Чумовые истории. Пёстрый сборник

Легенда Про Синего Слоника и Самурая

Только в новейшей версии там еще действует также Влюбленная Мартышка из бородатого анекдота, но для созвучия я-автор вывожу её под видом престарелого японского макака, который жил при буддистском храме и проникся философией дзен, но так как он был животное, а не человек, истинного просветления он так и не обрел. Может он и ходит одетый в кимоно, с зонтиком, веером и сочиняет лирические хайку, но обезьянничает он и падок до чужого, как и все его родичи до десятого колена, макаки попроще, скачущие по ветвям персиковых деревьев. Страсть его подлинная и слабость – коллекционирование редкостей. И вот однажды в бамбуковой роще в сезон тайфунов повстречались Макак, Самурай и Синий Слоник…

На этом легенда обрывается, потому что все, кто её слыхал, начинают ржать, стонать, брыкаться и просить пощады, потому что уже не могут слушать её еще раз. Расскажет полную версию Вика, ей одной удается передать в тексте интонации Григорашека, нашего придворного острослова и духовника. Она не упустит ни единой детали, потому что обладает феноменальной памятью.

Да, Макак подражает во всем настоятелю храма, прячет под украденной одеждой свою красную *опу от глаз прихожан, избавляется от лишней шерсти и белит морду, чтобы более походить на человека. А Слоник… Он просто Слон. Большой, неуклюжий, обыкновенный. Просто Синий. Да, тайфун унесет и зонтик, и веер, и богатые благородные одежды старой обезьяны, холодные ливни смоют краску. И раскрытая в своем греховном безобразии и простоте, обезьяна, повстречав так не кстати благородного Человека из Столицы, препоясанного мечом, и – Синего Слоника, который, как положено Слонам, ничего не говорит, только хлопает ушами и кивает, переступая с ноги-колонны на другую ногу-колонну и жует корм… Слон этот был подарком сиамского владыки принцу с Хоккайдо. Тот же понятия не имел, к чему ему слон? И передарил необычное животное монастырю. Слон раньше работал на стройке, а теперь получалось, вел вольготную жизнь талисмана. Но он продолжал показывать трюки, которым научили его люди, прежние хозяева. Здороваться, припадая на колено и трубя в хобот как в горн, закидывать на спину вязанки хвороста… Самурай никогда не встречал Слонов. Но он был образован и воспитан. Поэтому он понял – перед ним слон. И – виду не подал, что это его хотя на пол волоса интересует. Обычное дело, нечта я слонов не видел? Ой, ну слон и слон. А Макак – в восторге и в ужасе. Ведь Слон такой большой… И сразу ясно – такого второго НЕТ. А тут еще – Самурай сидит на кладбище под шелковицей, пьет сякэ и невозмутимо завтракает рисовыми шариками. Как будто так и надо. Ну – Слон и Слон. И вот мокрый, голодный, голый, старый, Макак бочком, на двух ногах, подходит к человеку и садится у его ног, копируя его благородную осанку и спрашивает: «доблестный воин, долгожданный гость, ответь, что это за невиданный мощный зверь появился в нашем храме на горе <Дальше китаистская матерщина))>?» Благородный Самурай спокойно и скромно отвечает, завершив трапезу: «по-моему, это Слон». «Ой, так-таки Слон…» – подвигается на шажок поближе к Слону. Снова жмется, вздыхает, наконец спрашивает: «А скажите, мне показалось, или он-таки ко всему прочему еще и Синий?»

*у слушателей уже истерика, но Вика неумолима

«Да, это так». Ученый Макак садится еще ближе к Слону. «О достопочтимый… Позволь еще один вопрос. А, что, правда, Слоны – редкие звери?» Самурай обстоятельно рассказывает про разных слонов, каких встречали в скитаниях его однополчане на службе у Императора, попадались и Жолтый, и Розовый, и Апельсиновый, и даже Мохнатый, но что есть – то есть, Синих Слонов не видели, этот – первый. Слон плохо видел в сумерках. Он был воспитан при царском дворе и рос вместе с людьми, и никому худа не делал, это был не боевой слон, но пока Макак выглядел как человек, Слон различал его и не приближался. Но ветер и дождь открыли, что это просто старая обезьяна… А Слону очень захотелось рисовых шариков…

*народ уже не в силах смеяться, слушатели попадали со скамеек и лежанок, и тихо причитают и повизгивают

И тут в комнату входит невозмутимый Удочка и зовет на посовещаться нашего скг`омного и обаятельного ростовщика. Тут и сказочке конец…

– Гутен таг, майнэ фрёйндэ. Не подскажите, кто в вашем клане теперь главный?

– А у нас больше не тирания! У нас это… равноправие! и эта… выборная демократия!

– Гм. Анархия у вас. Ладно, зайдем с другого боку… Это вот чьё? – достает розовую визитку в форме сердечка. – Кто нотариус?

– Моё! Есцем-таки я, – поднимает руку Заможски и встает с места и бочком выкатывается пред пронзительные зеленые глаза Инквизитора.

– Оформляю пакеты документов, договора, доверенности, открою фирму под ключ, сдам-сниму недвижимость, сделки, беспроцентные ссуды, бухгалтерия, аудит… И это всё вы? – Переворачивает визитку: – Решу налоговые споры, долговременная аренда гаража под склад, поставки продуктов, ремонт а/м любой сложности, эвакуатор, ноч.прогулки по Пб?.. И на всё – один номер. Ваш?

– Вашим Богом клянусь, всё законно.

Вика: ищешь себе нового секретута, а, Удо?.. Так ты его нашел, пожалуй.

– Для купца Саввы Морозова Матисс – тот же дежурный ковер на стенку.

– Ох, а вы, Александр Яковлевич, сами подчас как… Мейерхольд на ковре.

Ксафа, прикинувший на секунду, как это, запинается об стоящий посреди комнаты стул.

– Что ж вы не перечислили вообще всё, чем когда-либо занимались или чувствуете задатки? Продвижение сайтов, тамада, выездной распорядитель, банкеты, интересные знакомства, массаж на дому?..

– Во-первых, пришлось бы выбрать слишком мелкий шрифт, всё бы не влезло. Во-вторых, это вы чито-то путаете, массаж, если чито, это вон дгугой Александг, и он на дом не пгиходит, ньец, можно договогицца с мадам Кагиной, у неё в салоне…

Народ попадал с кресел. Арсен сидел красный как вареный рак.

Вика: что вы к нашему бывшему министру привязались? Он как обычно хотел сказать не то, как оно прозвучало. Если по старшинству, то Витька у нас самый старый. А если по широте таланта и силе – то безусловно Никки. Но Никки нельзя выбрать в главари-начальники. По состоянию душевного здоровья. Никки в Маскараде не участвует. Он… слишком одаренный мальчик. А Прокурор наш… блин комом, бастар.

Центральный Процессор пана Заможского, кажется, испытывает гибернацию, или, выражаясь словами ВИНДОВСА: Гибернация дополнительная функция «гибридного спящего режима», когда содержимое ОЗУ сбрасывается на диск, но питание не отключается. Анализировать себя самого восхитительно. Он всего лишь манипулятор среднего уровня

System Failure and will be blocked. Inicialized the hybernation process… … …

– Чито вам от меня надо-то?! Вам же ж ничего не надо?!! *силиться сказать хоть одно матерное – и не может* я вам миллион раз говорил, чито лично для меня ДЕЛО (работа, проект, план) важнее всего прочего. Важнее собственного благополучия даже. А не то что… И вообще вы вопросы некорректно всё время составляете. Я ночь не спал. И день пролежал.

*стандартная лакированная ухмылочка*

– Ну, как? Кисло? Соли и перца еще добавить? Варить еретиков на медленном огне или только припустить пяточки и оставить охлаждаться?.. Когда мы говорим об оборотной стороне добра, о смещении понятий, о том, что всё не то, чем кажется, о притягательности тьмы. Мы что имеем ввиду. Что у добра и зла не так много различий, как нам внушали в детства? Что зло – оно хорошее, стоит только присмотреться? Нет, обычно, мы имеем ввиду совсем другое. Что не стоит объявлять злом (да, если честно, большинство так и не поступает), всякого, кто отличен от тебя. А вот если кто-то всю жизнь свою убивал, грабил, насиловал, совращал малолетних, облапошивал людей, пуская их по миру (и при этом еще находил себе в том числе и моральные оправдания, вроде как зло – оно ж интереснее), то тут вы уже на черной стороне стоите. Какую бы идеологически правильную морду не носили…

– Эээ, Удо, это ты сейчас о чем?!

– Никки – правая рука, Ксафа – левая, и все вместе они никак не могут сосредоточится. Ой извините, как в басне Крылова про воз с поклажей. Грелку разорвало от противоборства сил!

2.1. ВЕРА

(маленькая история про маленький, невидимый глазу ежедневный героизм)

Приоткрылась дверь на цепочке.

– Чещчь. Чито вы там дзялаеце, в этакую непогоду?

– Да не! Я…

– Тшшш, Вера, пожалуйста, потише, я вас-таки умоляю, Сергей Исмаилович уже отошел ко сну. Я сейчас к вам выйду, погодице.

Бублик тяжело спрыгнул с полки и неприязненно глянул на дверь, прижал зад к полу, намереваясь улизнуть вон, только она откроется.

– О, нет, мой милый, вы не покините этих стен.

На Александре Феликсовиче была темно-синяя пижама, бордовый халат, войлочные тапочки, коричневые носки. В руке он держал свернутую газету, при помощи которой он весьма вежливо, но настойчиво оттеснял кота внутрь. Тот было поднырнул и ринулся прочь, однако, киборг подхватил хвостатого беглеца поперек туловища, и храброе четвероногое взмыло на полтора метра вверх. Погладил по спинке.

– Дайце мне час.

Исчез в темноте. Снова появился. Всё так же, в домашнем, только с зонтиком и в галошах. Тихо притворил дверь.

– Пан Заможский, я извиняюсь, я вам там на ступеньки пиво пролила.

– Не кислота, железо не разъест. Не людская молва, хуссхусс. Ийдёмце, тут недалеко мастерская, у меня есть ключи, обогреетесь – и поговорим.

Осторожно стал спускаться по лестнице.

– Вам помочь?

– Спасибо, ма шери, я сам.

На прилавке выстроились образцы материалов и ценники. В углу на окошке – веник поникших желтых и синих цветов. На стене висел календарь с видом на Сенатскую площадь и Медный Всадник, с обведенными в кружок числами. Дни рождения? Важные встречи? Сроки сдачи налоговой отчетности?

– Вы в Питер когда поедете?

– У вас есть, чито передать? Я увезу.

– Да мои работы для конкурсной комиссии. Это будет быстрее, чем почтой.

– Если Серж поедет раньше, могу я с ним отправить?

– Ну, только если ему не тяжело.

– А это, чито, пшепшам, каменные скульптуры?

– Ахахаха, нет, и даже не бронзовая лошадь с крыльями, сиречь Пегас, которого вы у меня видели. Это холсты, я их отдам в тубусе. Просто закиньте по нужному адресу. Главное, чтоб они попали к Хорошевскому на Ваську до конца месяца, пока мне обещано место на выставке.

– Считайце, мы договорились.

Часы с боем зашипели, в них будто что ахнуло, лопнуло, и они гулко пробили полночь. Вера пробежала заголовки журналов и газет – "аукцион Сотби'с", "русское искусство", "удачная сделка".

– Что, подыскиваете себе на стену Тинторетто или фламандцев?

– Чито вы, я читаю только Учет.Налоги.Право. да иногда – Финансист. А это так… – небрежным и изысканным жестом смахнул бумаги в кипу макулатуры для кошачьего лотка. На самом деле в этих статьях он надеялся почерпнуть свежие новости от или про Бориса. И таки-да, то ли сказывался многолетний опыт чтения между строк, то ли каждое крупное приобретение он воспринимал как успех сына, но эта привычка, маленькая слабость, служила ему утешением. Старость… Книжный червь. Червь сомнения.

Ударился лысиной об посудную полку, потер ушиб, вздохнул. Зашумел стеклянный электрочайник с синей подсветкой.

– Вам липовый цвет, зеленый чай подойдет? Цедры лимонной добавить?

– Хочу добавки, обязательно.

– Мне лишний резонанс ни к чему. Я прожил долгую жизнь, давно овдовел. А мой компаньон… Меж своих секретов нет, болезненно относится к теме "выхода".

Он смазал руки увлажняющим лосьоном с минеральной водой Ля Рош-Посэ. Посмотрел просительно с мягкой улыбкой.

– Пойнимайце, душа моя, Серж рассердится, если о наших делах пойдут досужие разговоры.

– Хорошо, я на все ехидные подначки посторонних по вашу душу отвечу в точности, как вы. Хотя, если разобраться, у нас вы избежали бы нападок. Преследовать вас никто не станет.

– Как мило. Благодарю.

– Чем так вкусно пахнет? Печенье?

– Спрей с маслом кокоса. Смягчает и отбеливает кожу, защищает от негативного фактора ультрафиолетовых лучей. Перед тем, как показаться на солнце, я всегда его использую.

– Эммм, пан Заможски, сейчас же нет солнца на небе. Или вам и луна вредит?

– Нисколько. Наш околоземной спутник не обладает радиацией.

– Клей для ссадин у вас тоже французский?

– О, это подарок близкого друга.

– А чей пейзаж у вас красуется в мастерской? Не Сенатская, а Дворцовая.

– Это Фролов. Если вы здесь останетесь до утра, то я сбегаю в дом, принесу одеяло, подушку? Можэ, пани Вера, вы что-нибудь перекусите? Не могу похвастать ничем, кроме магазинного свекольного салата. Селедочку, а?

– Под водочку?

– Ньец, иймам до коньячку армянского. Думаю, при нынешнем ненастье, самое то, для профилактики простуды. Сорок граммчиков.

– Гулять так гулять! Тащите всё. Хотя не стОит вас гонять, наверное. У вас же ноги. И потом…

– Я себе не пг'ощу, если не обеспечу вам комфог'т. Доставьте стаг'ику маленькую г'адосц.

Он отсутствовал не больше десяти минут. Явился с двумя авоськами и с шерстяным пледом под мышкой.

– Записку в виде сердечка на холодильнике оставили, где вас искать?

– Я взял с собой телефон, – похлопал по карману кожаной куртки. И когда он успел принарядиться? Теперь на нем были полувоенные брюки защитного цвета и голубая рубашка в тонкую белую полоску с коротким рукавом. Впрочем, ни галстука-бабочки, ни жилетки. И эта нелепая куртка с чужого плеча?.. И да, в авоськах помимо салата, выпивки и посуды, прибыли также колбаса, черный хлеб, два помидора и красное яблоко.

– Мы с вами сегодня один-в-один, графичны: я – в клетку, вы – в полоску. А колбасу и помидоры я есть не стану. Это будет отличный натюрморт! – Вера поставила свет.

– Ой, мало мне мороки с Эдичкой… Умоляю, зачем вы сели НА стол? Чито есть по-вашему поп-арт? Когда священнослужители аэрозольными красками расписывают стену? Мурали на библейский сюжет? Серж привык, чито я мало сплю и иймам привычку по ночам или работать, или прогуливаться. В конце концов, ему вставать в шесть утра, а его куртка здесь, у меня, а там и права, и портмоне. Мимо не проскочит.

– Ах, ну что вы за экзотические птицы, ахахаха, скажите, когда у вас годовщина? Я подарю вам пару расписных бокалов. Ну, или стопок. В ключе супрематизма.

– Лучщее на Новый Год.

– Могу я подымить?

– Так, конечино. Я к вам присоединюсь. Угощайтесь.

Протягивает посеребряный портсигар с черепашками, танцующими камаринского, на крышке. Тонкие сигареты с изысканным табаком, рождающим ассоциации с яблоневым цветом, вишнями и – янтарем. Ничего общего с американскими риди-мэйд. Вера, тем не менее, хотя девушка талантливая и образованная, отвергла их с насмешливой улыбкой. Вайп.

– Ааааа, карманный кальян? Ну, хорошо, как вам будет угодно, душенька.

Шел третий час ночи. Темы для разговоров иссякли. Пить или спать не хотелось. Они сидели друг напротив друга, два гостя ни у кого в гостях. Трудно представить два мира более различных, чем эти два человека, объединенных столь странно под одной кровлей судьбой, временем и – неким ожиданием, общим делом.

– Скажите, а Константин ходит к вам, потому что вы – единственный, кто его читает и печатает, или вы читаете и печатаете его только потому, что он к вам ходит?..

Вынырнули из глубин тишины и закачались на поверхности, как морские птицы в ритуале ухаживания, поклон, ответный поклон, пируэт. Никакого напряжения. Всё течет само собой. Запущен алгоритм проверки. Выявлено подтекста: ноль.

– То, что мы проводим много времени вместе, говорит лишь о том, что у нас есть точки соприкосновения, что мне горячо интересны все его работы. Да, он симпатичен мне. Я неравнодушен к искренним и целеустремленным натурам. А вы решили, я паразитирую на его талантах? Но видя на вас джинсы с рваными коленками я же не делаю вывод, что вам некогда их зашить или вы не можете купить новые. Изменчивая мода.

Послание на веере. Фас.

Поль Элюар.

Одиночество.

Мечтал бы жить я без тебя

Жить одному

Кто говорит

Кто может жить один

Без тебя

Кто

Быть в глубине всего

Быть в глубине себя

Наступающая ночь

Как осколок хрусталя

Я вовлечен в ночь

Анфас.

Шарль Крос.

Леса озябшие,

Небо звездное,

Любимая моя здесь прошла,

Неся моё одинокое сердце!

Ветры, вы переносите слухи,

Это вы певцы, Россиньольские чародеи,

Ступайте ей вслед, доложите:

Я умер.

МОРАНЬЯ – предыстория

рассказ от лица Шура Молохова, бывшего психиатра, лечащего врача Майесты Ди, а теперь раба системы, в прямом смысле, о событиях десятилетней давности

За мной зашел Виго, и мы отправились смотреть Неумолимый Парад. Вместе. Он ворчал, скалил белые зубы, а тени другого мира взяли меня в тесное кольцо и холодными прикосновениями заставляли глядеть и ужасаться. Он указал на медленно, ритмично проходящие внизу колонны солдат и выше, на трибуны, заполненные такими же, как мы, праздными патриотичными зеваками.

– Интересно, этот зуд неизбежного конфликта, он в каждом сидит? Или только мой нюх чует его в безоблачном ясном дне сегодня?

– Но ведь ты не считаешь нас всех частью театральных декораций, безгласыми актерами-мимами театра теней, спектакль "Его Высочество прозревает будущее"? – я старался говорить мягче, но всё же задел. Не захотел смотреть на меня. Едва заметно сдвинул лохматые брови.

– К чему столько техники? С кем воевать? Пустое излишество. Да, да, я знаю, – он раздраженно обернулся, тыча себе пальцем в висок, – здесь, здесь, бродят в головёнках мыслишки, в этих отчаянных маленьких героях…

Как он пыжился и ударял кулаком о ладонь, дергался и повышал, повышал голос. Я неловким движением спугнул министра Дворзу, он одарил меня иронической улыбкой и что-то зашептал соседу, держась ладонью за пластиковую скамью, на которой сидел.

– Довольно, на тебя смотреть опасно. Перестань.

Виго презрительно фыркнул и сел. Глубоко вздохнул. Ах эти его мохнатые ресницы, как усики ночной бабочки, над блестящими влажными глазами. Эти алые губы… И всё же лицо казалось грубым, каменным, ничего не выражало. Разве что какую-то обреченную, хищную веселость. Я разговаривал едва не с манекеном. Он заговорил тише. Будто его слова оттого не улавливаются записывающими устройствами.

– Нет, нечисто здесь. Они готовят заговор. Я не рехнулся. Я чую. Это верно так же, как что в два пятнадцать парад завершится обращением к народу.

В два-пятнадцать Ксандр с мертвой улыбкой на меловом лице выступил с коротенькой речью. Публика скучала. В белом небе проплывали красные и зеленые дирижабли. Шпионили кинохроники. У меня спина заныла, я насмерть изгрыз воротник рубашки. В пыльной духоте хотелось дождя, ветерка, но застоявшийся циклон на табло погоды не двигался. Конечно, что-то затевается. И очень скоро. Время – великая сила. И в этот раз непременно повезет проворным. Возвращаться на Землю не хотелось, но есть такое слово – НАДО.

Мои домыслы переросли в уверенность. Надо добраться, предупредить. Но как, как? Есть, конечно, повод – очередной юбилей. А догадываются ли они, что я догадываюсь? Дадут ли пропуск? Если только они не такие простофили, что вообще пренебрегают мной, как абстрактной погрешностью уравнения. Смотрят – и видят пустое место. Рабочую единицу, муравья под номером 285744, серия ИУК. Нет, я, однозначно, колобок на палочке, но я могу предупредить, хоть какие-то силы соберет, подготовиться к битве. Королевской. В конце концов, нет у них ни флота, ни авиации. А пока – начну с малого, обращусь-ка я к Ксандру.

– Заходи, заходи, не помешаешь. Я как раз отдыхаю, редкий момент тишины. Ну, садись, рассказывай, что там затевает наш гражданин-республиканец? Партия его на ладан дышит, своих однопартийцев разочаровал, как бы она вовсе не развалилась.

Я присел и невольно тут же прилег, растянулся по дивану – настолько удобно. На меня успокоительно подействовала атмосфера его кабинета. Я шел, опасаясь выдать себя. В твердой уверенности, что Ксандр плетет какую-то зловещую интригу против нашего общего Творца. И вот, я здесь, и уже сомневаюсь, может ли он быть предателем? Мой брат по крови, мой товарищ в изгнании?

По стенам, обшитым черным мягким полимером – редкие рыжие источники света. Ксандр и днем на параде смотрелся страховастенько, а тут, сидит за бескрайним рабочим столом, высохший как скелет, глаза мутноватые, голос дрожит. Из стола – два гибких проводка-сосуда с катетерами, введены под кожу, справа и слева под челюстью, в хорошо различимые вены.

Против обыкновения, я застал его не в униформе, не в его великолепном жемчужном мундире, а в темной пижаме, поверх которой накинут халат. Босой. И о, боги! Я остолбенел. Это ж как и когда успел измениться мир, чтобы Безупречный Воин сидел с картами Таро? Не убрал, не спрятал, не перевернул рубашкой вверх. Зрачки сузились, очистив радужку от сизоватой мути, глаза стали влажно-розовые, сырые, как две клюквины. Извлек из вен и аккуратно свернул трубочки. Приветливо улыбнулся мне, как бы приглашая задавать вопросы.

Нет, он всегда охотнее молчал, чем говорил. И то, что я спрошу, он может оставить без внимания. Но я начал:

– По Питеру скучаешь, вижу? Оранжевые фонари зажег.

Он согласно кивнул. Его мертвецкая бледность потихоньку сдавалась, кожа лица налилась румянцем, так и хочется за щёчку ущипнуть, э, нет, знаю – на ощупь она как латекс, податливая мертвечина.

– Скорее, не по самому городу, но по той, прежней жизни.

– А сейчас, как же, уже не жизнь?

– Чито ты, чито ты, Александр, свет мой, разве можно такими словами разбрасываться? Жизнь, да, но в корне иная. Ты зачем будешь, а?

– Э? А что я хотел? – я расслабился так, что все мысли выскочили. Нахмурился, потер лоб: – А! Мне даже неловко. Я… могу убраться из Мораньи?

О, что значит – Безупречный Воин, дипломат. Он не готов лить водопады велеречий, тратить время на болтовню. Даже бровью не повел, не поинтересовался, с какой целью, зачем. Кивнул легонько, выдвинул из столешницы экранчик СФС, понажимал кнопочки, попросил:

– Девоньца, будьте любезны, оформите документы отъезжающему, ИУК 285744. Какой? Красный, да. Ты ведь вернешься?

– Конечно. Через три дня.

– Хорошо. Выдайте ему пропуск. Да, в оба конца. Да. И еще, – перевел взгляд на меня, посмотрел зорко, гипнотизируя, – я не смею читать твои мысли. Не думай обо мне плохо.

Тут бы мне схватить себя за волосы и убежать из этого слоеного ада. Я, растяпа, дураком улыбался, кивал – мороз в пятках. Распознал, просканировал мои недалекие садовничьи замыслы. "Напугать решил. А я что? Я и напугался", – это уже потом, на узлах сидя, поведал байку Байрон. Как их там?.. "Некие Николс и Алекс"?

– Прямо сейчас отправляешься?

– Ну да.

– Поздравь его с юбилеем и от нашего имени.

– Обязательно.

– Скоро свидимся.

– И это передам. Я рад, что ты помнишь дату.

– Такое не забывается, поверь. Он открыл мне глаза. Он даровал мне, – голос его опять дрогнул. Ксандр сомневался в ценности слова.

– …второе рождение, – выручил я, утопающий, совсем уже утопленник, клеймённый, а в голове – мучительно вертится Неумолимый Парад.

Мне никто не говорил о числе и времени. Что за фантастический бред? Они, что хотят задавить его количеством? Нет-нет, не то, не туда. Ах, вытряхнет кто-нибудь из меня эту дрянь, музыку?! Да выключите уже! Должно быть, у них есть еще одна цель. Всё рационально, обоснованно. Не переубедить, не опровергнуть. В этой битве не будет триумфаторов.

Время не желало быть честным. Оно искривлялось, петляло, вилось в узлы, путалось и крошилось. Слишком много информации. Ничего не скроешь. Этот мир напичкан считывающими и транслирующими устройствами. Бесполезно хитрить – всё пишется в протокол. Ты – в архивах. Каждый твой шаг. Верхам несладко. Ни шу-шу. Вчера я видел Виго. Я посмотрел ему в добрые карие очи – и, ох, нашел там немую боль и тоску безысходности. Они толпились там и наступали друг другу на ноги в давке. О, мой герой, о, суровая правда! Я узрел невысказанное. Всей кожей. И тогда я решил. Я узнал, на чьей я стороне.

Рыжие лампы его кабинета усыпляли и лишали бдительности. О, я ведь знал их всех до единого не только в лицо. Нет, не сделают худого. Попинают и сунут головой в мемориал – Вечный Огонь. Муравейника-то рядом нет, чай, прогресс на дворе, постиндустриальный блаженный век. Подналег на остатки воли:

– Как мне перебраться? Где тут КПП Святого Михаила, или как там его?

Шутка не возымела действия. Как всегда. Сон о любви номер три, Ференц Лист.

– Никто из нас, ни ты, ни я, не ВЛАДеем магией мира в должной мере. Обратимся к Николае.

– Кто это?

С потолка стек черной каплей смолы и выпрямился во весь почти трехметровый рост некто.

– Твой новый бойфренд? Что это за пакость? Что это за выродок? Инопланетянин? 'Чужой'?

– Ты не знаешь? Ах, верно, это уже после твоего ухода случилось. Нет, он – фаворит Майесты, из последних. Он – его лучший ученик, так он мне сам сказал. Познакомьтесь, Николае, это Шур Молохов.

– О, теперь вижу, ага, привет.

Не вспенились прибоем, не зашипели остатки седой ревности. И глазом не моргнул. Почти вовсе не человек, а коллоидный гуманоид. Думай о нем, как о таксисте междумирья. Улыбайся, улыбайся, пусть видит зубки, покажи. Напросился. Ник отзеркалил мой слабый, дружеский оскал и выставил в ответ свои акульи, каймановые зубищи.

Доставил гладко, без нареканий. Вокруг нас прощелкивали молнии, будто на уроке физики, когда демонстрируют аппарат ван дер Граафа (может, я переврал что-то). На меня глазели декоративные бойницы крепости Варпад. Нигде и Никогда. Этот анклав благоденствия в изначальном вакууме черного космоса – как консервированные персики: не меняется от веку. Открыточные виды без полутонов.

Влад высыпался откуда-то в черном мундире. Ему помогло вычленить из меня-нынешнего меня-прошлого лишь второе внимание. Радушно похлопал по плечу, одобрительно кивнул, повел в дом. А вот я струсил. Отвык? Пугающе изменился он за те пятьдесят лет. Ищу слово… постарел?.. Удивительное для меня явление. Знак? И в росте, вроде, умалился, на целую ладонь короче.

– У меня гостит Мишенька Андрев, добрый и непорочный мальчик. Ты его не обижай.

– Я – и обижать? Ни в коем случае.

– Ты надолго?

– На три дня.

Он опять кивнул, тронул на стене здоровую колбу песочных часов: надо следить за временем. Озарение момента. Там висели еще часы, электронные и клепсидра. И все они вели обратный отсчет.

– Так ты и без меня всё уже знаешь?..

– О, только не спрашивай, какова длина Амазонки, – лукаво усмехнулся Влад.

– Я спешил предупредить. И… Поздравить хотел. Подарок… Цветы… Мне нужны инструменты. Это будет клумба. Я ведь теперь садовник.

– Живые? Ты мне подаришь живые цветы? А ты оптимист. Им недолго.

– Так ты и исход уже видишь?

Он не захотел болтать об этом. Время. Сколько ни есть – всё наше. Показал Никки во всей красе. Рассказал про свои годы без меня. Мой лепет слушать не возжелал. И ни намека – про Будущее. Возможно, его и впрямь не предвидится. Потому и Ксандр напряжен и столь серьезен? Чего же они там затеяли? Перепроверил:

– Так ты знаешь, что они планируют?

– Ты, мой ласковый, малость туповат. Эта шутка – шахматы. Мы в эндшпиле. Ты, прости Господи, – спёртая пешка. Против меня на доске пять тяжелых фигур. Союзников нет. Пат или мат. Всё же надеюсь на первое. 80% вероятности. А ты… Тебе… Спасибо тебе за… Мужество? Не доверяй засланцам. Будь честен.

И я, дурак осоловелый, вернулся в Моранью. Болван, болван, болванчик, кляйн марионетт!! Дубина… Как я мог, идиот, так заблуждаться? Колесо Сансары, неизбежность. Мне, дураку, уверовавшему, что я свободен, что я способен своими руками строить свою жизнь, ах, как подло расставить ловушку, а я, опьяненный тщеславием, угодил. Мне всегда быть скудоумным рабом. Заговорщики насмехаются, сколько ни барахтайся, сколько ни стремись отделаться от клейких пут, тобою будут управлять. Рок, судьба, кара, инфантилизм. Дважды разумная скотина. У меня на лбу написано, что я – лох, легкая мишень для мошенников. Безупречный Воин, Идеальный Убийца… И – кто? Я – кто?

Граждане, меня обокрали. Жестоко и без фантазии. Они попрали моё мертворожденную тщедушную самоуверенность. Оплеванный, сходил во ад. Не ждал пощады. Гаденыши посмеивались в темных закоулках. Скоро повылазят. И не подавить. Неумолимый Парад всё убыстряет темп. Не догнать даже, куда там. Никому невдомек, что у дубового Пьеро бывают кровавые, рваные раны. Заткните меня. Мууурун. Душные дни. Я выпотрошу мою память. Глядите. Пусть призраки адовых гончих растерзают её сахарные косточки.

Заговорщики так и светились подлым дружелюбием.

Никки: Чем же ты поможешь своему хозяину?

Шур: Он мне не хозяин.

Никки: Кто же – брат? Отец?

Шур: Мы – сокамерники, мы – двое каторжан, выжившие при кораблекрушении. Я могу спастись лишь следуя за ним, вцепившись в него. Он сильнее. Без него я утону.

Никки: А у него ты спросил, нужна ли ему такая ноша?

Шур: Мы увечны. По-одиночке нам никак. Я слеп, а он – безногий.

Никки: Хо! Я слыхал эту сказку! Помню, помню! А Григорашек – юноша-тыква!

Шур: За что вы меня наказываете? Ведь ты мог просто не пустить меня к нему. Зачем ты позволил мне с ним встретиться? Чтобы потом покарать?

Никки: Я должен был узнать, на чьей ты стороне, с ним или с нами, поэтому ничего тебе не запрещал. Всё по-честному. Ты сделал свой выбор. Ты – наш враг.

Ксандр больше не глядел на меня. Негромко отдал приказание:

«В цепи и в карцер. У нас есть еще семь с половиной часов. Господа, надо проверить, всё ли готово.»