Читать книгу: «Высшая форма логики», страница 2

– Ну да, ну да, мы можем быть взаимно полезны… – экивоки и недоговоренности, прощупывание и ходьба по минам, – насколько я помню из, простите, невольно подслушанного разговора, у вас есть дядя… Кирилл Андреевич.

– Да. Я вас познакомлю. Хотите?

Усмешку, появившуюся в глазах кондитера-наводчицы, антиквар списал на ее удовлетворение от удачно продвигавшихся переговоров. На самом деле Вероника вдруг представила, как познакомила бы хитрого дельца с настоящим Кириллом Андреевичем, майором ФСБ. Навряд ли они друг другу понравились бы, но оценили бы знакомство – точно. Один с печалью, другой с чувством мстительного профессионально-патриотического ликования.

– Хочу. Когда вам будет удобно?

– Я позвоню. Вначале с дядей посоветуюсь.

Вероника начала приподниматься со стула. Потом все же сделала глоток кофе, оценила его вкус и кивнула.

– Спасибо. Кофе действительно отменный. Но я тороплюсь.

Аркадий Валентинович вскочил. Гламурно шаркнув ножкой, помог спутнице подняться, стул ее отодвинул подальше от кадки с пальмой. Вероника, шествовавшая по ресторанному залу в не самых своих лучших джинсах и вязаной косичками шерстяной водолазке, обратную дорогу к гардеробу проделала, уже ничуть не беспокоясь о примитивности наряда и ненакрашенности облика. За яркость и экспрессию в их тандеме отвечал шагающий в арьергарде искусствовед, что сводило общее впечатление до нормального среднего уровня. И вообще – плевать. Дело сделано, завтра-послезавтра она спихнет этого болтуна на выносливые плечи Игната Котова, пускай тот дальше с ним и мучается.

Ника почувствовала такое облегчение, что, подходя к столику с ребятами из наружки, даже позволила себе лицом изобразить: «Порядок, братцы, бабушка приехала». Глядя мимо пары, но в целом выразительно.

Шалость, конечно, непозволительная, но головокружительную эйфорию очень хотелось выплеснуть. В голове Вероники, в ритм шагов, пульсировала радостная мысль: «Все, все, все, все… я это сделала. И пошло оно все к черту!»

Но настоящее все-все-все наступило лишь, когда Поплавский довез потенциальную союзницу до знакомого ей супермаркета, и вышедшая из автомобиля девушка, достав в процессе вылезания смартфон, набрала на нем номер и, дожидаясь ответа абонента, развернулась к так и не уехавшей машине с антикваром, приступила к разговору. Демонстрируя улыбку до ушей.

– Кирилл Андреевич, – считал по артикуляции ее растянутых губ Поплавский, – мое почтение. Есть новости.

Перегнувшийся на водительском сиденье Аркадий Валентинович убедился, что Ника выполняет обещание и договаривается о встрече, помахал разговаривающей девушке рукой и с достоинством отчалил. Кулинар допятилась до невысокой рейки ограждения парковки, пристроила на ледяную железяку согретую в немецком авто морозоустойчивую русскую попу и выдохнула в телефон:

– Уехал. Слава богу!

Настоящий Кирилл Андреевич, разумеется, знал, что рядом с его подопечной объявился долгожданный фигурант. Выслушал скорострельный, но детальный отчет своего агента, задал несколько вопросов и получил в итоге сердитую просьбу:

– Господин майор, я вас очень попрошу, передайте всем заинтересованным, что сейчас ко мне ходить или звонить – не надо! Несколько часов я буду очень занята! Как вам ни странно это слышать, но у меня тоже есть работа, есть обязательства…

На Нику стремительно плюсом к раздражению наваливалась усталость. Как будто весь ее недавний адреналин отчалил вместе с хитрым антикваром. Прыгнул в багажник, улегся там и, поигрывая домкратом, поехал в фешенебельный салон, оставив зимостойкую хозяйку воевать за права трудящегося народа.

Победу Ника одержала. Красильников, большая умница, с пониманием отнесся к ее состоянию и грозному шмыганью носом, сказал:

– Конечно, Ника, занимайтесь своими делами. И огромное спасибо!

Справедливости ради следует заметить, что огромное спасибо Нике должен говорить Игорь Станиславович Окунев, муровец, конкретно занимающийся кражами. Для фээсбэшника Красильникова ворюга-антиквар – карась на мелководье. Кирилл Андреевич ловил по-настоящему глубоководного хищника, Константина Федоровича Тополева, криминального магната, которому для полного соответствия поэтическому образу акулы империализма не хватает только газет во владении. Заводы-пароходы у него и так имеются.

«Загадочный» десерт для мадам Хохловой Вероника сочиняла с удовольствием и выдумкой. С калориями не переборщила, с флёром чили, хочется надеяться, тоже. Сласть для ее эпикурейца-мужа доставила Нике гораздо больше геморроя. Из слов Аркадия Валентиновича кондитер сделала вывод, что для Хохлова важен внешне обильный эффект блюда. Казалось бы, с такими живоглотами работать проще некуда, да? Но вот не так: адски обожравшийся чревоугодник способен обвинять в своей отрыжке повара, плохое настроение, сварливую жену и прочую бытовую неустроенность… Но чаще все же повар виноват – плохо знаком с законами здорового питания.

Но разберемся, плавали в таких местах.

С воздушными пирожными, больше похожими на мини-тортики, Вероника провозилась долго. Но результатом осталась довольна. Даже сфотографировала изделия и выложила фото на свой кулинарный сайт, добавив в пояснение высчитанный низкий калораж пирожных.

Ковалев, Окунев и Котов пришли, когда Ника уже успела передать шоферу Хохловых коробочки с заказанными десертами. Окинув взглядом трех широкоплечих мужиков, она прикинула габариты своей куцей кухни и позвала гостей в соседнюю квартиру, тети-Танину. Несколько лет назад, когда фрилансеру-кондитеру Полумятовой стало зверски не хватать пространства собственной кухни и она задумывалась о перепланировке квартиры или найме другой площади, пенсионерка тетя Таня, почти все время проживающая на подмосковной даче, предложила выход: «Ты, Ника, оплачиваешь коммунальные расходы и пользуешься моей кухней. Сдать квартиру я все равно не могу, изредка нужно приезжать сюда – в больницу сходить, то да сё…» Кухня в однокомнатной квартире тети Тани была просто исполинской, а дойти до нее – только два придверных коврика перешагнуть, и Ника с радостью вцепилась в такую редкую возможность. В благодарность к каждому приезду соседки в Москву готовила для нее прямо-таки царские угощения. Тетя Таня хвасталась, что дачные подружки теперь ждут ее возвращений из столицы как праздника! Приготовленных Вероникой разносолов надолго и на всех хватает.

– Максим, кастрюлю с борщом из холодильника захвати, – переправляя Ковалева, капитана Окунева и вора Котова из свой квартиры в соседскую, руководила Вероника. – Хлеб я возьму, лазанья в духовке тети Тани, я еще утром ее приготовила.

Как опытная Баба-яга, Вероника придерживалась принципа: сначала добра-молодца накорми, а уж потом разговоры разговаривай.

…Мужики шустро работали ложками. Вероника, скрестив руки перед грудью и опираясь поясницей о тумбу, с удовольствием за ними наблюдала. Тем, кто не кайфует от вида накормленных их стараниями людей, по мнению Вероники, в поварах, кондитерах и рестораторах вообще делать нечего. Помнится, на практику после первого курса колледжа половина группы Ники залетела в огромную заводскую столовую, где заправляла могучей рукой необъятная тетя Тома, как называли ее «старички», Тамар Васильевна для студиозусов. И вот в какой-то хмурый день обретается та толстая тетенька шеф-повар за спиной практикантки Полумятовой, поставленной на разлив напитков, методично жует пирог и, оглядывая полный зал стремительно жующих рабочих, задумчиво бормочет: «И куда в них столько лезет-то, а?»

Вероника тогда, помнится, от удивления едва черпак в киселе не утопила. Кормили в заводской столовой, мягко выражаясь, не блестяще. Репутацию и кресло тети Томы, как подумала студентка, спасала только торопливость, с которой коллектив забрасывает в «котлы» энергию. Чуть позже Ника узнала, что сноха Тамары разводит поросят, сама Васильевна давно приобрела коттеджик на длинном побережье Сочи, сложила эти информационные единицы и сделала далеко идущие выводы… А для себя навек постановила: если когда-нибудь перестанет получать удовольствие от вида поглощающих ее стряпню людей, то сразу же оставит профессию. Хорошая еда – одно из главных наслаждений в жизни. Если расхотелось дарить немного счастья людям и ловить от этого равнозначный откат, то вон из ремесла, твой КПД уходит в ноль.

«Н-да, мечта сопливого детства – радовать людей… А чем приходится заниматься? – загрустила Вероника неожиданно. – Какая-то жесть шпионская». Чтобы не портить настроение ужинающим гостям подкисшим личиком, Ника отвернулась к тумбе и, сняв со стеклянной формы крышку из фольги, стала разрезать подогретую лазанью на порции. Потом сварила кофе…

– Ну, Максим, если тебя так каждый день встречают, – сыто потянулся Окунев, – то я не знаю…

Макс сразу перебил его со смехом:

– Зато я знаю! На мне уже никакие джинсы не застегиваются.

– Готов страдать! – мгновенно парировал Окунев, главный пижон МУРа. Всегда в отличных пиджаках, начищенных штиблетах… – Если оплошаешь и не женишься, то я готов! Новые штаны не проблема для накормленного мужика.

– Дуэль! На швабрах!

– Н-да, сытый мужик тот еще гусар, – усмехнулся муровец, – от зада и желудка отлегло, глупости разные в голову полезли… Ника, кофе, я чую, уже готов?

Вероника поставила перед посерьезневшими мужчинами чашечки, наполнила их кофе и села на табурет рядом с Максом. Посмотрела на молчаливого Котова.

– Спасибо, Вероника, – поблагодарил тот. – Все было очень вкусно.

Вор, которого много повидавший муровец Окунев когда-то назвал гениальным, до сих пор вызывал у девушки противоречивые чувства. С одной стороны, им многое пришлось пережить вместе, и Ника уже не раз, выбирая между силовиками и Котовым, обращалась за советом или помощью именно к нему. Причем, что интересно, делала это, не задумываясь, в сложной ситуации рука как будто сама собой набирала его номер на телефоне, машинально.

И это странный выбор. Объяснимый если только кульбитом подсознания, интуицией, проще говоря. Которая, как ни крути, есть высшая форма логики.

– Как все прошло? – спросил Игнат.

Если бы этот вопрос задал Окунев, то Ника отрапортовала бы о результатах с протокольной сухостью. Задай вопрос Максим, Вероника добавила бы в рассказ толику девичьего кокетства – грамотная невеста такой момент профукать не должна, пусть ценит, обормот, какой брильянт словил! Котову ответила как есть, по-человечески, без протокольности, но и без дамских хитростей с рисовкой:

– Непросто. Мы, конечно, все много раз отрепетировали, и мне это очень помогло…

Вероника рассказала о встрече с Поплавским, почти дословно воспроизвела их диалог и поделилась выводом: антиквар чертовски осторожный тип, ни одного слова напрямую, поймать его на разговорах не получится.

– Так и должно быть, – согласился Котов. – В твоих личных впечатлениях о нем что-то изменилось?

Вероника согнулась, оплела лодыжками ножки табурета и увела взгляд под стол. Увидев крошки, на автомате вспомнила о венике… Не время!

– Поплавский… совсем из другого мира, понимаете? Мне с ним сложно. Сложно не только… – Ника замялась, подбирая выражения, и села прямо, – из-за того, что я о нем знаю, а в принципе. Находиться рядом, слушать его… Я не могу его понять, он меня дико бесит! Я уже взрослая девочка и от людей, которые так раздражают, держусь подальше. Имею право, я не в школе и не в офисе, где одноклассников и коллег не выбирают…

– Я понимаю, – мягко перебил Котов, – и сделаю все возможное, чтобы ваша следующая встреча стала последней.

– И бояться его нечего, – вставил Окунев, – он не такой, как…

Вероника перебросила на капитана недовольный взгляд:

– Как Тополев, да?

Окунев поморщился:

– Да. Профиль и размах у них разный, – продолжил прерванную мысль, – у антиквара нет своих людей. В тот раз он к тебе моментально хвост прицепил, сейчас – пуф! – Капитан развел руками. – Пусто. Все его люди у нас «отдыхают».

– Ну да, не Аль Капоне, успокоил.

– Он грамотный человек, – спокойно продолжил Котов, – лишних людей кормить не собирается. А еще он чистодел. Те два убийства, когда погибли горничная и охранник, произошли случайно. В его команде были не налетчики, а высокоуровневые специалисты – необходимый минимум. Сейчас Поплавский остался один и подбирает новую команду, и, как ему кажется, зацепив бригаду, отработавшую «сильфиду», он схватил Бога за бороду. Так что бояться его нечего, он в нас заинтересован больше.

– Получается… – Вероника с непритворной беспомощностью оглядела мужчин, – мне ему звонить и назначать встречу?

– Да, – кивнул Котов и пожал плечами, – зачем тянуть? Назначай на завтра, на час дня.

Окунев достал из внутреннего кармана своего пижонского пиджака листок бумаги и положил его перед оробевшей Вероникой:

– Здесь адрес, позже отправишь его эсэмэс. ОК? И не нервничай! Громкую связь включить не забудь.

Для борьбы со страхами и комплексами у Вероники были два проверенных средства: маленько хряпнуть коньячку, как в случае с картами, или вызвать у себя прилив адреналиновой бесшабашности. Рядом с тремя сочувствующими мужчинами адреналин вызывался слабо, пить не хотелось совершенно, а потому первоначально разговор с Поплавским сложился так себе. Как будто антиквару позвонила мышь, замучившаяся потеть под веником.

– Доброго вечера, Аркадий Валентинович, это Вероника, – пропищала относительно добровольная помощница внутренних органов.

– И вам не хворать, незабвенная Вероника Дмитриевна! – потек из трубки густой до приторности голос антиквара. – У вас есть для меня известия, душа моя?

Слов нет, Веронике нравилось общаться с культурными людьми, использующими в речи литературные обороты, но антиквар так перебарщивал с витиеватыми любезностями, что появлялось подозрение: а не издевается ли он, зараза?!

А потому, задолбавшаяся с вениками мышь, получив от злости необходимый всплеск эмоций, мгновенно охамела:

– Душу я вам, драгоценный, никогда не заложу! С вас и старушек, приносящих в вашу лавку перстеньки с серебряными ложечками, за глаза и за уши! Встреча завтра, в час дня, адрес скину СМС. – И рыкнула: – Устроит?

– Да, – сипло согласился пораженный ее выступлением лавочник.

– Адью.

Вероника выключила телефон. Исподлобья оглядела примолкших мужиков и поинтересовалась:

– Ну как? Нормально?

– Высший класс, – кивнул Окунев и почему-то с сочувствием поглядел на всем довольного Ковалева.

Встречу Валентиновичу назначили в баре-караоке. Практически пустующем в разгар рабочего дня, вторника.

К караоке Вероника подрулила на своем новеньком «рено», приобретенном на премии от Тополева и облегченно выдохнувших страховщиков, узнавших, что «Поцелуй сильфиды» не считается украденным. Не оборачиваясь к сидящему на заднем сиденье Котову, буркнула:

– Ну? Я пошла?

– Да, с Богом, – отозвался Котов. – Все будет хорошо. Ни пуха ни пера.

Пробормотав в ответ старомодное ругательство, Ника выбралась из «рено», немного огляделась и, не найдя ничего подозрительного поблизости, поскальзываясь на обледеневшей парковке, порысила к входу. Обойдя вниманием гардероб и мало заселенный бар, за стойкой которого скучали две тощие нимфетки с кофе, Ника попросила конопатого секьюрити направить ее в сторону зарезервированного певческого кабинета под номером четыре и была сопровождена в нужном ей направлении. По дороге поинтересовалась для проформы у сопровождения:

– Кто-то из моих друзей уже пришел?

– Нет, – односложно отчитался рыжий.

Чего и следовало ожидать. Ника приехала немного раньше, Поплавский, по предположению Котова, появится минута в минуту.

Девушка зашла в весьма немаленький кабинет с пухлым диваном и парой кресел, обтянутых огнеупорным черным дерматином. Зябко поежившись, размотала шарф и сбросила на спинку кресла куртку. Потом застыла в центре комнаты и от нечего делать копнула вглубь себя: «Мне страшно или нет?»

Волнительно, пожалуй, да. Но, главное, набившие оскомину терзания: «Что я здесь делаю, чем занимаюсь, когда это закончится…», мудро остались дома. Ника уже давно запуталась в самой себе. Она никогда не считала себя любительницей драйва и прочего улета. Она выбрала себе самую мирную профессию. Хотя… папа у нее военный, в Афганистане воевал…

Господи, да при чем здесь папа и прочее мужское! Ника трезво отдавала себе отчет: она начинала получать замысловатое удовольствие, когда у нее получалось решить некую логическую загадку, распутать криминальный узел. Казалось: она рецепты чьей-то жизни сочиняет, разбирается в ингредиентах.

Не хочется подсесть на кайф, в корне противоположный кормлению людей и способный в потенциале лишить ее нормального окружения. «Один новый дружок уже сидит в машине, скоро и другой потенциал заявится…» Нормальные товарищи подбираются у двадцатисемилетнего кондитера, да?

Догадавшись, что снова начинает ковыряться в себе и рефлексировать, Ника взлохматила нахватавшие снега волосы, подвигала губами, разгоняя по ним помаду, и чуть не произвела следующий жест готовившейся к свиданию девицы – едва бюстгальтер не поддернула повыше.

Блин. Мысленно хихикнув, она из-под ресниц поглядела по сторонам и вверх: «Интересно, где здесь камеры припрятали?» Запись предстоящей встречи с Поплавским наверняка организована, Вероника только что едва не добавила в жизнь полицейских немного искреннего веселья.

На этой задорной ноте кулинар и встретила проникшего в кабинет искусствоведа.

– Аркадий Валентинович, – произвела жизнерадостный оскал на все тридцать два жемчужно-белых, – мое почтение!

Поплавский, не ожидавший от Вероники такого оживления и оптимизма – распрощались они вчера довольно-таки сухо, – порядком растерялся и впервые позабыл припечатать ее какой-нибудь «душенькой-озорницей».

– Добрый день, – промямлил он. – А… – оглядел кабинет, как будто некий дядя Ники мог прятаться за креслом, – где…

– Один момент. Все будет. – Продолжая лучезарно скалиться, кондитер достала из заднего кармана джинсов телефон, произведя набор, сказала в трубку: – Мы на месте, дядя, все в порядке, тихо, ждем.

– Конечно, – догадавшись о причине отсутствия родственника поварихи, уважительно кивнул Аркадий Валентинович и внезапно шагнул к Нике, схватил ее за руку и быстро зашептал: – Вероника Дмитриевна, у меня сложилось впечатление, будто вы чем-то на меня обижены. Скажите честно, что я делаю не так? Ну почему вы постоянно на меня сердитесь?!

О как. Ника оторопела и забыла вытянуть свою руку из влажных ладошек взволновавшегося антиквара. Оказывается, он ее тоже разгадать не может? Понимает, что они из разного теста, и зубки неожиданно обломал об «скромно одетую девушку»?

– Я не сержусь, – сказала Вероника и безуспешно попыталась выудить свои пальцы. – Я вам уже говорила, что не люблю фамильярности.

– Ну, право слово… – антиквар вернулся к привычному актерству и плаксиво надул губы, – ну простите старика… Я с вами разговариваю, как привык… Я ничего не понимаю в современной молодежи! Для меня слово «респект» звучит ругательством!

Аркадий Валентинович с почти искренней мольбой смотрел на Веронику, и к той невольно подкралось подозрение: слинять отсюда сразу-сразу, как Котов обещал, у нее почему-то не получится. Вон как Валентинович в нее вцепился.

«А может быть, ему просто страшно? Ведь это он рискует…»

Ника положила вторую ладонь на сцепку из их с антикваром пальцев, мягко надавила, разжимая хватку Поплавского:

– Я не сержусь на вас, Аркадий Валентинович. Поверьте, мне есть на кого сердиться гораздо сильнее. Вы в этой очереди даже не пятидесятый номер.

– Правда? – Искусствовед внезапно округлил глаза. – У вас так много недоброжелателей? Бедняжка.

«Н-да, с номерами я что-то того… переборщила». Зато отвлекла его и руку высвободила.

Качественно посочувствовать и развить успех антиквару помешал вошедший Котов. Высоченный и широкоплечий, в кепке с опущенными клапанами-наушниками, очках с чуть затемненными стеклами-«хамелеонами» и в медицинской маске на пол-лица.

Внушительно смотрелось. Даже для кондитера. На месте Аркадия Валентиновича Ника б окончательно струхнула.

Но Валентинович был господином не из робкого десятка. Поздоровавшись с вошедшим мужчиной легким поклоном, искусствовед пытливо поинтересовался:

– Кирилл Андреевич, как я понимаю?

– Если угодно, – невозмутимо, но с интригой вынес Котов. Раскинув полы длинного пальто, засунул руки в карманы брюк, явно намекая, что к рукопожатиям не расположен. – О чем вы хотели со мной поговорить, Аркадий Валентинович?

– Присядем? – предложил Поплавский. Собрался приобнять за талию кондитера, сдвигая ту к креслу. Но вовремя опомнился и опустил ручонки по швам. – Вероника? Может быть, кофе? Сока?

Скорее всего, некоторая пауза и отвлекающие вопросы понадобились Поплавскому, чтобы, так сказать, втянуть ноздрями воздух и попробовать понять, в каком ключе вести переговоры. Когда его собеседники отказались угощаться и сели по креслам, Аркадий Валентинович, поддернув фиолетовые брюки, примостился на диване. Пробормотал «нуте-с» и наконец-то приступил:

– Мне хочется надеяться, что обмениваться верительными грамотами нам не нужно. Так? – Котов кивнул, и антиквар двинулся дальше. – У меня… точнее, у моего друга есть проблема, для решения которой нужны люди определенной квалификации.

– Проблема? – Брови «Кирилла Андреевича» уползли под кепку.

– Да. Чистейшей воды – проблема! И если вы согласитесь нам помочь… то, поверьте, внакладе не останетесь. Мой друг очень, очень благодарный человек.

– Суть вопроса?

– Я могу рассчитывать на конфиденциальность?

Из-под маски Котова донеслось досадливое фырканье. Аркадий Валентинович обрадовался, ударил ладошками по бедрам и собрался поделиться сутью чужих проблем, но ему помешала Вероника.

– А можно я пойду, а? У меня дела, я вас познакомила…

Не тут-то было!

– Вероника, – потянулся к собравшейся встать с кресла девушке Поплавский, – я вас очень прошу, останьтесь! Вы мне нужны!

– Я? – Ника ткнула себя пальцем в центр грудины.

– Да! Именно вы! Послушайте, пожалуйста, и все поймете!

– Ну ладно. – Вероника пожала плечами и вернула руки на подлокотники кресла.

– Кирилл Андреевич, Вероника, мой друг – завзятый клептоман. Увы. В прошлом году он совершил страшную ошибку, в которой признался мне совсем недавно. Пятнадцатого декабря прошлого года его пригласили на торжество в очень достойный дом. У хозяев этого дома, понимаете ли… – Поплавский замялся, – есть… точнее, была одна занятная вещица…

Занятной вещью оказалась самая обычная серебряная ложка, десертная. Подаренная, правда, Вольфом Мессингом. Когда-то, тыщу лет назад, друзья позвали Вольфа Григорьевича на день рождения маленькой девочки, Нюрочки. Та пятилетняя Нюрочка, заваленная куклами и плюшевыми зайцами, капризничала за столом, отказывалась кушать дефицитный по тем временам творожок. И Вольф Григорьевич достал из кармана принесенный им подарок – серебряную ложечку в бархатном футляре. Извлек ее наружу, закрыв глаза, подержал между ладонями и, обтерев салфеткой, протянул девчушке:

– Нюрочка! Это волшебная ложка. Пока ты будешь кушать ею творожок, в твоем доме всегда будут денюжки, чтоб мама с папой покупали тебе новых кукол и конфеты.

Непонятно, насколько Нюрочка прониклась эпичностью подарка, но семейная легенда гласит, что творожок тогда сметливая новорожденная сметелила до крошки. А дальше стала относиться к кисломолочным продуктам с огромным пиететом и выросла здоровой, красивой и завсегда с богатством. С годами превратилась в Анну Леопольдовну, а ложку берегла словно зеницу ока.

Лет десять назад уже очень зрелая Нюра вышла замуж за канадца и переехала в Ванкувер. Не шибко полюбила тамошнюю новую родню, по слухам заподозрившую дедушкину «молодуху» в корысти. А потому, обидевшись, зловредно оставила эпическую ложку в России, в доме старшего сына. Но, помня о завете увенчанного лаврами провидца, обязательно приезжала на родину отмечать свой очередной день рождения и кушать, кушать творожок.

– Что, неужели ложка работает? – впечатлилась историей «плюшевая» ворожея. – Даже если ее только раз в году использовать?

– Ну, если младший сын Анны Леопольдовны в «Форбс» засветился, а у нового мужа бизнес в гору попер, значит, работает, – печально подтвердил Аркадий Валентинович.

– Ни фига себе, – присвистнула кондитер. – Ваш друг совсем… – Ника не договорила.

– Полный идиот, – вздохнул искусствовед, – конченый.

– А эти его друзья… с ложкой, знают, что он клептоман?

– Ни боже мой! Это тайна за семью печатями! Мой друг известный человек, весьма-весьма небедный…

– Так что же тогда клептоманит?

– Болезнь. Не властен над собой. Попал на день рождения Анны Леопольдовны и не удержался, потихоньку стащил из футляра легендарный прибор. Футляр убирали за стекло в сервант уже… мгм, не совсем трезвые домочадцы, разницу в весе пустого футляра никто не заметил… Я, право слово, уже намучился с этим своим другом! Несколько раз, по доброте душевной, вытаскивал его из похожих ситуаций, но сейчас… сейчас обстоятельства несколько изменились, и мне приходится искать помощников. Вся надежда только на вас, уважаемые Вероника и Кирилл Андреевич.

Ника поглядела на гениального вора Котова, не проронившего за последние десять минут ни слова. И тот подачу принял.

– Цена вопроса?

– Триста тысяч.

– Рублей? Не интересно. – Котов стал приподниматься.

– Четыреста!

«Кирилл Андреевич» продолжил движение, и Валентинович воскликнул:

– Полмиллиона! – и трагически добавил: – Рублей. Имейте сострадание к больному человеку!

– Больных лечат, – равнодушно отметил вернувшийся на кресло Котов. – Я же пока только готов вас выслушать и ничего не обещаю.

– Да, да, конечно, – пристыженный Аркадий Валентинович достал из кармана клетчатого черного с синим пиджака неожиданно однотонный коричневый платок и промокнул им лоб, – проблема в том, господа, что в дом Михаила Дмитриевича не попасть. Он живет в отлично охраняемом поселке, в соседях о-о-очень непростые люди, увешавшие все столбы видеокамерами, везде собаки и охрана… Но в самом доме камер нет. Если попасть в дом, то вернуть на место ложечку получится довольно просто… людям с определенной квалификацией. Нужно только сервант вскрыть и футляр.

– А как попасть?

– Я уже, простите, Вероника Дмитриевна, закинул удочку. Через седьмые руки посоветовал Михаилу Дмитриевичу пригласить на пятнадцатое декабря, на день рождения маменьки, одну замечательную девушку-кондитера…

Твою мать!!! Каким-то чудом Вероника не выругалась вслух и подхватила отвалившуюся челюсть. «Мне что… опять?! – задохнулась мысленно гневным воплем. – Да ни за что!»

– Сколько мы можем думать? – услышала Ника вопрос Котова и снова начала дышать.

– Недолго, умоляю. Пятнадцатое скоро. Я не успел вам кое-что еще сказать, маменька Михаила Дмитриевича обожает всяческие зрелища, даже с новым мужем познакомилась на представлении цирка дю Солей. Так вот я донес до Михаила сведения, что Вероника отлично работает на кейтеринге… я видел ваш сайт, Ника. Чего вам стоит артистично приготовить для бабушки творожный десерт?

– Про ложечку стащить вы не забыли? – злобно поинтересовалась артистичная повариха.

– Вернуть! – поправил антиквар. – Послушайте, вам нужно будет сделать предварительную прикидку, так? Приехать в дом, где сейчас полный кавардак, идет подготовка к ежегодному приезду бабушки, посмотреть, как расставить этот ваш реквизит для кейтеринга… Как раз в том самом зале, где стоит этот злосчастный сервант с пустым футляром!

Заметив, что «разведчица» Полумятова приготовилась дерзить, гениальный вор попросил у антиквара тайм-аут.

– Мы будем думать, Аркадий Валентинович.

– Недолго?

– Да.

Под это обещание «подельника» Вероника вылетела из кресла, подхватила шарф и куртку, пулей вынеслась из кабинета. Она всерьез переживала, что может сорваться, надерзить Поплавскому или Котову и испортить все дело. Мысль, что ее уговаривали не воровать, а вернуть украденную вещь, ничуть ее не успокаивала. Из горла рвался вопль: «А без меня никак не обойтись?!», и потому Ника попросту сбежала. Пронеслась по коридору до барной стойки, удивила, а может быть, и напугала своим злющим видом двух анемичных нимфеток-кофеманок. Швырнула одежду на высокий круглый табурет и, недолго думая, просипела симпатичному бармену:

– Текилы. Пятьдесят. Нет, сто! И лимон, не лайм.

Бросила яростный взгляд в сторону коридора, по которому неторопливо шествовали разговаривающие вор и антиквар. Побарабанила пальцами по стойке и шумно вздохнула.

– Пойдем отсюда, Нелли, – сказала за ее спиной одна из юниц. – Сейчас эта тетка скандалить будет.

Вероника обернулась на догадливую девочку с задорными хвостиками схваченных разноцветными резинками волос, словила сразу два высокомерных взора и опустила нос к столешнице. Тетка. Дожила, блин.

К пребывающей во взлохмаченном состоянии Веронике подошел Игнат. Слегка согнувшись, поставил локти на барную стойку и, ничего не говоря, уперся взглядом в выставку бутылей напротив.

– О чем вы сейчас говорили? – буркнула «тетка».

– Аркадий интересовался, хватит ли твоей квалификации для вскрытия серванта и футляра.

– Надеюсь, ты сказал ему правду. Машину поведешь? Мне надо выпить.

– Конечно.

Вероника получила от бармена большую стопку с кристалликами соли, налипшими на ободок, подвинула к себе тарелочку с дольками лимона. И, прикинув свои возможности и вероятную пользу, сделала внушительный глоток, предварив его тостом: «Ну, за мир во всем мире».

– Так ты ему сказал правду? – горько морщась от ядовитой кислоты лимона, жуя, спросила кулинар.

– Господи, что тебя беспокоит…

– Я повторяю. Ты. Ему. Сказал?

– Нет. Мы же попросили паузу для размышлений.

– Интересно, – Ника развернулась полу-боком к Котову, стянувшему с лица медицинскую маску, прищурилась, – и когда ты собираешься ему сказать, что я иногда и калитку у родителей на даче не с первого раза открываю?

Телефон Вероники тренькнул, информируя о поступившем сообщении. Хозяйка аппарата скосила глаза на осветившийся дисплей и выдохнула, обтирая руки о салфетку:

– О как! Поплавский мне привет отправил. С файлом.

– Открой его, пожалуйста.

Жующая Ника открыла сообщение и файл… В нем было несколько фотографий: вид старинного серванта, крупный план его замка и фото фарфорово улыбающейся бабушки. Судя по всему, Анны Леопольдовны, сидевшей в кресле у стола, на котором лежал распахнутый футляр с небольшой серебряной ложкой.

Игнат поглядел на присланные снимки и тихо произнес:

– Говорить Поплавскому, что ты не сумеешь вскрыть этот сервант, было глупо. Он умный человек. Понимает, что я могу научить тебя вскрывать такие замки за полчаса.

– Серьезно? – удивилась Вероника и очень некстати вспомнила не только вредный замок на дачной калитке, но и недавнюю историю, когда она приехала к родителям в поселок и поняла, что забыла ключи от дачи дома. А мама с папой в магазин уехали и на два часа застряли в пробке. Нике тогда пришлось лезть через забор, потом выбрасывать любимые шорты, зацепившиеся непонятно за что на заборе.