Чумовые истории. Пёстрый сборник

Принц Пиявок. Прынцул дэ липитоаря.

Ксандр Заможский уловил обостренным слухом знакомые до боли шаги. Не поверил. Замер в тени. Прокрался следом. Не различил ни дыхания, ни биения сердца. Дверь подалась, заскрипела. В нос садануло замогильное зловоние, запахи корней, сырой земли и гниющей плоти. Гость сидел недвижимо, словно черная гранитная статуя. Глаза мертвеца, остановившиеся в одной точке, блестели, будто стеклянные, и не выражали чувств. Волосы, кое-где русые, кое-где седые, перемазаны засохшей глиной. Липкий след остался на полу, под стулом натекла темная лужа. Одежда, в которую его, обмытого Аишей и слегка заштопанного руками Виктории, обрядили на похороны, запачкана и промокла. Он не замечал ничего. Может быть, и не видел? Все так же, не шевелясь, сказал чужим голосом, не через рот, а из груди, как чудовищная кукла чревовещателя:

– Что, Ксафа, боишься призраков? Я не кентервильское привидение. Я хуже.

Ксандр растерялся, попятился, закрываясь от неприятеля томиком модернистских стихов как библией:

– Этого… Не может быть! Энкруайябль!

– Не бойся. У меня совсем не осталось сил. Что, стукнешь меня Мальдорором? Или тебе, как всегда, нужен третий? Свидетель? Воткнуть персты в мои язвы? Чтобы было, на кого потом свалить всю ответственность? Ты по-прежнему жалок.

– Я не звал тебя.

– Я не подчиняюсь ничьей воле. Смешно. Ты вчера подумал обо мне нехорошо. Ты вспоминал меня. Меня-прошлого. Я это почуял. Ты меня не простил, так? До сих пор. Надо поговорить. До рассвета есть время. Покурить не найдется?

– Я бросаю. Уже пять лет.

– Тогда зажги свечей. Ксафа, ты на Земле еще не научился прощать и забывать? Может быть, ты без меня научился молиться? Говорят люди, молитва раскаявшегося грешника что твой фимиам для божьих ушей. Может, помолишься за мою душу? Аллаху, Будде? Вдруг да сработает? Что, ты выдавил из себя слезинку? Заржавеешь. Или это машинное масло?

– Да, я не простил тебя.

– Как славно. Ты убил бы меня еще раз? О, может быть, мы с тобою связаны этой нитью взаимной ненависти, как пуповиной? Именно эта ненависть – тот узел, на котором мы оба держимся за этот мир? Ты не отпустил меня. Не сумел. Этим я и пользуюсь. Ты думаешь, тебя держат обязательства? Слово, данное живым? Благородное человеколюбие, жертвенность, доброта? Пустой звук. Впрочем, ты всегда был гостеприимным, сколько помню тебя. Не прогонишь меня и сейчас?

Ксандр перебирал в уме коды и ключи, стоял молча, не глядя на названного гостя, своего бывшего господина и учителя. Он открыл окно, проветрить комнату. Ледяной дождь лил стеной в черной ночи. Ни огонька. Озябшие гончие в чужих снегах. Ветки цепляли ветер. Время застыло как желе. Ксандр заблудился в поисках верной магической формулы. Стиснул зубы. Зашипел, зацокал, прижав ладонь с платочком к губам:

– Уходи, Тень. Твою могилу затопило? Чито же, я заплачУ, я распоряжусь перенести твои мощи на другой участок, где дренаж лучьщее.

– Нет, Ксафа, нет, дррррагоценный ты мой голубочек. Вчера на мою могилу в Марамуреше пришел незнакомый мне мальчик, и мы хорошо скоротали время за философской беседой. Я тут посоветовался с Удо…

– С Удо? Я говорил с Удо, он мне ничего не сказал, чито ты надумал вернуться. Чито, тебя опять выгнали из ада? Удо приезжал к тебе вчера? И чито он прозвензев?

– Я приходил к Удо, за советом. Что делать с мальчиком.

– Ты? К Удо? С мальчиком из Марамуреша?

– Нет, мальчик из Тимишоары. Ему двадцать лет. И он мой сын по крови.

Ксандру изменило самообладание. Пластиковая улыбка сменилась бледно-зеленой маской отчаяния. Он раскрылся в едином жесте ужаса непоправимого. Всю щегольски одетую точеную фигурку киборга пронизал импульс боли, тело обмякло. Еще миг, он бы забыл себя и бросился на труп Майесты Ласло с кулачками, а тот наслаждался метаморфозой, о, он питался ею, всасывал каждой отверстой раной. От него тянуло пепелищем, серой, железом, жирной кладбищенской землей.

– Противный!! Мне стыдно за тебя! Как, как ты?!

– Как я мог? Бедный мой первертул, ты безнадежен… Ты всех меришь по себе, мой изумительный, лазоревый мотылек. Ты забываешь: мне никогда не важен пол человека.

– Что ты наделал?.. Ты, ты!.. Ооо, мало мне дел расхлёбывать пришлось после твоего ухода! Как это…

Старый упырь не нашел слова, зашелся сухим кашлем, проглотил слюну, клацнув титановыми челюстями, как крышкой лакированной шкатулочки.

– Ну! Безнравственно, так? Аморально? Ксафа, радость моя, неужели это страшнее, чем пилить с Шуром Молоховым напополам того сладкого армянина? Или изменять Мурзику с Антоном в Абхазии? Или грезить о Дениске?.. Или …?

– Да у тебя нет ничего святого! Опомнись!

– А у тебя? Жулик, предатель, вор, сатанист. Хорош! Мой лучший ученик! После Никки, конечно. Вот вопрос: кто кого растлил больше в нашем союзе?..

– Замолчи! Уходи, Тень! Эта земля пропитана кровью людей, которые отдали жизни в борьбе с такими, как ты! Да, ты можешь унижать меня, сколько хочешь! Слова утратили значение. Я изменился. Мир изменился.

– Правда? О, мой милый! Всё ложь. Ты такой же пройдоха, каким я знал тебя. Ты хищник в обличии мягкосердного голубого старикашки. Я скажу тебе два слова: ВЕРА УМЕРЛА.

– Ты… Ты не можешь!.. Я заплатил, заплатил сполна! Той ночью!!

– Проченты набежали.

Они долго молча таращились в темноте и гробовой тишине друг на друга. Время окончательно остановилось. Холод сковал их, сдавил безбрежными немыми льдами. Пустыня. Полная проклятых миражей. Лабиринты Памяти. Тропы Забвения. Чаши Горькой Милости. Колодцы зыбучего опыта, полные любимых костей. Вокруг них черными вихрями проносились вереницы событий. Горящие баррикады стыда. Карательные отряды совести. Хлёстко подсёк. Вытащил, как рыбу под жабры. Даже сейчас, истлевшая руина, он знал, на что надавить и как ударить молниеносно в самое нежное, самое сокровенное.

Чтобы вернуться, Ксандр сконцентрировал внимание на шуме ветра и звуках падающих капель, бьющих барабанную дробь по жестяному подоконнику. Сел рядом. Дрожащей рукой, исчеркав половину коробка спичек, зажег тонкую сигаретку. Сунул в губы мертвого Принца.

– Мульцумеск. Ну, что, снова сидим на одной лавке, в ожидании Страшного Суда, а конвой запаздывает? Признайся, ты не любил меня никогда. Мы оба лишь имели друг друга, использовали второго в своих ынтерешах. И куда это нас привело?

Померещилось, улыбнулся. Нет, это был оскал черепа, проглядывающий сквозь остатки кожи. Ксандр взял его за руку. Прижался к косточкам пальцев податливой, загримированной щекой. Там, где на отрезанном пальце, раньше был перстень. Мертвый рыцарь и его преданный усталый оруженосец.

– Плешивая плакальщица. Ну, ну! Тебе самому от себя не противно?

Буркнул Тень, но без злобы и вызова. Скорее, по привычке.

– Говори, зачем пришел. Что так растревожило твой тяжкий сон? Если бы я хотел пообжиматься с мумией, я бы поехал в ленинградский Эрмитаж. Если с гиеной – в зоосад. Какая у тебя просьба? Скоро рассвет. Серёжа на работу рано поднимается. Если ты в курсе всех моих дзел, всех моих горестей и слабостей, скажи, какого рода помощь ты ищешь здесь? Я умираю, да, медленно, но день за днем, мой земной срок истекает, как песчинки в часах. Я могу не успеть. Проследить, вычислить твоего сына? Ты не знаешь ни имени, ни адреса.

– Я думал так вначале, но нет.

Что-то неуловимо изменилось.

Дождь давно утих. Вышла в черное небо полная луна, богиня-охотница, госпожа безумцев. Она посеребрила комнату и словно снегом, словно легким белым пеплом осыпала их склоненные головы. Сигарета сгорела до самого фильтра и погасла. Табак приятно горчил.

– Ты один меня понимаешьть, товарищ бывший министр.

– Никогда я тебя не понимал. Вот еще! Ты – опасный шизофреник. Я лишь того желал, чтобы твоя мятежная душа обрела наконец упокоение.

– Для этого я тебя и обратил, майн фрёйнд. Но даже ты, даже со всей Старой Гвардией, в союзе с Девятью Лордами, ты так и не преуспел. Иммобилизовал? Да. Заточил в гробнице? Да. Но я – Тень, верно, не тело. Я, даже в яркий полдень, под каждым предметом. Я всегда в шаге от тебя.

– Уходи. Не тревожься. Я всё просчитал. Технически, я всё ещё твой регент, глава клана. Если надо, я договорюсь с Удо еще раз, уже от своего имени, и…

– Дурррррррра… Жизнь того мальчика для меня не значит ничего. Я думал и хотел спросить о другом. Когда Вика победила, когда она вывернула меня из ткани Мироздания ловко, как эскулап гнилой зуб из лунки… Ты был с ней, ты был с Шуром, ты был с Аишей, и с Удо… Ты разговаривал также и с Хароном. Я не помню условия сделки. На чем вы сторговались, еврей с португальским пиратом? Почему я всё еще в этом мире? Почему он не увез меня хоть в какое царство мертвых? Ладно, я не заслуживаю Аида, спасибо, мы с Петронием Арбитром уже имели случай всё обсудить. Я согласен на любой потусторонний мир. На Похьёлу. На Ямму. Вон да я бы даже к Ленор съездил, без бэ.

Ксандр долго отмалчивался и наконец прошептал тихо-тихо:

– Он не взял плату.

– Что?..

– Варфоломей отказался брать с меня плату.

– Что ты?..

Тень Чернокнижника понял и осекся.

***

Сергей Исмаилович в половине шестого утра, в субботу, зевая, в трениках и майке, в сопровождении рыжего кота Бублика и черного Уголька, заходит на кухню. И из него вылетают остатки сна. Картина маслом:

– Э.... Сашенька… А что это ты делаешь на полу? И… Чем так зверски воняет?

– Пшешам, Мурзичек, мон анж, холодзильик опяц вышел из строя, надо сходзиц до майстэроу, а ночью потекла морозилка, и всё мясо протухло…

Легенда о Вечном Мальчике

– Черт подери, память как решето, – пожаловался Ласло, растягивая пальцами попадающую под лезвие бритвы кожу щеки, дряблую и синюю, похожую на спинку тощего ощипанного куренка. – Придется набить на запястье татуировку, чтоб не забыть.

Вдел в брюки ремень, усмехнулся, обернулся лицом к любимой. Спросил:

– Тебе не надоело, что мы всё переезжаем с места на место?

– Обзаведись ты домом, садом, покажется ли мне это место раем?

– Со мною в придачу? Вряд ли. Ты прости, доамна мя, раз мы в России, я просто обязан посетить-проведать несколько могилок.

– Ты в праве, арзаньок. Когда-нибудь, лет через восемьдесят-сто, и на мою не забудь заглянуть, окей?..

***

До боя курантов осталось еще три часа. Тут в дверь осторожно стукнули. Раз, другой. Женя вопросительно посмотрел на Шурика, Молохов заорал с кухни в темноту незваным гостям:

– Кто там?!

Женский голос, какое-то бормотание: «Свои, откройте! Букурче, арулуй, ну, нумай, небун…»

– Свои в такую погоду дома сидят.

– Я открою. Это, наверно, бабка Нюра в компании местных выпивох… Шампанское понравилось…

Немая сцена.

– Работы нет, жилья нет, денег нет, имени даже нет. Думаю, одно спасение – попытаю счастья по твоему старому адресу. Мало ли, никто не позарился на такую хибару. Шаримся во тьме, вдруг вижу – твой силуэт в окне!

– Здравствуйте. Вы – Влад? Вы так чисто говорите по-русски.

Ласло склонил голову, глядя сверху вниз на Женю.

– Бунызиу. Это, между нами, мой родной язык.

На Женю свысока глядел тощий, длинный мужчина с до синевы выбритым лицом, с орлиным носом, впалыми щеками и густыми изломанными бровями, нависающими над глубоко посаженными глазами. Он был одет в куртку защитного цвета, военно-маскировочного, но летнего, зеленого окраса. Капюшон с меховой оторочкой съехал на сторону, держался на одной пуговице. В ярком свете галогеновой лампы видны были все его морщинки и неприятный, тревожащий взгляд, улыбка-оскал.

За ним в комнату вплыла гордо высокая, как буфет, и грациозная, как королевская кобра, темнокожая женщина в синем и красном. Оба увешаны кульками словно гималайские шерпы.

– Чтоооо!? И ты еще тут?! вот ведь хрень какая! Всё должно случиться в один момент! Это мой дом. Не хватало мне тут этого…

– Сбавь обороты, Шур. Я что ли виноват, что Бэзил возьми и помри? А ты колоссально устроился! Наконец-то выкинул всё это барахло. Не поверите, я лет сто уговаривал его вынести мусор. Это как притча о елке. Знаете?..

– Нет!

Прислонил палку-клюку, на которую опирался, в уголке. Он ходил, опираясь на палку. Не на вычурную барскую трость, а потертую клюку, какие выдают нищим в муниципальных гошпиталях. Снял куртку, скинул остроносые ботинки – тряпочные апельсиновые штиблеты, явно не по погоде. Под одеждой охотника-рыболова скрывалась экзотичная черная косоворотка, полудеревенского, полувоенного вида. Ремень со здоровенной металлической бляхой, изображающей мальтийский крест, поддерживал темно-синие брюки в узкую полоску. Такой наряд делал его и без того тощую, длинную фигуру еще более скелетообразной, величественным черным восклицательным знаком. Он шел без головного убора, и мокрые от снега волосы теперь топорщились ежиком на макушке. Он без остановки и без результата приглаживал их правой ладонью, на которой не доставало у безымянного пальца двух фаланг. Он прихрамывал на левую ногу, видимо, ему трудно было сгибать колено. Осмотрелся по-хозяйски, вертя головой как на шарнире, растягивая в улыбке бледные тонкие губы, но не обнажая при этом зубов, как часто делают люди с неправильным прикусом. Женя заметил, что вопреки ожиданиям, у Принца Пиявок не то что бы клыки были нечеловечески крупными и острыми – на месте клыков зияли лакуны. Ласло заметил, что Женя смотрит ему в рот, усмехнулся, поманил пальцем.

– Я как знал, что ты явишься. Сердце чувствовало.

– Не прогонишь?

– Оставайтесь. Разве что ради праздника. А надо бы…

– Не боитесь меня, Евгений Борисович? Говорил вам Шур обо мне? Что, только хорошее? Это правильно. О мертвых… Табу.

Он развел руками, встряхнулся.

– У вас тут жарко, хорошо. Я разоблачусь?

Он снял рубашку, остался в черной майке. Стали видны многочисленные уродливые шрамы.

– Вы воевали, Влад?

Гость посмотрел на Женю снисходительно и грустно, снова как бы впервые замечая этого маленького, но такого прямого и крепкого, живого человека. Пауза. Ответил медленно, тщательно подбирая слова.

– Это имя краденое. Зовите меня Ласло. Это, конечно, тоже липа, но другого у меня нет. Да, я постоянно воюю. Сам с собою. Аиша! – нахмурился и заорал во всю глотку грубым прокуренным басом, не поднимая задницы с кривоногого табурета.

– Чтооо?! – отозвалась жена с коридора.

– Тортик в студию!!

– Чичас!!

– Шоколадно-вишнево-сливочный. Афродизиаковая бомба. И коньяк, Аиша!! КОНЬЯК!!! Встретим Новый Гоt в тесной дружеской компании. Никого не осталось, все рассосались.

Ласло сделал движения, будто ловил мух в пустоте. (Где водка? – граф спросил графиню. В графине, говорит жена. Граф, присмотревшись, понимает – пьяна.)

– Чё ты к Белке не поехал?

– Так ведь он же не понимает всей прелести советской елки! Он признает лишь своё затхлое пресное католическое Рождество. И вообще.

– Что это?

– Ключи от дачи в Кэлимане.

– Где? Это что, Удмуртия?

– Нет. Республика Румыния. Заварю я себе кофе. Еще я гематогена взял на отметить.

– Что это?

– Гостинцы. Брынза. Изюм. Мамалыга.

– А я всегда думал, что мамалыга – это каша.

– Нет, это хлеб.

***

Женя освободился немного раньше. Приходит в общагу – ничего понять не может. Нет никого, ни Молохова, ни Аишы. Пахнет ладаном, на кухне теплится свечка. В её свете сидит Ласло и пьет в одиночку. Правильно, медицинский спирт.

– Ты чего это?

– А? Хочешь, расскажу одну небылицу?

– Какую еще?..

Женя покрутил в ладонях наполовину опустошенный граненый стакан. Сел рядом. Подумал. Тоже немного выпил.

– Ну, давай. Она очень неприличная?

– Нет. Она как бы совсем не об этом. Это как бы легенда. Народное мифотворчество.

– Кого-то сжевал и похоронил?

– Да, устроил вечер памяти. Одного хорошего человечка. Среди психиатрической братии вообще редко случаются добрые люди. В основном, всякие напыщенные недоноски. Хорошо, что ты не настаивал брать Шура на работу по его первой специальности, мозговедом. Психиатр он на редкость х**вый. А свеча и ладан – в память о Льве Георгиче. Но легенда не об этом.

Они еще в тишине и сумерках выпили по-на донышке, не чокаясь. Сказание началось издалека.

– В одной горной стране есть зачарованное место. Найти его тяжело. Морои, саломонаре ищут его годами. Бывает – всю жизнь. Многие умирают в поисках, отчаявшись. Об этом рассказывают в пяти деревнях округа Арджеш, где свалиться в пропасть или заблудиться в пещере – едва ли не легче, чем наступить ногой в дерьмо. Оно выглядит как круглый плоский камень посреди гладкого как зеркало озера. Дойти туда надо в определенный день года. В определенный час. Потому что всё остальное время оно сокрыто льдом или водою. Но случается, что его ненароком обнаруживают пастухи. Вот они-то, понятное дело, и рассказывают эту красивую, грустную и невероятную байку. Если возвращаются. Потому что большинство не приходит назад с той горы.

– Что это за место?

– Оно дает вечную жизнь. В обмен на душу, конечно. Камень – это древний языческий алтарь. Он – тот жертвенник, на котором Авель убил кроткого ягненка, и который обагрил кровью брата Каин. Но он же – как бы крышка в бездонный колодец, вход в Ад. И в нужный день и час из гладкого как зеркало озера выходит бес в образе золотого девятирогого дракона и ложится на этот камень, и ждет очередного грешника. Ибо все грешны. И если ты трижды присягнешь ему – будешь жить вечно. Ни стрела, ни нож, ни рука человека, ни клык, ни коготь зверя, ни огонь, ни вода не убьют тебя. Ни огонь небесный, ни мороз, ни пуля. Ты будешь заговорен. Ты станешь видеть дальше всех, как орел. Ты станешь слышать чутко, как дикий зверь. Ты будешь неутомим и ловок. Много, много обещает без меры старый чорт с озера в краю, что венгры зовут Надьяшёбён. Чт`о бояться Страшного Суда, если ты и тогда не умрешь? В одну ночь в году туда на шабаш слетаются ведьмы и души проклятых покойников. Вот тогда какой-нибудь один смельчак, хитрец (или дурак) обязательно проследит и проберется на то зачарованное место. Еще, говорят, можно спросить у старухи-цыганки, и, если ты ей поправишься, или исполнишь также и её какое-нибудь поручение (обычно – убить кого-то и принести доказательство), она научит, как дойти и как ответить на вопросы девятирогого демона, чтобы спуститься с горы живым – и бессмертным.

И вот один раз пастух – допустим, звали его Ион, то есть Ваня, заплутал вот в такую колдовскую ночь в поисках своей козочки или овечки. И вышел к тому камню. И столкнулся лоб в лоб с девятирогим исчадьем Ада, нечистым (а был это сам Сатана). В свете луны парню привиделось, что это его животина на камне посреди озера топчется, ну, он, понятно, лето, май, или июнь? Или июль? Спутал. Конечно, август! Скинул одежду, полез в воду, поплыл на остров. И вот уже он близко-близко, только видит, это никакая не коза, а дьявол рогатый. "Тьфу ты черт!" – плюнул Ион в озеро, а демон рассмеялся, а от слюны озеро вдруг как зашипит, как застонет, да пошли по нему круги, все разным цветом полыхают, да картины дивные, то ли будущее, то ли прошлое, словом, чудеса дивные кажет…"

Ласло прервался, чтоб пропустить еще стаканчик. Свеча была большая, красная, пасхальная и, сгорая, обретала причудливую форму. То ли ангел? То ли… От неё уже убавилась треть.

– Могу я задать вопрос? – негромко спросил Женя, закуривая от свечи довольно крепкие и дорогие сигареты.

– Валяй.

– К чему эта песня? Какой-то невразумительный анекдот.

– Жалеешь, что согласился?

– Нет. Просто никак не пойму. Я от тебя еще сказок не слышал.

Подумал, вглядываясь внутрь себя, Женя и принял еще чуть спирта. Для-ради профилактики.

– Какая-то она темная. Ни о чем.

– Погоди, я еще не подошел к сути. Это еще зачин. Ну, не хочешь, оставим. Раз пурга, по-твоему…

– Я так не говорил. Всё равно нефиг делать. Пусть будет необычный вечер. Это какое-то иносказание?

– Нет. Всё как есть, слово в слово. Типа как истории про русалок и утопленников. Это не книжное, схоластическое нравоучение. Ну, дослушаешь целиком? Или сразу, не буду томить, финал в трех фразах?

– Хмммм. Давай финал. И если он меня заинтригует… Может, в другой раз доскажешь. А щас я поем и спать, пожалуй. Ты меня усыпил.

– Бун. Ион убил дьявола, выпил кровь дракона и стал бессмертным. Камень раскололся и утонул, а вместо озера стал бить горький ключ с водой, которая лечит зрение.

– Постой, как это Ион убил самого Сатану?! Он же был голый, когда поплыл за козой?.. И, если он убил Отца Лжи, а ты говоришь это, как свершившийся факт, почему тогда в мире по-прежнему всюду бесконечная ложь и преступления?..

– Ааааа…

Ласло помахал рукой, той, что без пальца, над пламенем свечи, выкурил сто первую вонючую папиросу и тогда открыл рот, в котором не было клыков, но не произнес ни слова, а усмехнулся. Он затянулся и выпустил облако дыма прямо в возмущенное лицо Жени.

– Только вот не говори, Христа ради, что ты – тот пастушок.

– Нет. Но мы тут сталкиваемся с необычной для деревенской прибаутки структурой. Вся штука в том, что никакого дракона не было.

– Как – не было?!

– Так. Паренек Ионку – это и был сам Сатана. Он просто не знал этого, когда переплывал спокойное озеро.

– Нонсенс!!

Женя почему-то потерял самообладание и даже двинул в рассказчика столом. Свеча качнулась, покатилась вместе с консервной банкой из-под тушонки, в которую была воткнута, и погасла.

– Вандал! Ты пьян и лыка не вяжешь! Сам только что придумал какую-то х..ню. Она же бессмысленна.

– Нет-нет. Суть в том, что даже Страшный Суд, который освободит человечество, не поможет Сатане, что кусает свой хвост. Его наказание – круг воплощений. Вечность. Я не Ионку. Я только одна ничтожная душа, прилетевшая на ту гору сплясать на празднике у Искусителя.

Всё это время свеча не горела. И не было на кухне окон. На стене тикали часы. Их стрелки фосфорисцировали зеленым. Билось сердце Жени Ляна. Светились огоньки сигареты и папиросы. Да горели алым глаза Чернокнижника.

– Так Ион никогда не умрет ни от пули, ни от яда?..

– Нет. Он будет носить в себе и яд, и пулю, и болезнь, и страдание, и никогда не умрет.

– Что за нах**?!

– Всё, всё. Я пошел к себе.

– А новогодний анекдот?!

– Неэээ, это был лишь *баный анекдот.