Социальные конфликты и политические отношения

От автора

Социальные конфликты существуют столько, сколько существует человеческое общество. Именно для их предупреждения и разрешения на протяжении всей своей истории люди вырабатывали правила, законы, социальные нормы и традиции. Стабильность и устойчивое развитие любого государства зависит от того, насколько власть и другие общественные институты способны выявлять потенциально конфликтные ситуации, отслеживать латентные, «дремлющие» конфликты и разрешать их, соблюдая интересы всех участников.

По мере развития общества, появления новых технологий и изменений традиций не только появляются новые конфликты, но и меняются условия их протекания, а новейшие управленческие практики позволяют искусственно провоцировать конфликты и использовать их в заранее запланированных целях и таким образом манипулировать сознанием людей – навязывать им ложное понимание собственных интересов, выбор стороны конфликта и радикальные, а то и насильственные способы его разрешения. Особенно часто такие методы используются в политике: одна из сторон сознательно политизирует социальные конфликты и использует граждан и социальные институты в собственных целях. Например, так, как это происходило в странах Ближнего Востока и Северной Африки в ходе «арабской весны», где социальные конфликты были доведены внутренними и внешними манипуляторами до народных восстаний с человеческими жертвами и свержению власти, послужил не построению нового, более справедливого общества, а наоборот, привел к значительному ухудшению экономических и социальных показателей жизни страны и ее граждан. Руководителям постсоветских Белоруссии и Казахстана удалось не допустить вовлечения в протесты значительного числа граждан и сохранить в своих государствах стабильность. В этой книге предпринимается попытка анализа, почему и каким образом белорусскому и казахскому лидеру удалось удержать ситуацию под контролем.

Отдельная часть посвящена Украине. В этой стране конфликты, доведенные до силовых противостояний, давно стали основой политической, экономической и культурной жизни. Однако речь идет не об их разрешении, а, наоборот, о постоянной стимуляции их разными силами в своих политических интересах. Можно сказать, что власти этой страны, вне зависимости от политических программ и персоналий, предпочитают разрешать конфликты не в пользу общества, а в пользу наиболее радикальных и громко заявляющих о себе групп. В этой книге показывается, как работает этот механизм взаимоотношений власти и общества и к чему приводит его использование.

Все большее проникновение в жизнь человека новых производственных, информационных и коммуникативных технологий не только облегчает ее и делает интереснее, но и содержит в себе потенциальные конфликты, на которые общество в силу отсутствия необходимого опыта пока еще не умеет адекватно реагировать. В третьей части этой книге представлены размышления о российском образовании, истории женского движения в нашей стране и мире, а также о новом социальном феномене «культуре отмены».

Надеюсь, эта книга окажется вам полезной.

Олег Иванов, руководитель Центра урегулирования социальных конфликтов

Политизация социальных конфликтов как одна из форм манипуляции общественными интересами

Каждое утро, включая новостные программы и сайты, листая ленты социальных сетей, мы видим широкую панораму противостояний разного характера, степени интенсивности и влияния на жизнь людей и функционирования социальных институтов. Выступления против реальных или мнимых фальсификаций выборов, которые происходят теперь не только в «новых» демократических странах вроде Ирака (2021) или Белоруссии (2020), но и в традиционно благополучных «колыбелях демократии» – Франции (2022) и США (2021). Протесты экоактивистов, вне зависимости от важности проблемы, зачастую выглядящие комично, – вспомним, шведскую школьницу Грету Тунберг, призывавшую прогуливать уроки ради борьбы с изменением климата. Массовые беспорядки на расовой и этнической почве, организованные движением Black Lives Matter (BLM, «Жизни черных имеют значение») в 2020-м после гибели во время ареста афроамериканца Джорджа Флойда и спровоцировавшие серьезный социальный кризис не только в США, но и в европейских странах. Бунты против антиковидных ограничений и обязательной вакцинации, возникавшие в разных государствах вне зависимости от строгости этих ограничений, политического устройства стран и традиций публичного протеста. Споры и флешмобы в соцсетях, значительно влияющие на новостную и этическую повестку общества, например, «Me too» («Я тоже», 2017) – флешмоб, в рамках которого миллионы женщин рассказали о сексуализированном насилии, которому подвергались в разные годы своей жизни, прямо указывая имена и должности виновных в этом. Важнейшим последствием этого флешмоба стало появление новой этической практики – «культуры отмены», которая спустя несколько лет стала распространяться не только на обвиненных в сексуальных домогательствах отдельных граждан, но и на целые народы и их культуры. Такому остракизму в европейских странах после начала специальной военной операции (СВО) на Украине подверглись поддержавшие решение президента Владимира Путина о проведении СВО российские деятели спорта и культуры. Впрочем, такое настойчивое привлечение к «коллективной ответственности» вызвало в мире неоднозначную реакцию, в свою очередь, приведшую не к профессиональному – творчески-эстетическому, а к политическому конфликту в разнообразных культурных институциях.

Примеры конфликтов и их эскалации можно приводить бесконечно. Важно констатировать, что по причинам объективного и субъективного характера, современный мир находится в очевидно конфликтном состоянии. Человечество вступило в новое тысячелетие не только с достижениями в социально-экономической, научно-технической и культурной сферах, но и с грузом нерешенных и все обостряющихся проблем. Более того, многие плоды научно-технического и социального прогресса – в частности, неограниченный доступ в Интернет, который дает каждому возможность высказаться по любому поводу и разместить любую информацию без особых последствий для себя – становятся мощными факторами и инструментами возникновения и эскалации конфликтов, а также их трансформации из социальных в политические.

Политический конфликт занимает среди конфликтов особое место. Ведь сама по себе политика – область постоянной и повышенной конфликтности по сравнению с другими сферами общественной жизни. Источник такой конфликтности кроется в самой природе политических отношений как отношений власти, построенных на господстве интересов одних людей над интересами других. В современном обществе, публично декларирующем стремление к демократии и гуманизму, принято достигать такого господства не за счет грубой силы и принуждения, а с помощью различных манипуляций общественным сознанием, которые, впрочем, могут иметь не только негативный, но и альтруистический характер. Как известно, вовремя разрешенный конфликт также является важнейшим средством выработки новых, удовлетворяющих общество и отдельного гражданина идей, смыслов, социальных и политических практик. И тут возникает парадокс: с одной стороны, манипуляция общественным сознанием направлена на достижение общественного согласия, с другой – казалось бы, антоним «согласия» «конфликт» тоже служит выработке необходимых для достижения общественного согласия решений. Другое дело, насколько этот конфликт реален, а насколько является порождением манипуляции.

Широко известна практика политтехнологическая практика создания конфликта ради отвлечения внимания от действительно важных проблем и решений власти. Так, зачастую, СМИ, особенно «желтые» привлекают внимание к скандальным и/или просто хамским и высказываниям знаменитостей, бессмысленным и/или эпатажным заявлениям политиков. И пока граждане обсуждают какой-нибудь «закон о топоте котов» или запрет предпринимателя на посещение его торговой точки представителями ЛГБТ, власть спокойно принимает свои решения, которые всерьез влияют на жизнь граждан.

Вообще роль медиа – и традиционных, и тех, что принято называть «социальными» – в провокации, эскалации, трансформации конфликтов переоценить невозможно. СМИ с восторгом подхватывают любую конфликтную историю, способную разделить мнения публики по актуальному вопросу и тем самым вызвать широкую общественную дискуссию, так называемый «хайп», который в прогрессии увеличивает количество просмотров того или иного материала и разнообразных реакций на него. А также переводит локальное событие, чаще всего уже регулируемое административным или уголовным правом, в катализатор глобального масштаба. Например, дискуссии о наказании нетрезвых водителей, устроивших аварии с человеческими жертвами, в социальных сетях довольно быстро превращаются в полемику о возвращении в нашей стране смертной казни, что уже является не только правовым, но и политическим вопросом.

До конца 80-х годов XX века в СССР была распространена точка зрения о принципиальной бесконфликтности советского общества. Конфликты признавались только на межличностном уровне, в бытовой, семейной, трудовой и иных сферах взаимодействия человека или небольших коллективов, однако полностью отрицались как феномен общесоциального или политического порядка. Более того, граждане, пытавшиеся по разным причинам конфликтовать с государством или обращавшие внимание на латентные конфликты, существующие в обществе, разнообразным образом преследовались – многие нынешние общественные активисты и защитники своих мнимых прав и привилегий в советское время удостоились бы диагноза «бред сутяжничества». Ныне же спровоцировать конфликт, основанный на противопоставлении себя традиции и общественному порядку, довольно просто. Достаточно всего лишь совершить действие, не признаваемое в нашей культуре как приличное и уместное, и устроить публичный скандал, когда сделают замечание или каким-либо другим способом призовут к соблюдению порядка.

Официальная декларация бесконфликтности советского общества привела к тому, что эталоном для исследования социально-политических конфликтов на долгое время стали теории и методы, распространенные в странах «развитой демократии». В конце 1980-х-начале 1990-х такой подход выглядел вполне обоснованным, поскольку в этих странах объективно сложились зрелые и развитые формы взаимодействия общественных и государственных институтов, накоплен существенный опыт в сфере разработки и применения соответствующих политических технологий.

Однако со временем стало понятно, что в условиях трансформирующихся обществ, то есть обществ, осуществляющих переход от одного общественно-политического режима к другому (преимущественно от тоталитарного или авторитарного режима в сторону режима с более демократическими институтами), роль и статус институтов урегулирования социальных и политических конфликтов носят, очевидно, иной характер, нежели в таких государствах, как, например, США или страны Западной Европы. Следовательно, свою специфику в трансформирующихся обществах имеют и политические технологии, реализуемые с участием таких институтов. Многие из них, как выяснилось, просто не соответствуют нашим традициям.

В то же время парадигма разрешения социальных конфликтов, принятая в США и странах Западной Европы, сильно изменилась с конца 1980-х-начала 1990-х годов. Принципы политкорректности и толерантности, господствовавшие в социальных теориях и практиках в тот период, сменились навязыванием всему обществу ценностей и потребностей агрессивной повестки меньшинств: сноса памятников историческим деятелям, признанными колонизаторами; переписыванием классических литературных произведений; квотами на представительство «угнетенных групп» в кинопродукции; «культурой отмены» без права «отменяемого» хоть как-то оправдаться перед обществом; легализацией легких наркотиков, однополых браков, смены пола несовершеннолетними и др. Подобные аспекты так называемой «новой этики» как основы разрешения социальных конфликтов оказываются для нашего общества неприемлемыми. Кроме того, в последнее десятилетие стала очевидна избирательность западных правительств и общественных деятелей в поддержке и неприятии тех или иных сторон политических конфликтов. В политических конфликтах по всему миру США, а за ними и Западная Европа возвращаются к принципу, сформулированному в характеристике никарагуанского диктатора Анастасио Сомосы, данной президентом Франклином Делано Рузвельтом: «Да, он сукин сын, но он наш сукин сын!» То есть, США не просто не способствуют разрешению конфликтов в других странах, но и намеренно провоцируют их в угоду собственным интересам в том или ином регионе и поддерживают тех политиков, которые готовы отказаться от национальных интересов и благополучия собственных граждан ради собственной репутации в глазах в странах «золотого миллиарда».

В этих условиях представляется крайне важным анализ манипуляции общественным сознанием, применяемых для провокации и политизации социальных конфликтов. В этой книге будут разобраны различные конфликты последнего десятилетия – в частности, «арабская весна», события на Украине, а также различные способы эскалации социального напряжения с помощью инкорпорирования в сознание российских граждан чуждых нашему обществу идей.

Часть I. Политизация конфликта

Глава 1. Тунис и Египет: от «арабской весны» к «исламской осени»

Зимой 2011 года мир потрясла череда «революций» в странах Северной Африки и Ближнего Востока. Начавшись, как мирные демонстрации, они быстро перерождались в ожесточенные столкновения протестующих как со службами правопорядка – полицией, армией, другими специальными службами – так и между собой. На улицах городов Туниса, Египта, Бахрейна, Мавритании, Ливии и др. происходила буквально «война всех против всех». В некоторых странах правящим элитам удалось удержаться у власти, в других – многолетние режимы пали, разрушив вместе с собой и экономику, и уклад жизни общества, актуализировав радикальные исламские движения и терроризм.

В западных СМИ эти события получили название «арабская весна» (Arab Spring), с этимологией которого интересно разобраться. С 1848 года – времени политических потрясений в Европе, названных «весной народов». Слово «весна» журналисты и пропагандисты любят применять для описания любого «движения к демократии» – например, Пражская весна (1968), Сеульская весна (период демократизации Южной Кореи в конце 1970-х – начале 1980-х). Русской весной часто называют события 2014 года, результатом которых стало возвращение Крыма в состав Российской Федерации и референдумы о независимости в Донецкой и Луганской областях Украины, жители которых проголосовали за отделение от Украины и присоединение к России.

Долгое время считалось, что подъем гражданского самосознания и активности, обозначаемый словом «весна», носит исключительно позитивный характер, однако учитывая произошедшее в странах Северной Африки и Ближнего Востока и влияние на эти события США, представляется более уместным использовать слово «spring» в значении «неожиданный удар». И действительно, для властей Туниса и Египта, декларировавших курс на демократизацию общественной жизни в западном понимании этого термина, на развитие рыночных отношений, открытость экономики и т.д., массовые протесты, в результате которых пали многолетние режимы президентов Бен Али и Хосни Мубарака, стали неожиданным ударом. А предательство «западных партнеров», на поддержку которых рассчитывали и Бен Али, и Мубарак, – неожиданным ударом в спину. Много лет оба президента, так или иначе, пытались демократизировать свои страны – строили школы и университеты, разрешали в странах деятельность неправительственных организаций, финансируемых из-за рубежа; стремились в меру своего понимания и существующих в обществе традиций соблюдать права человека и отчитываться об их соблюдении «западным партнерам» через те самые неправительственные организации.

Однако протесты показали, что на практике правозащитники занимались не столько защитой прав человека и разрешением возникающих в этой сфере конфликтов, сколько провоцированием политического конфликта через убеждение граждан в том, что их права – политические, социальные, экономические – не соблюдаются, и, соответственно выход один: смена власти насильственным путем. Забегая вперед, отметим, что такого рода манипуляция общественным сознанием вообще характерна для государственных переворотов, осуществляемых внешними силами в форме народных восстаний: так было на Украине, попытки свергнуть власть руками «рассерженных граждан» предпринимались в Белоруссии (2020) и Казахстане (2022)¹.

«Жасминовая революция»

Первой ласточкой «арабской весны» стали события, начавшиеся в Тунисе в декабре 2010 года. Толчком для протестов стало самосожжение 26-летнего торговца фруктами Мохаммеда Буазизи возле мэрии города Сизи-Бузид 17 декабря 2010 года. И хотя впоследствии журналистам стало понятно, что причина самоубийства Буазизи была личной: женщина-полицейский не только отобрала у него товар, но и публично ударила его по лицу, а для молодого человека в Тунисе – это жесточайший позор и оскорбление. Самосожжение и смерть Буазизи в больнице 4 января 2011 года запустили мощную волну молодежных выступлений по всей стране. А сам Мохаммед превратился в олицетворение проблем тунисской молодежи – в первую очередь, безработицы среди молодых людей с высшим образованием. Впрочем, впоследствии выяснилось, что вопреки первоначальным сообщениям тунисских журналистов о том, что Буазизи не мог найти работу после университета, и вынужден был полулегально торговать фруктами и подвергаться унижениям со стороны полиции и других проверяющих, Мохаммед не имел не только высшего образования, но даже неизвестно, окончил ли он школу, а на улице торговал с десяти лет. Однако в тот момент подробно изучать биографию Буазизи местные СМИ не стали, ведь его самосожжение оказалось хорошим предлогом для общественной дискуссии о проблемах тунисского общества в целом и молодежи в частности.

А проблем у молодых людей в этой в общем-то благополучной и облюбованной туристами со всего мира стране действительно хватало. И, прежде всего, связаны они были с колоссальной диспропорцией между количеством получивших высшее образование людей и количеством рабочих мест для них – к 2010 году безработица в 10-миллионном Тунисе находилась на уровне 13-14%, причем большую часть безработных составляли именно молодые люди с высшим образованием.

Пришедший к власти в 1987 году президент Зин эль-Абидин Бен Али значительно увеличил в стране количество колледжей и университетов. Однако, как уже говорилось выше, рабочих мест для выпускников вузов и колледжей создано не было, а на существовавшие можно было устроиться только с помощью влиятельных знакомых – четверть века авторитарного правления президента Бен Али привели к коррупции во всех слоях тунисского общества.

24 декабря на улицы Мензель-Бузаяна, родного города Мохаммада Буазизи, вышли две тысячи человек, потребовавшие решения социально-экономических проблем – безработицы, коррупции, роста цен на основные продукты питания и т.д. С самого начала протестующие вели себя агрессивно: громили государственные учреждения, полицейские участки, поджигали автомобили. Под удар демонстрантов попала и штаб-квартира правящей партии Демократическое конституционное объединение (ДКО). Из Сизи-Бузида в город прибыло полицейское подкрепление, что еще больше разозлило и раззадорило протестующих. В результате полицейские открыли огонь на поражение, жертвой которого стал 18-летний участник протестов, а еще 10 раненых были доставлены в больницы. Власти ввели в Мензель-Бузаяне комендантский час, все выезды из него были блокированы, к тому же, информация о происходящем в городе жестко контролировалась и фактически замалчивалась.

Протестующие начали распространять информацию и координировать свои действия через социальные сети – Facebook и Twitter². Из социальных сетей получали информацию о происходящем и иностранные журналисты. События в Тунисе стали первыми массовыми протестами, в которых коммуникация через социальные сети сыграла значительную, если не определяющую роль, поэтому их часто называют «твиттерной революцией» или «киберреволюцией». Впоследствии координация протеста и «подогревание» конфликта с помощью социальных сетей использовалось в разных странах, о чем будет подробно рассказано в отдельной главе.

В столице страны Тунисе 27 декабря 2010 года Всеобщий союз тунисских трудящихся (ВСТТ) провел акцию солидарности с протестующими, участниками которой стали около тысячи человек. Не особо многочисленный митинг был мирным, однако полиция вновь применила силу и разогнала собравшихся.

4 января в больнице умер Мохаммад Буазизи, и манифестации его памяти начались по всей стране. Столкновения молодежи с полицией распространились на столицу, а также города Касерин, Тале, Рагиб и Эттадхамун. Число погибших в ходе беспорядков, пик которых пришелся на 8-9 января 2011-го, достигло 50 человек.

У властей Туниса не получилось подавить протесты силой, и делать вид, что в стране не происходит ничего из ряда вон выходящего, они больше тоже не могли: чтобы как-то сдержать беспорядки, были экстренно закрыты все учебные заведения – и школы, и вузы. А на следующий день после этого по национальному телевидению выступил президент Бен Али. Он обвинил в провоцировании беспорядков «иностранные силы» (по прошествии более чем десяти лет понятно, что Бен Али был недалек от истины), осудил «хулиганов в масках», а также пообещал создать 300 тысяч новых рабочих мест и решить таким образом проблему молодежной безработицы. Однако президент не смог успокоить тунисское общество. Наоборот, погромы в столице и ее пригородах только усилились: протестующие продолжали нападать на полицию, применявшую в ответ слезоточивый газ; бить окна, громить витрины и сжигать автомобили «коктейлями Молотова». 12 января власти вынуждены были объявить в стране комендантский час с 20.00 до 06.00, а в город Тунис были введены армейские подразделения. Но это мало помогло, и в ночь на 13 января погибли еще 8 человек, а около 50-ти были ранены.

На следующий день Бен Али снова обратился к народу по телевидению. На этот раз он пообещал отменить цензуру в интернете, обеспечить на выборах равные условия всем политическим силам, а также не принимать участия в президентской избирательной кампании 2014 года. Также он заявил, что добьется снижения цен на социально значимые продукты питания (хлеб, молоко, сахар и т.д.), а также запретил военным открывать огонь по протестующим.

Сравнивая выступления Бен Али 9 и 13 января, можно отметить смену его риторики на более популистскую. Если в первом выступлении он пытался объяснить протесты вмешательством «иностранных государств», осуждал «хулиганов в масках» и говорил о конкретном решении существующей проблемы – создании 300 тыс. дополнительных рабочих мест, то 13 января Бен Али уже готов обещать участникам массовых выступлений все что угодно вплоть до собственного неучастия в президентских выборах, лишь бы протесты прекратились или хотя бы приобрели более спокойный характер. Так же впоследствии будет меняться риторика и других свергнутых в результате массовых протестов лидеров. И, вероятно, речь тут идет не о желании разрешить конфликт, а о попытке нейтрализовать его, «потянуть время» и сохранить таким образом собственную власть. Этот феномен выдающийся итальянский социолог Вильфредо Парето описал в своей работе «Трансформация демократии» еще более ста лет назад: «Уступки, сделанные обществу сильным правительством, принимаются с благодарностью и признательностью, а подобные шаги слабого правительства вызывают презрение и насмешку».

Уже 14 января Бен Али отдает распоряжение вывести из столицы армию, теперь обеспечением порядок в городе Тунис должны заниматься спецподразделения полиции. Помимо этого, президент отправляет в отставку правительство Мухаммеда Ганнуши, которому, впрочем, поручает формирование нового кабинета министров. Однако ни телеобращение Бен Али, ни принятые им меры не останавливают беспорядки – за время протестов в сознании их участников происходит перелом: их требования из социальных и экономических превращаются в политические. Теперь демонстрантам мало выразить недовольство деятельностью властей и жизнью в стране, они требуют смены власти. Причем число протестующих увеличивается – на улицы тунисских городов выходят 100 тыс. человек, которые настаивают на отставке Бен Али. Воспользовавшись тем, что полиция не препятствует проведению манифестаций, их участники пытаются прорваться к правительственным зданиям, центральному банку, телецентру. Полиция вынуждена снова применить спецсредства, чтобы выдавить протестующих из центра Туниса, загнать их в узкие улочки столицы и задержать. В город для обеспечения порядка возвращаются военные.

Однако жесткие способы разгона демонстрантов, на которые идут полиция и армия, вызывают у протестующих еще больший гнев – беспорядки охватывают всю страну.

Осознав, что подавить протесты не удалось ни обещаниями, ни силой Зин эль-Абидин Бен Али покинул страну в 17.00 14 января 2011 года. Он получил политическое убежище в Саудовской Аравии, где и скончался 19 сентября 2019 года после продолжительной болезни. В 2011 году тунисский суд заочно приговорил бывшего президента и его жену к 35 годам тюремного заключения и штрафу в размере 65 млн долларов. Однако уже через год, в июне 2012-го, Военный трибунал Туниса изменил заочный приговор на пожизненное тюремное заключение. Важно отметить, что и сам генерал Бен Али занял пост президента Туниса в результате «первой жасминовой революции» 7 ноября 1987 года, в ходе которой по медицинским показаниям был смещен со своего поста и помещен под домашний арест первый президент Туниса Хабиб Бургиба, правивший страной с 1957 года.