Уральское эхо

Глава 2
Про золото и платину

Поиски двух бандитов зашли в тупик. Но Лыков был убежден, что «золотой» след рано или поздно приведет к ним. Он договорился о встрече с консультантом Монетного двора действительным статским советником Нетгальгорстом. Моложавый, умный, обходительный, консультант понравился сыщику с первых слов.

– Что у вас за интерес к нашим махинациям? – спросил хозяин кабинета. – И называйте меня Франц Христофорович.

Гость ответил:

– Спасибо, а я Алексей Николаевич. Вы правильно сформулировали: именно махинации и нужны. Много у нас золота проходит мимо Монетного двора?

– Точный подсчет невозможен по понятным причинам. Кто вам скажет, сколько он украл? Но мы думаем, что до половины реальной добычи минует казну. И продается в нарушение закона на сторону.

– Куда?

– А это смотря какое золото, – усмехнулся Нетгальгорст. – Из Сибири и Приморья утаенный металл уходит главным образом в Китай, немного в Японию. Из Екатеринбурга – в Европу.

– Почему добытчикам выгоднее обходить казенные закупки?

– Цена другая, – пояснил действительный статский советник. – Ситуация меняется, но не радикально. Прежде была монополия государства на скупку золота. И цену казна держала низкую, причем десятилетиями. В тысяча девятьсот первом году политика вроде как изменилась. Вышел закон о свободном обращении драгоценного металла. Обязательную продажу шлихтового золота государству отменили. Требовалось сдавать его в казенную золотосплавочную лабораторию, но теперь лишь для очистки и апробирования. Потом можно было забрать его обратно в клейменных слитках либо требовать за него ассигновки с уплатой денег из Государственного банка. Частным лицам разрешалось открывать собственные лаборатории для сплава золота и очистки самородной платины. Также дозволили свободный ввоз и вывоз золота за рубеж. Все это проходило в рамках денежной реформы Витте. Казалось бы, вот она, конкуренция и свободные рыночные отношения. Но все это на поверку оказалось пшиком.

– Но почему? – с недоумением спросил сыщик.

– А потому! Золото не медь и не чугун, чтобы отдать его на волю рынка. От цены «падшего металла»^[23] зависит денежное обращение империи. И скачки цен обрушили бы рубль. Поэтому правительство, ослабив на словах вожжи, на самом деле оставило контроль за собой. Оно по-прежнему устанавливает низкую цену на добытое золото, и скупщики не от казны вынуждены придерживаться ее. Чуть выше покупать с рук можно, а намного выше – нельзя. Министерство финансов сразу же прижмет. Поэтому подпольная продажа, в обход официальной, никуда не делась.

– И большая выходит разница в закупочных ценах?

Консультант ответил:

– Сегодня мы покупаем золото по пять рублей с копейками за золотник^[24]. А китайцы предлагали по девять и по десять рублей, сейчас же подняли до двенадцати! Вот добытчики и соблазняются.

Лыков записал цифры и продолжил расспросы:

– А в Европе сколько платят? Какие страны отличаются в незаконной скупке русского золота и как оно проходит таможню?

– Через границу его тащат контрабандисты, евреи и чуть-чуть финляндцы. Больше всего покупает Германия. Роттердамские и венские ювелиры весьма охочи до золота, там тоже одни евреи. Словом, это их национальный промысел. Или, как говорят англичане, бизнес. Но цены в Европе более умеренные, выше девяти рублей за золотник не платит никто.

– И все равно выгодно?

Консультант пояснил:

– За морем телушка полушка, да дорог перевоз. Уральское золото в Поднебесную доставлять трудно, проще в Вену. Рентабельность все равно высокая.

– Так, понятно. Но какие объемы? Меня интересует канал именно в Европу.

Нетгальгорст зашелестел бумагами:

– В прошлом, тысяча девятьсот двенадцатом году, на Урале хорошо поработали. Казна купила пятьсот пятьдесят три пуда. Будем осторожно считать, что добыли и скрыли от государства половину от этого значения. Значит, двести семьдесят шесть пудов ушло за рубеж. Примерно…

– Ого! – сыщик присвистнул. – И на какую сумму можно предположить контрабандный вывоз?

– При цене девять рублей за золотник… – Консультант придвинул к себе счеты и защелкал костяшками. – Это тянет…

Он получил итог и даже привстал:

– Действительно ого! Девять миллионов пятьсот тридцать восемь тысяч. Не может быть. Я, верно, обсчитался. Преувеличил объем краж.

– Боюсь, Франц Христофорович, что скорее преуменьшили.

– Алексей Николаевич! Как же это так? – консультант бессильно развел руками. – Нет, я обсчитался, прошу меня извинить. Миллион-другой куда ни шло, но девять!

– Точную цифру нам никогда не узнать, – примирительно сказал статский советник. – Ведь воруют золото не только старатели и горбачи^[25], верно?

– Увы, так и есть. Примерно поровну идет. Половину прячут от казны самостоятельные добытчики, а половину – управляющие приисков. Хотя…

Нетгальгорст опять защелкал костяшками:

– Уф… Все же я немного приврал. Посчитал чистое золото, а его надо сначала сплавить. В России три лаборатории: в Екатеринбурге, Благовещенске и Владивостоке. Если сплавлять в них официально, Министерство финансов узнает. Поэтому контрабандисты чаще всего тащат через границу песок или самородки. И уже немцы потом делают рафинад^[26].

– То есть надо вычесть примеси, – сообразил сыщик. – На сколько уменьшаем ваши миллионы?

– В уральском золоте?

– Да.

– Зависит от месторождения. В самом большом, Березовском, надо вычесть в рудном золоте примерно семнадцать процентов. А в россыпном – все двадцать пять. Но ведь при очистке выделяются серебро и платина! Они тоже дороги. Нет, точный подсчет все-таки невозможен.

– А кто тайно сплавляет золото? – не унимался Лыков. – Если хочется вывезти уже чистый металл.

– Ювелиры с преступным складом характера, – ответил консультант и саркастически добавил: – Вы таких, возможно, и знаете по роду службы, а?

– Пяток найдется, Франц Христофорович, и это только у меня. На самом деле их десятки. Но действительно ли в частной ювелирной мастерской можно сплавить чистое золото, выгнав примеси?

– Разумеется. Если большие тигли и мощная печь.

Тут Лыков вспомнил, что на складе сбежавшего тряпичника нашли платиновую жесть. И поинтересовался:

– А что у нас с платиной?

– В каком смысле? – не понял Нетгальгорст.

– Монетный двор ее тоже покупает?

Тут консультант удивил сыщика:

– Нет, этот металл нас не интересует. Монеты из него давно не чеканят.

– У меня дома есть монета в двенадцать рублей с надписью «чистая уральская платина», – похвастался Алексей Николаевич.

– Теперь она предмет коллекционирования для нумизматов. Такие монеты выбивали с тысяча восемьсот двадцать восьмого по тысяча восемьсот сорок пятый год. А потом прекратили.

– Почему?

– Чеканка обходилась очень дорого. А затем стоимость самого металла опустилась ниже номинала монеты. Ее стали подделывать за границей и ввозить в Россию. Чеканили трехрублевики, шестирублевики (они же дуплоны) и двенадцатирублевики (эти назывались квадрупли). Ваша самая редкая, всего их выпустили менее трех с половиной тысяч штук.

– Но неужели платина столь дешева?

– Цена на нее неустойчива, но постепенно растет. Все в руках англичан, а они делают, как им выгодно.

– Не понял. Какие такие англичане?

Нетгальгорст заговорил с досадой:

– Те, которые на острове сидят. Старые друзья русских, в кавычках, конечно. Дело в том, что платина тугоплавка, ее сложно спекать. Только в пламени гремучего газа. Технологию придумали в фирме «Джонсон, Маттей и Ко». И стали всемирными монополистами на много лет.

– Всемирными?

– Ах, Алексей Николаевич! Ведь платину в мире добываем только мы. Хотя она много где есть: в Бразилии, Перу, Испании, Ирландии, Калифорнии, на Гаити и Борнео. Но промышленное значение имеют лишь копи в Колумбии, в провинции Чоко. Целых четыре процента мировой добычи там выкапывают. А остальные девяносто шесть процентов идут с нашего Урала. Извлечь ее из земли русские могут, а распорядиться к своей выгоде – нет.

– Но почему? – недоумевал сыщик.

– Исторически так сложилось. Еще при Николае Первом правительство продало всю накопленную платину той же компании «Джонсон и Маттей». Нам некуда было девать металл, когда перестали чеканить из него монету. Англичане купили огромный запас и до сих пор на нем сидят. Поскольку регулируют закупочную цену, как им выгодно. А мы еще плохо умеем очищать от примесей. Поэтому поставляем самородную платину за границу по бросовой цене. Хотя аппарат для плавления Сен-Клер Девиля давно известен…

Лыков решил разобраться до конца:

– Франц Христофорович, но ведь платина не золото. Монеты из нее не чеканят, украшения почти не делают. А на что она тогда нужна?

– Это благородный металл. Со всеми его редкими и ценными свойствами. Не окисляется! Растворяется лишь в царской водке^[27], и то очень медленно. Поэтому в прошлом веке ее использовали главным образом для изготовления химической лабораторной посуды, особо стойкой к реакциям. Кубы, реторты, перегонные аппараты, приборы, тигли, цедилки, а еще ложечки, шпатели, щипцы и прочее, что требуется химикам. Много платины потребляют дантисты. Еще она используется в телеграфном деле, в производстве часов. А в последнее время спрос увеличивается за счет электротехнической промышленности. Скоро он перевесит спрос со стороны химии. Значит, платина понадобится в большом количестве германцам, они сейчас главные фабриканты электрики. Кроме того, металл этот очень тягучий, из него можно получать тончайшую проволоку. Что весьма ценно при изготовлении взрывателей.

– Тоже немцы заинтересованы, – со знанием дела вставил Лыков. – Скоро начнется большая война, взрывателей понадобится много.

– Да? – осекся консультант. – Вы полагаете?

– Не я, военные. Они убеждены, что мирной жизни нам отпущено самое большее три года. Так что платина скоро будет дороже золота.

– Понятно…

– Что вам понятно? – насторожился сыщик.

– Очень выросла ее контрабанда в последнее время. Примерно триста пудов с Урала ежегодно продают за границу законным образом, через таможню. Преимущественно во Францию и Англию, как я говорил. И до ста пудов везут контрабандой в Германию. А раньше тащили едва-едва тридцать пудов… Самый большой завод по очистке платины находится в Сен-Дени, в пригороде Парижа. Но, говорят, немцы строят завод еще больше. Готовятся к войне?

– Не иначе.

Собеседники помолчали, затем статский советник вновь взялся за карандаш:

– Так сколько стоит платина нынче? Она ведь дешевле золота?

– Пока да. Золото идет за пять с полтиной, а платину еще можно купить за четыре рубля двадцать копеек. Это в Пермском горном округе. На приисках Бурдакова и у наследников Демидова – уже четыре рубля восемьдесят копеек. И цена все время растет! Как будто кто-то искусственно толкает ее вверх.

– Толкает постоянно повышающийся спрос, – предположил Алексей Николаевич. – Сами говорите: электротехническая промышленность на подъеме.

– А вы дополняете: война на носу, – парировал Нетгальгорст.

– Вот и все нехитрое объяснение, – вздохнул сыщик. – Как говорят экономисты, спрос рождает предложение. А казна закупает платину?

– Нет, только золото. Платину сплавляют в лабораториях, забирают в казну три процента в качестве государственной подати, а остальное возвращают добытчику. И тот делает с ней, что считает нужным.

– Преимущественно отсылает за границу?

– Не всю, – поправил статского советника действительный статский. – Здесь, в Петербурге, в Тентелевой деревне уже тридцать лет действует химический завод, который перерабатывает платину. Из нее изготовляют ту же химическую посуду, фотореактивы, тигли, проволоку, а еще капсюли для подрывных патронов. Потом, в последнее время ее чаще стали использовать в ювелирном деле. Но большая часть «белого металла» действительно идет на запад. Стоит ли тогда удивляться, что наша золото-платиновая промышленность почти целиком находится в руках иностранцев.

– Кого именно? – опять принялся конспектировать Лыков.

– На первом месте французы, их «Платино-промышленная анонимная компания», сокращенно ППАК, крупнейшая на Урале. Начали они со скупки приисков виконта де Проэнса Вийера, а сейчас заняли чуть не весь Верхотурский уезд. Затем идут англичане, и в конце бельгийцы.

– А германцы?

– Германцы спохватились позже всех, – пояснил Нетгальгорст. – Но спохватились, я вижу… Существует международный синдикат по скупке платины. ППАК с ним воюет: то входит в его состав, то выходит обратно. Хитрая германская компания «Гереус» тихо и незаметно прибирает дело к рукам. Очень выгодное дело с очень перспективным будущим.

На этих словах он вынул из жилетного кармана часы и щелкнул крышкой. Сыщик понял, что пора заканчивать разговор.

– Франц Христофорович, давайте резюмируем, – сказал он. – Как я сумел понять, золото и платина являются у нас в России объектом контрабанды. И оборот ее идет на миллионы. Так?

– Так.

– Но почему нельзя отсечь гадине голову? А именно взять и повысить казенные закупочные цены до уровня рыночных? Тогда все операции с благородными металлами перейдут в законное поле.

– Я же говорил, – нахмурился консультант, – что тогда мы подорвем курс рубля. Вот, глядите!

Он порылся в бумажнике и выложил золотую пятерку.

– Это самая мелкая наша золотая монета. Вес ее равен аккурат золотнику. Который мы сейчас уже покупаем за пять рублей пятьдесят копеек! То есть больше номинала пятишницы. Пока нас выручает лишь наличие лигатуры^[28]. И то уже балансируем на грани себестоимости. А если повысить цены, как вы предлагаете, то мы обрушим рубль. Придется вводить двойной его курс: бумажный и золотой. Вся реформа Витте насмарку.

– Начнется война, и введем, – вздохнул Алексей Николаевич, убирая блокнот. – Никто не позволит, чтобы в условиях военных действий драгоценные металлы утекали к противнику. Или снова объявим монополию на скупку по твердым ценам.

– Война… – пробормотал действительный статский советник и поднял глаза на сыщика. В них был страх.

Глава 3
Все началось с «тряпезонов»

Лыков изложил свои соображения начальнику ПСП. Граф Платов занимался в городе операциями с драгоценными металлами. Видимо, по поручению главного столичного злодея. Вот подсказка, которая должна дать след.

В свое время, установив личность Мориарти невского разлива, Алексей Николаевич сообщил об этом директору Департамента полиции Белецкому. Тот заинтересовался, но не сильно: политический сыск забирал все его внимание. С разрешения шефа Лыков ввел в курс дела трех сослуживцев: Лебедева, Филиппова и начальника ПОО^[29] полковника фон Коттена. Министру и его товарищу полицейские ничего сообщать не стали.

Теперь Филиппов, который вел за «иваном иванычем» собственное наблюдение, толкнул дело. И самым неожиданным образом. Выдающийся сыщик и большой знаток столичного дна, он понял главное: для масштабной скупки золота Рудайтису нужна сеть комиссионеров. Выйти на нее сразу не получится, следует тянуть ниточку с конца. И Владимир Гаврилович приказал взяться за «тряпезонов».

Š

Так именовали преступный промысел, которым занимались те же тряпичники – отсюда и название. Люди с мешками стояли на перекрестках главных торговых дорог. Не парадных проспектов, а тех, по которым ломовики возили товары. Они махали едущему обозу, возницы останавливались и ссыпали жуликам в подставленные мешки то, что находилось на качке^[30]. Мука, овес, вата, рис, хлопок, медь, сахар – все шло в дело. Тряпичники тут же расплачивались и уходили с добычей. Воровство происходило прямо на улицах, на виду у множества людей, включая постовых городовых. Обнаглевшие «тряпезоны» никого не стеснялись. Пропажу одного-двух пудов груза хозяева не замечали или махали на мелкие потери рукой. Но из таких пудов складывались уже значительные обороты. Рядовые воры приносили слам в склады тряпичных артелей, где итоговая добыча считалась уже на десятки и сотни пудов. Покупать их на Обводный канал приезжали нечистоплотные магазинщики. Власти завороженно наблюдали за происходящим и ничего не делали.

Владимир Гаврилович дал команду, и за мешочников взялись сыскные. Нажали как следует: счет арестованным пошел на дюжины. Их хватали на месте преступления, за компанию с ломовиками, и доставляли на Офицерскую. Там допрашивали и быстро отправляли в Домзак. Кражи вроде бы мелкие, мировой судья приговорит к месяцу арестного дома, но до передачи дела судье пройдет время. Человек кукует в цинтовке, а дома семья без куска хлеба… Сыскные готовы войти в положение, но говорят: заслужи свободу. Расскажи, как у вас устроено воровство, кто главный, кто на подхвате, куда девается товар. Не знаешь? Тогда сиди. У следователя таких, как ты, много, к зиме дойдут руки и до тебя… И самые слабые начали давать показания. Уже через несколько дней Филиппов столько знал о тряпичных королях, сколько за десятилетия не доходило до полиции. Но его интересовали крупные деловики, те, кто мог по своему масштабу заниматься фиксом^[31]. Цепочка постепенно складывалась, одно ее звено тянуло за собой другое.

Сначала в нехорошем трактире «Золотая нива» на Мало-Царскосельском проспекте по наводке «тряпезонов» арестовали крайне опасного вора-взломщика Ивана Гусева. Этот крестьянин Лужского уезда Петербургской губернии славился тем, что всегда ходил с ножом. А при задержании оказывал полиции вооруженное сопротивление, что не свойственно русским фартовым. При воре обнаружились ломбардные квитанции на украденные им вещи. Мужское пальто на кошачьем меху с воротником из стриженой лисицы, кофта выхухолевая на атласе, оленье полупальто… Подсказку дала самая дорогая находка – шинель драповая на вате с мерлушковым воротником шалью. Такую стянули у самого действительного статского советника Елисеева! Григорий Григорьевич возглавлял торговое товарищество «Братья Елисеевы», а еще массу других обществ. Конезаводчик, виноторговец, банкир, владелец пивоваренного завода, парфюмерной фабрики, завода по изготовлению автомобилей… Потомок оборотистых ярославских крестьян стал гласным Думы, был возведен в дворянство и носил Владимира на шее. Магнат первый сорт. А за копейку удавится.

Беседу с вором провел коллежский регистратор Кренев, любимый сыщик Лыкова в ПСП. Человек умный и хваткий, опытный и храбрый, Сергей Николаевич вырос из надзирателей в исправляющие должность районного чиновника. Кренев расписал Гусеву перспективы. За ношение ножа ему светит всего месяц тюрьмы. А вот за кражу со взломом, да еще у Елисеева – рештак^[32] года на четыре. С последующим запретом жить в Петербурге. Навечно! Однако можно смягчить участь, если вор ответит на некоторые вопросы.

Опасный на воле, в кутузке взломщик сдулся и дал правдивые показания. Сыщиков интересовало, кто из столичных маклаков скупает золото и платину. Вот, к примеру, куда делись золотые часы-браслет^[33], что Ванька стырил у его превосходительства? Насчет платины Гусев лишь развел руками. А насчет золота назвал Кольку Таракана – Николая Тараканова, известного маклака с Белозерской улицы. Что важно, вор выдал вторую квартиру перекупщика, которую тот скрывал. Полиция наведалась туда и обнаружила огромную кладовую, забитую купленными у «красных»^[34] вещами. Одних только пальто там насчитали более двухсот! А еще много другого, включая даже швейные машины и аппараты для истребления клопов паром^[35].

Таракан быстро сломался и выдал старшего подельника, блатер-каина Элью Дворшака по кличке Эльюшка Жид шпареный. Шлиссельбургский мещанин был давно известен полиции. Он отсидел два года в исправительных отделениях, после чего поселился где-то на Севере. А вот чего сыщики не знали, так это того, что Дворшак тайно вернулся в Петербург и открыл на подставное имя лавку на Александровском рынке. И опять взялся за скупку краденого.

Кренев несся по следу семимильными шагами. Он нагрянул к Эльюшке и захватил еще один подпольный ломбард, доверху набитый сламом. Внимание Сергея Николаевича привлекли долевые весы с клейменными разновесами^[36]. Увидев их, он сразу телефонировал Лыкову.

Вдвоем сыщики насели на маклака. Тот был прожженный, долго упирался и грозил нажаловаться прокурору. Фараоны в ответ смеялись. Алексей Николаевич сел разбирать ломбардные квитанции и наткнулся на знакомую вещь. Серебряный портсигар с красным камнем, выкованный в форме самородка! Такой пропал у зарезанного зимой поручика лейб-гвардии Саперного батальона. Убийц до сих пор не нашли, и вот предмет, принадлежавший жертве, обнаружился у скупщика.

С этой минуты участь Дворшака была решена. Он сразу понял, куда выворачивает: укрыватели убийства по закону получают наказание тремя ступенями ниже главных виновных. За гвардейского поручика исполнителям светит каторга второй степени, то есть от пятнадцати до двадцати лет. А укрывателям, стало быть, пятой степени – от восьми до десяти. Это не в Литовский замок^[37] на пару годков, тут кандалы наденут, и надолго. И маклак сдал убийцу – того самого Графа Платова, за которым охотился Лыков. Заодно Жид шпареный сообщил, что является средним в иерархии маклаков. Ему достаются лишь объедки от пиршества самого Шифа, а вернее, та покража, от которой Шиф отказался.

Так сыщики вышли на главного в столице барыгу, о котором полиция до той поры не имела обличающих его сведений. Очередной шлиссельбургский мещанин Мовша Пинхусов Шиф держал в доме № 9 по Сытнинской улице магазин часов, золота и серебра. Репутация его стояла невысоко: в магазине несколько раз задерживали воров. Однако попадались они без краденого, предъявить ни им, ни барыге было нечего. Но на сей раз Кренев с Лыковым нагрянули на Сытнинскую ночью. Успех превзошел все их ожидания – сыщики накрыли пещеру Аладдина. Главное, что в задних комнатах спокойно спала целая воровская шайка. На столе стояли бутылки с водкой, лежала закуска – хевра находилась на длительном постое. А под выручкой^[38] обнаружились в большом количестве инструменты для взлома: коловороты, сверла, фомки и тому подобные предметы. Оказалось, что скромный торговец в золотых очках, с лицом знатока Торы являлся главарем огромной преступной организации. Он управлял сразу несколькими бандами громил: снабжал их воровским инструментом и паспортами, покупал краденое, кормил и поил в долг, давал наводки, планировал крупные налеты, обеспечивал кров и ночлег. Такого петербургская полиция еще не видывала.

В магазине спящими были схвачены Василий Антонов (Васька Страус), Петр Печинский (Чинуша) и Иван Валвенкин (Ванька Чухна) – давние знакомые сыщиков, квартирные громилы в розыске. А в комнатах отыскалось несколько тысяч краденых вещей, от терракотовых статуэток до золотых перстней с бриллиантами. Нашелся даже чугунный съем для сапог весом два пуда, похищенный из Пажеского корпуса. Обыск и изъятие слама шли до конца следующего дня. Сыщики вели свою работу тихо, и в поставленную засаду к вечеру угодило множество других гренадеров Мовши Пинсуховича. Их доставили на Офицерскую, и весь наличный состав отделения сел заполнять листы задержания.

Гости сыскной составляли цвет воровского мира Петербурга. В дополнение к уже попавшимся были задержаны Зиновий Корнилов (Зинка), Александр Трей (Сашка Жид), Александр Гавриков (Татарин), Михаил Кудаков (Мишка Суслик), Георгий Фадеев (Галенок), Иван Веселов (Ванька Козел), Александр Константинов (Сашка Кондитер), Николай Протасов (Колька Солдатик), Михаил Богданов (Чижик), Дмитрий Николаев (Пушкарь) и Павел Суслов (Лапа). Все они давно значились в картотеке ПСП. И теперь попались с поличным, с воровскими инструментами, с добычей. Намечался крупный судебный процесс, причем доказательная часть обвинения обещала большие перспективы.

Сыщики вздохнули с облегчением. Каждое лето они играли с ворами в догонялки. Жители уезжали на дачи, поручая надзор за пустыми квартирами дворникам. Ну а те живые люди… То напьются, то отлучатся, то не заметят за работой шмыгнувших в подворотню домушников. А иной раз и пустят их за мзду. Затем умелые ребята высверливают дыру в двери черного хода, просовывают в нее проволоку и сбрасывают наложенный изнутри крючок. Проникают в жилище, спокойно его обчищают и уходят к маклакам. Из парадного все выглядит нетронутым. Пока, спустя недели, приедут с дачи жильцы, пока они хватятся пропажи, пока принесут списки похищенного в полицию – вещи те уже проданы и сменили не одного владельца. Самый результативный поиск – по горячим следам – невозможен. Лето давало «красным» фору. В мастерских тряпичников портные с утра до ночи перешивали одежду, спарывали метки, затем перекрашивали – в результате вещи уже было не узнать. А в мастерских нечистоплотных ювелиров с краденых украшений (портсигаров, брелоков и колец) стирали дворянские короны, монограммы и дарственные надписи. Именно в дачный сезон служба сыщиков была наименее успешна. Но теперь им попались самые удачливые и опытные домушники. Количество квартирных краж в Петербурге сразу пошло на убыль.

В кабинете Кренева устроили большую выставку. Найденные у барыг вещи разложили на столе, в шкафу, на подоконнике и даже на стульях. Потерпевших через «Ведомости Санкт-Петербургского градоначальства и столичной полиции» пригласили на опознание. Люди толпились с утра до вечера, ахали, писали заявления…

Когда притон накрыли, соседи рассказали сыщикам, что творилось в магазине и возле него. Громилы приходили средь бела дня с узлами и корзинами, набитыми добычей. Прямо на улице шел торг. На глазах у дворника из узлов извлекали краденое, и маклак начинал торговаться. Часть он сразу покупал за бесценок, а часть сдавал в ломбарды. У Шифа имелся помощник, старший приказчик Ной Горель, сам в прошлом вор. Он прошел арестантские роты, был лишен столицы и жил под чужим именем. Горель разносил краденое по ломбардам, сдавал его, вел учет срокам и деньгам, менял квитанции и залоги. Еще к Шифу приходили другие маклаки, рангом ниже, и разыгрывали между собой то, от чего он отказывался. А воры, получив наличность, становились к магазинщику на постой. Начинались пьяные разгулы, песни под гармошку, водка лилась рекой… Все это безобразие околоточный надзиратель и участковый пристав странным образом не замечали.

В сбыте помогал и бывший дворник дома № 11 по Матвеевской улице Александров, отставленный от должности за преступный склад ума. В его каморке нашли около сотни серебряных вещей: часов, папиросников, столовых приборов.

Лыков с Филипповым крепко взяли Шифа в оборот. Тот продержался два дня, после чего стал давать признательные показания. Грандиозный притон, в котором обитала чуть не половина столичных воров, не мог существовать просто так, благодаря везению блатер-каина. Алексей Николаевич показал ему фото Сорокоума и спросил с нажимом:

– Это твой хозяин?

Мовша понурил голову:

– Он же меня живьем съест…

– Расскажи без протокола, в акт дознания не войдет. Но признаться нужно.

– Зачем вам мои слова без протокола? Нет, вы меня обманываете!

– Ты все равно потом на суде откажешься.

Шиф вскинулся:

– Конечно, откажусь. Господа, не спрашивайте меня об этом человеке, он страшнее черта. О чем хотите буду говорить, только не о нем.

– О чем хотим? – Лыков сделал вид, что заинтересовался. – Ну, давай о золоте с платиной. Ты продавал его Графу Платову, то бишь Матвею Шелашникову?

– Да, – сразу признался маклак. – Такое было условие… человека, о котором я не хочу говорить. Он интересуется золотом, и особенно платиной, в любом состоянии. Лом, слитки, шлихтовый песок, самородки, рудный концентрат, монеты, ювелирка, оклады с икон – все берет. Видимо, имеет собственную золотосплавочную лабораторию. Тайную, конечно. А Шелашников – его приказчик по рыжью, я с ним имел дело. До недавнего времени.

– А когда это поменялось и почему? – ухватился за последнюю фразу Филиппов.

– Неделю назад меня вызвали… ну, туда.

– На угол Большой Колтовской и Корпусной? – назвал адрес «ивана иваныча» Лыков.

– Да. Все-то вы знаете…

Шиф немного успокоился и рассказал о своей беседе с Сорокоумом. Тот сообщил, что Граф Платов временно перестает быть его уполномоченным по рыжью. Вместо него ювелиру придется иметь дело с другим человеком. И позвал старика с седой бородой, который назвался Ногтевым (это был Верлиока). Они обсудили цены. Хозяин пожурил гостя за то, что тот мало сдает платины. И сказал: этот товар мне нужен позарез, можешь поднять закупочную цену до пяти рублей за золотник.

Шиф уточнил: чистой платины не достать, в Петербурге, как и по всей России, встречается только самородная – вы назвали цену на нее? Сорокоум спросил: а сколько там будет примесей? Маклак ответил: в среднем семнадцать процентов. «Иван иваныч» решительно объявил: покупай самородную за пятерину и не держи у себя, сразу доставляй Ногтеву.

Алексей Николаевич вспомнил беседу с экспертом Монетного двора и остановил рассказ арестованного:

– Неужели Рудайтис…

– Кто, простите?

– Ну, тот, про кого ты не хочешь говорить, научился плавить «белый металл»? Говорят, это трудно.

– Так в Тентелевой деревне целый завод умеет спекать чистую платину, – напомнил маклак.

– Думаешь, он там выгоняет примеси?

Шиф пожал плечами:

– В России больше нигде нет таких горелок, я узнавал. Или везти ее за рубеж и продавать там со скидкой.

Лыков навис над арестованным и сказал с угрозой:

– Последний к тебе вопрос. И не вздумай юлить – за твою пещеру Аладдина знаешь, сколько тебе светит?

Ювелир молча смотрел на сыщика.

– Дай подсказку, – потребовал тот.

– Какую? – Шиф с испугу перешел на шепот.

– Где нам взять…

– Не знаю я, клянусь чем хотите, не знаю!

Алексей Николаевич дал еврею прокричаться и закончил:

– …где нам взять Графа Платова.

– Ну…

– Ты думал, я требую сдать Сорокоума? Нет, конечно, иначе тебе не жить, мы понимаем. И где его взять, я знаю без тебя. А эту гадину сдай. Он убил надзирателя сыскной полиции. За такое мы всех, кто откажется помочь, закопаем. Сообразил?

Шиф долго мялся, пробовал отговориться незнанием, но сыщики были непреклонны. Или сведения, или тебе конец. В сырой карцер на хлеб и воду. Пока дело дойдет до суда, чахотка обеспечена. Каторгу не присудят, только Литовский замок, но из него ты не выйдешь. Когда начнешь харкать кровью, раскаешься, что не стал сотрудничать, но будет уже поздно.

Ювелир капитулировал. Он рассказал, что встречался с бандитом в одном из «пчельников» – уголовных трактиров-притонов. Столица славилась такими заведениями, куда приличному человеку лучше не соваться. Чаще всего свидания происходили в «Туле».

Филиппов, специалист по злачным местам, тут же уточнил:

– Какая имеется в виду? Есть трактир «Тула» в Первой роте Измайловского полка. А есть чайная «Тула» на Фонтанке у Семеновского моста. И там, и там «пчельник».