Читать книгу: «Со мной так нельзя», страница 2

Тревожные знаки

Не могу точно сказать, когда всё начало меняться. Это было похоже на тонкий ледок, который незаметно нарастает по краям реки – день за днем, слой за слоем, пока однажды не обнаруживаешь, что вода скована прочным панцирем. Мелочи, которые я списывала на усталость, на плохое настроение, на проблемы с родителями, постепенно складывались в узор, который я отказывалась видеть. Каждый раз, когда внутренний голос пытался предупредить меня, я заглушала его мыслями о том, как нам хорошо вместе, какими счастливыми мы были вначале.

Первой заметила изменения Вика. Мы сидели в нашем любимом кафе, ждали, когда принесут молочные коктейли, и я в сотый раз проверяла телефон – Кирилл обещал написать, как освободится от дополнительных занятий. Солнечный свет заливал столик, играл бликами на стеклянных стаканах, но я почти не замечала ничего вокруг, погруженная в ожидание заветного сигнала.

– Алиса, – Вика накрыла мою руку своей, останавливая бесконечное верчение телефона, – что происходит? Ты сама не своя в последнее время. Постоянно дергаешься, проверяешь сообщения… Ты на урок по литературе вчера опоздала – ты, которая приходила всегда раньше всех!

Я отмахнулась, сказала, что просто волнуюсь о предстоящих экзаменах, что у нас с Кириллом всё прекрасно. Но её слова заставили меня задуматься. Действительно, я стала рассеянной, вечно проверяла телефон, боялась пропустить его звонок или сообщение. Кирилл расстраивался, если я не отвечала сразу, и я не хотела его огорчать. Я помню, как однажды не смогла ответить в течение часа – была на дополнительном занятии у учителя, где нельзя пользоваться телефоном. Когда я вышла и увидела десять пропущенных вызовов и длинную цепочку сообщений, от взволнованных «Ты где?» до раздраженных «Ты меня игнорируешь?», меня охватила такая паника, что я позвонила ему прямо с порога школы, чуть не плача от чувства вины.

Его контроль постепенно набирал обороты.

– Этот свитер тебя полнит, малышка, – сказал он однажды, когда я надела свою любимую мягкую кофту цвета лаванды. – И вообще, фиолетовый – не твой цвет. Ты же знаешь, я люблю, когда ты в голубом.

После этого я незаметно для себя стала избегать фиолетового. А потом – и других цветов, которые ему не нравились. Мой гардероб постепенно преображался, подстраиваясь под его вкус. Джинсы, которые он считал «слишком облегающими», отправились в дальний угол шкафа. Яркие аксессуары, которые я раньше так любила, исчезли, потому что он говорил, что они «кричащие» и «вульгарные». Я смотрела в зеркало и видела уже не себя, а ту, кем он хотел меня видеть.

Стал отдалять меня от моих друзей.

– Опять к своей Вике собралась? – в его голосе звучало раздражение. – Мы так мало времени проводим вместе, а ты всё к подружкам бегаешь. Я думал, мы сегодня фильм посмотрим.

И я отменяла встречи, одну за другой, пока друзья не перестали звать меня. Вика держалась дольше всех, продолжая писать и звать гулять, несмотря на мои постоянные отказы. Но и она постепенно отдалилась. На дне рождения Макса – нашего общего друга, с которым мы дружили с первого класса – я пробыла всего полчаса. Кирилл ждал меня в машине, поглядывая на часы. «Ты же понимаешь, мне некомфортно среди твоих школьных друзей», – сказал он, хотя никогда даже не пытался с ними познакомиться. Я помню взгляд Макса, когда я, извиняясь, уходила так рано – смесь разочарования и какого-то понимания, словно он видел то, чего я сама еще не осознавала.

А затем и обесценивать мои увлечения.

– Поэзия? – он усмехнулся, когда я показала ему свои новые стихи. – Милое хобби, конечно. Но это всё детские мечты, Алис. В реальной жизни этим денег не заработаешь.

Мой блокнот со стихами всё реже открывался, а потом и вовсе был заброшен на дальнюю полку. Когда я получила приглашение участвовать в городском поэтическом конкурсе – учительница литературы выдвинула мою работу, – Кирилл только пожал плечами: «Зачем тратить время на это? Лучше подготовься к ЕГЭ нормально». И хотя внутри меня всё трепетало от возможности выступить, прочитать свои стихи перед публикой, я послушно отказалась. Точно так же я бросила занятия в школьном фотокружке, перестала ходить на литературные вечера и забросила идею летней подработки в местной газете. Всё, что не вписывалось в его представления о моем будущем – а оно, по его мнению, должно было целиком и полностью строиться вокруг него, – отсекалось как ненужное.

Эмоциональные качели

Периоды обожания сменялись холодностью без всякой видимой причины. Я никогда не знала, какой Кирилл встретит меня сегодня – любящий и нежный или раздраженный и отстраненный. И я старалась изо всех сил быть "хорошей", чтобы заслужить его любовь. Утром он мог осыпать меня комплиментами, говорить, как ему повезло со мной, а вечером – холодно отвечать на сообщения или вовсе игнорировать. Я мучительно перебирала в памяти всё, что сказала и сделала за день, пытаясь понять, чем вызвала его недовольство. Я стала мастером угадывания настроения по мельчайшим деталям: по тону голоса, по тому, как он держит телефон, по паузам между сообщениями. Это выматывало, превращало каждый день в эмоциональные американские горки, но я убеждала себя, что это нормально, что в этом и заключается глубина чувств.

Однажды вечером мы были у него дома, родители уехали на выходные. Кирилл листал что-то в телефоне, я читала книгу для урока литературы. Мой телефон звякнул – пришло сообщение от Димы, одноклассника, с вопросом по домашнему заданию. Не успела я ответить, как Кирилл вырвал телефон из моих рук.

– Какого чёрта он тебе пишет? – Кирилл вырвал телефон из моих рук, его лицо исказилось от гнева. – Я видел, как он на тебя смотрит!

– Кирилл, это просто вопрос по химии, – попыталась я забрать телефон, но он держал его крепко, как будто это был единственный способ удержать меня рядом.

– Так я и поверил! Думаешь, я идиот? Зачем ты даешь ему свой номер? – его голос становился всё громче, а глаза темнели, как небо перед бурей. Я никогда не видела его таким, и, признаюсь, испугалась. Но тут же почувствовала стыд за свой страх – разве можно бояться человека, который тебя любит?

– Мы в одном классе, вместе готовимся к контрольной, – тихо объяснила я, стараясь сохранить спокойствие. – У всех есть номера друг друга.

Он смотрел на меня долго, изучающе, потом вдруг улыбнулся, и вся ярость исчезла с его лица, словно её и не было.

– Прости, малышка, – он притянул меня к себе, обнял крепко. – Я просто так сильно тебя люблю. Не могу вынести мысли, что кто-то может отнять тебя у меня.

Я таяла в его объятиях, благодарная за то, что гроза миновала, что он снова нежен и ласков. Я верила, что его ревность – просто проявление любви. Разве не об этом пишут в книгах? Разве не так выглядит настоящее, сильное чувство?

Потом были и другие случаи, которые я старательно игнорировала. Как-то раз мы пошли в кино с его друзьями. Павел случайно разлил колу на мою сумку. Это была случайность, он тут же начал извиняться и предложил компенсировать чистку. Я рассмеялась и сказала, что это пустяки. Но когда мы вышли из кинотеатра, Кирилл крепко схватил меня за руку и прошипел: «Ты флиртовала с ним весь вечер! Думаешь, я не видел, как ты смотрела на него?» Я была настолько ошеломлена этим обвинением, что даже не нашла слов для оправдания. Остаток вечера я провела, пытаясь доказать ему свою верность, умоляя поверить, что всё не так, как он думает.

В другой раз я опоздала на свидание на целых пятнадцать минут – автобус застрял в пробке. Кирилл сидел в кафе, мрачный как туча. «Ты специально это делаешь, да? Заставляешь меня ждать, чтобы показать, что я не так уж и важен?» Я извинялась, объясняла про пробку, показывала даже скриншот с картой, где красным был отмечен затор, но он только холодно смотрел сквозь меня. Я чувствовала себя виноватой, хотя разумом понимала, что не сделала ничего плохого. Весь вечер я старалась его развеселить, быть особенно внимательной, ловить каждое его слово, пока наконец он не «простил» меня.

Так шаг за шагом, день за днем, незаметно для себя я превращалась в тень, в отражение его желаний и страхов. Моя жизнь всё больше и больше вращалась вокруг того, чтобы не вызвать его гнев, не разочаровать его, не дать ему повода для ревности. И я почти убедила себя, что это и есть любовь – полное растворение, потеря себя в другом человеке. Я даже гордилась тем, как сильно умею любить, не понимая, что настоящая любовь не требует таких жертв.

Нарастающий контроль

Весна медленно перетекала в лето, последние школьные недели были наполнены подготовкой к экзаменам и предвкушением выпускного. Но для меня это время стало периодом постепенного осознания того, что в наших отношениях с Кириллом что-то безнадежно сломалось. Или, может быть, никогда и не было целым.

Контроль становился всё более явным. Кирилл хотел знать, где я, с кем и чем занимаюсь каждую минуту. Если я не отвечала на звонок, он мог примчаться ко мне домой, разбудить родителей, устроить сцену. Постепенно я стала чувствовать себя как в клетке – золотой, красивой, но всё же клетке.

– Почему ты не взяла трубку? – его голос звенел от сдерживаемой ярости, как натянутая струна. – Я звонил пять раз!

– Я была в душе, Кирилл, – отвечала я, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. – Я не слышала звонка.

– Ты врешь, – он смотрел мне прямо в глаза, и я чувствовала, как начинаю сомневаться в себе. – Я знаю, что ты врешь.

Мама начала замечать перемены во мне. Однажды вечером она присела на край моей кровати, когда я уже собиралась спать.

– Что происходит, Алиса? – спросила она, изучая меня с тревогой. – Ты похудела, под глазами круги… Ты перестала видеться с друзьями, всё время сидишь дома и ждешь его звонка.

– Всё хорошо, мам, – я отвела взгляд, стараясь скрыть свои чувства. – Просто устаю от подготовки к экзаменам.

– Дело в Кирилле, верно? – она не отступала, её голос звучал настойчиво. – Мне не нравится, как он с тобой разговаривает. Как смотрит на тебя, будто ты его собственность.

Я почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения и – странно – страха. Что, если мама запретит мне видеться с ним? Что я буду делать без Кирилла?

– Ты ничего не понимаешь! – почти закричала я, не в силах сдержать эмоции. – Он любит меня! Он просто очень эмоциональный, чувственный человек!

Мама смотрела на меня долго, с какой-то бесконечной грустью, потом тихо вышла, оставив меня наедине с бушующими чувствами.

А на следующий день, когда я рассказала Кириллу об этом разговоре, он пришел в ярость.

– Твоя мать настраивает тебя против меня! – он ходил по комнате, как зверь в клетке, его голос был полон ярости. – Она всегда меня ненавидела! Они все хотят нас разлучить, ты не видишь?

Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Вдруг показалось, что весь мир ополчился против нас, что только мы вдвоем против всех. Тогда Кирилл опустился передо мной на колени, взял мои руки в свои, его глаза горели лихорадочным блеском.

– Мы уедем, Алиса, – произнес он, и в его голосе звучала решимость. – Сразу после выпускного. Я поступаю в университет в столице, ты поедешь со мной. Будем жить вместе, только ты и я. Никто не будет нам мешать.

И я кивала, глотая слезы, веря, что это единственный выход, единственный способ сохранить нашу любовь. Даже если для этого придется отказаться от собственных планов, от литературного конкурса, от всего, о чем я мечтала.

Подготовка к выпускному вечеру

Последние недели перед выпускным пролетали в лихорадочной подготовке. Весь класс был охвачен предвкушением праздника, обсуждением нарядов и планов на будущее. Я же существовала как будто в параллельной реальности, где все мои мысли были подчинены одному – не разозлить Кирилла, быть идеальной для него.

Выбор платья для выпускного стал настоящим испытанием. Мы с мамой и Викой поехали в большой торговый центр на окраине города. Впервые за долгое время я чувствовала легкость и радость, примеряя красивые платья, кружась перед зеркалом, слыша восхищенные возгласы подруги.

– Это оно! – воскликнула Вика, когда я вышла из примерочной в изумрудно-зеленом платье с открытыми плечами. – Алиса, ты просто потрясающая!

Мама смахнула слезу, кивая. Впервые за много месяцев я увидела в зеркале не испуганную девочку, а молодую женщину, красивую и полную жизни. Я почти забыла, как выглядит моя настоящая улыбка.

Но радость быстро улетучилась. Когда я отправила Кириллу фото в новом платье, его ответ пришел мгновенно:

– Слишком открытое. Выбери другое.

Я стояла, глядя на экран телефона, и чувствовала, как комок обиды подступает к горлу. Вика заглянула мне через плечо и резко выдохнула.

– Ты же не собираешься его слушать? – она смотрела на меня с недоумением. – Алиса, это твой выпускной, твое платье!

Но я уже снимала платье дрожащими руками, вешала его обратно на вешалку, избегая встречаться взглядом с мамой и подругой. В итоге я выбрала простое голубое платье, которое прикрывало грудь и имело короткие рукава – именно такой стиль одобрял Кирилл.

По дороге домой в машине стояла тяжелая тишина. Наконец мама не выдержала:

– Это ненормально, Алиса, – её голос звучал тихо, но твердо. – То, что он контролирует даже то, как ты одеваешься. Это не любовь, это…

– Прекрати! – я сорвалась на крик, сама испугавшись своей реакции. – Просто прекрати! Ты не понимаешь!

Но где-то глубоко внутри крошечный голосок шептал, что, может быть, она права. Может быть, это действительно ненормально – бояться реакции любимого человека на каждый свой шаг, каждое решение.

Параллельно с подготовкой к выпускному я втайне готовилась к областному конкурсу молодых поэтов. Учительница литературы, Елена Петровна, сама отправила мои стихи на конкурс и сообщила, что меня пригласили на финал, который должен был состояться через неделю после выпускного.

– У тебя настоящий талант, Алиса, – сказала она, глядя на меня с искренним восхищением. – Твои стихи трогают душу. Ты обязательно должна поехать.

Я не рассказала Кириллу о конкурсе. Знала, что он будет против, что это разрушит его планы о нашем немедленном отъезде в столицу. Я откладывала этот разговор день за днем, надеясь на чудо, на то, что найду слова, которые помогут ему понять, как важен для меня этот шанс.

Ночью перед выпускным я долго стояла у окна, глядя на звезды. Мысли путались. С одной стороны, я любила Кирилла – по крайней мере, мне так казалось. С другой – всё чаще ловила себя на чувстве облегчения, когда его не было рядом, когда я могла просто дышать, не опасаясь сказать или сделать что-то не так.

– Что со мной происходит? – шептала я, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. – Почему любовь должна быть такой… болезненной?

Ответа не было. Только звезды равнодушно мерцали в черном небе, и где-то вдалеке лаяла собака, нарушая ночную тишину.

Выпускной вечер начался как сказка. Актовый зал нашей школы был украшен гирляндами и цветами, звучала музыка, все были нарядные и взволнованные. Я чувствовала странную двойственность – с одной стороны, радость от завершения важного этапа жизни, с другой – тревогу, сидевшую глубоко внутри и отравлявшую каждый момент.

Кирилл был необыкновенно внимателен и нежен в начале вечера. Он не отходил от меня ни на шаг и держал за руку. В такие моменты я верила, что всё наладится, что наши отношения могут стать здоровыми и счастливыми.

Во время официальной части Елена Андреевна, поздравляя выпускников, особо отметила меня:

– Я хочу поздравить нашу Алису Соколову, чьи стихи прошли в финал областного конкурса молодых поэтов! – произнесла Елена Андреевна, и зал взорвался аплодисментами. Я почувствовала, как кровь приливает к щекам – частично от смущения, частично от страха.

Кирилл рядом со мной застыл, его рука, держащая мою, сжалась так сильно, что стало больно.

– Какой еще конкурс? – прошипел он, наклонившись к моему уху. – О чем она говорит?

– Я хотела тебе рассказать, – я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё сжималось от страха. – Это важный конкурс, Кирилл. Это шанс для меня…

– Шанс? – его глаза потемнели. – А как же наши планы? Мы должны уехать через три дня!

Я почувствовала, как что-то внутри меня наконец ломается – то ли страх, то ли терпение.

– А как же мои планы, Кирилл? – мой голос звучал тихо, но твердо. – Я никогда не обещала бросить всё и уехать с тобой. У меня есть свои мечты, свои цели.

Он посмотрел на меня так, словно видел впервые – с недоверием и нарастающей яростью. Затем схватил за локоть и потянул к выходу из зала. Я пыталась сопротивляться, но его хватка была слишком сильной.

В пустом школьном коридоре, освещенном только тусклым аварийным светом, Кирилл припер меня к стене.

– Ты что, решила всё разрушить? – его лицо было искажено гневом. – Всё, что я для нас планировал? Ради какого-то дурацкого конкурса?

– Это не дурацкий конкурс, – я пыталась сохранять спокойствие, хотя сердце колотилось как сумасшедшее. – Это важно для меня. Почему ты не можешь подождать неделю? Мы всё равно уедем, просто чуть позже…

– Нет! – он ударил кулаком в стену рядом с моей головой, и я вздрогнула. – Ты делаешь это назло мне! Ты знала о наших планах!

Каждое его слово, каждый жест были пропитаны такой яростью, что я физически ощущала ее как жар, исходящий от его тела.

– Это твои планы, Кирилл, – сказала я, глядя ему прямо в глаза. – Не наши. Ты решил всё за нас обоих и даже не спросил, чего хочу я.

То, что произошло дальше, случилось так быстро, что я едва успела осознать. Его рука поднялась и ударила меня по щеке – не сильно, скорее демонстративно, но достаточно, чтобы оставить горящий след и ощущение абсолютного шока.

Время словно остановилось. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, не веря, что это произошло. Кирилл тоже застыл, глядя на свою руку с каким-то странным удивлением, словно она действовала отдельно от него.

– Алиса, я… – он начал что-то говорить, но я уже не слушала.

В тот момент, когда его ладонь коснулась моего лица, что-то внутри меня разбилось. Но не моя любовь к нему – нет, разбилось зеркало, в котором я видела нас идеальной парой. Осколки рассыпались, и в каждом из них отражалось его настоящее лицо – искаженное гневом, чужое, пугающее.

Я оттолкнула его и побежала по коридору, не разбирая дороги, лишь бы оказаться как можно дальше. Слезы текли по лицу, но это были не слезы боли или страха – это были слезы осознания, пробуждения от долгого кошмара, который я принимала за любовь.

Внутренний перелом

Я не помню, как добралась домой. Кажется, я просто шла по ночным улицам, не замечая ни прохожих, ни машин. В ушах звенел его голос, перед глазами стояло его искаженное гневом лицо, а на щеке горел след от удара – не столько физически больной, сколько унизительный, разрушающий что-то фундаментальное внутри.

Дома было темно и тихо – родители уже спали. Я на цыпочках прошла в свою комнату, заперла дверь и только тогда позволила себе разрыдаться по-настоящему. Я плакала, уткнувшись в подушку, чтобы не разбудить дом, плакала так, как не плакала никогда в жизни – глубокими, рвущими душу рыданиями.

Что это были за слезы? Горе по утраченной любви? Может быть, отчасти. Но больше всего – это было облегчение. Словно тяжелый груз, который я несла на плечах месяцами, наконец упал, и я могла распрямиться, сделать полный вдох.

Телефон разрывался от звонков и сообщений. Кирилл. Я не отвечала. Потом пришло длинное сообщение с извинениями, с клятвами, что это больше никогда не повторится, что он сам не понимает, как мог поднять на меня руку, что не переживет, если я его брошу.

За этот вечер я прошла все пять стадий принятия неизбежного.

– Это не может быть правдой, – думала я, – Кирилл любит меня. Он просто сорвался. Это была случайность. Он никогда не хотел причинить мне боль.

– Как он посмел? – гнев поднимался во мне. – Кто дал ему право распоряжаться моей жизнью, моими мечтами? Почему я позволила ему контролировать каждый мой шаг?

– Может быть, если я объясню ему, как важен для меня этот конкурс, он поймет? – размышляла я, надеясь на компромисс. – Может быть, мы сможем остаться вместе, но на других условиях?

– Я так долго верила в нашу любовь, – охватывала меня депрессия. – Я отдала ему столько себя. Кто я теперь без него? Что остается от меня, настоящей?

– Это не любовь, – наконец пришло осознание. – Это никогда не было любовью. И я заслуживаю большего. Заслуживаю уважения, свободы, поддержки. Заслуживаю настоящей любви.

Я встала и подошла к зеркалу на шкафу. В полумраке комнаты, освещенной только лунным светом, мое отражение казалось почти призрачным. На щеке всё еще был виден слабый след от его руки. Я смотрела на эту девушку в зеркале – с распухшими от слез глазами, с растрепанными волосами, в голубом платье, которое выбрала не я, а он – и вдруг поняла, что почти не узнаю её.

Где та Алиса, которая мечтала писать стихи? Которая любила фиолетовый цвет? Которая смеялась с друзьями и не боялась высказывать свое мнение? Она исчезла, растворилась в отношениях, которые высасывали из неё жизнь, заставляли становиться всё меньше и меньше, пока от неё не осталась лишь тень.

И тогда, глядя в глаза своему отражению, я прошептала слова, которые стали началом моего возрождения:

– Со мной так нельзя.

Это прозвучало так тихо, что я сама едва услышала. Но что-то в этих простых словах придало мне силы. Я повторила громче:

– Со мной так нельзя!

И еще раз, уже не шепотом, а полным голосом:

– СО МНОЙ. ТАК. НЕЛЬЗЯ!

Моё отражение в зеркале вдруг изменилось – я увидела в нём проблеск той девушки, которой была когда-то. Настоящей. Свободной.

Как во сне, я достала из шкафа большую картонную коробку и начала складывать в неё всё, что напоминало о Кирилле – его подарки, фотографии, записки, даже одежду, которую он одобрял. Мои движения были механическими, но уверенными. С каждой вещью, отправленной в коробку, я чувствовала, как что-то отпускает внутри, как легче становится дышать.

Когда коробка была полной, я подняла её и вышла из дома. Ночь была тихой и теплой, звезды ярко сияли на безоблачном небе. Я дошла до мусорных контейнеров в конце улицы и без колебаний опустила коробку в один из них.

Возвращаясь домой, я чувствовала странную легкость, словно сбросила не только эти материальные напоминания о нездоровых отношениях, но и тяжесть, которая давила на меня все эти месяцы. Впереди была неизвестность, страшная и волнующая, но это была моя неизвестность, мой путь, который я выбирала сама.

У двери своей комнаты я остановилась, услышав тихие рыдания из-за двери родительской спальни. Мама плакала. Она, должно быть, слышала, как я вернулась с выпускного раньше времени, как рыдала в подушку, как выходила из дома среди ночи. Её сердце разрывалось от бессилия помочь дочери, которая отталкивала любую помощь.

Я тихонько приоткрыла дверь их спальни.

– Мама, – позвала я шепотом. – Ты не спишь?

Она приподнялась на кровати, вытирая слезы.

– Алиса? Что случилось, родная?

– Ты была права, – сказала я, чувствуя, как новые слезы подступают к горлу, но теперь это были слезы освобождения. – Насчет Кирилла. Всё кончено. Я больше не позволю никому так со мной обращаться.

Мама раскрыла объятия, и я упала в них, как в детстве, когда мир казался слишком большим и страшным. Но теперь я знала, что смогу встретить этот мир лицом к лицу – раненая, но не сломленная, обновленная, как феникс, восставший из пепла.

Утро после выпускного встретило меня странным ощущением пустоты. Я проснулась поздно, солнце уже заливало комнату, а я лежала, глядя в потолок, и пыталась осознать произошедшее вчера. Не было ни радости, ни облегчения – только тихое, неуверенное чувство, что я сделала то, что должна была.

Телефон, который я отключила ночью, так и лежал безжизненной черной коробочкой на тумбочке. Я знала, что как только включу его, Кирилл начнет звонить и писать. И часть меня всё еще хотела ответить ему, услышать его голос, поверить в очередные обещания. Эта часть боялась остаться одной.

Я поднялась с кровати и подошла к зеркалу. След от удара почти исчез, остался лишь слабый намек на припухлость. Я всматривалась в своё отражение, пытаясь понять, что же я чувствую на самом деле. Страх? Тоску? Облегчение?

Неожиданно мой взгляд упал на маленькую трещинку в углу зеркала – я никогда не замечала ее раньше. Тонкая, почти незаметная линия, разделяющая гладкую поверхность. Я провела по ней пальцем и вдруг почувствовала, как внутри что-то отзывается – словно в моей душе тоже появилась трещина.

 
В жизни много дорог и путей,
 

 
Каждый путь – это выбор твой.
 

 
Выбери тот, что сердцу милей,
 

 
И иди по нему с душой.
 

Эти строки пришли ко мне неожиданно, без усилий. Я бросилась к столу, достала блокнот – тот самый, в который когда-то записывала свои стихи, пока Кирилл не высмеял их, – и начала писать, давая словам течь свободно.

Я не понимала до конца, что происходит со мной, но знала одно: то, что случилось вчера, больше никогда не должно повториться. Где-то глубоко внутри чувствовала – если я вернусь к нему, то предам саму себя.

Я писала о боли, о страхе, о сомнениях. О том, как тяжело отпустить человека, которого, казалось, любишь. О том, как страшно остаться одной после двух лет отношений. Но сквозь все эти тревожные мысли пробивалось упрямое чувство: так больше нельзя.

Мама заглянула в комнату, когда я всё еще писала. Она молча поставила чашку чая на край стола и так же тихо вышла. В этом простом жесте было столько заботы, что я вдруг поняла, как сильно отдалилась от семьи за время отношений с Кириллом.

Весь день я провела в своей комнате, переключаясь между писанием стихов и мыслями о том, что будет дальше. Я не находила ответов, только вопросы. Смогу ли я устоять, если он снова начнет добиваться меня? Не было ли ошибкой так резко всё оборвать? Но каждый раз, когда я задумывалась о возвращении, внутри поднималась волна протеста – нет, я не заслуживаю того, чтобы со мной так обращались.

Когда я наконец решилась включить телефон, на меня действительно обрушился шквал уведомлений. Десятки пропущенных звонков, сообщения от Кирилла – сначала гневные, потом умоляющие, потом снова угрожающие. Было несколько сообщений от Вики, обеспокоенной моим внезапным исчезновением с выпускного.

Я написала Вике короткое сообщение, что со мной всё в порядке, что мы расстались с Кириллом и что я расскажу ей всё при встрече. А потом долго смотрела на сообщения от Кирилла, борясь с желанием ответить. Пальцы дрожали над клавиатурой, сердце сжималось от мысли, что я никогда больше не обниму его. Но я не ответила.

Поздно вечером в дверь позвонили. Я выглянула в окно и увидела его – он стоял у нашего крыльца с огромным букетом цветов, бледный, с кругами под глазами. Сердце заколотилось так сильно, что стало больно дышать. Часть меня хотела бросится к нему, поверить, что всё может быть иначе.

– Он там, – сказала я маме, спустившись на кухню. – С цветами.

– Хочешь, чтобы я ему сказала уйти? – в ее глазах была тревога.

– Нет, – я покачала головой, хотя внутри всё дрожало. – Я сама.

Я вышла на крыльцо, оставив дверь приоткрытой, чтобы мама могла вмешаться, если понадобится. Я всё еще боялась его, но сильнее этого страха было другое чувство – что я должна сделать это сама.

– Алиса, – он шагнул ко мне, протягивая цветы, – прости меня. Я не знаю, что на меня нашло. Это никогда больше не повторится, клянусь.

Его голос, его глаза – всё было таким знакомым, таким родным. Я почувствовала, как слезы подступают к горлу. Как было бы просто поверить ему снова, вернуться в привычный мир.

– Нет, Кирилл, – мой голос дрожал, но я заставила себя продолжать. – Я не могу… Не могу больше так.

– Что значит «не могу»? – его лицо исказилось. – Ты же любишь меня! Или нет? Скажи мне прямо!

– Я не знаю, что такое любовь, – честно призналась я. – Но я знаю, что не хочу больше бояться. Не хочу чувствовать себя никем. Не хочу терять себя.

Он не понимал. Он говорил о том, как сильно любит меня, как всё изменит, как мы будем счастливы. И я верила, что он действительно так думает. Но внутри меня росла уверенность – ничего не изменится. Не потому, что он плохой человек, а потому что мы разрушаем друг друга.

– Прости, – сказала я наконец. – Но нам нужно расстаться.

Он бросил цветы на землю и ушел, оставив меня стоять на крыльце с ощущением странного оцепенения. Не было ни облегчения, ни гордости за свой поступок – только пустота и тихая боль.

Я подняла цветы – они были красивыми, пахли летом и свежестью. Но вместо того, чтобы внести их в дом, я просто положила их на скамейку у крыльца. Я не ненавидела Кирилла. Я просто больше не могла быть с ним.

Вернувшись в свою комнату, я снова подошла к зеркалу. Трещина в углу теперь казалась частью меня – не уродством, а просто фактом, с которым нужно научиться жить. Я не знала, что ждет меня впереди, но чувствовала, что сделала первый шаг к чему-то важному.

Через неделю после выпускного я решилась рассказать маме о своих планах.

– Я хочу поступать в Москву, – сказала я за ужином, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – В литературный институт.

Мама замерла с вилкой в руке, отец поднял взгляд от тарелки.

– Но ты ведь собиралась в областной университет, вместе с… – мама осеклась, не произнося имя Кирилла.

– Я знаю. Но теперь хочу попробовать поступить в Москву. Документы еще принимают, а результаты ЕГЭ у меня хорошие.

– Ты уверена, что это не просто реакция на разрыв? – осторожно спросил отец.

Я задумалась. Конечно, желание уехать подальше от Кирилла, от воспоминаний, от сплетен в нашем маленьком городке было частью мотивации. Но была и другая причина.

– Я всегда мечтала писать, – сказала я тихо. – Просто… забыла об этом на какое-то время.

Родители переглянулись, и я заметила в их взглядах смесь беспокойства и гордости.

– Москва – это серьезно, – сказал отец. – Но если ты действительно этого хочешь…

– Очень хочу, – кивнула я.

Следующие дни превратились в водоворот подготовки. Оформление документов, поиск информации об общежитии, бесконечные разговоры с приемной комиссией. Я погрузилась в эту деятельность с головой, и это помогало не думать о Кирилле, о боли, о сомнениях. Впервые за долгое время я чувствовала, что моя жизнь принадлежит мне.

Вика пришла ко мне накануне отъезда в Москву. Мы сидели в моей комнате, среди наполовину собранных чемоданов, и говорили – по-настоящему, как не говорили уже очень давно.

– Я так скучала по тебе, – призналась она. – По настоящей тебе.

– А какая я настоящая? – спросила я, действительно не зная ответа.

– Такая… смелая. И творческая. И верящая в себя.