Стихотворения. Из одиннадцати книг

© Олег Филипенко, 2022

ISBN 978-5-4496-9165-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Олег Филипенко СТИХОТВОРЕНИЯ

ИЗ «УЧЕБНОЙ ТЕТРАДИ». (1980—1988 Г. Г.)

***

Меня материи высокие взывали:

Вот где действительно фантазии простор.

Но крылья быстро мне пообрезали,

Чтоб сидя расширял свой кругозор.

1980 г.

Ирония

 
Я разглядел во мраке ночи
Звезду, похожую на Вас.
И настроенье было очень:
Портвейна выпил я как раз.
И потому, желая пылко
И весь горя до требухи,
Я потрясал в ночи бутылкой
И сочинял для Вас стихи.
А Вы так холодно светили
В тот миг, когда я весь сгорал…
Ах, лучше б Вы меня убили! —
И с этой мыслью я упал…
Очнувшись утром от прохлады
И с терпким привкусом во рту,
Я не нашёл своей отрады,
Я не нашёл свою звезду.
Зато увидел над собою
Обычный городской фонарь…
Да как я мог назвать звездою
Простую городскую тварь!
Наверно чёрт меня попутал,
А я признаться в том не смел.
Фонарь с звездой я перепутал,
Но как я ВАС на разглядел!..
 

1985 г.

Знали бы птички…

 
Тучка дождём пролилась на плечо,
Плечи продрогли, но мне горячо.
Чую, сердечко рыдает, как альт,
Падают слёзы лицом на асфальт.
 
 
Всё потому, что она не пришла,
Видно, малина уже отцвела.
Ноги ступают по мокрой воде,
Нету мне больше покоя нигде.
 
 
Я так любил её нежный покрой,
Алые губки и взгляд непростой,
Бледные ноги до самых грудей…
Нет, ненавижу я больше людей!
 
 
Как же от смерти себя удержать?
Не с кем мне больше под небом гулять.
Птички летают в домашний уют
И на меня непомерно плюют.
 
 
Знали бы птички про горе моё —
Хором душевным воскликнули б: «Ё!
Разве возможно так много страдать?
Ваше лицо – роковая печать.»
 
 
Но я замну свою боль навсегда,
Пусть между пальцев стекает вода,
Пусть полоскается тело теперь, —
Новая жизнь открывает мне дверь!
 
 
Через цветы я пройду в монастырь,
Буду людям от любви поводырь,
Буду стихи о проблемах писать…
Та́-та, та-та́-та, та-та́… твою мать!
 

1988 г.

ИЗ КНИГИ ПЕРВОЙ. «ОТКРОВЕНИЕ МОЕГО ГАМЛЕТА» (1988—1989 г. г.)

В гостях

 
В тёплой комнате мягкий диван
И – камином в углу – телевизор…
Отчего ж, – я как будто не пьян,
Но – мне хочется вниз, по карнизу?
 
 
Я неловок, смущён, как дикарь,
Ковырявший ногтями занозу,
Что случайно попал на алтарь
И усажен в приличную позу.
 
 
Ничего, я бывалый, смогу.
Лишь бы не было на сердце грустно,
Когда солнце опишет дугу
Мне на зависть легко и искусно.
 
 
Может, всё так и нужно, как здесь.
Очень даже смазливые речи…
Только в сердце рождается спесь
И желание противоречить.
 
 
Я совсем не уверен в себе.
Но мне нынче мучительно даже
Снисхождение в рыбьей губе,
Что закуской на столике нашем.
 
 
И в тоске из-за чьей-то спины,
Пропуская слова ушей мимо,
Вижу острые скулы луны
В волосах сигаретного дыма!
 

1988 г.

«Звёзды отморочили, усопли…»

 
Звёзды отморочили, усопли.
Утро выползает в негляже.
Солнце свои розовые сопли
По стеклу размазало уже.
 
 
День явился радостным кастратом
И меня похлопал по лечу.
Я его обкладываю матом
И кидаюсь к Богу-палачу.
 
 
Дай же мне любимую, о Боже!
Дай, пока дыханье горячо.
Чтобы я свою щенячью рожу
Мог уткнуть в любимое плечо.
 
 
Чтобы потушить безумный пламень,
Где моя измученная тень
Бредит беспокойными стихами
В каждый нарождающийся день.
 
 
Слышишь, Ты! Божок земных убогих!
Наблюдатель, равный палачу!
Снова день становится на ноги!
Я от одиночества кричу!
 

1988 г.

«Я б хотел разорваться хоть в клочья…»

 
Я б хотел разорваться хоть в клочья,
Я бы горлом пустил свою кровь,
Если б только имел полномочье
Своей смертью сказать про любовь.
 
 
Не могу, не могу, не умею!
Сколько раз я растоптан и вот
Снова с неба упал перед нею,
Ненавидя её за полёт!
 

1988 г.

***

Где упованье в просветленье века?

Где вера чистая в незыблемость добра?

А, кажется, как будто бы вчера

Я знал, чем увенчают человека!

1989 г.

Подражанье песне

 
– Что ты, дуб, не весел?
Что, скажи, бормочешь?
Или наших песен
Слушать ты не хочешь?
 
 
Или та берёза,
Что нам всем услада,
Дарит сердцу слёзы,
Что стоит не рядом?
 
 
Или, может, словом
Мало мы ласкали —
И стоишь сурово
В гордой, злой печали?
 
 
Мы к тебе ветвями
Ласково нагнёмся,
Добрыми речами
К сердцу прикоснёмся.
 
 
Станешь вновь ты весел.
Рядом, вишь, дорога
Нам весёлых песен
Обещает много…
 
 
Что ж ты плачешь горько?!
Будто наши речи
Обижают только
Иль грустны, как вечер?..
 
 
– Ах, вы, мои други!
Сколько я годочков,
Молодой, упругий,
Ждал хотя б листочка!
 
 
Сколько я желаний
Схоронил меж вами,
Сколько я мечтаний
Усыпил травами…
 
 
А теперь я высох!
И от вас и горя
Взял бы лунный посох
И ушёл бы в поле.
 
 
Там хоть одиноко,
Но простор и воля.
Там я стану боком
К звёздам, ветру, полю…
 
 
Пусть лихая стужа
Закружит, завоет,
Растревожит душу
И возьмёт с собою…
 

1989 г.

«Мне опротивели стихи…»

 
Мне опротивели стихи;
Мне надоела проза жизни,
В которой лик моей Отчизны
Скроён из всякой чепухи!
 
 
Мне надоела проза жизни;
Мне опротивели стихи,
В которых прошлого штрихи
Полны унылой укоризны…
 

1989 г.

Моему знакомому

 
Холодно-значимой усмешкой
Меня коришь, как смерда царь.
Ну, что ж… Вези, дружок, не мешкай,
Приобретённую мораль
На рынок жалких рабских мнений,
Где ты надменно продаёшь
Новейших модных рассуждений
Такую же пустую ложь,
Как та, которой нас питали…
Да есть ли разница?! Едва ли!
Не зная сердца своего
Иль вовсе сердца не имея,
Ты из усердья одного
Получишь то, что не согреет
Ни чьей души; в твоих устах
Любая правда обратится
В занудный и гнетущий прах,
А чьей-то истины крупица
Завязнет в пошлых, глупых фразах…
Не жил ты сердцем, мой дружок!
Когда б ты жил, то разве б смог
Не изменить себе ни разу
В одежде ли, в привычке есть…
Да мало ли! Всего не счесть.
Твой покровительственный жест
Меня смешит – мне не обидно.
Но анекдоты, где не видно
Ни остроумия, ни чести,
Меня коробят… В твоей лести
Всегда корысть… Когда б ты знал
Свои недуги сам, то это
Не повторялось бы поэтом,
Который меньше прочитал,
Поверь, чем ты… Теперь – любовь.
Я с целомудренным серьёзом
Хочу сказать о том, как кровь
Порой кипит, о том, как слёзы…
Но ты от этого далёк!
Напрасен мой тебе урок!
И ВСЁ Ж: что видишь ты любовью,
Читая Шиллера в тиши,
Другой выхаркивает кровью
Исполосованной души
Ножами ревности и злобы!..
Нет, не тебе учить людей!
Вон тот, который, от утробы
Томимый страстностью своей,
Был этой жизнью измордован,
Он скажет (только позови!):
Не на познаньи мир основан,
А на испытанной любви!
 

1988/1989 г.г.

«Мой вдумчивый и мощный Голос!..»

 
Мой вдумчивый и мощный Голос!
Зачем опять зовёшь ты петь
И всё, что жило и боролось,
Спешишь собой запечатлеть?
 
 
Через мои несовершенства
Стремленьем к истине, к добру,
Зачем лишил меня блаженства
В презренном для тебя миру?
 
 
Зачем лишь сердце жить устало —
Тебя пронизывает страх,
И шепчешь ты НАЧНИ СНАЧАЛА
С мольбой упрямой на устах;
 
 
И уверяешь в чём-то главном,
Что предстоит ещё сказать?..
Зачем ты так блажен, мой славный,
В упрямстве верить и страдать?!..
 

Сентябрь 1989 г.

«Как втолковать смущенье духа…»

 
Как втолковать смущенье духа
Сознаньем низменности «я»
Всем любопытствующим сухо
Наружной тайной бытия?!
 
 
К каким ещё незримым бедам
ГОТОВИТ ПРОСВЕЩЕНЬЯ ДУХ
Плодя пародии вокруг
Пустых сердец тщеславным бредом?!
 

1989 г.

Восемь сонетов

А. Т.

 
1
 
 
Нет прежнего во мне: и разговоры
Души и страсти стали тяжелей,
И некогда восторженные взоры
Угасли в пылкой тщетности моей.
 
 
Но я люблю, – и в сердце нет смиренья,
Коль, вспоминая прошлого черты,
Заноет грудь от ясного виденья
Когда-то благосклонной красоты.
 
 
И яростней становится желанье,
И гордость уязвлённая падёт
За лёгкое руки твоей касанье,
За прежний взгляд, что милость подаёт.
 
 
И нет ни в чьей душе правдивей звука:
Люби меня, о, ангел мой и мука!
 
 
2
 
 
Для ненависти слишком робок шаг
Любви моей, усталой и унылой;
Я сам себе порою словно враг
В отчаянье слепом и торопливом.
 
 
Но если ты подаришь мне любовь,
И я к тебе безмерно стану ближе,
И если вдруг остынет твоя кровь,
То, может, я тебя возненавижу.
 
 
Прости ж мне эти лишние слова,
Которых мы ещё не испытали, —
Так часто вторит сердцу голова
И страхом разбавляет яд печали!
 
 
Безумия, сердечной пустоты
Не испугаюсь, коль причиной – ты.
 
 
3
 
 
Где вкрадчивость – там нет любви,
Там только похоть иль тщеславье.
За что же Я томлюсь в изгнанье?!
За то, что сердце до крови
 
 
Натёр своею страстью УЗКОЙ?
За то, что я душою русской
До суеверия и страха
Люблю тебя? За то, что плаха
 
 
Мне эта – счастие даёт,
Когда, уставший быть мятежным,
Встречаюсь снова с взглядом нежным,
И сердце сладостно поёт?!..
 
 
Что ж!.. Пусть всё будет так, как было!
О только б ты меня любила!..
 
 
4
 
 
О, если от любви твоё коварство,
То мучь меня! Пусть боль моя – залог
Любви к тебе, а искренность – лекарство
От всех твоих сомнений и тревог!
 
 
О, если от любви твоё коварство,
То как душой измучилася ты,
Коль мыслишь, что для сердца страсть опасна,
А жаждешь лишь своей неправоты!
 
 
О, если от любви твоё коварство,
То сколько же раскаяний и слёз
За все мои мученья и мытарства
Твоей душе изведать довелось!
 
 
О, если так, то как я, гордый, мог
Не пасть ещё рабом у твоих ног!
 
 
5
 
 
Когда с моею страждущей душой
Лукавит ум, и я шепчу, как в тягость,
Что неба величавость и покой
Есть только лишь покой и величавость;
 
 
Что в людях правда злобно весела
И счастлива позорною привычкой
Прощать себя или не видеть зла
И то ценить, что от добра отлично;
 
 
Что страсть порой, глумяся над душой,
Внушает ложь, – и вот уж сердце снова
Пресыщенность пугает пустотой
И холодом неискреннего слова,
 
 
То, жалуясь, я всё-таки шепчу:
Как, ангел мой, с тобою быть хочу!
 
 
6
 
 
Для сердца своенравного довольно
И тени ускользающей мечты,
Чтобы стереть приличия черты,
А добродетель ВЫШКОЛИТЬ невольно
 
 
В угоду прихоти; а нынешние взгляды
В стыдливости сокрытые награды
Прозрели ущемленье наших прав,
Убогость сердца ВЕЯНЬЕМ назвав.
 
 
Но жаль мне не того, что одурь слепо
На гробе предка пляшет, – мучусь я,
Что ты – порою отраженье неба —
Так мощен дух, – на привязи вранья.
 
 
Я лишь хочу, чтобы желаний сила
Духовность патокой мирскою не убила.
 
 
7
 
 
Оставь, мой друг, услады пылкой вздор!
Не досаждай участьем неумелым!
Её душа, как и моя, болела, —
За что же к НЕЙ твой ветреный укор?!
 
 
Когда б ты знал несправедливость пени!
Мой друг, мне за гордыню суждено
С тобою пить постылое вино
И мучиться в плену угрюмой лени!
 
 
И если б не позорный мой покой,
Я б рассказал, какою страстной лаской
Под той же гордой, своенравной маской
Она порой горела… Друг ты мой!
 
 
Я сам себя терзал и мучил этим
Ту, что была дороже всех на свете!..
 
 
8
 
 
Как душу скорбную томят
Мятежных дней воспоминанья
И как болезненно желанье
Вернуться к прошлому, назад!
 
 
Как больно опытным умом
Твоей души живые звуки
Боготворить и ждать хоть муки
Душе, поверженной огнём
 
 
Неутолённой мрачной страсти,
И видеть твой пытливый взгляд,
И знать, что зря меня томят
Желанье слёз, желанье счастья…
 
 
Кто побеждён, тот и наказан,
Но как с мечтой расстаться сразу?!
 

1989 г.

Философ

 
Одинокий и безродный,
И по летам молодой,
Жил философ благородный
С гордой, пылкою душой.
Был неглуп, хорош собою,
Но томился средь людей, —
Устремлялся же душою
За фантазией своей
И, стремяся не по летам
В тайны жизни заглянуть,
С вдохновением поэта
Не давал себе уснуть.
Так прошло четыре года,
Но однажды, мыслям врозь,
Что-то СДЕЛАЛА ПРИРОДА, —
И сомненье родилось.
И, смущённый тем сомненьем,
Вечерами он бродил,
Нежил сердце искушеньем
И роптал, что МАЛО ЖИЛ.
А потом в тоске бессильной
Он у Бога попросил:
«Если сердце неповинно,
Сделай так, чтоб я любил.»
То ли небом, то ли адом,
Но ниспослана была
Сердцу пылкому награда,
И любовь огонь зажгла.
Но следы её горенья
(Гордость дух больной попрал,
Робость злила нетерпенье,
Страсть рассудок презирал…)
Так глубоко отразились
На возвышенном лице,
Что явилась с неба Милость
И дала покой в конце.
И, пройдя и ад и небо,
Он судьбу благословлял:
«Пусть я жил безумно, слепо,
Но я многое узнал!»
 

1989 г.

Сонет

 
Я не люблю гордыни безмятежной,
Она сродни самодовольству, – нет,
Ведь ты, мой друг, я знаю, в сердце нежном
Хранишь страданья легковерных лет!
 
 
Высоким помыслам насмешка и опала! —
Ты ль не стенал в удушливой тоске
По прежде вдохновенным идеалам,
Что рухнули, как замок на песке?
 
 
Что ж делать, друг! Одно тебе скажу я:
Надеждой спорь с корыстным, злобным веком;
Кто жизнь прожил смущаясь и тоскуя —
Достоин называться человеком.
 
 
Пусть всё низвергнут модные кликуши,
Презренны не блуждающие души!
 

1989 г.

Откровение моего Гамлета

 
Я, Гамлет, пишущий стихи
Чернилами своих страданий,
Вам этих строк-воспоминаний
Дарю тревожные штрихи…
Рождённый на брегах Салгира,
Я счастлив был до той поры,
Пока татарские дворы
Не нарушали в сердце мира.
То детство было. Каждый час
Стремился я отдать забаве,
Мечтал о подвигах, о славе,
Но рано праздник мой угас!
Я стал как будто замечать
Кругом унылую печать
Ничтожных мыслей и желаний,
Тщеславья мелких притязаний
И силы – грубой правоты,
И, не назвав ещё словами
Теперь презренные черты,
Смутился страхом и слезами…
Так первым разногласьем с миром
Отягощён был (и не знал,
Что то Божественная Лира
Стыдливый робкий идеал
Уже вселила в моё сердце),
И я захлопнул к людям дверцы
Своей возвышенной души,
И тайно плакал я в тиши
Над бесполезным идеалом!..
Как я терзал себя кинжалом
Сомнений в зыбкой правоте!
И, не найдя ни в ком опоры,
Я изменял своей мечте
И в совести немые взоры
С ожесточением плевал…
Но мир милее мне не стал!
Как рано стал я ненавидеть
Людей презренные труды,
Их разговоры, их суды…
Как оскорбить и как обидеть
Мечтал весь мир ничтожный я,
Но малодушие привычно
Хватало за руку меня,
И лицемерил я публично…
Таков я был. Так в слабом духе
Потребность в книгах родилась,
И вот в величественном звуке
Душа моя отозвалась,
А ум окрепнул осознаньем,
И стал с гордыней я взирать
(Обиды новая печать
За идеалов поруганье),
И стал с гордыней я взирать,
И с злым презреньем хохотать
Над мировою суетою…
Но, слава Богу, что собою
Доволен всё же я не стал,
И сердца прежний идеал
Вновь поманил меня рукою!
И вот с ожесточеньем воли
Через сомненья, вялость, лень,
Отчаянье и злую пень
Ищу Божественной Юдоли,
Где Простота и Мудрость – свита;
Где Истиной на мир пролито
Так много скорби и любви…
То мой удел… Внимайте ж вы
Моих страданий звукам верным,
Оставьте быт, что чувства глушит,
И состраданием примерным
Познайте собственные души!
 

24 сентября 1989 г.

ИЗ КНИГИ ВТОРОЙ. «ПЬЕТА» (1989—1993 г. г.)

Сонет

 
Когда, мой друг, ты в жизни, как в пустыне
Окажешься, где некого любить,
Где не на ком свой взгляд остановить
Не потому, что хочется гордыне
 
 
Величия, а потому, мой милый,
Что дан тебе от Бога сердцу был
Огонь и дух, избыток чудной силы,
Который ты напрасно загубил
 
 
Среди людей, то ты, ценя страданья,
На Бога не ропщи. Настрой же слух
На внутренни свои воспоминанья:
Искусству посвяти себя, мой друг.
 
 
Ему вверяй свои душевны силы —
Оно тебе облегчит путь унылый.
 

1989 г.

Сонет

 
Не верь, мой друг, глазам своим,
Коль видишь, будто я доволен
Своей звездою; я не волен
Собой и сердцем нелюдим.
 
 
Я испытал, что значит рок,
Что возвышается над всеми,
Но одиноких тяжко бремя
Вещать свой жизненный урок.
 
 
Беда не в том, что мерой сил
Души является бессилье,
А в том, что эти божьи крылья
Средь смертных редко, кто носил.
 
 
И только смутная надежда
Моя – блаженная невежда.
 

1989 г.

Монолог моего Дон Жуана

 
Вернуть былые заблужденья
Желать смешно, но почему
Противны сердцу моему
Его ж унылые сужденья?!
Бездействие души постыло
Самой душе! И воли сила
Влечёт к поступкам с напряженьем:
«Коль счастья нет, то всё уж было,
Смирись и обратись к добру;
Презри желаний устремленья,
К чему обиды униженья
Терпеть высокому уму?..»
Иль что-нибудь в таком же роде…
А сам сужу лишь о погоде,
Шучу, кучу и сердцу скучно,
И с идеалом неразлучна
Моя душа… И мыслю я,
Что всех томит одно и то же,
Что без любви постичь не может
И гений смысла бытия;
Что испытать и соизмерить
С мечтой – обязанность творца;
Что нет несчастнее лица,
Который отказался верить
В значенье и величье жизни;
Что в злой и мрачной укоризне
Пустынника – глухая зависть
И честолюбие страдальца,
И как, к примеру, не исправить
Проклятьем сломанного пальца,
Так он не может сострадать
Тому, что призван презирать…
Так я спешу уверить душу
Предназначеньем, как на сушу
Поникший парусник спешит,
Былою бурею разбит…
Но дни текут, – я побеждаю
Уныние… И вот опять
Спешу я сердце волновать
И новой страстию пылаю!..
 

Декабрь 1989 г.

Элегия

 
Я невысок в своём происхожденье
И вырос в очевидном униженье,
Но с юных лет священная любовь,
Что помыслы высокие питала,
Мой нрав облагородила и кров
Дала для процветанья идеала.
 
 
Тогда я вышел в поисках богов.
Я целью благородною задался.
Я вырвался из тягостных оков
Всеобщей косности, в которых задыхался.
Но нет богов средь смертных! – много дней
Я жил младою силой упованья,
Но, наконец, постигнул и людей,
И тщету благородного мечтанья.
 

1990 г.

Отрочество

 
Смущая робкий дух сомненья
Мечтаньем в сладостном бреду,
Я роc, витая с упоеньем
В коммунистическом саду.
 
 
И избегая мир отступный,
Что не вмещал мой идеал,
Хранил в душе алтарь преступный
И слёзной верой окроплял.
 
 
Так в упоенье простодушном,
Тая высокие мечты,
Я уживался в мире душном,
Среди духовной пустоты.
 

27 сентября 1990 г.

«Когда брожу отшельником угрюмым…»

 
Когда брожу отшельником угрюмым,
Пеняя на уныние свое,
Кошмарные, навязчивые думы
Над тем, что называют «бытие»
Меня волнуют до изнеможенья.
Всё кажется: недавно я готов
Был восклицать призывно: «О, терпенье!
Там – Идеал» – и – как среди штормов —
Душой своей среди волнений страсти
Я управлял и счастлив был напасти.
Но шторм утих; я, бедный капитан,
В смущенье зрю, как из сердечных ран
Струится дух нежданных откровений…
И видится, что волею томлений
Я в заблужденье был так много лет…
Ужель всё так? и мне открыт секрет
МЕХАНИКИ душевных устремлений,
Где цель бессмысленна, а тайны Божьей нет?
 

6 ноября 1990 г.

Весной

 
Весна минувшая была
Лишь откровением постыдным.
О, как мне стало очевидным
Томленье хаоса и зла,
Когда, в плену изнеможенья,
Я в ужас цепкий приходил
Перед бесцельностью томленья
Всех этих вешних, мутных сил…
 

31 октября 1990 г.

«Моя терновая стезя…»

 
Моя терновая стезя
Чурается пустой забавы, —
Я слишком знаю, что нельзя
Не презирать молвы и славы.
 
 
Я чту, что сердце говорит…
И пусть в нём будет мало света,
И пусть оскоминой болит
Язык усталого поэта, —
 
 
Я знаю, – наступает час
И за грехи людские, где-то
Вдруг раздаётся Божий Глас
Из уст случайного поэта!
 

21 января 1990 г.

«Где, милый друг, среди тщедушных…»

 
Где, милый друг, среди тщедушных,
Среди напыщенных глупцов
Найти мне пару подлецов
Не столь сердцами малодушных,
Чтоб хоть враждою заменять
Привычку хладно презирать
Людей?.. Увы, увы!.. Когда б влюбиться,
Чтоб хоть немного измениться
И, если б Бог дал, то добрее
Мне стать… Но, следуя затее,
Я вижу, что среди красавиц,
Чей безупречный ровный глянец
Напоминает мне давно
Американское кино,
Меня уныние стесняет
И неудачей огорчает…
Минуту-две… А потому
Нет больше сердцу моему
Занятий средь толпы ничтожной,
Умеренной и осторожной!..
 

1990 г.

«Со скукою в одной упряжке…»

 
Со скукою в одной упряжке
Тоскует верный идеал.
Пришла пора раздумий тяжких:
Что я сберёг, что потерял.
 
 
И страшно мне воображеньем
Себя минувшего искать.
С каким испугом и презреньем
Он на меня б посмел взирать!..
 

1990 г.

О юных спорах и настоящем

 
Как часто философским спором
Я развлекался средь друзей,
Не углубляясь в мир страстей,
Но воспаряя томным взором.
 
 
Я говорил с сердечным жаром,
Служа возвышенной мечте,
И поражался в простоте
Души отличным идеалам.
 
 
Я восклицал чрезмерно, пылко;
Судил о многом наугад;
Упорствовал пред чьей-то ссылкой
На имя, будь оно – Сократ.
 
 
И, чтя душой авторитеты,
Я злился, попадал впросак,
Когда священные предметы
Мне растолковывал дурак.
 
 
Теперь не то… И я напрасно
Не потревожу мысль свою.
Мне многое теперь так ясно,
Что… о НЕЗНАНИИ молю!
 

1990 г.

«Когда, прельщён извечной темой…»

 
Когда, прельщён извечной темой,
Я вовлекаюсь в чей-то спор,
Готовый вправить разговор
В свой мир, что видится системой
Постылых знаний, то, спеша
Словам придать и вес и стройность,
Мой ум, насмешкою дыша,
Вдруг извергает непристойность
Посредством злого языка,
И я – «валяю дурака».
 

17 октября 1990 г.

«Забросил я писать сонеты…»

 
Забросил я писать сонеты,
Пишу лишь вялые вирши.
Но ты, приятель, не спеши
Напомнить мне о струях Леты.
 
 
Я гибок, словно уж, и чувству
Я форму новую найду.
Я близок всякому искусству,
Как близок с юности труду.
 
 
Мне новый видится сейсмограф
Моей изменчивой души;
Мне грезится кинематограф
И мысли – славно-хороши!
 

28 декабря 1990 г.

Виталику Х.

 
(Из письма)
 
 
За год один я прожил жизнь:
Я ведал всё, но счастья мало.
И вот без поздних укоризн
Хочу опять начать сначала.
 
 
Благослови ж меня, мой друг!
Пусть мне фортуна улыбнётся,
Пусть благодатью дух упьется,
А не печалью новых мук.
 
 
Устал… И, кажется, ещё
Один мятежный год – и крышка:
Мне 25, курю, одышка,
И худ, как нищий из трущоб.
 
 
Так поскорее приезжай
Ко мне гостить хоть этим летом.
Я расскажу, как стал поэтом,
А ты на ус себе мотай!
 

18 марта 1990 г.

«Ещё мелькают предо мной…»

 
Ещё мелькают предо мной
Воспоминания живые,
Когда рассудок молодой
Мрачили страсти молодые.
 
 
Но уж того не повторить,
Что было жгучею напастью,
И сердце простится любить
Иною – трепетною страстью…
 

15 ноября 1990 г.