Чумовые истории. Пёстрый сборник

– За себя, за Виго я спокоен. Но как поведет себя Рука… Мне сложно прогнозировать.

– Как обычно. Повыкобенивается, поорет – и впряжется, и потащит побольше всех. А нет – пригрози вынести и поставить вопрос о квалификации его слов и поступков перед трибуналом.

– А принимающая сторона?

– Назначь кого-нибудь вести переговоры от лица вашей республики. Кого-то из землян. Вон Белка шикарно подойдет.

– Полгода на подготовку, восемь минут на переброску… Но у меня там четыре миллиона сограждан. Что я остальным скажу? Ждите очереди? Я могу переправить только самых пригодных, лучших из лучших? Возьму вот партию инженеров, строителей, врачей и кибернетиков, а все прочие – на убой?

– Ой, ой, трагедию не конструируй из пустого места. Подождут. Время здесь и время там – векторные единицы. На старушке-Земле пройдут года и столетия, как раз справимся. Всех возьмем, никого не оставим. Это только первый поток как через клапан: прикрутил – и пресеклось движение. Вторая очередь, я вижу, мы спустим пять и более беспилотников, а пассажиров можно усыпить, перевозить в транспортных ячейках, набить под завязку. Главное, найти компромисс с землянами, чтоб выдали нам территории для временных колоний.

– Ох, как это не понравится Руке… Он точно скажет, что я тащу народ в резервации, в заведомо смертоносные условия, что это замаскированный геноцид.

– Пересылай его ко мне, миль херц, я ему всё растолкую. Меня на кривой блохе не обскачешь. В Руке два метра и центнер весу, а во мне три метра, и руки у меня подлиннее будут. О, да, я всемогущ, когда мой богатый потенциал суммируется с потенциалами прочих!

Захохотал дико и исчез в разрыве ткани реальности, так быстро он прыгнул прочь, распрямив длинные, изогнутые в сочленениях назад, как у саранчи, ноги.

***

Переправлено миллион двести двадцать пять тысяч граждан… Миллион девятьсот пятьдесят тысяч пятьсот… Три миллиона пятьсот девяносто восемь тысяч триста шестьдесят один…

***

«В основном документе республики отсутствует параграф о смертной казни. Когда я только пришел к власти, мне стало известно, что в истории страны были случаи, не преданные народной огласке, когда всё-таки совершались казни. Так как это незаконно, это само по себе вопиющее преступление. Был введен мораторий, суд рассмотрел все дела и в большинстве случаев подсудимым вернули свободу, виновных наказали.»

В пустой зале его скромная фигурка не терялась, а привлекала напряженное внимание. Его тихий, ровный, немного механический голос ловили люди, как он, на четверть или даже наполовину киборги, практически все – носители эмблемы трудового союза. Заседание парламента, где большинство – за партией сосланного консула… Жутковатая строгость во взглядах: что еще ты нам скажешь, вождь?

1.1 «Странная профессия» Синие Ромашки

В слякоть глинозёмы плыли, непроходимая вязкая грязь заполняла весь внутренний двор перед арендуемой мастерской – специально на этот случай при входе припрятана пара резиновых сапог на три размера больше, чтобы нырнуть в их холодящее вместилище, не снимая дорогих модельных ботинок, прошлёпать до барака и, достигнув сухого места, перебросить обувь следующему работнику из числа "Синих Ромашек". И эффективно, и какое-никакое развлечение. Ди приходил первым, отпирал дверь, включал обогреватель. Клетчатое чёрно-фиолетово-розовое пальто дорогой шерсти запирал в шкаф, предварительно убрав в чехол. Полосатая кофточка (вылитый Крюгер) обтягивала его узкие грудь и плечи. Поверх – синий передник. Лучше всего работалось под умиротворяющее пение "Потерянных детей Евы". И заказчики проникались атмосферой, понижали голос и забывали о претензиях вроде "наш дедушка-атеист ни за что не хотел, чтобы на его надгробии вы рисовали крест" или "какого чёрта… эта морда совсем не похожа на моего Яшу!" Воздух в помещении одновременно умудрялся быть свежим и нести в себе запахи – стружек, церковных благовоний и парфюмированной лимонной воды.

Художник, утопая в неприятно чавкающей грязи, кое-как добрался до места. Бэзил порадовался, что в гараже №13 было сухо и тепло; опилки, краска, груды необработанного камня. Из-за стола выступил Ди в фартуке и гордо дал полюбоваться свежей визиткой. На одной стороне визитки значилось: "Синие Ромашки! Мы электрифицируем для Вас даже дровяной сарайчик!" – и перечень услуг, а на обороте – "Синие Ромашки! Мы увековечим Вас в чём угодно! Если, конечно, Вы умерли, а не спите."

– "Not dead, but dreaming…"– с непонятной интонацией, но внятно прошептал Бэзил, возвращая карточку.

– "That is not dead wich can eternal lie and with strange aeons even the death may die", – подхватил Ди, чьи глаза зажглись и рот разъехался в победной усмешке. – Ребята, а он не так прост, наш художник! Я знал, я чуял, что в нём – звезда!

Ди с любовью и знанием дела резал селёдку и раскладывал на пожелтевшем листе с надписью: "Газета Буковiна. Заснована у 1885 року".

– Да он только по верхам проскакал, а ты уже души в нём не чаешь. И не вздумай его учить! Уже слежу – глаз горит, руки так и чешутся.

Ди рассмеялся на такое обвинение и заключил Вику, едва по грудь ростом, в объятия.

– "Не кручинься, молвила слэшерская муза", ему такое знание ни к чему. Ведь правда, Бэзил, ты смыслишь в этом ровно столько, чтобы уметь избегать Невыразимого?

Художник несколько дёргано отбросил тряпку, которой вытирал руки, проигнорировал вопрос и запричитал своё.

– Ах, и зачем вы только меня позвали! Делать мне больше нечего как срисовывать с фотографий плоских однообразных покойников.

– Ну, извини, оригинал, так сказать, а-ля натюрэль, уже закопан. Но, если душа твоя просит, – мы можем тебе его вырыть.

– Да я не про то!! Я из артиста, мастера становлюсь… маляром!!! И ради чего?.. – не найдя ответа, закусив губу, принялся размашисто рисовать.

– Ты чего такой хмурый?

– Зуб болит.

– Вик, завари-ка ему Ымских трав.

– Ща! Я заварю, а у него второе внимание откроется – представь, сколько брака он нагонит?!

– Приморьенный копиист жаждет авангарда и отрыва ну формы.

– За отрыв от формы родственники клиентов нам самим поотрывают так что, пусть соберется и продолжит унылое следование образу.

– Почему я должен вам помогать? Я смотрю, вы и сами неплохо управляетесь. Я видел, под навесом, на улице, готовые памятники? – безупречная техника, один в один, будто на машинке.

– Сахарный вы наш, мы вам о сроках и темпах. Мы сожалеем, что отрываем вас от творчества, но мы с трудом успеваем, а скоро – Новый Гоt, и нам – электрифицировать каждый сарайчик!

И тут уж загалдели все: – но ты не отчаивайся! Не кисни, брат! А у нас для тебя…

– Мы с ребятами обсудили и решили подарить тебе…

С улыбкой, наполненной таинственностью и озорством, Ди засунул обе руки в коробку… И достал оттуда махонького пищащего котенка.

– Господи, я готовился к чему угодно, но – вот это сюрприз!

Художник осторожно подставил ладони под теплое тельце котенка.

– Поздравляем: теперь у тебя есть котосигнализация!

Холлуорд будто оглох, рассеяно и восторженно держась за крохотные лапки с прозрачными, мягкими коготками. На него смотрели два серьезных серо-голубых глаза, а дымчатая шерстка казалась тончайшей серебряной аурой. Выражение мордочки отражало нелегкое понимание времени мира, подкрепленное воистину буддийски-философским спокойствием.

– И это… Мне? – наконец ахнул Василий Георгиевич, проникшись этим близким чудом.

– Тебе. Это мальчик, и он очень привередлив в выборе еды. Ему нельзя простужаться. Он всегда останется котенком. Если ты услышишь, как он фырчит, а это невозможно пропустить мимо ушей, – то это сигнал "стоп-машина".

– В каком смысле? – озадачился Бэзил, вертя котенка так и этак.

– В том самом.

– О-о-о, – Холлуорд перевел взгляд с котенка на Ди и обратно. Покраснел.

– Коробка прилагается. Это… Котенок в кубе. Котосигнализация!

…перемены затронули и Вику. Раздосадованный андрогин уступил место коренастой круглолицей женщине с раскосыми глазами. Как рукой сняло все нелепые выходки, ядовитые изречения и революционное рвение. Она так лихо вела дела конторы "Синие Ромашки", будто лишь для того на свет и народилась. Пресловутые инженерный ум и способности Идеального Убийцы остались при ней, но она не размахивала ими как флагом, а скорее, заперла в сундук с приданым. Каждый день наблюдая Викины сноровку и спокойный, удовлетворенный взгляд, Шур уверился, что их маленький мир действительно встал на какие-то доселе незнакомые рельсы. Ди ухитрялся так строить вокруг себя отношения, что, хотя в этом доме все спали со всеми, еще ни разу не возникло неловкости и разочарования, после которых от недели до месяца ходишь квёлый и коришь себя на чем свет стоит.

Область, где они сейчас подбирали себе клиентов, простиралась от Дубаи до Индонезии, и не всегда было удобно возвращаться в "Два Шпиля". Ксандр со скуки нашел себе работу корректора (раз уж пост министра поблизости от жилья никто не предлагал), вдохновенно чиркал правки и ухаживал за добрым зверем – Май-Мэдсин-Квин-Валерианой. Странно, как еще ни завёл граммофон со скрипичными концертами на пластинках и портрет Оскара Уайльда, по старой-то памяти. Хо же, как видно, перемены не понравились. Изредка заскакивало, сжирало бифштекс из половины телёнка и уносилось обратно, на великую вселенскую стройку. Это вам не БАМ.

– Ну, что, уже получил в табло от капитана Бартоломью?

– Эта шутка утратила новизну. Уэльс, Новый Южный Уэльс, а это что?

– Третий заказ – особый. Там вы без меня не справитесь. И не смотри на меня так, о, вкусивший со всех деревьев. Тебе туда даже не пройти.

– Буду иметь в виду, – согласился Ди, берясь за сумки с инструментами. – Японский макак! Что ты туда положила?

– Всё, что может понадобиться для работы – приборы, расходные материалы, кабели, леса… Это неевклидовы сумки. Не волнуйся, с первой прибыли я куплю нам подержанный зеленый фургончик мерседес, я уже присмотрела. И патиент, между прочим, терпеливый, миль херц.

– Поскорей бы, – благодарность покривила ему рот. – Шу! Помоги мне, пожалуйста. Мне даже их не сдвинуть.

Шу со всей своей нечеловеческой силищей, крякнул с натуги, но приподнял и поволок к выходу. Вика и Ди обменялись долгими взглядами. Ах, рабочая одежда ко безусловно шла, а совместное предприятие – что может быть лучше для склеивания разрушающихся союзов? "Твой художник, он нам все карты путает." – "Мы еще поговорим об этом." – "Конечно".

– Сэр Стюарт Флинн Маклахи? – с сомнением спросил Макс у черноволосого бородатого дядьки, похожего на сирийца, да еще в парчовом халате и остроносых красных туфлях, ждущего их у почтового ящика.

– А вы эти, зе блю кэмомайл?

– Еа, они самые. Сейчас мы осмотрим дом, вы подпишете смету, и мы начнем ремонт. О боги! Вы что, здесь живете?!

Дом выглядел ужасно. Может, его строительство и было верхом торжества безвкусицы, но не сжигать же его за огрехи проектирования?

– Нет, у меня квартира в Лондоне, а здесь – родовое имение.

– Что тут произошло?

– Проводка сгорела.

Макс в невеселой задумчивости изучил вверенное ему сооружение, громадный, холодный, черный гроб. "Вика, что, издевается? – распсиховался Ди. – Здесь работы на месяц, а сколько у нас времени?" Шу ходивший за ним след в след и записывающий в стандартный бланк углы, уровни, длины, поскреб сквозь футболку грудь, лениво зевнул и ответил: "Должны справиться до обеда." Следовавший за рабочими хозяин прислушался и спросил: "Вы что, корнцы?" – "Нет, мы из Хихидирикирка, остров Мэн," – съязвил Макс, зная, что ему поверят. "Так вы беретесь за дело?" – "Сей момент! Только поставьте закорючки здесь и здесь, мистер Малакахи." – "Маклахи." – "О, е."

Начав работы около одиннадцати, к половине второго они, в общем-то, справились и уже монтировали щит с переключателями, гм, пробками, как Маклахи неожиданно робко и елейно попросил заглянуть также и в подвал. "наш девиз – мы электризуем для Вас даже дровяной сарайчик! О чем речь, сэр, – ведите!"

– Что за опыты вы здесь ставили? – подозрительно прищурясь, закусил губу макс, уперев руки в боки. Под их ботинками хрустели стекла лабораторной посуды, спёртый воздух вонял сероводородом, а на железном столе, навроде операционного, лежал человеческий скелет.

– О, я сдавал его в аренду для киносъемок. наверное, ребята забыли часть оборудования.

– Весьма похоже, – покивал многозначительно Ди, пока Шу вкручивал лампочки. Вспыхнувший свет озарил заляпанный тёмными пятнами, исчерченный меловыми знаками потолок. От увиденного остался гадкий вкус.

– Откуда я могу знать Малкахи?

– Может, он выступал в совете Лиги, прежней, до Яноша?

– Не помню. не помню, и это меня страшно злит.

– Обычный колдун-сатанист, что в нем опасного?

– Он не из наших.

– Прости, но пока ты был выключен из этой цепи, мог подрасти новый урожай чернокнижников, – грубовато посмеялся Шу над его амбициями.

"Они хуже конной полиции," – пробормотал, глядя в Ничто, Ди.

– Да заткнешься ты или нет?! работаем на опасном объекте, а ты ни на секунду не замолчишь!!

– Всё-всё, больше ни-ни. А вот…

– Что, опять?!

– Всё, знаю, знаю, молчи – и копай. Отсюда – копай прямо пятьдесят метров, а потом – пока не надоест. Или пока копалку не отберут. Мне бы массажик. Спина не разгибается.

– Будет. Я уже вижу, что массажист готов, аж рвется. Сосредоточься, милый. Накосячим – собирать по крупицам придется.

– Объект?

– Нас.

Больше до конца работы никто слова не проронил. Тихо жужжали генераторы. Тени от лопастей вентилятора словно мельничные великаны кружились до тошноты на стене напротив.

1.3.День наоборот. Мыгури-Рыкатау

Доктор Вильшински поглядел на часы. Глубоко за полночь. Поздний гость! У незнакомца было множество особых примет. Так много, что за ними всеми его личность как-то терялась, как тигра скрывает полосатая шкура. Он в разговоре неприятно облизывал сухие губы, произносил слова с сильным акцентом, употребляя чуть не через фразу венгерский, но и его искажал до неузнаваемости. В руках он держал видавшую виды барашковую шапку. Доктор заметил, что на правой руке у гостя недостает безымянного пальца, а запястье левой опоясывает рубец. Седеющие всклокоченные волосы, залысины над высоким, морщинистым лбом. Брови густые, черные, нос тонкий, длинный, с горбинкой. Одет бедно, но выбрит гладко. В глазах – типичное выражение пациента с острой болью, вынужденного сидеть в очереди.

– Хорошо, хорошо. Успокойтесь и повторите еще раз, помедленнее, пожалуйста.

– Вы меня не помните, да? Что ж, это в порядке вещей. Вы что, думаете, если бы у меня было к кому обратиться за помощью, я пришел бы к вам, нарушать ваш покой, смущать и нервировать? У меня ведь нет ни одного врача знакомого. Ну, кому можно довериться. Один врач есть, но я его и врагу не посоветую, это же катастрофа, а не хирург. А самого себя оперировать… Я уже так и этак примерялся – неудобно. Без зеркала. Вот мои условия: вы будете оперировать бесплатно, без анастезии и ассистентов, инструменты и материалы, используемые в операции, я заберу с собой, чтобы уничтожить, так же и рентгеновский снимок. Вы никому никогда не должны говорить об этом случае. Никогда и никаким образом вы тем более не можете написать об этом – научно, публицистически, как и где угодно. Вы немолоды. Я тоже.

– Что же вы не войдете?

– Жду приглашения.

– Вы точно не можете подождать?

– Ожидание. Рискованно. Для меня. И для вас.

– Но, о боже, я же не собираюсь вас убивать.

– Я вас тоже, представьте себе? Назовите это паранойей, но промедление чревато, что меня выследят. А вместе с тем – и ваш дом, вашу семью.

– Заходите. Я сделаю всё, что в моих силах. И именно так, как вы просите.

– Вы меня очень обяжете. Если мне повезет отблагодарить в дальнейшем вас или ваш род, я не откажусь от своих слов. У меня и на добро, и на зло память отличная.

– И всё же вы пользуетесь тем, что я, как врач и добрый христианин, не могу отвернуться от обратившегося за помощью.

– Да. И я прошу простить меня. Я понимаю, как вам тяжело грех на душу брать.

– Удалить четыре клыка без обезболивания за один визит, да еще такие…неординарные. Такого во всей моей практике…

– Да. Такого, пожалуй, вообще, от Адама, – не происходило. Уникум.

– Что же… привело… вас?

– Нонсенс: любовь. Да-да. Хочу женится на прекрасной женщине, вот уже полгода как.

– Но ведь эта операция… всё же носит… скорее косметический характер? Она не изменит… вашей сути.

– Конечно, нет. И всё же нам будет спокойнее. Мне надоело. Я же не пещерный зверь какой. Я пришел к вам, потому что не смогу заплатить за молчание. Это не испытание на силу воли, верность долгу или что еще. Увы, так обернулись обстоятельства, что у меня сейчас не лучшие времена. Единственное, что могу предложить за вашу помощь – гостеприимство. Вот, посмотрите, это мой будущий адрес.

Он указал острым ногтем на топографической карте мелкого масштаба, тут же спрятал в карман.

– Это наш будущий дом. Я его куплю ближе к Новому году. Все деньги, которые удается заработать, я сейчас трачу именно на это. Если бы вы согласились сделать операцию в долг… Боюсь, это бы вас оскорбило.

– Вы меня насквозь видите.

– Ну вы-то меня сразу раскусили.

– Сам не знаю, как подступиться. Вы уверены, что лучше сэкономить на лекарствах?

– Всё просто: я когда-то злоупотреблял препаратами морфинового ряда. И теперь ничего не поможет. Не бойтесь, крови не будет вовсе. Режьте смело.

– А потом как? Шовный материал оставить в ране? Придете снимать швы? Срастется ли кость? Она кажется такой старой… Э… хрупкой. А если абсцесс?

– Не бойтесь, доктор. Я вот – уже не боюсь. Зовите меня Беркаши Ласло. Будем друзьями. Настройтесь на победу, и – вперед! На счет приглашения заехать к нам в гости – я совершенно серьезно. Будущей весной, когда вода спадет. Мне же иногда хочется пообщаться с живыми людьми…

***

Куплены были только нейлоновые веревки, гвозди и деревянные балки перекрытий. Не было ни обоев, ни стекол. Известковая побелка, ставни из видавшей виды серой древесины и открытый очаг без трубы. Сверху свисали пучки соломы, вытащенные птицами из крыши. Пол был земляной, у очага – топчан с облезлой шкурой и двумя шерстяными одеялами. Подушки и простыни, скатерть на грубо сколоченном столе впрочем, тоже присутствовали. Плюс четыре плетеные кресла, табурет и ведро.

– Дорогая, что ты скажешь, если в тесте на психологическую совместимость я набрал 128 из 281?

– Дорогой, я скажу, что в нем смысла не больше, чем в песне о мужчине в черном пальто, который танцует с чертями и курами. Лучше брать слоеное тесто, оно надежнее. Не играет роли, нас распишет какой-нибудь чиновник.

– Знаешь, я хочу жениться на тебе. Жениться перед богом и людьми.

– Хочешь сделать из меня порядочную женщину?

– Нет. Это я вел себя нечестно. Мне надо… опомниться.

– Ты должен спросить моего согласия. Это называется "сделать предложение". Я это пропустила?

– О. Ты выйдешь за несчастного глупого старика?

– О. Ну разве что – в последний раз. Я пытаюсь объяснить тебе, что вчерашняя боль – это частица сегодняшнего счастья. Не надо закрывать двери. На улице зябко. Пусть стучат – и заходят в дом. Я не удивлюсь, если твои бывшие фавориты залезут и сюда. Они как тараканы, что ли? Нет, клопы. Мне ужасно не хочется узнавать ближе их привычки, их прозвища и заслуги в той, твоей прошлой не-жизни. Ты был как бы ледяной принц пиявок, мои поздравления. Но вдруг кто из них – Златоуст, и вовсе не за красноречие?.. Брр.

– Когда льется кровь, надо или пить её, или умереть, – ответил он ей тихо по-гречески.

– Что? Мы ведь в эти горы полезли исключительно, чтобы скрыться от них, или нет, любоваться видами?

Она фыркала в огонь, ворочая уголья ломиком. На полке из плоских камней стояли медные кастрюли и кувшины.

Шур сидел в тени гигантского болиголова, обмахиваясь его ветвью вместо веера. На улице припекало.

– Вы пол оставите земляным или положите деревянный настил? Если чё – зовите, помогу.

– Много вас тут, помощников, шныряет.

– Много-не много, но я реально помогу.

– У вас тут миленько. Нет, правда. Бэз хотел даже переступить через свою гордость творца и расписать вам набор посуды. Петухами. Под Хохлому. Да кому я говорю? Вообще-то я пришел за кольцом.

– О, оно не снимается, я уже пытался, увы.

– Я это предусмотрел.

И с этими словами он полез в нагрудный карман и вытащил элегантную мини-гильотину для сигар.

– Тебе, что, не жаль одного моего пальца?!

– А тебе, что, жаль? Пожертвовав двумя фалангами, ты спасешься от худших зол.

– Будь это моя левая рука – я бы ни секунды не раздумывал, на, распарывай шов и забирай всю кисть, играйся, пока не надоест. Но эта же – моя собственная.

– Человеку, даже семи пядей во лбу, безымянный палец в принципе ни к чему. Все люди обычно превосходно манипулируют тремя первыми. Нейрохирурги не исключение.

Дальше они молча мерили друг друга взглядами. Не было в них ни злобы, ни ревности, ни желаний. Любопытство? Спокойное, чуточку самолюбивое признание чужой силы.

– Я подарю тебе ситечко для чаю. А Юленька просил передать этот брелок в виде боксерской перчатки, прицепишь к ключам от твоего эксклюзивного авто. О о о. На такой свадьбе еще никто из нас на своем веку не гуливал. Делаем ставки! Я за Сметану!

Чик – и нету.

– Мастера гуманности были эти революционеры. Усекновение главы поставить на конвейер… Ай.

Крови не выдоилось и капли, но, однако же… Он расслабленно откинулся, потирая лоб тыльной стороной увечной руки. А Шур с ловкостью кошки подхватил упавшую реликвию, палец выкинул в окно – э! – а перстень сунул в платочек, а платочек в нагрудный карман.

– Не смею боле вас стеснять.

И откланялся.

– Я хотел Жибе пригласить. Как думаешь, ради такого дела его отпустят?

– А что, думаешь, нет?

– Э! Эй! Палец-то мог на лед положить, а не швырять будто корм свиньям.

Аиша оперлась грудью о стол, извив бровей змеями струился по довольному лицу.

– Скажу банальность: ну и пи****с этот твой Молохов.

– Ты еще с моими дорогими родственниками не знакома. Я тебе рассказывал о брате Раду, дяде Яноше и зяте Аттиле?.. Тут поможет разве что Валерьянка.

И та действительно помогла, притащив из сада отрезанный палец. Но он не стал его пришивать, покривился, сжег в печи.

– Душа моя как дорогой рояль. Но он заперт, а ключ потерян.

Или нет?… Ведь тогда как же потом они ловили рыбу на палец с кольцом?..

Из динамиков кассетника лились:

«Де че плынг китареле, струнеле, амареле, ту йубирэ спунеле, не репрындэ эсэмэс… М'ам нэскут динамовист, шаб да мор динамовист, еу мэреу тебо юбиск, динамо! Хайдудудудудуй!»

Это горькое чувство утраты, когда машинально вертишь кольцо на пальце – и замечаешь, что ни кольца, ни самоё пальца у тебя больше нет…

– Налейте мне сыкырики да побольше, побольше, и отойдите.

– Ну и рожи.

– Что, недостаточно выразительны?

– Через край.

– Мы с женой хотим поблагодарить всех гостей.

– Мы всё ждем, когда нам скажут, а они – молчат. Чесслово. Мы так ждали, что будет драка. Всё ждали, ждали… На церемонии – нет. На банкете – нет. После свадьбы – нет. Прям жаль потраченного времени.

– Просто мы все ждем новостей, а нам ничего не говорят.

– Ага. Вот я этого и боюсь. Мы все этого боимся.

– Знаешь, я – балдА.

– Знаю.

– Господи, у меня такое неспокойное чувство. Внизу не дежурит психиатричка?

– А было бы кстати, да?