Читать книгу: «Совершенство», страница 15

Сны. Они были тёмными и тяжёлыми. Накатывали подобно волнам из чёрного мрамора с прожилками из пены, больше похожей на паутину. Эйдан частенько видел такие волны из капитанской рубки «Совершенства», – и они, порой, представлялись ему надгробиями, которые океан воздвигает над сгинувшими судами. Каждый раз предшествуя такой волне, – воздвигнутый безымянный курган, – океан разевал пасть у его подножия, давая кораблю опуститься в пучину, а затем смыкался с небом, проглатывая обречённое судно. Каждый раз Эйдан вскрикивал и просыпался с чувством, что его проглотила чья-то пасть, в которой паук сплёл паутину. Полярник хватался за карабин и наставлял оружие на дверь, сидел привалившись к тёплой стене, слушал гул огня в железной утробе печи пока не проваливался в сон. Воспоминания или сон? Окрики по ночам, топкие болотистые размышления в темноте, путанные разговоры с самим собой наяву; воспоминания всё больше и больше походили на конфабуляции – они с пугающей частотой стали посещать одинокого человека на станции. Эйдан почти перестал спать, всё чаще впадая в короткие обмороки.

Более не в силах бороться с коварной бессонницей, противостоять продолжительной гипотимии, с приближением очередной ночи, Эйдан вернулся в дом громыхая цепями, волоча за собой с дюжину капканов. Заблокировав ловушками входы в своё убежище, рассовав по тёмным углам и коридорам зубастые механизмы, полярник впервые за несколько дней проспал до самого обеда без видений. Больше не было обгоревших тел, застывших за окнами станции чёрными уродливыми столбами, которые только и ждали, пока «этот сумасшедший» выйдет за порог… «Да-да – он рано или поздно выйдет! Обязательно выйдет! Он не сможет долго находиться в одной комнате с… лицом Ломака». (Вернее, только с его левой уцелевшей частью, лежащей на столе подобно сброшенной маске). Последний образ особенно пугал полярника и частенько именно он заставлял просыпаться: половина лица, пристальный взгляд единственного глаза, часть носа и перекошенный рот, который что-то кричит, кричит, кричит…

Удивительно, но чем ближе становился намеченный день отъезда, тем неохотнее полярник думал о предстоящей сборке нового «Купера». Он всячески выдумывал для себя отсрочку, хватался за любой предлог, лишь бы не касаться этой темы. В глубине души он знал причину такого бездействия – тот «Купер» погиб! – и вместе с ним погибло всё его ФБРовское недоверие, всё его подозрение относительно существования мертвецов, а так же относительно сумасшествия Эйдана. Теперь, Эйдан Ридз знал точно – он не сумасшедший, произошло нечто намного ужасней – мёртвые ожили! Своей жертвой, прежний «Купер» расписался в этом знании, поставил в спорах точку. Новый же, не заслуживает тех откровений и эмоций, которые связывали «друзей» когда-то. Посматривая же на манекен шерифа, – так и оставшегося сидеть за столом ещё до отъезда, – Эйдан мог бы поклясться, что его намалёванные глаза смотрят с укором, преследуют человека, куда бы он не двинулся. С «Трумэном» диалога не получалось – Эйдан пробовал. Быть может из-за того, что шериф его призирал, а быть может из-за того, что из поездки вернулся совсем другой человек, да ещё и один! Была, правда, ещё одна причина… однако полярник не хотел признаваться в ней даже самому себе: все его диалоги в голове, теперь адресовались человеку, которого Эйдан никогда не видел, но слышал, пускай хоть и несколько секунд… За то мгновение, которое длился сеанс связи, тревожный женский голос обрёл манящий образ живого человека, который находился далее чем за триста миль. Такого же живого, как и сам Эйдан! Думала ли она о нём после того, как услышала его голос? Услышала ли она его? В отпущенном на свободу воображении, полярник рисовал себе встречу на норвежской стороне, представлял себе удивление и радость в глазах незнакомки. Непроизвольно Эйдан начинал краснеть и чувствовал возбуждение. Он продолжал думать об этом голосе, о том, что им обладает молодая женщина с тёплыми мягкими руками и трепещущими ресницами, горячим дыханием, слабо пахнущим губной помадой… Одиночество сводило с ума.

По утрам, Эйдан подолгу оставался в ложе из нескольких подушек и одеял, сваленных у печи, слушал, как за окном ветер тихонько напевает грустную песню. Парень невольно размышлял о том, что сказал Реймонд Дадс перед смертью, представлял – какого это остаться раненным без помощи, да ещё и в окружении мертвецов. Память несла воображение по мрачным волнам прощальных слов пилота; в мыслях возникали образы погрузки заражённых моряков на борт самолёта, затем следовала сцена разыгравшейся трагедии в небе, стрельба, падение… Каждое утро Эйдан открывал глаза, и при свете тусклой лампы (по возвращению, он не мог себя заставить спать в темноте), разглядывал сквозь узкие щели печи танцующий огонь, задавал себе множество вопросов и пытался на них ответить.

– Это эпидемия? – спрашивал он себя вслух.

– Возможно… – отвечал Эйдан задумчиво, мысленно формируя уже следующий вопрос. Тон его голоса неуловимо менялся, и со страны могло показаться, что вслух рассуждали два человека.

– Неудачный эксперимент, как считал Дадс?

– Судя по тому, что он рассказал о своём последнем рейсе, «Тохинор» перевозил инфицированных, а это свидетельствует, что правительство в курсе происходящего.

– Да, но откуда тогда мёртвый моряк с пропавшего судна «Креспаль Меддинна»? – вновь этот яркий луч прожектора в памяти и неподвижная фигура мертвеца в нём.

– Вполне вероятно, что два судна между собой связаны, несмотря на разницу во времени.

– Район оцеплен и находится под карантином?

– Скорее, в район невозможно попасть.

– Поэтому помощи нет? – в голосе звучит надежда, хотя и фальшивая.

– Пожалуй…

– Или все мертвы по ту сторону периметра и некому спасать?

– Я бы не хотел так думать.

– Или они считают, что некого спасать внутри периметра?

– Они бы не бросили здесь людей! – снова фальшь… Простительно, ведь никто другой её не услышит.

– Эвакуация с норвежской станции?

– Да, я думаю они нашли выход!

День клонился к вечеру, быстро кутаясь в тёмную мантию, расшитую серебром звёзд. Эйдан как раз закончил сборы оставшихся на станции консервов и сухарей, отнеся тощую сумку в стоявший на площадке вездеход. Вернувшись в дом, он запер дверь на тяжёлый засов и стал неторопливо раздеваться. Блуждавший по стенам комнаты взгляд упал на ожидавшие у двери карабины (все три), смотанные полиэтиленом пачки с патронами, несколько наиболее длинных ножей… «Забрать всё!» – дало установку чувство жадности пару дней назад.

…И Эйдан забирал «всё»! Он чувствовал себя одиноким космонавтом, покидавшим погибающую космическую станцию. Топливо, кислородные баллоны, скафандр – всё стащить на спускаемый модуль, задраить люки, пристегнуть ремни и отправиться в путь! Без единого шанса вернуться обратно!

Полярник прошёл за стол и устало навалился локтями, грубо сдвинув грязные тарелки. Долгое время сидел, сцепив руки в замок, слушал звуки капели в оттаивавшей понемногу генераторной. Взгляд запрыгал по убористым строкам объёмной записки, в которой он весьма сумбурно описывал произошедшее с ним за последнее время, а также делился планами относительно перехода через Арктику – на случай, если помощь, всё же, придёт. Рядом со строками теснилась подробная карта с планом маршрута и описанием контрольных точек – спасибо найденному в кабине самолёта навигатору, – ныне он лежал у двери в обнимку с аккумулятором в ожидании своего часа. Эйдан снова и снова вгрызался взглядом в строки, озвучивал губами написанное и никак не мог отделаться от мысли, что читает собственный некролог с дурацким рисунком вместо фотографии… Минувшей ночью, в тёмной комнате Корхарта, сидя на полу напротив стены с загадочным рисунком над кроватью, молодой полярник пытался проникнуть в чужую тайну, к которой оказался причастен. Эйдан нажимал кнопку фонаря – и тот ярким лучом охватывал потускневшее изображение, которое и без того было знакомо ему наизусть. Эйдан бродил взглядом в незатейливом лабиринте из кругов, однако выпутаться из него получалось только тогда, когда гас свет; затем новая вспышка озаряла стену и изображение поглощало человека, затягивая в свою тайну. Мысли ввинчивались в непостижимый предсмертный акт, оставляемый умирающими людьми у последней черты – после увиденного в кабине самолёта, Эйдан не сомневался в правильности собственных рассуждений. «Перед смертью, те кому суждено очнуться рисуют эти жуткие круги!»

Эйдан нехотя закурил, в надежде избавиться от ноющей, как зубная боль, мысли: «Послезавтра в утро… уходить буду послезавтра ранним утром». Парень случайно заприметил в соседствующем зеркале собственное лицо – обнажённое, разбитое и чужое. Да, именно чужое. Несмотря на все старания избавиться от облика обгоревшего старика, «новое» лицо родным так и не стало.

Чуть позже, завернувшись в одеяло и уткнувшись лицом в подушку, пахнувшую потом и дымом, он никак не мог уснуть: рассудок оказался не на шутку пленён думами об отъезде. Мозг зациклился на смазанном образе, в котором Эйдан заколачивает входную дверь, как покидает станцию, которая стала ему домом… Домом. Домом?.. Да, домом! Домом, из окон которого вдалеке виден старый раскидистый клён у амбара мистера Камдэрта, на пересечении Мэри Лейн и Хэйн-стрит. Когда-то в дерево ударила молния и расколола ствол почти надвое, оставив на теле гиганта жуткий чёрный шрам, который так толком и не затянулся. Окрестные жители называли клён «Тони-ярд», в честь Энтони Феррисса – местного почтальона, погибшего в тот же день от удара молнии всего в паре кварталов. Своё прозвище «Ярд», Энтони заработал ещё подростком из-за отвратительного запаха гнилых зубов, которые никогда не встречались с инструментами дантиста. Энтони буквально вырастил в себе панический страх получить ранение в кресле стоматолога… Да-да, именно ранение, и именно смертельное! Дело в том, что как-то раз Энтони услышал байку о том, что оторвавшееся сверло бормашины некоему пациенту пробило нёбо и попало в мозг, вызвав кровотечение и скорейшую смерть… Бред? Только не для Тони, обходившего с тех пор кабинеты стоматологов стороной! Ярд – именно такое минимальное расстояние требовалось собеседнику, чтобы иметь возможность поддерживать с Ферриссом разговор, хотя многие и вовсе предпочитали делать это через забор или закрытую дверь. Трагедия с ударом молнии случилась в начале июля… года, а уже спустя неделю, обожжённый клён обрёл имя. Тони частенько останавливался под деревом и наводил порядок в своей казённой сумке почтальона, а бывало, даже, оставлял велосипед и обходил ближайшие дома пешком. И тем удивительнее (и трагичнее) выглядела история с ударами молний практически в одно и то же время, да ещё и неподалёку друг от друга. На похоронах Энтони Феррисса, мистер Экклройд – пастор местной баптисткой церкви, – сказал, что теперь Господь позаботится о светлой душе Тони, а пятилетний Мэтт О‘Келли взял да и ляпнул, что неплохо бы Господу забрать на небеса и мистера Бенедетто (стоматолога), чтобы тот «починил» рот дяде почтальону… Летом, особенно по вечерам, когда закатное солнце путалось в двухголовой кроне покалеченного клёна, Мэри Лейн принаряжалась золотом и багрянцем, кокетливо маскируя трещины и ухабы в асфальте. Именно в такой вечер Эйдан, будучи совсем мальчишкой нёсся по улице на велосипеде, с которого и упал, – да так неудачно, что слетел с дороги и угодил спиной на обнажённые корни Тони-ярда… Время остановилось. Нет, оно застряло где-то между лопаток и лёгкими мальчишки; окрасилось в нестерпимо-белый, застилавший сознание цвет, который следовал за взглядом, куда бы юный лихач не таращил глаза. Совсем как снежная пустошь здесь – в Арктике ясным высоким днём. Такое же отсутствие возможности свободно смотреть, такое же отсутствие свободно дышать… «А может её и нет? Нет Арктики с её снегами и резью в глазах! Кто сказал, что это реальность? Кто сказал, что именно эта реальность – моя реальность? А что, если я всё ещё лежу на корнях клёна и не могу открыть глаз… Да, чёрт возьми, меня бы устроил этот вариант!.. Я всё ещё способен сделать свой выбор и пожелать другой путь подальше от этих снегов! Стоит открыть глаза, и вместо стен собственной тюряги я увижу сказочный газон миссис Хортс и её кукольный домик; увижу приоткрытый гараж мистера Баттарда и его самого с насосом от надувной лодки в руках; братьев Клэпп, сидящих на крыше сарая с пивом в руках в тени развивающегося флага… Нужно просто захотеть не открывать глаза среди этих чёртовых снегов! Зажмурится – и открыть глаза в другом месте. Но как мне зажмуриться, когда глаза, итак, закрыты? Их нужно открыть, немедленно открыть!»

Уставившись в полумрак низкого потолка, Эйдан стал дико вращать глазами. Обманутый дрёмой мозг раскидал по качавшимся стенам белые пятна однообразных домов Мэри Лейн, с их уютными придомовыми цветниками и садиками; исказил трескучий звук горящих дров звуками радио (что-то из детства, но что именно мозг воссоздать не мог, поэтому нагло заменил пространным «что-то из детства»), ленивым гудком товарняка и далёким детским смехом. И тут неожиданно память вытолкнула из своих недр мотив популярной, в то время песни, звучавшей из каждого радиоприёмника; пряный аромат автомобильного освежителя воздуха смешанного с запахом кожаного сидения отцовской машины. Ощущение движения автомобиля и слабую негу неглубокого сна… «Куда мы едем? Ах, да, отец по субботам возит меня в бассейн, а значит ещё нет и восьми! Как же хочется спать!» – «Эйдан, – мягко и с такой любовью зовёт отец. Он прикасается к руке задремавшего в машине сына и мнёт сжатый кулачок. – Эйдан, просыпайся».

Эйдан резко сел на постели, вскрикнув от услышанного во сне голоса отца. Как только осознание реальности заполнило голову, парень сокрушённо застонал и снова упал на подушку. Какое-то время он лежал с открытыми глазами, смотрел бессмысленным взглядом в створ двери, слушал крадущуюся снаружи вьюгу. Ветер издевается? «Нет, правда? Он думает, что я не узнаю эту мелодию? Её все знают, и я сейчас вспомню…» Эйдан встряхнул память и неожиданно заметил невдалеке знакомую фигуру отца. Он стоял в тени Тони-ярда и, казалось, ожидал кого-то. Эйдан помахал отцу рукой, и ринулся было навстречу, но вместо скорого бега ноги предательски налились безволием. «Я сейчас, я сейчас, – бормочет он растерянно, махая отцу рукой. – Подожди меня, папа, я сейчас!» Совсем уж неожиданно обнажённые корни дерева рождают зыбкую детскую фигуру и очертания велосипеда подле ребёнка… Райан Ридз кладёт руку на плечо Лжеэйдана и разворачивается, чтобы уйти с фантомом. «Папа, постой! – кричит Эйдан в отчаянии, кричит настоящий Эйдан, взрослый Эйдан. – Это не я! Я здесь, папа! Рядом с тобой кто-то другой!» – «Я знаю», – доносится из далека печальный голос отца, от которого полярник вновь возвращается в реальность. Последние слова отца приобретают наяву иной смысл нежели могло показаться во сне. Эйдан догадывается, что отец и впрямь знает о том, что под деревом рядом с ним стоит совсем не его сын… Почему? «Да потому что они оба мертвы!» Кто это сказал, кто?!

Эйдан сонно замотал головой, силясь получить ответ от сдавивших сознание стен, но в итоге сунул голову под подушку. «Не нужно туда лезть!» – наказывает он сам себе, скользя по струнам других реальностей. Ему мерещится не то дверца в сад, не то калитка, которую не стоит открывать… В том саду живёт «Он». Кто – «Он»?.. «Пусть всё остаётся так как есть!» – Эйдан чуть ли не насильно заставляет себя не копаться в собственном детстве, и заглянуть в недавнее прошлое. Снова играет музыка, но уже громко и совсем другая. Носа касается тонкий аромат духов, добротного пряного табака и разомлевших тел… в ушах рассыпается гвалт голосов, призывный звон бокалов и хмельные окрики. Жарко… Голова кружится от выпитого, и ожидания тусовки. «Откуда ты знаешь Майка? – звучит в ушах женский голос, но Эйдан не спешит поворачиваться. – К нему не так-то легко попасть без приглашения!» Эйдан рассеянно смотрит через плечо и видит обворожительную улыбку незнакомки, огромные тёмные глаза, в которых тонет шумный вечер. Всё его лицо обдаёт теплом, кажется оно волной исходит от девушки и ложится на щёки, накрывает лоб пряным ароматом её духов, целует в губы. «Я не знаю о ком ты говоришь! – бросает в ответ Эйдан, экстренно выдумывая шутку. – Я здесь под прикрытием! Только никому не говори!» Девушка принуждённо улыбается и Эйдан чувствует себя идиотом. Он понимает, что она вот-вот уйдёт. «Я думала, ты не из тусовки, – говорит незнакомка разочарованным голосом. – Думала, ты новенький». – «Так я и есть новенький! – торопится он и протягивает руку. – Я не из тусовки, я сам по себе… Я, Эйдан Ридз». Девушка задерживает пальцы в его ладони и мимолётно улыбается – она восхитительна! «„Морячок“? – спрашивает она кокетливо. – Майк как-то говорил, что у него появился знакомый „морячок“. Так это ты?» – «Если Майк ничего от меня не скрывает и у него на стороне нет никаких других друзей-морячков, то наверняка – это я». Есть! Эйдан видит заинтересованность в глазах незнакомки! Майк, ах, Майк! Ты ещё и рекламируешь меня за моей спиной? «И где же ты плаваешь, моряк?» – улыбается красавица и осторожно высвобождает пальцы. «Моряки ходят в плавание, – объясняет самодовольно Эйдан. – Ходят по морю… А плавает мусор, знаешь-ли». Девушка согласно кивает головой: «Ух, какой ранимый! И где же ты в последнее время ходил, морячок?» – «В основном в Европу через Атлантику – айсберги, льды, огни Святого Эльма – романтика! Шотландия, Исландия, Норвегия… Много, где был! Я, лоцман на корабле». Незнакомка склоняет голову набок и мечтательно хлопает ресницами: «Никогда не была в Европе. Была в Бразилии и Никарагуа и, раз уж ты начал хвастаться снегами, то я две недели провела в Аспене». Теперь она уже протягивает руку: «Паула», – с улыбкой говорит красавица, а Эйдан вслух и со стоном повторяет её имя сквозь сон… Не лучшая компания на ночь, но полярник готов окунуться в прошлое даже с этой сукой, лишь бы не оставаться наедине с той чёртовой калиткой в сад!

Проснулся Эйдан резко. Явь встретила неуютной пронзительной прохладой – оттого, полярник кутался в ворохе одеял укрывшись по самый нос, похоронив лысую голову в складках подушки. Поймав в фокус сонных глаз тусклую лампочку, Эйдан лежал неподвижно, пытаясь идентифицировать тихий неясный звук, который прокрался в жилое помещение. На фоне потрескивания дерева в печи, неопознанный звук напоминал работу кого-то механизма: звук бегущих шестерёнок, работавших с полминуты, затем небольшая пауза и снова постукивающие дробный звуки… Разбуженный Эйдан, отметил, что отчётливо слышит капель из комнаты генераторной и, возможно, механический звук связан именно с этим. Недовольный тем, что не может вспомнить запирал ли он дверь, отворявшую техническое крыло, парень перевёл сонный взгляд в коридор, и стал всматриваться в темноту за пределами ореола тусклого света.

Спустя минуту, Эйдан знал, что в проходе кто-то стоит. Не в силах сделать и вдоха, полярник в ужасе лежал у печи, погребённый под ворохом вещей и подушек. Сквозь небольшую складку одеяла были видны лишь его глаза, остекленевшие от немого ступора. Словно при раковой опухоли, по сознанию отравленными метастазами расползлась мысль: звуки капающей воды столь явственны и близки оттого, что их принёс с собой тот, чей силуэт оказался окутан тьмой. Вода капала именно с незнакомца, подстёгивая и без того душивший Эйдана ужас.

Не шевелясь и не дыша, затаившийся Эйдан увидел, как под чахлый свет лампы шагнул Корхарт. Парень не сразу узнал в безбородом высохшем лице черты своего коллеги, а когда узнал, сердце едва не разорвалось от страха! Эйдан до последнего надеялся, что Рон (живой или мёртвый) ушёл в снега и он его никогда не встретит… Острый синий подбородок мертвеца ходил ходуном, а оскаленные чёрные зубы отбивали тот самый звук, который полярник принял за работу шестерёнок. Часть его головы, а также плеча и руки всё ещё сковывал лёд, с которого капала вода. От всей зловещей фигуры обёрнутой и саваном, и льдом, распространялся едва заметный пар.

Чуть дыша, Эйдан скосил глаза в сторону от мертвеца и нашёл взглядом приготовленный и такой недосягаемый арсенал. Мысленно проклиная себя за неосмотрительность, он перевёл взгляд вправо – где-то здесь под рукой должен быть топор, которым Эйдан рубил доски накануне. Мертвец сделал пару крадущихся шагов и вытянул шею, осматривая помещение блёклыми глазами. С его тощего предплечья оборвался крупный кусок льда и с грохотом упал на пол, оголив намотанную вокруг руки и плеча проволоку. На другом её конце болталась человеческая кисть, всё ещё заключённая в призму льда, внутри которой тускло светился металл обручального кольца.

«Оттаял!» – ахнул Эйдан. Картина произошедшего молниеносно сформировалась в его сознании, явив образ напавшего на Ломака мертвеца, запутавшегося в проволоке и вмёрзшего в лёд неподалёку от своей жертвы. Если бы можно было себя мысленно избить до полусмерти, Эйдан сделал бы это незамедлительно – не обследовать техническое помещение целиком было так безответственно и неосмотрительно с его стороны! И ведь всё это время Корхарт ждал! Оттаивал и ждал!

Затянутые белёсой поволокой глаза остановились на груде вещей, в которой прятался полярник, и стали пристально изучать завал. Эйдану показалось, что мертвец вот-вот услышит бешеный галоп напуганного человеческого сердца, что оледенелые глаза встретятся взглядом с глазами живого человека… Шаг вперёд – на промёрзшей и твёрдой, как камень, лодыжке сомкнул стальную челюсть капкан! Лязг сработавшей пружины подействовал на полярника, как удар хлыста – он мгновенно оказался на ногах и схватил топор. Надеясь, что остался не замеченным, Эйдан отпрянул к стене, прячась за печь.

Громыхая тяжёлым капканом, мертвец врезался в Молли с такой силой, что сорвал ножки с места и опрокинул печь набок. Из распахнутого сопла полетели раскалённые угли, сноп искр и полыхавшие деревяшки; в лицо Эйдану ударил едкий дым нарушенного дымохода, а сам он едва увернулся от углей и пламени, отскочив назад. Промёрзшее тело мертвеца шипело и паровало, пока тот неуклюже сползал с раскалённой покатой печи. Казалось, он прилип к железу, словно бекон к сковороде, сверлил полярника мёртвым жадным взглядом. Эйдан же будто прибывал под гипнозом – оказался не в силах оторвать глаз от поднимавшегося Корхарта. Он не видел ни вспыхнувшей горы вещей под ногами, ни сизую тучу дыма под потолком; не чувствовал ни топора в руке, ни своего тела. Глаза застилал ледяной пот и страх, выбивший из лёгких весь воздух.

– Рон, очнись! – зачем-то стал лепетать полярник высоким голосом. – Очнись, пожалуйста! Очнись!

Корхарт ринулся вперёд, за секунду оказавшись рядом с голым трясущимся Эйданом, теснимым вглубь помещения. Тот успел лишь вяло отмахнуться топором, и не глядя отпрянуть назад. Опрокинув стулья, Эйдан с грохотом налетел на деревянный стол, ножки которого уже нализывало крепшее пламя пожара. Мертвец не отставал: в последовавшем броске, едва не ухватив полярника за вовремя поджатые колени. Ридз охнул и неуклюже перекатился через голову, упав в объятия «Трумэна», который и смягчил падение. В попытке взобраться на стол, Корхарт грёб синими руками словно олимпийский пловец, раскидывая стулья и посуду. Мертвец не сводил с полярника молочных светящихся глаз.

Едва Ридз успел выпрямиться, нелюдь уже закинул ногу с капканом на стол и приготовиться к прыжку. Эйдан ударил первым, с коротким, но сильным замахом из-за головы. Топор поразил мертвеца в грудь, осыпав человека ледяной крошкой, опрокинув, но и не столкнув Корхарта со стола… Парень почувствовал в опустевшей руке ломоту от отдачи, как если бы ударил топором в камень. Не дожидаясь, пока покойник поднимется, полярник в два прыжка оказался у составленных у стены карабинов… И всё же Эйдан не успел развернуться с оружием в руках, а был сбит с ног прыгнувшим Корхартом. Ридз отлетел в коридор с чувством, что его в его спину врезался автобус; от удара он выронил карабин и лишь мельком успел заметить скользнувший в темноту топор. Корхарт уже стоял на ногах, однако замешкался, зацепившись ободом капкана за разобранные половые доски (всю неделю Эйдан топил печь именно ими). На четвереньках, едва находя в себе силы дышать, полярник пополз вперёд, нащупывая в темноте топор.

Лязг металла – и острая боль в левой руке! Эйдан закричал и попытался освободиться, но было уже поздно – капкан впился в руку чуть пониже локтя. Позади, на фоне беснующегося пламени, в дверном проёме вытанцовывал Корхарт, неистово дёргая ногой, протягивал к человеку руки. Стараясь не выть от боли и ужаса, парень пополз вперёд. Вытаращив глаза в темноту, судорожно нахлопывая ладонью пол впереди, полярник зациклено блукал в чаще из колючих цифр: «Четыре! Шесть! Три! Пять!» – утонувший в адреналине мозг никак не мог воскресить в памяти точную цифру расставленных в проходе капканов. Плясавшие в темноте пальцы случайно нащупали топорище, а в следующее мгновение уже сомкнулись на рукоятке – отчаянный акт обезумевшего человека, воочию увидевшего саму смерть! Позади, на фоне зарождавшегося рёва пожарища послышался звук падения и возня. Полярник обернулся, и через плечо рассмотрел ползущего следом мертвеца, за спиной которого огонь уже соткал яркий занавес до потолка. На его фоне, всё ещё сомкнутая капканом, но уже отделённая от тела, нога Корхарта выглядела бутафорски фальшиво, словно нарочно подчёркивая фантасмагорию. «Стоит зажмуриться, – и открыть глаза в другом месте! Зажмуриться! Это просто сон!»

Генераторная встретила беглеца тусклым красным светом оттаявшей под потолком лампы и ледяной водой, покрывавшей пол. В неё то Ридз и упал, как только перелез высокий порог, и едва не лишился дыхания. Не в силах встать на ноги, – под водой всё ещё лежал лёд, – он пополз к уличному выходу из помещения, обжигая холодным влажным воздухом лёгкие. Где-то позади послышался зловещий всплеск воды и Эйдан взвыл, прекрасно понимая, что означает этот звук. Под рукой в чёрной воде качнулось обглоданное лицо Ломака, заглянув в испуганные глаза полярника пустыми глазницами – ты следующий!

Деревенея от боли и холода, Эйдан встал на колени и рванул дверь, слыша за спиной волнение воды. Дверь предательски отворилась лишь на чуть-чуть, касаясь под водой наледи.

– Нет! Нет! Нет! – взвыл полярник, остервенело дёргая ручку.

Вонзив короткий топор враспор, Эйдан принялся протискивать окоченевшее тело в узкий проём приоткрытой двери. Срезая кожу о металлическое полотно, мгновенно примерзая мокрым телом к стылому железу, со слезами и отчаянием в глазах, полярник спешил выбраться из смертельной ловушки. Сжатая капканом рука задержала человека у двери на пару секунд, однако этого хватило, чтобы челюсти Корхарта сперва налетели на стальной капкан и, кроша и ломая зубы в неистовых судорогах, принялись отрывать куски человеческой плоти! Поверивший, было, на миг, в спасение Эйдан закричал от муки и чувства неминуемой гибели. Невзирая на раскалённые вспышки боли, сотрясавший сознание ужас, полярник со всей силы дёрнул руку, в которую за дверью зубами вцепился мертвец. Сомкнутый капкан нехотя сполз с руки, рубанком содрав с предплечья кожу. Ридз неистово заорал от боли и упал в снег, утонув в сугробе по локти. В темноте узкого дверного проёма тотчас показалось синее оскаленное лицо с чёрным от крови подпрыгивающим подбородком. Щербатый рот мертвеца жадно пережёвывал часть кисти человека…

Обнажённый и окровавленный, объятый паром и ужасом, Эйдан бежал к вездеходу на грани сознания. Потрясённый полярник не замечал ни глубокого снега, обжигавшего голые ноги, ни ледяного дыхания, иглами коловшего лёгкие. Взгляд его расширенных глаз метался между заснеженной машиной впереди, и окровавленной левой рукой, которую полярник пережимал чуть повыше запястья.

– Два, два, два!.. – харкал он на бегу словами, роняя крупные кровяные кляксы. – Два! Осталось два!.. – безумный взгляд перепрыгивал с вездехода на изуродованную кисть с двумя оставшимися пальцами.

Сзади послышался грохот выстрелов – огонь пожирал станцию и уже добрался до приготовленного Эйданом арсенала. Полярник коротко обернулся, но лишь для того, чтобы убедиться, что мертвец так и не смог протиснуться через блокированную дверь. Вездеход! Рванув позади машины люк с отсеком лебёдки, Ридз трясущейся рукой потеснил закреплённые мотки троса и отстегнул сверкнувший в нише ледоруб. Положив искалеченную руку прямо на стылый железный корпус машины, полярник со стоном примерился для удара…

– Господи, помоги мне! – взмолился он, рыдая, не в силах поверить в то, что собирается сделать. Тёмная парующая кровь медленно поползла по заиндевелой обшивке вездехода, рисуя страшный отпечаток искалеченной ладони. – Помоги мне, прошу тебя, помоги мне!

***

На вершине невысокого ледника стоял человек в нелепой пухлой одежде, и сжимал в руке бинокль. Его разбитое лицо оказалось практически полностью сокрыто ярким полотенцем, из которого выглядывали куцые заиндевелые ресницы. Голова, упакованная в отрез шерстяного одеяла и перехваченная обручем (куском скрученной проволоки) смотрела на север, тогда как торс наблюдателя был всё ещё повёрнут на запад – туда, откуда человек пришёл. Во всём его облике застыло болезненное ожидание, зыбкая надежда, которая и заставила путника вывернуть шею и смотреть вдаль, теснясь на узкой ледяной площадке. Подпоясанная и перехваченная несколькими верёвками фигура напоминала нелепое цветастое конское седло из которого торчали ноги… Силуэт кутался в промёрзшее одеяло, под которым виднелись свитера, надетые друг на друга. Ноги, обёрнутые несколько раз в пёстрые тряпки, так же были перехвачены верёвками, впрочем, как и левая рука, согнутая в локте. Рука выглядела заметно короче правой и покоилась в широкой полотняной петле, примотанной к груди человека.

Словно пират, облачённый в эпатаж с подбоем из гротеска, на капитанском мостике ледяного судна, стоял Эйдан, покачиваясь под ударами ветра. Вот уже вторые сутки ему приходилось забирать к северу, отклоняясь от ранее проложенного навигатором маршрута, и продвигаться вперёд вдоль разлома во льду, пересекавшего заснеженное плато невероятным шрамом шириной с десяток футов. Очевидно, аномальная оттепель последних месяцев спровоцировала таяние льдов и их движение. Климат менялся, – а вместе с ним и облик Арктики, нанося на белоснежный лик уродливые шрамы трещин, бесчисленные опухоли сошедших ледников и чёрные синяки подтаявшего льда. Многочисленные полыньи заставляли Эйдана двигаться с осторожностью и в основном в светлое время суток. С приходом темноты, он включал прожектор на крыше вездехода, и медленно полз вперёд. Он то и дело останавливался, вылезал на трак и вглядывался в обманчивые тени на снегу.