Осколки маминой любви

Глава 1

В небольшом российском городе разразился гром. Холодный дождь облил провинцию слезами отчаяния и грусти. Лето кончилось так же быстро, как кончается свежий лимонад в жару. Наступила грустная осень – та, что заставляет всё живое словно замереть на несколько месяцев и размышлять о смысле собственного существования. Стоя у окна, за которым капли дождя вдребезги разбивались о холодное стекло и катились вниз, как души в преисподнюю, Светлана вспоминала свое прошлое: для ностальгии осенью у каждого свои причины.

В ноябре тысяча девятьсот восемьдесят второго года Светлана родила дочь, Марию. Это прекрасное событие произошло в холодных стенах советского роддома под крики акушерок-медсестёр.

– Ну что-ты разъелась-то так, как слониха, уже сутки с тобой мучаемся! Тужься, кому говорю! – кричала на роженицу пожилая акушерка.

– Сил нет у неё, Полина Александровна, не видите что ли? – осадила спокойным, но строгим голосом медсестра помоложе.

– Ой, тоже мне! Здесь родильный дом, а не курорт! У меня их вон, еще тридцать, топают по коридорам и ноют. Няньку нашли, ишь чего.

После родов Светлана кормила грудью всех новорожденных, чьи родительницы ещё не пришли в себя. Её любили и соседки по палате, и медперсонал, – считали веселой собеседницей, заботливой супругой и добрейшей матерью.

– Светка, гляди, твой-то под окнами стоит! Цветы принёс, – подмигивая, восхищались соседки.

– Нельзя в палату цветы! – прервала медсестра. – Так, мамочки, быстро всем сиськи мыть, забыли что ли, кормить пора! А ты, Светка, своему мужу скажи, чтоб шоколад сюда не таскал. Через два дня тебя выпишут, вот потом ешь, что хочешь. А то ещё выговор получу от заведующей.

– Полина Александровна, вы конфеты с девчонками съешьте, а цветы себе возьмите, – подхалимничала двадцатилетняя Светлана.

– Ой, всё, разберёмся. Детей привезли. На-ка, держи свою Сергевну. Ба-а, смотрит-то как серьёзно, как взрослая.

С раннего детства Мария отличалась от других детей глубоким взглядом и желанием быть в центре внимания. Ребенок не спал по ночам и кричал так, что младенческий голос слышали все соседи в округе. Даже стены прочного кирпичного дома-сталинки, казалось, замирали в ожидании ночи. А днём маленькая Мария долго, спокойно и внимательно изучала предметы вокруг неё, охватывая мудрым взглядом всё так, что и в голову бы не пришло заподозрить её в ночных истериках.

Немного повзрослев, Мария пела громкие, совсем недетские песни, взбираясь на стул, чтобы все видели. Вокруг суетились всегда чем-то занятые взрослые, а Мария светилась от счастья.

– Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…¹, – лилась песня из уст девочки.

– Эх, как хорошо поёт твоя дочь, Светулёк, – кряхтя и причмокивая, говорил старенький дед Светланы, приходящийся Марии прадедом, – на-ка вот тебе червонец, купи ребенку чего-нибудь, – оглянувшись и убедившись в том, что его заначку не видит жена, он протягивал Светлане мятые десять рублей.

– Вот кто-то с горочки спустился, наверно, ми-и-и-лый мо-о-ой идёт, – поднимая в детской памяти еще один мотив, продолжала громко петь девочка с большими красными бантами на тонких косичках.

– Во даёт внученька! Это надо ж, мать, голос какой, – смахивал слезу старик, доставая из заначки двадцати пяти рублевую купюру, – на-ка вот, Светулёк, четвертак, себе чего-нибудь купи и супругу Сереже.

Светлана не спешила рассказать своему деду, что «супруг Сережа» давно канул в лету: четвертаки на дороге не валяются. Воспоминания о бывшем муже хранили лишь несколько фотографий в альбоме. Светлана спрятала его и укутала в плотную ткань только ради дочери, которая любила вместе с мамой, сидя на полу, рассматривать пожелтевшие от времени старые снимки. Иногда с фотографий задумчиво смотрела скромная школьница семидесятых годов с «белым верхом – черным низом» – мать Марии. Иногда попадались фотографии, где Светлана ещё совсем маленькая. Из старенького альбома на Марию смотрела круглолицая, улыбающаяся девочка в панамке, легком летнем платьице и сандалиях, сидящая в песочнице и прижимающая к себе красивую куклу-мальчика. А вот Сергей и Светлана на собственной свадьбе. Папа Марии – высокий, красивый, в коричневых брюках и пиджаке, мама – худая, нежная, воздушная в своем свадебном платье из кружевного гипюра! Вот они смеются и держат друг друга за руки, а на другой фотографии – целуются. Вот рядом с ними ещё кто-то, и у всех серьезные лица, мама и папа что-то пишут перьевыми ручками на листе бумаги. А вот снова мама, только она теперь без папы, располневшая, на фоне ковра и детской кроватки. Ещё одна папина фотография с коллегами, где все мужчины в костюмах и галстуках, а женщины с пышными короткими волосами в ярких платьях и свитерах из ангоры.

Семья Власовых ничем не отличалась от остальных советских семей, пока не случилась осень, сковавшая первой тонкой наледью лужи на улицах темных пустых дворов и глубокую холодную реку Волгу.

Отец Марии полюбил другую женщину.

– Почему он так поступил со мной? Почему он так поступил с нами? Ведь всё шло замечательно, мы жили в достатке и счастливо, – спрашивала у своей матери Светлана, узнавшая об измене мужа от соседок-сплетниц.

– Ох, доченька… Когда в семье есть дети, развод ни к чему. Нас в моё время учили быть сильными и терпеть. Наши бабы ж без мужиков после войны настрадались, всё сами. А тоска по сильному мужскому плечу-то не проходит… Я с вашим отцом всю жизнь мучаюсь, никогда не говорила, но теперь скажу: я сама пережила измену, знаю не понаслышке, каково это. Но мужик он такой, как кот, погуляет и вернётся на печку. Не стоит ради его похоти разрушать семью и ребенка без отца воспитывать. Быть женщиной трудно, быть счастливой женщиной ещё труднее.

– А что делать, мама? Манипулировать ребенком? Шантажировать? Что мне теперь делать? Они работают вместе, на одном и том же заводе, даже, кажется, в одном отделе…

– Что делать, что делать… Бороться за своё счастье и за законное право остаться счастливой!

Светлана, одетая в модный просторный сползающий с плеча топ с цветочным принтом, опоясанная широким лакированным ремнем, приготовила прекрасный ужин и ждала с работы мужа. В тот вечер он не пришел. На следующий день приехала мать Светланы, и Мария провела с бабушкой весь день.

Молодая женщина, оставив ребенка с матерью, отправилась на завод, чтобы у входа дождаться любовницу мужа и поговорить с ней.

– София Викторовна! Как хорошо, что застала Вас без Сергея. Я знаю, что между Вами и моим мужем что-то было, и, возможно, имеет место быть и сейчас, но прошу Вас, оставьте нашу семью! Вы ведь тоже женщина, Вы ведь способны понять, что разрушаете чужое счастье, отнимаете у маленькой девочки отца. Пожалейте и нас, и себя, – с надрывом в голосе, вжимая в себя плечи, сгорбилась Светлана.

– Боже, как Вы унижаетесь, разве это к лицу уважающей себя женщине? Да Вы только полюбуйтесь на себя! Как Вы сказали? «Имеет место быть?» – любовница разрумянилась от саркастического смеха. – Какая Вы неграмотная! И ведь подобные Вам претендуют на таких, как Сережа. Ужасная несправедливость! – она поправила волосы, потом подол своего черного в белый горошек платья, её взгляд стал серьёзным и злым. – Да, я женщина, тоже с ребенком. Моей дочери очень не хватает отца, ей сейчас почти пять лет. Из Сергея получится прекрасный отец, я в этом уверена. Мне жаль Вас, но я хочу быть и буду счастливой. Мы с Сергеем любим друг друга. Вас он больше не любит, поэтому отпустите его. Ни уважения, ни тем более страстного чувства мужчины к себе Вы таким образом не добьетесь. Не унижайтесь.

Ухоженная, уверенная в себе любовница Сергея вздернула подбородок, погладила свои тонкие руки и неслышно удалилась, пока Светлана приходила в себя от ответа, как от пощечины.

Руки мелко дрожали, ноги подкашивались, – женщина вернулась домой совершенно разбитая.

Светлана не стала поднимать шум, но понимала, что разводиться придётся, хоть это и неудобно. Так же неудобно, как, например, потерять ключи от квартиры. На следующий день после встречи с любовницей Светлана вышла за молоком. Она держала ключи от квартиры в руках, потом – в кармане куртки, продолжая путь в «Гастроном». Вернулась домой, поставила сетки со стеклотарой у двери, а ключей нет. Они выпали из кармана? Не подобрал ли их кто-то? Не ждать ли в гости воров, пока хозяйка гуляет с коляской? Светлана в панике позвонила мужу из ближайшей телефонной будки, сообщив о потере.

– Ну ты и ворона! Прокаркала свои ключи, как кусок сыра. Какая ты рассеянная в последнее время, устал я от тебя и твоих проблем, – проворчал Сергей и повесил трубку.

Он пришел вечером, пока жена и дочь мерзли от холода, ожидая его у подъезда. Сергей вызвал мастера, вопрос быстро решился. От мыслей, доводящих Светлану до паранойи, не осталось и следа. Однако эту историю она рассказала своей матери – единственному человеку, которому она могла доверять.

– Чудно. Пока не поменяешь замок в двери – не успокоишься. С разводом та же печаль. Еще вчера муж – единственный ключ, которым можно открыть дверь в душу. А сегодня он потерян, поэтому придется поменять замок. Ты, дочка, не теряй времени зря, не изменится он. Зря я тебя уговаривала сохранить семью…

– «Казаться гордою хватило сил. Ему сказала я всего хорошего…»², – безжалостно напевало утреннее радио тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Светлана пригласила близких, друзей и родителей мужа, которые приехали из другого города, на самый веселый в году праздник – Новый год. Но Сергей не вернулся с работы. Весь предновогодний вечер и всю новогоднюю ночь его искали в больницах, вытрезвителях и даже в морге. Ближе к утру гости разошлись, перешептываясь – не случилось ли чего. Никто, кроме Светланы и её матери, не знал об ужасной трагедии – гибели семьи.

Мать Светланы, успокаивая свою дочь, уверяла, что поможет, что не допустит несчастья своих самых любимых в мире людей – дочери и внучки.

– Света, доченька, не плачь. Мы ведь плачем оттого, что жалеем себя. Береги свои нервы. У тебя есть ребенок, есть, ради кого жить. Вытри слёзы, а то сейчас дочь на тебя насмотрится, а потом будет думать, что так и должно быть, и горе ложкой хлебать по привычке.

– Мне всё равно…

– А вот и я! – открывая дверь своим ключом, вошел в квартиру Сергей.

– А-а-а, явился, не запылился! – мать Светланы подпрыгнула, как разъяренная кошка, и набросилась на зятя. – Собирай свои вещи и катись из этого дома, мы не намерены кормить и учить тебя, взрослого здорового мужика, да еще и баб твоих содержать! Умник какой, теперь он чужую дочь воспитывать будет, а свою бросит… Иди к своей мымре, пусть она тебя обхаживает!

Интеллигент, студент, сотрудник инженерного завода, импозантный яркий шатен с зелеными глазами, всеобщий любимец и лидер – муж Светланы и отец Марии считался примерным членом советского общества. Завидный муж иногда радовал супругу букетом и почти всю свою зарплату с инженерного завода тратил на семью. Он ласково назывался «любимым папой», и вдруг по каким-то нелепым обстоятельствам переименовался в сухое «твой отец». Ничего не сказав, он собрал чемоданы и, перешагнув через ребенка, двинулся к выходу. Мария ухватилась за штанину отца, потягивая свои пухлые ручонки к нему, на что рассерженный мужчина отшвырнул малышку ногой, продолжив путь.

Девочка не могла помнить того, как горячими струями крупные слёзы стекали по полным щекам матери.

Светлана, красивая когда-то женщина, одетая в легкое ситцевое платье в цветочек, познакомилась с казавшимся тогда надёжным, потрясающим мужчиной, но не заметила, как сильно изменилась после свадьбы. Её неопрятное платье, спутанные волосы, запах лука от рук отталкивали мужа, а в дочери взрастили нежелание жить по той же модели.

После развода Светлане, как и многим разведенным женщинам, приходилось тяжко. Ребенок постоянно болел, третий по счету больничный не заставил долго ждать неоднозначного предупреждения от руководства. Отец Марии после развода несколько раз предпринимал попытки увидеть дочь, но так и не смог этого сделать, – запрещала новая жена.

Удар предательства, затянутое черными тучами небо и постоянное отсутствие солнца – вполне себе повод для уныния. Одинаково тоскливые советские улицы, в которых сам черт сломит ногу, дома из бетонных плит грязно-серых оттенков, сугробы со следами кем-то выгуленной собаки, – это то, что Светлане приходилось наблюдать, ежедневно опаздывая на работу. Она решила отправить Марию к родителям в другой город до первого отпуска. Потом – до первого класса государственной средней школы.

Глава 2

Детство маленькая Мария провела у бабушки с дедушкой в небольшом городке, уюте и тепле. Там даже зима не морозила, а лишь прикасалась к щекам-яблокам шерстяной варежкой. Там перед новогодними праздниками в каждый двор приезжал на белых лошадях, запряженных в сани, красивый бородатый и толстый Дед Мороз с мешком подарков. Он просил ребят рассказать ему что-нибудь интересное, а потом находил в своем мешке подарок и торжественно дарил на память. Мария очень любила Деда Мороза, он казался ей родным и добрым: даже если ей не хотелось рассказывать стихотворение наизусть, она всё равно получала подарки. Не в этом ли прелесть зимнего чуда? Мария любила снег: он покрывал осеннюю грязь и слякоть, делая всё вокруг чистым и простым.

В городе детства всё имело особенный уют: в домах никогда не запирались двери, соседи приходили в гости, не предупредив, без звонка или сообщения. Летом солнце улыбалось и пекло даже после самого продолжительного и сильного ливня. Оно освещало лица людей, и каждый местный жил счастливо, дружно и благодарно. Бабушкин дом благоухал ароматами чистых простыней и глаженного белья, варенья из вороняги³, антоновки, дрожжей и свежей выпечки. Дед занимался рыбалкой: зимой, когда толстые льды сковывали бурные воды Урала, плел сети. Весной, когда река разливалась во всю мощь, и летом, когда вода возвращалась в лоно, ловил рыбу и брал с собой повсюду свою внучку. Летом дедушка с бабушкой и Марией отправлялись в загородный домик, где жили вдали от шумного города и собирали дары огорода и сада. Здесь зрели самые вкусные в мире ранетки, настоящая хрустящая антоновка и черноплодная рябина. Здесь благоухали кусты жасмина и черной смородины. Здесь росли огромные сочные розовые помидоры, созревали баклажаны и перцы, красовались аккуратные огурцы, патиссоны и кабачки, грелись в красноватой земле лук и картофель. Виноградная лоза плелась по навесу и создавала подобие веранды возле домика, скрывая его от жарких солнечных лучей, а спелые фиолетовые крупные виноградные гроздья свисали над головами и просились прямо в руки.

В домике было две комнаты: спальня-темнушка, где пахло сыростью и кремом от комаров, и кухня, где на маленькой плитке бабушка готовила самый вкусный в мире дачный суп из вермишели в виде звездочек. Здесь жили в большом гнезде осы, к которым нельзя приближаться. Здесь орудовала своими мощными клешнями мерзкая медведка⁴, которая жила под землей и никак не хотела показываться не только Марии, но даже её бабушке. Под баком с водой пряталась ящерица, похожая на крокодильчика, которая иногда высовывала свою любопытную головку, а потом убегала прочь от жары и детского взгляда.

Это время вспоминалось Марии самым счастливым, и впивалось в грудь острым осколком – воспоминанием об утрате чего-то очень важного, или того, кто нужен каждому. Жаль детей, чье детство кончается быстро.

Светлана вышла замуж во второй раз, когда Марии исполнилось семь лет. Девочку забрали от бабушки с дедушкой обратно, в холодный, сырой и ветреный город: ей предстояло учиться в первом классе средней школы. Теперь семья из трех человек ждала появления на свет ещё одного – младшего брата Марии.

Жизнь изменилась, и часть домашних забот легла на девочку.

– Что я сказала тебе? Купить хлеба? Правильно? Где тогда сдача? – впустив ребенка в квартиру и хлопнув дверью, кричала разъяренная Светлана.

– Мама, кассирша дала мне конфет, мы с подружками съели их…

– Ты, мерзкая дрянь, понимаешь, что это воровство? Ты воруешь мои деньги, которые я зарабатываю из последних сил, и жрешь конфеты? С подружками! Иди и собери с них деньги за конфеты! Кому я говорю! Не ной, иначе своими же руками тебя задушу.

Мария понимала всю ответственность за крохи, с трудом заработанные на жизнь матерью и отчимом. Из-за безденежья в кризисные девяностые кто-то кинулся заниматься «бизнесом», а кто-то – воровать. В те времена в речи многих законопослушных и не очень граждан появилось слово «рэкет»⁵, из-за которого часть честно заработанной прибыли уходила в прорву. Эта напасть способна была вывести из равновесия даже самого стойкого и крупного предпринимателя. Что говорить о мелких торговцах – челноках, в ряды которых входила Светлана, всегда напряженная и трясущаяся над каждой заработанной копейкой.

Для Марии мама, с которой девочка вместе гуляла в парке, собирала одуванчики, а потом ела мороженое из жестяного стаканчика и пила яблочный сок, перестала существовать. Ничего не осталось от мамы, с которой Мария рассматривала старые фотографии, засыпала под любимые рассказы о Катрусе⁶. Теперь рядом жила какая-то другая, чужая мама, от которой Мария неоднократно терпела побои и оскорбления, изо дня в день наблюдая повторение одной и той же картины – усталость, ругань, нервные срывы.

Умер дедушка Марии. Его тревожило сердце, он пережил несколько инфарктов, последний из которых стал решающим.

– В то утро собиралась я ехать за мужем в больницу. Оделась, обулась, думаю, дай-ка присяду на дорожку, как у нас принято. Села на табуретку в кухне. Вдруг вижу – что-то в дом летит. Пригляделась, а это в окно синица бьется. Жирная, чуть крылом стекло не выбила. Света, дочка, синицы-то меня предупредили! Отец им в прошлом году кормушку сделал. Сало подвешивал, чтоб не замерзли. Любили они его, – плакала бабушка в телефонную трубку, сообщая о смерти своего мужа, отца Светланы и дедушки Марии, с которой ещё прошлым летом они вместе ловили карасей.

От печального события остались черно-белые фотографии и боль утраты, поселившаяся внутри маленького сердца. Боль, которая никогда не проходит, даже если приходится возвращаться к привычному ритму жизни.

Мария пошла в первый класс. Соседская девочка Рита жила этажом выше и училась в той же школе, что и Мария. Спускаясь по лестнице вниз, девочка забегала за подругой, и они, держась за руки, направлялись в дом знаний.

– Ну-ка быстро села за стол! Пока не доешь, не выйдешь отсюда! – взорвалась Светлана, которая всё утро возилась на кухне, чтоб успеть приготовить старшему ребенку обед.

– Мама, но ведь Рита пришла, она меня ждет на пороге!

– Мне плевать на твою Риту! Жри, я сказала! Иначе вывалю тебе это за шкирку!

Рита ждала возле двери и слышала, как плакала Мария, через силу доедающая суп. В конце концов, девочки вышли из дома.

– Слушай, Маш, а она всегда так на тебя кричит? – Рита искренне жалела Марию, на её лице проглядывалась жалость и обида за подругу.

– Нет. Ты только не говори никому, что слышала, ладно? – в полголоса произнесла Мария. Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

В начальной школе дочь Светланы отлично училась. Во всех мероприятиях Мария побеждала, занимая призовые места.

– Ты должна быть лучшей! Ты должна доказать всем, что ты на многое способна! Только попробуй принести в дневнике плохую оценку! Я даже четверки не потерплю, поняла? – изо дня в день Светлана повторяла дочери эти слова, как молитву.

Учителя любили девочку за покладистый характер и трудолюбие, её ставили в пример всем одноклассникам. Мальчишкам Мария нравилась с первого класса, и каждый из них мечтал сидеть с симпатичной девочкой за одной партой. Одним словом, Мария считалась звездой начальной школы. Девочка знала, что привлекает к себе внимание, и ей это нравилось.

Рита сама от себя скрывала, что завидует подруге. Она считалась хорошей, прилежной, послушной, тихой девочкой, но не могла занять место Марии.

Между первыми классами средней школы, где девочки учились, проходила олимпиада по чтению. Рита и Мария учились в разных классах, потому и оказались в разных командах, друг против друга.

– Подведем итоги, ребята! После нескольких заданий для наших первоклашек мы почти пришли к финалу. В финале участвуют два класса – первый «Б» и первый «Г». Остался всего один, последний вопрос! Кто же победит? Об этом мы совсем скоро узнаем и вручим победителю золотую медаль! – звучным голосом ведущего завуч школы увлекала детей в мероприятие. – Итак, внимание, вопрос!

В актовом зале, где проходила олимпиада, повисла тишина. На заданный завучем вопрос только Мария знала ответ. Она громко выкрикнула его, что повлекло за собой взрыв аплодисментов.

– Вот наш победитель, – громко и празднично крикнула пожилая завуч, которая несколько раз поцеловала Марию в щеки, после чего повесила ей на грудь самодельную, выкрашенную в золотой цвет, медаль из картона.

Первый «Б», класс, в котором училась Мария, победил, благодаря ей. Она, верная подруга, на радостях, счастливая, как собачка на выгуле, побежала к Рите.

– Не подходи ко мне! – тряслась от злости Рита.

– Риточка, что случилось? – Мария искренне не понимала, что произошло. – Тебе обидно, что не выиграли?

Рита кивнула в знак согласия.

– Ритусь, ты моя лучшая подруга! Я отдам тебе эту медаль, хочешь? Потому что мы обе победительницы, ведь у нас есть дружба, какой нет ни у кого в школе, – Мария улыбнулась, обнимая подругу, сказав, что в следующий раз она обязательно победит.

Рита взяла в руки медаль, порвала её в клочья и швырнула клочки золотой бумаги в лицо Марии, убежав от неё прочь. На этом дружба девочек прекратилась.

– А где твоя Ритка-то? Что-то давно она не заходила за тобой, – поинтересовалась однажды Светлана.

Мария промолчала, уставившись в кончик большого пальца на ноге.

– Ясно. Ну и чёрт с ней, – Светлана продолжала заниматься своими делами.

Трещину в школьной дружбе заметила классная руководительница Марии. Девочка всё ей рассказала и заплакала.

– Ну, ну. Не плачь и не верь особо в дружбу-то. В этом мире каждый за себя, такова жизнь. Вон, даже Советский Союз распался, а мы ведь верили в единство, дружбу народов и прочие сказки. Ерунда. Даже в любви так… Человек или любит, или нет. Иногда бывают просто не те люди. К ним со всей душой и не надо, даже если очень хочется. Они просто не оценят твоей доброты. Сердце у них настолько гнилое, что они не способны добро от зла отличить. Просто не надо с ними возиться. Есть много хороших вещей, на которые стоит тратить своё время. Жизнь короткая, нельзя терять ни минуты.

Классная руководительница сообщила Светлане об этом разговоре с Марией на родительском собрании. Светлана хотела быть идеальной матерью для своей дочери, но всё дальше отдалялась от неё, занятая бытом, мужем и младшим ребенком. О том, как происходит переход от девочки к девушке, Светлана дочери не объясняла, полагаясь на дворовых подружек.

– Ты гадина! Испачкала всё постельное бельё, это пятно не отстирывается! Я батрачу, как лошадь, ради того, чтобы ты портила наше имущество? Я тебе не прачка, иди и отстирывай эту гадость! Грязная свинья! Ненавижу тебя! Папинькино отродье! Лучше бы ты умерла.

***

В летние каникулы, отдыхая от городских хлопот и постоянного стресса, «нарабатывая на зиму» по любимому выражению Светланы, новая семья Марии проживала в поселке в шестидесяти километрах от города, в родительской усадьбе отчима. Усадьба представляла собой небольшой земельный участок в несколько соток.

Мать и отец отчима, люди старой закалки, пожилые, трудолюбивые, веселые и своенравные вырастили огромный вишнево-яблоневый сад. Плоды его уходили в заготовки на зиму. Старики держали скот: коров, свиней, овец, гусей и кур. На грядках их огорода красовались кабачки и капуста, помидоры и тыквы, свекла и морковь. Хозяином всех насаждений был картофель, который занимал большую часть земельного участка и требовал много ухода. Дел у стариков было невпроворот, оттого и вставали они ни свет ни заря и работали до позднего вечера.

Светлана просыпалась вместе с родителями мужа, доила коров и отгоняла их в стадо, выгребала навоз, полола грядки, поливала кусты, готовила еду для всех, потом мыла за всеми посуду. В своем желании казаться лучше, чем она есть на самом деле, мать Марии забывала обо всём. Ей хотелось простого человеческого счастья, а когда оно приходило, Светлана не знала, что с ним делать. В гонке за внешней идиллией в отношениях со всеми, она забыла о самом главном – материнских чувствах к своей старшей дочери. Так забывают про одного из участников игры в прятки: кого-то не нашли, но начали другую игру. Светлана срывала свою усталость на дочери, и с каждой ссорой всё больше и больше отдалялась от нее.

Светлана с мужем решили строить собственный дом. Прибавились заботы, а с ними и злость на старшую. Девочка росла, помогала по хозяйству, родители занимались торговлей в селе. Невыполотые грядки, оставленные где-то немытыми банки из-под молока или невкусный обед служили поводом для скандалов, разочарований и обид, растущих вместе с Марией. Сын Светланы Владимир родился с черепно-мозговой травмой, и, как над любым больным ребенком, родители тряслись над ним, на него молились и сдували с него пылинки. Мария всем сердцем любила его с пеленок и ухаживала за братом, как за собственным малышом, поскольку разница в их возрасте была достаточно большой. А он пользовался положением страдальца и несчастной жертвы своей болезни, нередко сгущал краски, придумывая невероятные истории о сестре.

– Мама, она лупила меня! Видишь! – он показывал матери синяки на локтях и коленях, гордо полученные от игр в догонялки или в казаки-разбойники.

– Зачем ты обманываешь? Я ничего такого не делала…

Не успевая договорить, Мария получала затрещину сначала от матери, потом от отчима. Иногда она оставалась без обеда, устраивая голодный протест: куском хлеба её тоже не раз попрекали. В темной комнатушке, где хранился ненужный хлам, уткнувшись в старую подушку, пахнущую яблоками и набитую гусиным пером, девочка с юных лет прятала слёзы обид. Сердце Марии искало тепла, но не находило его в новой семье. Девочка нашла его в другом месте.

Ей почти исполнилось шестнадцать, когда она впервые влюбилась в того, чьи губы пахли малиной, волосы соблазнительно путались на ветру, а ладони согревали своим теплом.

Шестнадцать…Что может знать о жизни и любви столь юная особа? Выражение лица молодой девушки меняется несколько раз в минуту, как секундная стрелка часов на циферблате. Что можно сказать о её, также быстро сменяющих друг друга, чувствах? Шестнадцать лет – тот возраст, когда затаенные обиды на жизнь, на людей, улыбающихся неискренней улыбкой, ищут выход и находят его…

Сестра отчима, Надежда, растила дочь Ирину. Несмотря на напряженные отношения между Светланой и Надеждой, их дочери ладили. Небольшая разница в возрасте позволяла им проводить совместный досуг, делить секреты и вместе играть в девчачьи игры.

Они часто виделись даже зимой, что уж говорить о том, что летом девочки не расставались. В гостях у Ирины Мария познакомилась с Николаем.

– Привет, Коль. Ты от нас что ли? А мы с Машей как раз думали к тебе зайти, у тебя есть камера к моему велику?

– А! Ирка! Ну ты и вымахала за год, совсем невеста стала! Да, мы недавно приехали, минут десять назад, зашёл с твоими поздороваться!

Николай приходился дальним родственником Ирины. Недалеко от её дома жили бабушка и дедушка Николая, которых он вместе с семьей навещал каждым летом.

– Коль, это моя… кхм… сестра, Мария!

Мария стояла на тропинке недалеко от дома родителей Ирины и не могла смотреть прямо в глаза Николаю: он казался ей божеством – не похож ни на одного из тех, на кого засматривалась успевшая сформироваться симпатичная девушка. В свои тринадцать она начала интересоваться противоположным полом. Сначала ей нравился одноклассник Олег, обладатель широких плеч, больших рук, с крупными чертами лица и пятерками по всем предметам. Но всё закончилось тем, что Олег вызвался проводить до дома одноклассницу Катю, что очень разочаровало Марию. Потом в её жизни появился Сергей, которым она очень гордилась. Парень оказался старше Марии на целых десять лет. Однажды он принес ей, восьмикласснице, в школу магнитофон с кассетами модной рок-группы «The Prodigy» на дискотеку. Любовная история с Сергеем закончилась после того, как тот объявил, что женится «по залету» на какой-то «девушке из общей компании». Мария не очень расстроилась на этот счет, потому что кроме магнитофона и необычных музыкальных предпочтений, никаких других особенностей у молодого человека не оказалось. Потом Мария познакомилась с Алексеем. Но нравился он ей всего неделю. В свои четырнадцать он уже хлестал водку, и от него пахло так же, как от отчима девушки.

Теперь перед ней стоял тот, кто приходил в самых откровенных и нежных снах, какие только могут присниться шестнадцатилетней особе. От переизбытка эмоций её руки мелко дрожали, язык превратился в жалкое подобие пропитанной жидкостью губки. Коленки тряслись, и Марии оставалось только слушать голоса Ирины и Николая, покачивая головой в знак согласия.

Ирина направилась в сторону дома Николая, увидела своего дядю и повисла у него на шее. Её родственник не ответил на объятия: весь извозился в саже. Николай оценивающе разглядывал Марию, пока та, улыбаясь, смущалась, не зная, куда себя деть. На ней блестело черным дешевенькое платье из синтетической ткани, купленное Светланой на оптовом складе для продажи, но не проданное из-за едва заметной дырки в подоле, и потому оставленное для дочери. На босых и пыльных ногах – стоптанные шлепки. На голове – нелепая соломенная шляпа, которая совершенно не вписывалась в весь образ. Но несмотря на всё отребье, которое всей душой ненавидела сама хозяйка, ощущалась мягкость в движениях, женственность, страстность души и трепетность тела. Шикарные волосы цвета молочного шоколада рассыпались по округлым плечам и доставали кончиками до узкой талии.

Робкая улыбка на лице не могла скрыть глубокой боли, утонувшей в бездонных глазах цвета моря, отчего взгляд шестнадцатилетней девушки превращался во взгляд опытной, уставшей от жизни женщины. Ресницы, выгоревшие на концах, стремительно двигались вверх и вниз, ямки на щеках то исчезали, то появлялись снова. И губы… ах эти губы. Любому, кто поцелует их, они обещали рай на земле. Николай поймал себя на мысли, что очарован.