сущности не оставлявших его все это время, и лишь запертых, загнанных вглубь сознания волей.

Он стоял, глядя, как на горизонте, в той стороне, где был Остров, разгорается в густеющей темноте зеленоватое зарево Защиты, и чувствовал, как вырастают, поднимаются в его сознании ночные видения, захватывая весь его мозг. Но теперь он не сопротивлялся.

Вскоре в его мозгу не осталось ничего, кроме ужаса и удивительно ясного и холодного рядом с этим почти животным ужасом анализа возможных способов уничтожения Госпиталя.

Гостюжев что-то ему кричал от вертолета, пытаясь перекричать шум ветра, но Синцов не слышал.

– Что я наделал? – бормотал он, словно в бреду. – Что я наделал?..

ОБСЛЕДОВАНИЕ

Латышев

Ветер внизу немилосердно трепал верхушки гигантских тополей, склоняя их почти до самой земли, но здесь, на двадцатом этаже экспериментального корпуса Института Мозга, было тихо.

Латышев отвернулся от окна и посмотрел на стенд. Тело Князева уже застыло в "позе внимания".

"Что ж, неплохо, – подумал Латышев, засекая время. – За три минуты выйти на уровень при его мизерном опыте – совсем неплохо. Многие наблюдатели хуже начинали…"

Он повернулся к сидевшему в кресле возле стола Болдину.

– Что нового по уровневому контроль, Глеб?

Болдин пожал плечами.

– Хорошего мало, Николай Алексеевич. Пульсации по-прежнему растут, там уже где-то под сто семьдесят единиц. Я положил вам на стол сводку по сегодняшним замерам. На соседних уровнях пришлось задействовать наблюдателей в парах и тройках. На шестом уже просто опасно находиться.

– Хорошего действительно мало, – помолчав, сказал Латышев. – У нас остается максимум дней… – он не договорил.

Тело Князева на стенде дернулось, выгнулось дугой и тут же обмякло.

Латышев быстро подошел к стенду.

Князев лежал неподвижно, бездумно глядя широко раскрытыми глазами в потолок. На лбу его и над верхней припухлой губой блестели бисеринки пота.

Спустя минуту Князев медленно приподнялся и сел.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Латышев, пытаясь заглянуть Князеву в глаза.

Тот тряхнул головой, словно сбрасывая что-то.

– Нормально, Николай Алексеевич, – сказал он. – Только… – он сглотнул, болезненно сморщившись. – Ничего. Нормально. Можно идти на машину? – он встал.

– Не торопитесь, Андрей, – остановил его Латышев. – Хотите кофе?

Князев покачал головой:

– Нет. Я не хочу, спасибо.

– Напрасно. Вам сейчас лучше…

– Я пойду, Николай Алексеевич, – перебил его Князев так, будто не слышал слов Латышева. – Или там еще не готово?

– Да нет, готово, конечно. Идите.

Латышев несколько секунд смотрел на дверь, закрывшуюся за Князевым и вышедшим вслед за ним Болдиным, потом, подойдя к столу, принялся быстро просматривать сводки Группы уровневого контроля.

"Сто семьдесят… – думал он. – И растет… Слишком быстро растет…"

В комнату вошел Болдин.

– Можно смотреть, Николай Алексеевич, – сказал он, доставая из шкафа два портативных энцефаллора.

– Что-нибудь не получилось, Глеб? – осторожно спросил Латышев – лицо Болдина показалось ему напряженным больше обычного.

– Все получилось, – односложно ответил Болдин, протягивая Латышеву один из энцефаллоров.

– Что с Князевым?

– Спит.

– Ну, хорошо…

Латышев укрепил лапки прибора на голове, еще раз внимательно посмотрел на Болдина и, откинувшись в кресле, привычно расслабился…

Князев (первый выход на уровень)

…Электричка вытолкнула из глазницы тоннеля холодный, промозглый воздух, повизжала, тормозя, и, лязгнув, застыла у перрона.

Либавчик вытянулся, настороженно осматривая повалившую из дверей вагонов толпу.

Люди обтекали его слева и справа, на расстоянии, словно боясь задеть полицейского. Либавчику это нравилось. Ему, только-только окончившему ефрейторскую школу, льстила эта опасливая – ему очень хотелось, чтобы именно опасливая – почтительность перед его новенькой, с иголочки, формой, его золотистыми, еще с непривычки тяжеловатыми ефрейторскими нашивками на рукаве. Он ощущал себя твердым и сильным.

Проститутка вновь тронула его за рукав и вновь попросила жестом закурить. Либавчик с досадой посмотрел по сторонам. Ему показалось, что все вокруг только и делают, что смотрят на эту старую, неопрятную, с размалеванным лицом шлюху рядом с ним, и чтобы отвязаться от нее, он швырнул на заплеванный мраморный пол сигарету:

– На! И убирайся!..

Проститутка подняла сигарету, сделала было шаг прочь, но вдруг остановилась, повернула к нему лицо и, кокетливо глядя через плечо, хрипло захохотала, скаля щербатый рот.

Либавчика передернуло: "Ну, стерва!.."

– Пошла вон, старая обезьяна!..

Он толкнул ее в спину, и шлюха, нетвердо стоявшая на ногах, с каким-то гортанным вскриком, упала на четвереньки. Засаленная юбка ее задралась…

Латышев

… – Здесь Князев выскочил, – сказал Болдин, снимая энцефаллор, – он пробыл на уровне около полутора минут.

– Не мало? – Латышев освободил голову от зажимов и тряхнул ею, сбрасывая ощущение скованности.

– Нет. Снимок получился достаточно насыщенным… Само видение странновато. Этот самый ефрейтор.

– А что такое?

– У него заторможены все высокие уровни. Буквально на грани патологии.

– Вот как? – встревожился Латышев. – Что-нибудь не в порядке с Князевым?

– Кто его знает? – Болдин пожал плечами. – Объективно – все нормально, я протестировал его мозг во время считывания снимка. Напрямую-то сравнить не с кем… А с другой стороны, почему бы такому ефрейтору и не иметь заторможенных верхних уровней? Не мыслитель же он, в конце концов, и не художник, нижними как-то обходится…

– Не мыслитель, это точно…

В дверь просунулась голова Князева.

– Разрешите, Николай Алексеевич?

– Да, да, входите, Андрей… – Латышев подождал, пока Князев устроиться в кресле, потом спросил: – Как вы себя чувствуете?

– Нормально. А что?

– Ничего, хорошо. Начало удачное… Теперь вот что. Я должен вам напомнить, что за вами остается право в любой момент отказаться от дальнейших выходов на уровень.

– Что-то не так, Николай Алексеевич? – встревожился Князев.

– Да нет, Андрей, все так. Просто я обязан напомнить вам об этом… Если у вас нет ко мне вопросов, вы можете приступать.

Князев поднялся, подошел к стенду и лег в кресло. Некоторое время он двигался, выбирая удобное положение, потом затих, и еще через минуту тело его оцепенело в "позе внимания".

Латышев машинально засек время и повернулся к Болдину.

– Что с расчетом по гашению пульсаций, Глеб? Закончили?

– Закончили… – Болдин быстро поднял на Латышева глаза и тут же отвел их. – В общем, чтобы погасить пульсации на седьмом до мало-мальски приемлемых значений, потребуется около полутысячи наблюдателей со средней устойчивостью.

– Полутысячи? – с усилием переспросил Латышев.

"Это много… – почти испуганно в первый момент подумал он. – Баснословно много…"

Он поднялся и прошелся по кабинету.

– Да дело даже не в тысячах, Николай Алексеевич, – поморщившись, продолжал Болдин. – Все эти наблюдатели должны выйти на уровень в интервале не более полутора минут, иначе сгорят поодиночке. Мы же, как вы знаете, плотности больше шести человек за полторы минуты в жизни не создавали, – последние слова Болдин произнес неожиданно раздраженно, почти зло.

– И что? – помолчав, как можно спокойнее спросил Латышев.

– Ничего… – резко ответил Болдин и умолк.

Латышев тоже молчал, ожидая продолжения. Через некоторое время Болдин вновь быстро посмотрел на него и сказал уже спокойнее:

– Бестолку все это, Николай Алексеевич… Ну, восстановим мы структуру уровня, ну, высчитаем, что пульсации будут расти, а дальше что? Что дальше, если мы уже сейчас с одним Князевым сидим?.. Медленно становиться идиотами по мере того, как пульсации будут захватывать все больше и больше уровней? Что еще мы можем предложить? И первыми-то мы с вами начнем с ума сходить, а не всякие там ефрейторы с обрубленными уровнями… Мы с вами, понимаете?..

– Тебе надо отдохнуть, Глеб, – сказал Латышев. – Оставь кого-нибудь за себя на машине – я думаю, снимки мы сами сделаем. А завтра придешь и обработаешь. Серьезно, иди.

Болдин несколько секунд молчал, глядя в сторону. Потом, глубоко вздохнув, сказал:

– Не надо ничего, Николай Алексеевич, – вновь помолчал и повторил: – Ничего не надо.

– Ну, как знаешь… – Латышев направился, было, к столу, и тут до него дошло, что Князеву давно уже пора возвращаться.

Он посмотрел на часы – у Князева оставалось всего около трех минут до предельного срока.

"Принудительно выводить?.. – чуть растерявшись, подумал Латышев. – Помешается… Так и так помешается… Что там могло случиться?.."

Когда истекли оставшиеся три минуты, Князев все еще не приходил в себя. Латышев тревожно оглянулся на Болдина.

– Выводить его надо, Николай Алексеевич, – сказал тот, поднимаясь. – Сгорит совсем.

– Да, да… – проговорил Латышев, но не пошевелился.

Тело Князева было все еще в той же "позе внимания", и Латышев был уверен, что Князев нормален там, на седьмом, хотя те десять минут, в течение которых он по расчетам мог оставаться нормальным, истекли. Латышев много раз видел, как сходили с ума разведчики, и сам не зная, как, он практически безошибочно определял, когда это случалось.

Князев был нормален.

Латышев заставил себя вернуться в кресло.

Пошла тринадцатая минута, когда Князев шевельнулся. Он резко приподнялся, сел на стенде и после секундного напряжения всего тела обмяк. Руки его безвольно упали на колени, плечи опустились, голова повисла, но, когда Латышев с Болдиным бросились к нему, Князев поднял голову.

Взгляд его был ясным и отчужденным, как будто он смотрел в пустоту.

– Попить бы… – бесцветно сказал он, поднимаясь. Он подошел к столу, налил себе воды и медленно выпил. Затем, аккуратно поставив стакан, повернулся к Латышеву и так же бесцветно спросил: – Я могу идти?

– Да, да, конечно… – чуть помедлив, кивнул Латышев.

Князев пошел к двери. Двигался он размеренно, как заводной. Болдин, переглянувшись с Латышевым, вышел вслед за ним.

Оставшись один, Латышев несколько секунд простоял неподвижно, потом взял со стола какие-то рабочие бумаги, но сосредоточиться на них не мог.

"Неужели помешался?.. – мысли его все время возвращались к остановившемуся, словно замерзшему, взгляду Князева. – В сущности, он еще мальчик. И сразу на сто семьдесят… Это много для кого угодно… Да что там Глеб тянет?!." – Латышев поймал себя на мысли, что подумал о Болдине почти зло. Успокаиваясь, он отошел к окну и некоторое время бездумно следил, как треплет внизу ветер ветви тополей.

Вскоре вернулся Болдин.

– Ну, что Князев? – нарочито помедлив, спросил Латышев.

– Он отказался чистить память, – угрюмо отозвался Болдин, доставая из шкафа энцефаллоры.

– Отказался чистить память?

– Да.

– Что за черт! Почему?

– Не знаю. Он не объяснил… Отказался и все. Я почти силой уложил его под электросон – опять на уровень рвался… – Болдин передал Латышеву один из энцефаллоров. – Пацан он еще, Николай Алексеевич. Сгорит…

– Верно, пацан… – Латышев в задумчивости повертел в руках энцефаллор, как будто видел его впервые, потом поднял глаза на Болдина. – А у тебя что, есть кто-нибудь еще с такой устойчивостью к пульсациям?

– Нет, – чуть смешавшись, ответил Болдин.

– Ну, так вот и у меня нет, – сказал Латышев, надевая на голову энцефаллор. – Другого такого вообще нет, ты знаешь, так что давай обходиться… – заключил он, устраиваясь в кресле…