Читать книгу: «Планета драконов», страница 3

– Нори-тян, мальчик мой, как ты вырос, – вполголоса заметил полковник, когда они отделились от остальных офицеров.

– Здравствуйте, Ивао-сан, – именем, которым он называл его в детстве, поздоровался с полковником молодой офицер.

– Как здоровье моего дорогого друга Амида-сан? – поинтересовался полковник.

– Благодарю, всё хорошо. Отец очень вдохновлён начатым мной служением империи, – с теплотой ответил Нори. – Благодарю за содействие моему назначению.

– Не стоит благодарности. Для воплощения мечты, которую мы так долго взращивали, сейчас важен каждый воин. А сам ты вдохновлён? – испытующе, посмотрел на него полковник.

– Конечно! Я всю жизнь мечтал сражаться, как мои предки, за славу императора, – Нори старался, чтобы его голос звучал как можно более восторженно.

– Ну, это отлично. Я рад, что ты не испуган реалиями войны, – доброжелательно похвалил его полковник.

– Ивао-сан, а как мне определить кто из пленных – солдат китайской армии, а кто мирный? – поинтересовался Нори, вспомнив распоряжение провести самостоятельный разбор.

– Понимаешь, мальчик мой, китайское правительство прикрылось своими мирными жителями, запретив их эвакуацию. У нас нет возможности содержать такое количество военнопленных. Поэтому каждый китаец, способный держать оружие, считается врагом, противящимся воле императора.

– Значит, все они враги? – опешил Нори.

Полковник Ооно остановился, разглядывая пленных в дешёвой блёклой одежде небогатых горожан, согнанных в плотную кучу. По сути, их невозможно отличить от таких же жителей Японии, но военная машина империи вынуждена подавлять сопротивление, тотально перемалывая всех без разбора.

– Ты сейчас, как расстреляешь своих китайцев, возвращайся в часть. Вечером приходи ко мне, мы выпьем по чашке саке. Поговорим о необходимости избегать сомнений в выполнении воли императора, – по-отечески проникновенно произнёс полковник, давая понять, что личное знакомство не даёт права отлынивать от выполнения служебных обязанностей.

– Ваш приказ понят, полковник Ооно, – вновь вытянувшись по стойке смирно, ответил Нори, поклонился уважительно, с задержкой.

Полковник кивнул едва заметно и со своей свитой проследовал дальше по берегу древней как сама история империи дракона реки. Солнце окрашивало крыши домов в кровавые краски заката. Сумерки сгущались.

Окинув затуманившимся взглядом строй военнопленных, Нори думал.

– Всем построиться для пересчёта, – наконец найдя, какими словами нарушить затянувшуюся паузу, скомандовал Абэ. После чего повторил команду по-японски и дополнил её обращением: – Сержант Тибо, ко мне.

К нему подбежал плотный мужчина средних лет.

– Гун-со Тибо явился по вашему приказанию, – доложил он.

– Сержант Тибо, – громким голосом обратился к нему Нори, но в горле запершило. Откашлявшись, он продолжил вполголоса, поправляя душивший воротник: – подготовить солдат для расстрела военнопленных.

Раскосые глаза сержанта слегка расширились от удивления, но, пресекая дополнительные вопросы, Нори бросил контрольную фразу: – Выполнять.

– Слушаюсь, – ответил сержант и направился к солдатам, отдавая приказы о построении.

На набережной выстроилось две колонны, одна напротив другой. Японские солдаты с ружьями, направленными дулами вверх, и безоружные китайские жители города Нанкин, не имеющие достаточно денег и влияния, чтобы подобно правителям государства скрыться от смерти, надвинувшейся вслед за солнцем. Смерти, принесённой на штыках пехотинцев островной империи.

Второй лейтенант Абэ шёл между колоннами, вглядываясь в лица пленных. В мимике каждого стоящего перед лицом смерти читался характер. У некоторых просвечивалась злость, у других ужас. Некоторые в ступоре не понимали происходящего. У большинства в глазах светился страх, лишь в лицах некоторых Абэ увидел надежду.

Надежду перед лицом смерти могли проявлять лишь поистине мужественные люди. И тут его кольнула мысль: ведь лик смерти сейчас – это его лицо, это он сам.

Пугающая гордость наполнила грудь, растворив в себе нерешительность. Наверное, именно тогда он стал военным, поскольку не столь сложно убить, сколь сложно на это решиться.

– Шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть, – закончил Нори пересчёт пленных. Их оказалось несколько больше, чем он предполагал на первый взгляд. Будучи педантом, как все японцы, он не мог не знать точного количества расстрелянных китайцев. Второй лейтенант Нори не представлял, как можно ответить на столь серьёзный вопрос – «приблизительно». Ведь это его первый расстрел. Первое решение о жизни и смерти.

Встретившись взглядом с сержантом, он кивнул.

– Оружие наизготовку, – скомандовал сержант Тибо, и блестящие штыки, украшающие дула, заряженные свинцом, опустились, устремившись на пленных.

– Военнопленные, вы признаны виновными в сопротивлении расширению японской империи, поэтому подлежите немедленному расстрелу, – высокопарным слогом бывшего поэта на неродном ему языке произнёс второй лейтенант Абэ Нори. После чего, подняв свой револьвер, скомандовал: – Пли!

После слов «расстрел» пленные бросились врассыпную. Некоторые бросились на солдат, но большинство ринулось к реке.

Солдат мало, поэтому он посчитал нужным присоединиться к расстрелу. Тем более считал ниже своего достоинства перекладывать приказы на подчинённых.

Стволы винтовок с раскатистым лаем выплюнули свинец, за ним последовал второй залп.

– Добивать штыками, – вспомнив распоряжение командования по экономии патронов, скомандовал Нори. Его взгляд устремился на лежащего на спине смертельно раненого седовласого китайца с кровавой дырой в груди.

– Что ты делаешь?! – захлёбываясь пузырями кровавой пены и силясь ещё что-то сказать, выдавил из себя мужчина. – Ван Бей, сынок, спасайся, если жив.

– Отец, я с тобой, – преодолевая боль, прохрипел парень, держащийся за рану в груди и пытавшийся удержаться на ногах.

Ему это не удалось, и он упал на колени, а затем на живот.

«Извините», – хотел произнести Нори, но подавился словом, не подходящим к ситуации.

Прозвучал глухой выстрел револьвера, оборвавший слова, которые так никогда и не будут произнесены.

– Будь ты проклят и живи в аду! – закричал парень его лет с кровоточащей раной на животе, ползущий к седовласому.

Японцы издревле считали, что живот – самая важная часть человеческого тела. Энергетический центр человека. Поэтому имперские пехотинцы метились в живот, обрекая поверженного врага на долгую, мучительную и неизбежную смерть.

Подскочивший пехотинец проткнул штыком спину парня, но тот, из последних сил сделав усилие, дотянулся до седовласого отца. Обнял его, вложив в это последние силы уходящей жизни.

Зависшее над горизонтом заходящее солнце багряным румянцем лихорадочного больного освещало умирающий город, оглашаемый выстрелами и предсмертными криками. Всю новую жизнь в теле демона он жалел о непроизнесённых неуместных извинениях.

Возможно, им он мог хоть частично искупить свою вину. Тогда бы закат этого дня – шестнадцатого декабря 1937 года – для него хоть когда-нибудь закончился.

Глава 4. Бегущие камни

Адское правило иллюзий —

всегда всё не так, как кажется.

Опять встав и осмотревшись, Зол увидел, что на него катились и большие валуны, и небольшие булыжники. У всех виднелось много ног, и, добежав до растений, они начали их стремительно пожирать. Камни перескакивали через тех, кто остановился раньше, или оббегали их и устремлялись в самую гущу долины. Понятно, что это живые существа и, похоже, не хищники.

Над долиной показался дракон. Затем второй. Зол от ужаса попытался вжаться в землю.

Справа послышалось хрюканье, и, повернувшись, он увидел большое голубое рыло, торчащее из-под земли. Рыло продолжало откапываться. Наружу показалась вытянутая голова без глаз и ушей на жирной складке шеи. За шеей показалась вторая складка чуть больше, затем третья ещё больше. Сколько складок было всего, Зол посчитать не мог, ведь тело оставалось под землёй. Тут рыло повернулось и схватило ближайший камень, оголив саблевидные зубы. Камень, раскушенный наполовину, пронзительно визжал, продолжая жевать побег цветка, находящийся у него во рту. Действительно, процесс пожирания пищи – главный в этом мире. Важнее даже жизни. Пока ты ешь, ты живой, даже если едят тебя.

Зол запрыгал на одной ноге подальше от голубой землеройки, которая явно не отличалась доброжелательным характером. Когда же она повернула безглазое рыло в его сторону, Зол прыгнул на четвереньки и пополз подальше от неожиданного гостя. К счастью, в шею землеройке стукнулся ещё один бегающий булыжник, и она увлечённо принялась его пожирать. Брызги синей крови попадали на растения, те от неожиданного удобрения принимались расти ещё быстрей. Всё и вся на этой планете являлось хищниками, даже трава.

Новые и новые голубые рыла, отплёвываясь грунтом, появлялись на поверхности. Визг раздувающихся от обильной еды булыжников, поедаемых землеройками, смешался с их хрюканьем и довольным чавканьем.

Слепые пожирали слепых. Окружающее пиршество абсолютно не интересовал ползущий мимо демон.

Зол решил передохнуть и осмотреться. В своём беге на четвереньках он выбрал целью озеро и значительно приблизился к нему. Он никогда в этой жизни не видел столько жидкости. Максимум чем он мог себя порадовать – это каплями влаги на покрытых мхом скалах или ледяной крупой. А столько жидкости сразу! В неё же можно забежать и пить, пока она не кончится. Хотя столько выпить нереально. Озеро по форме напоминало округлости щитоносца. В длину больше двухсот полётов камня, а в ширину вполовину меньше.

Эта долина – самое красивое, что он видел в жизни. В этой жизни. Значит, и в аду бывает рай. Теперь, прячась в период большого солнца в норе, он сможет мечтать об этом месте, и в животе от этих воспоминаний будет тепло, даже если ничего не ел.

Над долиной летало уже несколько десятков драконов. Только они не обращали на такое ничтожество, как он, внимания, нападая на землероек, выдёргивая их и поднимая повыше, а затем бросая на торчащие валуны и скалы, не покрытые растительностью. Столько крылатого ужаса одновременно Зол не видел никогда. Кожа на телах драконов, проглядывающая сквозь чешую, оказалась такая же чёрная как у него. Почему он стал больше похож на драконов, чем отец? Может, палящее солнце наложило на него это клеймо жителя поверхности?

Кстати, о еде. Чёрный демон удобно уселся, прислонившись спиной к одному из растений, в ширину достигшее уже ширины его ноги и сверху образовавшее крону из длинных иголок. Схватив один из бегающих камней, Зол перевернул его, чтобы лучше рассмотреть. Камень начал пульсировать и дрыгать всеми восемью ножками, стремясь вырваться. Дрыганье сопровождалось пронзительным писком из расположенного на животе её четырехлепесткового рта. Затем существо обдало Зола струёй зловонно воняющей жижи.

Вытерев лицо куском обгоревшей шкуры, Зол тем не менее не выпустил добычу.

Пришлось думать, как это есть. Спину покрывала роговина кремниевой оболочки, а живот защищала плотная жёсткая чешуя. Клыками тут не достать.

«Буду называть их камневидами», – решил Зол.

Подумав, Зол разорвал пищащий рот и вывернул существо наизнанку. Визг сразу прекратился, но из существа брызнула жёлтая вонючая жидкость. Похоже, поедание камневидов ему не доставит никакого удовольствия.

Мясо оказалось жёсткое и воняло серой, как тот извергающий огнедышащую лаву вулкан, который периодически просыпался в долине камней.

Гребень на шее неожиданно встал дыбом. Не раздумывая, Зол сразу кувыркнулся вперёд. Он не знал, какие органы чувств отвечали за активизацию этого прибора выживания, но безапелляционно доверял ему. Это уже не раз спасало его никчёмную жизнь. За спиной раздался хруст разрезаемого как ножницами стебля растения, прислонившись к которому, он сидел. Даже дополнительные глаза на ушах, которые он положил на плечи, чтобы контролировать окрестности вокруг, не помогли избежать приближения врага.

Сделав несколько кувырков, Зол обернулся в сторону опасности, встал на колени, выгнув спину со вставшими дыбом чешуйками и упёршись подогнутыми передними конечностями в грунт, и непроизвольно выпустил когти. Впиться когтями в грунт пришлось сильнее, и прижаться животом к поверхности, иначе его бы отбросило ударом плотного газа этой планеты, направляемого крыльями дракона.

Опасность материализовалась, затормозив огромными крыльями за атмосферу. Ствол растения оказался срезан длинными когтями дракона, именно того вида, от которого, судя по рассказам отца, произошёл их род.

Зол пронзительно засвистел – возможно, этим акустическим ударом эволюция наградила их вид для рассредоточения внимания нападающего. Эволюционный родственник раза в три превосходил его по габаритам, а размах крыльев раз в десять превышал длину тела. Отбросив раскрошившийся на щепы ствол, дракон тяжело приземлился на короткие задние лапы с огромными ступнями, в которые наполовину втянулись когти. Крылья агрессора сложились за спиной, в отличие от обрубков за спиной Зола, которые топорщились в стороны под воздействием адреналина или какого другого яда, выделяемого его организмом в момент опасности. Зато передние конечности дракона, располагающиеся на груди, казались практически атрофированными и могли разве что помогать поедать пищу. Инстинктивно Зол пытался показать большие габариты и этим отпугнуть нападающего. Хвост прижался к животу и обмотался вокруг талии.

Но не так просто оказалось, испугать нападающего с каннибальскими наклонностями. Дракон тоже вздыбил затылок и засвистел так, что верхние глаза, в момент опасности свернувшиеся в трубочки, прижались к голове, дабы снизить ультразвуковое воздействие. Мир завибрировал и покрылся рябью.

Зол прыгнул назад и побежал на четвереньках, найдя в этом единственный способ избавиться от наваждения, таящего смерть. Запасные глаза откинулись на спину и видели, что ящер опять расправил крылья и, сделав рывок, взлетел, нависая над беглецом.

Безобразный дракон одним своим присутствием уродовал райскую иллюзию, превращая её обратно в ад.

Оказывается, единственное надёжное райское место на этой планете – это его нора. Хоть там мучили духота и голод, там его бы не сожрали. Ведь сейчас когти разорвут его тело и закинут куски мышц, ставших мясом, в безобразную клыкастую пасть.

От бессилия хотелось зарыться под землю, как эта белая землеройка. Хоть мозг ещё не опьянел от паники и давал импульс мышцам скрыться подальше от родственника, желающего познакомиться с ним всем и без остатка. Напрягая в прыжке каждую мышцу, Золу удалось выпрыгнуть из смыкающихся над ним когтей. Под ногами пищали камневиды.

Убегать казалось нелепо и бесперспективно. До озера ещё слишком далеко. Следующей атаки он уже не сможет избежать, не став добычей. Враг заходил на новый манёвр. Зол догадался, что существо будет атаковать над самой поверхностью. Решение, как использовать это знание, пришло быстрее, чем ожидалось: лучшая защита – это нападение.

Уже в следующее мгновение Зол кувыркнулся и прыгнул назад, уцепившись когтистой лапой за хвост того, чьей едой он так не хотел становиться.

Дракон злобно зарычал и попробовал дёрнуть хвостом, но ему не хватило сил сбросить тяжёлый груз. Под весом неожиданного пассажира дракон спикировал вниз. Зол оттолкнулся ногами от приблизившейся поверхности. Свободной лапой впился когтями в перепонку крыла и, подтянувшись, залез на спину неприятеля.

Дракон несколько раз кувыркнулся в воздухе, стараясь скинуть наездника, но Зол уже крепко ухватился руками за жабры, а хвостом обвил хвост противника.

«Что делать теперь? Дракон в несколько раз крупнее меня. Он такой же неуязвимый, как скала. Сколько я ещё продержусь на нём», – лихорадочно соображал Зол, осматриваясь.

Крылатый монстр набрал высоту и стал планировать. Похоже, ему тоже нужно время для принятия решения, что делать с добычей, ставшей наездником. Малое солнце палило нещадно. Мелкие раны на теле зашипели и покрылись коркой. Шкура щитоносца задымилась. В долине по кромке тени горели пожары. Те места, откуда уходила тень горы, мгновенно высыхали. Растения засыхали, выбрасывая семена, которым предстояло прорасти на следующий малый день. Потом загорались, становясь почвой, дающей жизнь этой долине.

Зол увидел пир, торжествующий по всей «Долине цветов», как он решил её назвать и запомнить, чтобы иметь возможность найти. Его органы чувств воспринимали местоположение того объекта, который он мог визуализировать.

Пиршество теперь виднелось как на ладони. Камневиды поедали растения. Камневидов пожирали голубые землеройки, а тех пожирали нападающие с неба драконы. Драконов было много. Зол увидел их больше, чем пальцев на всех четырёх конечностях, а на каждой имелось по шесть. Столько летающего ужаса одновременно он и представить не мог. На одном из царей этой планеты ему теперь довелось прокатиться. Хотя бы ради этого стоило родиться здесь.

Ближайший дракон выдернул за слепое рыло землеройку, поднял её повыше и бросил о поверхность. Продолговатое тело червяка без конечностей, ударившись о поверхность, стало светло-синей массой. Приземлившись на это месиво, хищник стал пировать. Дракон поспешно разрывал её мощными когтями нижних конечностей и закидывал в пасть слабенькими передними. Холодным взглядом глаз, в которых теплились проблески разума, дракон смотрел на такого же дракона, как он. Ему не волновало, что его собрат осёдлан какой-то деградировавшей ящерицей их вида с обрубками крыльев. У дракона хватало дел поважней, он не переставая чавкал, пожирая ещё шевелящуюся добычу.

Дракон не собирался помогать тому, кто выглядел как его брат-близнец. Да кто его знает, может, одна мать выбросила их яйца между камней в период ночи, чтобы они вылупились к рассвету малого дня и начали жрать всё, что попадётся. Если они оба живы, значит, яйца лежали достаточно далеко и один из них не сожрал другого.

В аду нет групп, помощников, соратников. Тут каждый за себя. Помогать неудачнику, не сумевшему справиться с выбранной им добычей, никто не собирался. Слабый должен умереть, тогда он послужит пищей кому-то, ведь это лучше, чем рождать такое же слабое и дефективное потомство, не способное добыть себе пищу. Закон эволюции справедлив ко всем мирам, лишённым цивилизации.

Из размышлений Зола вывело резкое пике к поверхности. Разогнавшись, дракон полетел над поверхностью так, как он летел при атаке. Летел так низко, что трава задевала его брюхо. После этого дракон стал опять набирать высоту.

«Примерился, теперь перевернётся на спину и спикирует так же, пока трава не стряхнёт со спины ненужного пассажира», – сделал вывод начинающий лётчик и принялся лихорадочно соображать о мерах противодействия перевода его в касту пешеходов.

Дракон принялся пикировать вниз спиной. Зол теснее прижался и ждал. Когда поверхность стала уже близка к голове, он рывком перелез на живот. Зол рассчитал, что ящер не сможет перевернуться над поверхностью так, чтобы не зацепиться крыльями о растения. Поэтому атака ящера когтями ног вполне предсказуема.

«Используй силу противника против него самого», – прозвучало в голове из какой-то прошлой жизни.

Зол схватил один из когтей летящей в него лапы и, усилив движение, воткнул его в брюхо врага.

Воспоминание четвёртое

Солнце мёртвых

Если рана самурая смертельна,

самураю нужно с почтением попрощаться со старшим по положению

и безмятежно умереть.

Кодекс чести Бусидо

Яркий свет «солнца мёртвых», как иногда называли спутник земли древние поэты, в первую ночь полнолуния освещал улицы осаждённой столицы Китая. Природа словно отказывалась скрывать под покровом тьмы зверства, совершённые захватчиками, и заодно холодным светом согревала остывшие в зябкую декабрьскую ночь тела мертвецов.

Слегка покачиваясь, по улицам Нанкина шёл молодой офицер с нашивками второго лейтенанта императорской пехоты Японии. Через каждые несколько десятков шагов валялись мёртвые тела, в основном лежащие на животах с виднеющимися огнестрельными ранами в спинах. Трупы, лежащие на спинах, в основном, искромсаны штыками. Изуродованные лица смотрели на луну пустыми глазницами вытекших глаз.

Сняв фуражку, второй лейтенант Абэ смахнул со лба капли холодного пота и протёр глаза. Пристально посмотрел на Луну, вспомнил, как в детстве пытался рассмотреть на этом загадочном спутнике Земли человека. Иногда ему казалось, что он видит лицо, а иногда удавалось разглядеть силуэт. Интересно, когда этот человек на Луне наблюдает за Землёй, ему страшно? Или он поражается глупости людей, превращающих свой мир в ад? Друг детства Иноэ всегда смеялся над ним, утверждая, что всё это фантастика и нет на Луне никакого человека, а там можно рассмотреть зайца.

Теперь Нори казалось, что не всегда можно рассмотреть человека и на Земле среди окружающих. А фантастика, даже самая страшная, часто добрее бессмысленной человеческой жестокости.

– Война не романтична, а смерть не красива, как бы нас ни стремились в этом убедить поэты, не видевшие глаза мертвецов, – с горечью сказал молодой офицер лицу на Луне и, надев фуражку, продолжил свой путь, уныло буркнув куда-то себе под ноги: – Лучше бы я стал художником…

Подбитые железом подошвы сапог отбивали монотонный ритм по каменной мостовой.

– Наверное, служить своему народу можно, не только уничтожая других. Почему я раньше об этом не думал? Почему стремился стать военным? А вообще ведь это не моё желание. Я хотел добиться гордости и уважения отца. Поздно уже рассуждать. Отступить и подвергнуть позору имя своих предков хуже смерти. И своей и тех, кому лишь предстоит умереть.

Несколько раз ему навстречу попадались группы солдат от десяти до двадцати человек, грабящих магазины и торговые лавки. Каждая дверь по улицам Чуншан и Тайпин чернела открытым проёмом. Кафе глядели на происходящее глазницами разбитых витрин. На офицера другой части мародёры не обращали внимания, весело переговариваясь пьяными голосами под радостный смех. Они чувствовали свои права на празднование кровавой победы.

Широко раскрытыми глазами Абэ Нори смотрел перед собой, стараясь не моргнуть, чтобы предательски стоящие в глазах слёзы не покатились по щекам и не выдали скрываемой им самим от себя слабости.

Похоже, он духовно слабый, недостойный наследник своих предков, всю жизнь посвятивших служению императору. Хотелось броситься навзничь в пыль дороги и, стуча руками и ногами по земле, зарыдать навзрыд от безысходного отчаяния. Во сколько лет он позволял себе так покапризничать? В три года? В два? Вспомнил! Никогда не позволял, он ведь, сколько себя помнил, готовился стать воином и возродить умершую традицию самураев. Эта мысль заставила его выпрямиться и собраться. Он стал маршировать, чеканя шаг, – только это может избавить воина от слабостей ума.

Одинокий мальчишка в форме офицера императорской пехоты маршировал по освещённому Луной городу, обходя или перешагивая трупы врагов, которые не сделали ни ему, ни его народу ничего плохого. Всё равно врагов, раз так решил император.

Появилась мысль сделать харакири и смыть своей кровью позорную слабость непонятной душевной боли. Ритуальное самоубийство в Японии не считалось слабостью уходящего от проблем неудачника. Традиция вспарывания живота, обрекающая на долгую и мучительную смерть, считалась почётным высвобождением жизненных энергий и зачёркивала прошлое со всеми пережитыми слабостями и ошибками одной жирной линией.

Похоже, алкоголь, выпитый с полковником Ооно Ивао, плохо на него повлиял.

Полковник Ооно объяснил ему, что жестокость в обращении с пленными идеологически правильна. Ужас, который Китай испытает от уничтожения их столицы, заставит народ, не готовый к войне, покориться и позволит избежать ещё больших жертв с обеих сторон при завоевании всей страны.

– Пятого августа 1937 года император Хирохито подписал указ, снимающий ограничения по обращению с пленными китайцами, фактически узаконив их убийства и пытки. В армии запрещается теперь использовать термин «военнопленный». Теперь нужно называть их словами «вещь», «тело», «материал» или «бревно». Ликвидации подлежит каждый мужчина, способный держать оружие. Решение принято главнокомандующим, принцем Асака Ясухико, а это правая рука самого императора, которому мы обязаны служить. Служба им важнее, чем наша жизнь, – пояснял полковник, с отеческой заботой глядя в глаза, в которых читались раздирающие его противоречивые чувства, и добавил: – Просто это война, мальчик мой. Невозможно победить, если дрогнешь и отступишь ты, побегут и твои солдаты. Тогда враг осмелеет и уничтожит всё, чем мы дорожим. Не забывай, на тебе лежит ответственность командира – служить примером. Победа зависит от нашего единства и смелости. То, как ты сегодня вёл себя, выполняя приказы, – это мужественно.

– А что будет с женщинами и детьми?

– Тотальной ликвидации они подвергаться не должны, но командование дало понять, что любые убийства пресекать не стоит, поскольку это укрепляет боевой дух.

– Все это как-то неправильно, – сквозь зубы, сомневаясь в том, что он имеет право делиться своими терзаниями, процедил Нори, – враг должен быть подготовлен и вооружён. Расстреливать безоружных людей – это низко. Это недостойно самурая.

– Это правильно! – решительно заявил полковник Ооно. – Когда ты уничтожаешь безоружного противника, ты деморализуешь других врагов. Ещё ты сохраняешь свою жизнь и жизнь своих солдат, которые смогут ещё убить врагов и принести победу империи! Почему ты жалеешь народ, который придумал самые зверские пытки и никогда не ценил человеческую жизнь? Ты же офицер, так веди за собой с гордостью за достойное выполнение долга. Победа не терпит сомнений!

Абэ Нори молчал, понуро глядя на чашку саке, которая должна послужить ему успокоительным.

– Давай выпьем за победу и за императора, который приведёт нас к ней! А весь Китай и вся Восточная Сибирь присоединятся к империи Восходящего солнца. Мы же на правах сильнейших и мудрых сможем управлять убогими народами Азии. Ведь император в отличие от наших фашистских союзников не собирается повсеместно уничтожать покорённые народы. Мы просто преодолеваем их непонимание, что лишь наша нация способна привести всех азиатов к лучшей жизни и создать Великую Азиатскую Империю! Так за победу! Банзай!

Нори молча выпил, поморщившись, и, поставив чашку, рассмеялся.

– Почему ты смеёшься? – резко спросил полковник Ооно.

– Отец прививал мне любовь к литературе, и я встречал в романе Вальтера Скотта выражение какого-то английского богослова: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», если мы ошибаемся в своих идеях, то, думаю, мы с вами там встретимся.

От возмущения брови полковника Ооно встали домиком, а усы встопорщились, как у взбешённого кота.

– Что ты себе позволяешь, мальчишка! – вскрикнул полковник. – Завтра же рапорт на стол о переводе в рядовые, раз ты не готов выполнять волю императора и твоей родины! А если не можешь убивать врагов, то доблестно подставься под пулю, чтобы не позорить честь твоего отца и всех поколений твоих предков, которые с улыбкой отдавали жизнь за Японию. Или делали себе харакири, когда не могли выполнить указание хозяина или проигрывали бой. Пошёл вон отсюда. Если ты погибнешь в ближайшем бою, обещаю не рассказывать твоему отцу, что он вырастил труса.

Краска стыда разлилась пурпурным румянцам по щекам второго лейтенанта Абэ, ещё не успевшего даже отпраздновать свою восемнадцатую весну цветения сакуры. Он вскочил на ноги и выпрямился по стойке смирно.

– Прошу извинить меня, полковник Ооно, за слова, недостойные офицера императорской пехоты, – звонко отчеканил молодой офицер и, до боли стиснув зубы, вытянул подбородок вперёд.

– Так-то лучше, – высокомерно бросил полковник, – а то развёл тут сопли, как девятилетняя школьница! Ступай, исполняй свой долг и если ещё раз ты дрогнешь в исполнении воли императора, выражающего волю твоего народа, то, чтобы снять с себя позор, сразу делай себе харакири. Сразу, потому что в ином случае я прикажу расстрелять тебя как предателя, а тело сжечь, чтобы твои кости не позорили кладбище, где покоятся самураи твоего рода.

– Мои сомнения не повторятся, полковник Ооно, – чётко произнёс второй лейтенант Абэ. Это обещание можно считать клятвой верности, которой японские военнослужащие единственные в мире не давали, поскольку это унизило бы их честь. – Я оправдаю доверие, оказанное мне правом служить в императорской пехоте.

– Так иди и служи, – рявкнул человек, отдавший всю жизнь на подготовку войны, которая уже шла, и добавил: – А теперь, шо-и Абэ, в расположение части шагом марш.

Нори посмотрел в глаза другу своего отца и увидел в них лишь холодный блеск фанатичной решимости, такой же твёрдый и непреклонный, как блеск стали меча. Кивнув и развернувшись, чётко, как на параде, чеканя шаг, Абэ Нори покинул дом, в котором расположился штаб полковника.

– И не вздумай препятствовать солдатам расправляться с местными – это поднимает их боевой дух. Так сказал командир нашей дивизии, генерал-лейтенант Хисао Тани, – услышал он в спину, но не стал поворачиваться, чтобы полковник не увидел чувств, отражённых в его глазах.

Абэ Нори плутал по улицам, стремясь найти площадь, вокруг которой расположилась часть его дивизии. Теперь его в первую очередь терзали угрызения совести за то, что он посмел вызвать гнев человека, которого он знал, сколько себя помнил, и уважал, как отца.

«Так-то лучше, – думал полковник Ооно, – надо сразу осадить мальчишку. Только жёсткостью можно воспитать воина, а я его успокаивать начал. Молод ещё слишком. Уверен, характер проявится и из него выйдет достойный офицер императорской армии».

Глава 5. Беснующийся призрак

Адское правило добра —

в аду нет хороших и плохих,

есть только вкусные и невкусные.

Дракон зарычал с яростным стрекотанием возмущения. Наклонившись, он задел крылом одно из деревьев, и они кубарем покатились по траве. Отлетев далеко вперёд, Зол смог направить свои кувыркания так, чтобы не удариться головой о растения. Пока дракон складывал крылья и тряс головой, приходя в себя, катапультировавшийся пилот со всей прытью, возможной у ползущего на коленях существа, направился к просеке.

Как он и ожидал, впереди ядовитой синевой блестела вода. Береговая линия, как на планете из снов, отсутствовала. Растительность ближе к дающей жизнь жидкости становилась гуще. Когда руки Зола ощутили прохладную свежесть, пришлось подняться с четверенек и протискиваться между стволами травы.

Местная растительность напоминала бамбук и хвощ одновременно. Сами стебли тёмно-синего цвета с жёлтыми прожилками. Листва имела синий цвет с тыльной стороны. Обращённая к солнцу сторона имела красный цвет, возможно, чтобы лучи малого солнца не сжигали их как можно дольше. Не толстые, но очень гибкие шершавые стволы с тонкими шипами усердно сопротивлялись нежеланному гостю, пытаясь исполосовать его короткими колючками.