Не все переплывут реку

Но вот Юрий распрощался с гостеприимными хозяевами, и, пообещав приходить к ним почаще, поспешил восвояси. Он долго не мог прийти в себя, на душе почему-то «скребли кошки», и Людмила больше не казалась ему такой богиней, как раньше.

В который уже раз, прокручивая в памяти перипетии прошедшего свидания в «интимной обстановке», как выразилась Людмила, он пришел к убеждению, что не надо было им встречаться у нее дома. Тем более, что их едва не застукал ее муж. Кстати, он показался Юрию отличным мужиком, которому уж никак не хотелось бы наставлять рога, даже с такой красавицей, как его жена. Но, как говорится в таких случаях, что случилось, то случилось.

Они не встречались несколько дней, просто перезванивались.

У Юрия произошли перемены на студии. Его прикрепили к картине, о работе на которой он так мечтал, ведь именно на ней натурные съемки должны были происходить в Праге и Берлине. К тому же замом директора по подготовке съемок был его приятель Валерка Семенкин.

– Теперь ты не просто администратор, а заместитель директора, с тебя причитается, – уважительно намекнул Юрий приятелю.

– За мной не заржавеет, – самодовольно ухмыльнулся Валерка. – Повышение в должности настроило его на лирический лад. – Ну, как там у тебя дела с красоткой, о которой ты мне рассказывал? Мог бы познакомить меня с ней, или с подружкой, раз обещал.

– Познакомлю. Ты знаешь, когда я ее увидел тогда в метро, в красном костюме, штаны обтягивают пышные бедра, талия тонкая, глаз не оторвать. Вот я и втюрился без памяти. Встречались у нее дома.

– Девушка в красном, дай нам несчастным, – заржал Валерка, подтрунивая над приятелем. – Надеюсь, не опозорил честь киношника?

– Хуже. Чуть муж нас не застукал. Едва отбрехался. Пришлось притвориться паинькой-мальчиком.

– Это ты можешь. Ладно, потом расскажешь подробности. Поехали лучше в Лужники, на футбол. Всю работу не переделаешь. Так ведь?

Юрий согласно кивнул, и они быстрым шагом направились в сторону проходной, переключившись с любовной темы на спортивную.

– В этом году Валерий Лобановский признан лучшим тренером мира, – решил блеснуть своей эрудицией Юрий, поспешая за другом.

Валерка уклончиво пожал плечами:

– Я за команду «Спартак» болею, знаешь же.

– Смешно было бы отрицать заслуги Лобановского.

– Зачем отрицать, не люблю я его, и все. Вот Константин Бесков, это тренер от бога, или Юрий Семин.

– А Олег Блохин, нападающий, это суперкласс, скажешь, нет? – подзадоривал друга Юрий, зная заранее все его ответы.

– Федор Черенков выше его на голову. Он виртуоз на поле, гроссмейстер мяча, а твой Блохин – робот, костолом, как и его тренер, – завелся Валерка, продолжая:

– Наши и в хоккей лучшие. Шадрин-Шалимов-Якушев, и вратарь Виктор Зингер – вот это действительно суперкласс!

– Хорошо. Насчет «Динамо» я согласен. А вот Михайлов-Петров-Харламов, и вратарь Владислав Третьяк – они точно лучшие!

– «Спартак» выше по таблице, чем «ЦСКА», – упорствовал Валерка, весь раскрасневшийся в борьбе за престиж своего клуба. – «Спартак» – чемпион! Да пошел ты в баню, – рассердился он не на шутку, исчерпав все свои доводы. – Тоже мне, знаток нашелся.

– Ладно, сдаюсь, твоя взяла. Я сам с детства за «Спартак» болею.

– То-то же. Побежали, автобус наш идет! – и Валерий помчался, как истинный спортсмен, к остановке, да так быстро, что Юрий еле поспевал следом за ним.

Они вскочили в автобус, двери захлопнулись, и друзья поехали к месту назначения, продолжая свои бесконечные разговоры и споры обо всем сразу. На то они и друзья-приятели, которым есть о чем поговорить на досуге…

На следующий день Юрий встретился с Людмилой в их любимом сквере. Сидя на лавочке, он поведал ей о своей новой работе, о намечающейся скоро поездке за границу. Он чувствовал себя неловко, она тоже как-то отстраненно смотрела на него, понимая, что в их отношениях что-то разладилось. Словно между ними пробежала черная кошка.

– Наконец-то сбудется твоя мечта, не зря ты учил иностранный язык, теперь он пригодится, – и вновь ее обворожительная улыбка взволновала Юрия, как и прежде. Он тут же забыл обо всем на свете.

– А знаешь, я хочу развестись с Вадимом. Детей у нас нет. Ты не смотри, что он вежливый, внимательный такой весь из себя. Он мстительный, коварный, ревнивец. Я его боюсь. – Людмила помолчала, внимательно разглядывая Юрия, словно изучая его. Он был весь внимание.

– У меня мама умерла два года назад, оставила мне однушку в Сокольниках. Я ее сдаю пока своим знакомым. Разведусь. Перееду к себе, там же и мастерская будет. Работать в кино я больше не хочу. Уволюсь. Хочешь, Юрочка, вместе будем жить? Картины, пейзажи писать разные…

– А что, предложение заманчивое. Я тоже замучался со своей семейкой. Одна теща чего стоит, – загорелся ее идеей Юрий. – Надо подумать.

– Подумай, только не долго, а то я другого найду, – заулыбалась красавица, – от желающих отбоя нет. Да шучу я, не хмурься.

Они помолчали, держась за руки, глаза в глаза.

– Муж в командировке. Будет только завтра к вечеру, – сообщила ему Людмила с намеком, после чего они поднялись с лавки, и ноги сами понесли влюбленных к ее дому.

Все повторилось, как во сне: они блаженствовали, раскинувшись после бурных объятий на тахте, и слушая песни любимого автора, словно и не было недолгой разлуки. «Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, пусть пробуют они, я лучше пережду…»

Юрий насторожился, слова песни растревожили его душу.

Людмила ластилась к нему, словно кошка, завораживая своими глазищами, и он не устоял, снова бросился, словно в омут, в ее объятия, пытаясь отрешиться от всего на свете. Не тут-то было. Тень Вадима, словно тень отца Гамлета, казалось, висела над ними, вселяя в Юрину душу тревогу и уныние. Какая уж тут любовь. Не до нее бедняге.

– Что с тобой? Ты не похож сам на себя. Уж не боишься ли, так я звонила ему недавно, проверяла. Далеко он, – старалась настроить его на любовный лад опытная женщина. – Обними меня покрепче, Юрочка.

Юрий согласно кивал, окончательно утратив весь свой пыл…

Мечтаем, строим планы, а жизнь вносит свои коррективы. Ради экономии натурные съемки решили проводить не за границей, а в Риге и Вильнюсе. Прибалтика всегда была палочкой-выручалочкой для советских кинематографистов. На роли иностранцев тоже взяли прибалтов. Дешевле.

Вся группа, включая и художников, готовилась к экспедиции. Несколько дней пролетели в хлопотах незаметно для Юрия. Однажды утром в кабинет директора позвонила Людмила и попросила к телефону декоратора Фомина. Он оказался по соседству, в комнате для художников.

«Юрочка, я буду у вас на студии сегодня. Дела по работе надо утрясти. Позже там и увидимся», – услышал он в трубку. Договорились о встрече.

В обеденный перерыв Юрий подошел к скверику, в котором все обычно встречались, и присел на лавку в ожидании. Он нервничал. Хотелось и с любимой женщиной пообщаться, и на склады надо бежать. Погрузка.

– Отдыхаем, как всегда, больше, чем работаем, – рядом с ним, откуда ни возьмись, присел Виктор Корман, его однокашник по курсам художников-декораторов. Остряк и выдумщик. Любил он при случае поддеть и высмеять товарищей, но Юрий обрадовался ему. Давно не виделись.

Разговорились, и Юрий не заметил, как к лавке подошла Людмила.

Увидев ее, Виктор замер от восхищения. Не каждый день перед ним останавливается такая красавица. А глаза, улыбка, упадешь и не встанешь.

– Ну, и долго я буду стоять перед вами?

– Извини, Люда, – вскочил Юрий с лавки. – С товарищем давно не виделись. Заболтался, – он чмокнул ее в щеку, она его в губы, никого не стесняясь. Затем он познакомил Людмилу с Виктором, они посидели на лавке уже втроем, разговаривая ни о чем, но Юрию некогда было рассиживаться.

Извинившись перед ними, он пообещал позвонить Люде завтра, и побежал по дороге в «Белый дом», так прозвали на студии длинное здание складского типа, где размещалась мебель, реквизит, и многое другое.

– Беги-беги, работничек. Я не оставлю в одиночестве такую девушку, – крикнул ему вдогонку Виктор, и Людмила благосклонно улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой, решив не обижаться на Юрия. Она прекрасно понимала, что такое подготовка к кино-экспедиции.

Они поднялись с лавки и направились к проходной, на выход, оживленно разговаривая. Тем для беседы у них было предостаточно.

Запыхавшись, Юрий все же подоспел вовремя. Возле длинной фуры сновали грузчики, загружая в ее недра реквизит. Пожилой кладовщик суетился рядом, нервно поглядывая на дорогу. Увидев Юрия, закричал:

– Ты где ходишь? Список-то у тебя. Как бы, не прозевать чего.

– Извини, дядя Саша, – Юрий достал из сумки список, – все проверим, как в аптеке. Уточним. Не переживай зря.

– Ну и лады, – успокоился дядя Саша. – Нам же потом легче будет. Когда все имеется на складе, директору не к чему придраться будет. Выдал, что нужно для съемок, и ходи, поплевывай, да на девок местных поглядывай.

Как всегда перед отъездом, времени не хватало ни на что, и Юрию не удалось попрощаться с Людмилой, вернее, не до нее было в то время.

Дома, в семье, тоже все были недовольны его отъездом, предполагая, что он едет не работать, а развлекаться, да по гостиницам с девицами гулящими отираться. Настоящая работа на заводе, на стройке, а в кино одни бездельники собрались, так рассуждали его жена с тещей.

Наконец, съемочная группа погрузилась в вагоны, поезд тронулся с места, набирая ход и увозя их в Прибалтику…

Время в командировках проходит быстро, как и все хорошее. Довелось и поработать, как следует, но и погуляли они с Валеркой тоже от души.

Но вот съемки на натуре успешно закончились, и жизнь вошла в свое привычное русло: дом, работа, пришла пора и Людмиле позвонить. Соскучился он по своей красавице. Обиделась, наверное. Три месяца прошло.

Он позвонил ей на работу: уволилась ваша Соболева, давно уже. Дома ищите, или еще где, мы не знаем о ней ничего, к сожалению.

Собравшись с духом, позвонил домой: никто не подходит к телефону.

Спустя несколько дней, так и не разыскав Людмилу, Юрий как-то вышел из павильона после утренних съемок, и зашел в скверик, отдохнуть.

Где и повстречал еще одного однокашника, Генку Лебедева. Оба обрадовались, даже обнялись попросту. Чего не было с Корманом.

– Давненько не виделись. Ты где сейчас обитаешь?

– Как уволился тогда со студии, сразу денежную работу нашел. Я теперь на троллейбусе, водителем работаю. Знаешь, сколько зарабатываю? 200 рэ! – хвастался Генка. – Надоело здесь за жалкие 90 рублей сутками по цехам да павильонам бегать. С утра – декорации надо готовить. А потом на съемках до полуночи дежуришь. Жена грозилась из дома выгнать.

– Тут ты прав. У нас как: работаешь, как Илья Муромец, а получаешь, как Иванушка дурачок.

Они посмеялись, и присели на лавку в скверике, поглядывая, как мимо носятся мосфильмовцы. Кто из производственного корпуса в павильоны, а кто наоборот, или еще куда. Студия, это огромный лабиринт, фабрика, в коридорах которой легко заблудиться с непривычки.

– А ты, Юрок, не собираешься отсюда сваливать?

– Да нет, привык я, просто мне нравится здесь. Думаю во ВГИК поступать, на художественный факультет, а может, и на режиссерский.

– Размечтался. Там боссы своих сынков пристраивают, нужен ты им больно. Без денег, без связей.

– Ничего, прорвемся. Кстати, ты же с Витькой Корманом в друзьях ходишь. Где он сейчас? Никак не найду.

Генка нахмурился в ответ, собираясь с мыслями.

– Встречались мы с ним несколько раз. Давно уже. Он с красоткой одной познакомился, так все с ней под ручку, влюбился без памяти. Жену бросил, и поселился у этой Людмилы. Она тоже развелась с мужем. – Он ухмыльнулся.

– У нее однокомнатная квартира, в Сокольниках. Как-то бегут вместе, меня увидели, и к себе в гости зазвали. Ты же знаешь, Витька не дурак выпить, она тоже под стать ему. Я тогда нарезался, не помню, как до дому добрался. На автопилоте.

– Ну, и как они поживают? – Юрий был раздосадован такими новостями, не ожидал, что она так быстро забудет его с другим. И с кем? С Витькой Корманом. Он тоже хорош, однокашник хренов.

– Так у них там и мастерская заодно. Рисуют, пишут маслом этюды, картины. На пленэры ездили. Планов у них было громадье. Не жизнь, а малина. Если бы не ее муженек.

– А что, ревнует по-прежнему?

– Если бы. Да, вспомнил, Витька рассказал мне, что это ты их познакомил. Просил передать тебе спасибо при случае.

– А еще Иуда шлет тебе свой поцелуй, – усмехнулся Юрий. – Я тогда в командировку уезжал, на три месяца. Вот тут и познакомил их, на этой самой лавке. Не думал я тогда, что они так быстро схлестнутся. Кстати, Людмила мне тоже предлагала у нее жить, картины писать.

– Повезло тебе, Юрок. В рубашке родился, не иначе.

– О чем это ты гутаришь? – Юрию не до шуток.

– Муж у нее чересчур ревнивым оказался. Самбист, или каратист, тебе лучше знать. Так вот, заявился он к ней домой, пьяный, и забил их обоих до смерти. Не простил, стало быть.

Юрий озадаченно смотрел на однокашника.

– Чего рот раскрыл, не веришь? Вадим этот в бега, было, кинулся, да поймала его наша доблестная милиция. Сидит теперь на зоне.

– А они где же? – невпопад брякнул Юрий.

– Где им быть, на кладбище. Так-то вот, за любовь эту пострадать можно. Сходи в церковь, да свечку поставь. Им за упокой, себе во здравие. Ну, пока, а то заболтались, как бабы, мне домой пора, – вскочил Генка, и они распрощались.

Ошарашенный таким известием, Юрий сам не помнил, как вышел со студии, сел в свой троллейбус, и поехал тоже домой. Вдруг его пронзила острая, как бритва, мысль, что это он мог оказаться на месте Виктора Кормана. И не ехал бы сейчас домой, а лежал в могилке, на кладбище.

Он вспомнил, какие опасения и тревогу вызвало у него знакомство с мужем Людмилы. Тогда он не придал этому особого значения, а напрасно. Знать, есть судьба. И есть ангел-хранитель. Они и спасли его от такого страшного конца. И все же ему было искренне жаль их всех: Людмилу с Виктором, Вадима, их родных и близких.

Прошло время. Юрий трудился, как и прежде, на студии. За хорошую работу и ответственное отношение к своим обязанностям на кинокартине он получил приличную премию, чем расположил к себе жену с тещей. Они перестали набрасываться на него с упреками.

Может быть, им самим надоело ругаться. Только в их семействе наступила тишь да благодать, а однажды за обедом в воскресный день теща даже улыбнулась зятю, сынишка тоже перестал на него дуться.

Юрий рассказывал ему о своей работе, о съемках, тот о школе, похвастался пятеркой по поведению в дневнике. Домашние посмеялись дружелюбно над хитроумным простаком, а отец стал по вечерам проверять уроки сына, помогал ему решать задачки по математике, хотя это гораздо лучше получалось у матери. Ведь она была дипломированным инженером, а Юрий просто художником-декоратором.

Иногда он вспоминал о той давней уже встрече в метро, которая запала ему в душу. Сердце у него начинало стучать часто-часто, как и тогда.

…В вагоне, кроме них, никого не было, и Юрий преобразился: скромность, и природная стеснительность его куда-то исчезли, и он, собравшись с духом, бросился, словно на крыльях Пегаса, навстречу роковой красавице в красном костюме, как мотылек на огонь.

…………………………….

Москва. Октябрь 2015 г.

Бледная немочь

Это было во время Олимпиады, в 1980 году. Многие семьи тогда вывозили своих детей из шумной Москвы, на отдых.

Мы с женой снимали дачу для нее и нашего семилетнего сына, в ближнем Подмосковье. Если проехать по Казанской железной дороге и выйти на станции «Отдых», то справа был город Жуковский, а по левую сторону располагался дачный кооперативный поселок, в котором в основном жили писатели, их дети и родственники, зачастую настолько дальние, что сразу и не поймешь, кто кому и кем приходится.

Так вот, дачу, являющую из себя уютный дом с мансардой и верандой, увитой диким виноградом, нам сдавала одна из таких дальних родственниц одного известного детского писателя.

Когда-то он построил ее для своего брата, у того был сын с семьей, и Виктория Семеновна была мамой жены этого самого сына. Зять был пропойца, жил безвылазно в Москве, и когда умер от белой горячки, то дочка доверила дачу своей маме, надо же было на что-то проживать, и Виктория Семеновна сама находила приличных людей, и сдавала им половину дома на лето.

Дом имел два отдельных выхода, в одной половине жили мы, в другой – бабушка с внучкой.

Мы снимали у нее дачу несколько лет подряд.

Ее внучка, Ирочка, и наш шалопай Кирилл как-то сразу подружились, и были – не разлей вода. Они вместе играли то у нас во дворе, то у них. Их дружбу не омрачала ни одна ссора. Они с радостью уступали друг другу во всем.

Я работал в Москве, приезжал на дачу в выходные, а жена с сыном жили там постоянно. Иногда они тоже уезжали на день-другой в нашу московскую квартиру в сталинском доме, на проспекте Мира, где их ждала Тамара Федоровна, Олина мама. Помыться, привести себя в порядок, так как не очень любила она деревенскую жизнь, пусть даже и дачную.

Жена была коренной москвичкой с Самотеки, и без Москвы не мыслила своей жизни. Но ради сына готова была потерпеть.

Когда они уезжали, Ирочка сразу же заболевала. Ей становилось плохо, болела голова, горло, и даже тошнило, и мы все не сразу догадались, что это из-за Кирилла.

Когда Ольга с Кириллом возвращались, она сразу же выздоравливала, и мчалась к калитке навстречу, теряя тапки. На щечках появлялся румянец, она смеялась и веселилась вместе с Кирюшей, который тоже преображался рядом с ней, и вместо книгочея, читающего взахлеб днем и ночью, мы видели веселого неугомонного мальчишку.

В один из дней Ирочкина мать привезла ей из Москвы хомяка, и дети сразу же его полюбили. Они ухаживали за ним, кормили, купали в бочке с водой.

Однажды мы увидели, как скорбные Кирилл с Ирочкой сидят на лавочке и тяжко вздыхают. Недвижный хомяк лежал рядом с ними на тряпочке.

– У нас Хома умер, – горестно сообщил Кирилл.

– Мы его в бочке купали, а он захлебнулся, – пояснила Ирочка, и когда Ольга протянула руки к хомяку, в глазах у ребят появилась надежда. Они замерли в ожидании.

В руках у Ольги лежало холодное, окаменевшее тельце хомяка. Но не оправдать надежды детей было невозможно, и она начала крутить, мотать из стороны в сторону, тереть, сгибать и разгибать тельце хомяка.

Неожиданно он открыл глаза и чихнул.

Меня, как и жену, поразило это неожиданное воскрешение. Только дети ничуть не удивились ожидаемому чуду, они схватили Хому, и побежали дальше заботиться о нем.

В соседнем доме проживала весьма странная дачная семейка: муж с женой и тещей, иногда приезжал их сын-десятиклассник, долговязый и угрюмый переросток, и тогда все они щебетали и роились вокруг него, не зная, чем угодить, а он только морщился и отмахивался от них, как от назойливых мух.

Уходил в лес, и долго бродил там, не обращая внимания на то, что его близкие волновались и переживали, поджидая его с обедом или ужином наготове.

Хозяин семейства, Борис, красивый и веселый, с улыбающимся лицом и копной волнистых волос на голове, великан под два метра ростом, был из исчезающей в наше время породы настоящих мужчин; широкие плечи, с крупными руками, кулак – что голова ребенка, добряк. Обо всех он заботился, всем хотел угодить, сделать что-то полезное для дома и семьи.

Еще все спали, а он уже делал зарядку, бегал по тропинке в лес и обратно, затем, оседлав дорожный велосипед, мчался к станции, и покупал у бабушек свежие ягоды для своей любимой Танечки, иначе он ее не называл.

Она к этому времени еще спала. В полудреме выходила из душной комнаты в сад, ложилась в гамак и висела в нем, покачиваясь, время от времени прикладывая тонкую руку к бледному лбу и жалобно, болезненно вздыхая.

«С утра уже устала», – думала она, благосклонно взирая на своего огромного, бронзового от загара, мускулистого мужа, который, бросив велосипед, бежал к ней с кульками в руках.

– Танечка, а это я, прямо со станции. Вот, на, держи. Ягод тебе накупил разных, сейчас сполосну.

Он кидался к бочке с водой возле умывальника, наспех споласкивал то малину с клубникой, то смородину с вишней, крыжовник, и на блюде приносил красиво разложенные ягоды своей даме сердца, как и положено настоящему рыцарю, каким он и являлся на самом деле.

Мило улыбаясь своей доброжелательной улыбкой, за которую ее так любил муж, Танечка целовала его куда-нибудь в большое лицо, и шла по своим делам.

Была она среднего роста, изящная, даже худая, в легких кисейных одеждах, и тапочках на босу ногу. Белесые волосы обрамляли ее бледное, якобы не от мира сего продолговатое лицо, в глазах была какая-то неземная тоска, и даже божья благодать проскальзывала иногда во взгляде ее стального цвета глаз.

За все это ее и любил Борис, боготворя свою жену, и часто носил на своих могучих руках, прижимая к широченной груди.

– Танечка, луна ты моя ненаглядная, ну что еще тебе принести? Ты только скажи, радость моя.

– Да ладно уж тебе, ты не утруждайся. Мне и так хорошо. А знаешь, я бы еще курочку отварную скушала, или цыпленка, целиком, – пробуждался вдруг в ней аппетит, и Борис снова гнал велосипед по дороге на станцию, чтобы купить своей ненаглядной курочку к обеду, а лучше цыпленка, если повезет.

Глядя на эту пару, вспоминалась старая байка:

«Невзрачная жена красавца-мужа отвечает завистливым подружкам: – Когда Бог красоту раздавал, я спала. А когда начал раздавать счастье, я проснулась».

Ее мама, Алевтина Петровна, была женщиной образованной, интеллигентной. Она все видела, всех понимала, и принимала их такими, какие они есть. А что делать?

Иногда она заходила к нам, по-соседски, как к людям, вызывающим у нее доверие и расположенность. Общалась с Викторией Семеновной, разговор в основном шел о литературе, писателях и поэтах, их жизни, сокрытой от глаз обывателей.

Тут уж сама хозяйка, Виктория Семеновна, была на высоте, и выдавала на-гора секреты жизни писательских семей. Да и Ольга, моя жена, знала толк в литературе, так как работала много лет заведующей в книжном магазине, много читала и разговор поддержать могла, как никто. Пили чай с вареньем разных сортов, отдавая особое предпочтение земляничному варенью, или «царскому», сидя на уютной веранде и поглядывая на резвящихся вокруг них Кирюшу с Ирочкой.

Алевтине Петровне было приятно и тепло в нашей компании. Незаметно для себя разговорившись, она как-то поведала нам о том, что Боря с Танечкой учились вместе в одной школе, в одном классе. Сидели на одной парте. После школы поступили в химико-технологический институт, окончили. Всегда они были вместе. Никогда не ругались. Поженились.

– Мы сначала жили бедненько, даже кольца на свадьбу им пришлось купить простые, на золотые денег не хватило.

– Не в деньгах счастье, – скрасила эту часть ее рассказа Виктория Семеновна.

– Конечно, вы правы. Это из-за чудного Бориного характера мы так дружно живем, – улыбалась Алевтина Петровна, хитро поглядывая сквозь очки на слушающих ее необычный рассказ соседей. – Он и мухи-то никогда не обидит, не то, что людей. Всегда в работе, в заботах о семье. Я иногда думаю, за какие такие заслуги бог приблизил нам сначала этого мальчика, выросшего затем в такого мужчину.

– Да, Борис человек неординарный, – кивал я солидарно со всеми головой, не зная, что бы возразить для разнообразия. – Не надорвался бы только. Хотя, он мужик здоровенный, как дуб. На сто лет хватит.

Как-то раз деятельная и заботливая, но острая на язык жена очень точно окрестила висящую в гамаке Татьяну бледной немочью. С тех пор мы ее так и называли в своем кругу.

Ольга смеялась вместе со всеми, поддерживая беседу и поглядывая на мужа. Он прав, как всегда. И следила за сыном, не переутомился бы, бегая вперегонки с Ирочкой.

– Кира, пора ужинать! – возвышала она голос, и сын послушно шел к столу, за ним так же послушно шла Ирочка. Было видно, она и идет такой же походкой, как он.

И нам казалось, что детская парочка чем-то напоминает Бориса с Татьяной. Кирюша такой же битюжок, а Ирочка – бледная и прозрачная, как Танечка.

– Надо же, как они подружились. Может быть, как мои Борис с Таней будут, чем черт не шутит, – заметила Алевтина Петровна, уважительно поглядывая на видную, породистую маму Кирилла, не забывая при этом улыбнуться и солидному папе сквозь очки.

Виктория Семеновна согласно закивала головой в ответ. Она не возражала. Чего тут скажешь, это было бы просто замечательно.

Мое воображение тут же нарисовало картину, в которой взрослый и плечистый Кирилл качает в гамаке сонную прозрачную Ирочку, или мчится на велосипеде ей за ягодами на станцию, и мне стало не по себе. Мы с женой переглянулись, и я понял, что она подумала о том же.

Пару раз мы встречались все вместе, и даже пообедали сначала у них, потом они у нас, пообщались, попили чайку с вареньицем, посмотрели по телевизору закрытие олимпийских игр, и даже взгрустнули, когда Мишка взмывал в небо.

«До свиданья, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес…» – пели Лев Лещенко и Валентина Толкунова. Оказалось, что в Москве мы с ними тоже живем неподалеку. Они проживают в соседнем доме, в Капельском переулке.

Работают в НИИ. Инженеры. Вместе ездят на работу, и с работы, ходят по магазинам за продуктами. Алевтина Петровна дома хлопочет, по хозяйству. Да еще, помимо дочери с зятем, за любимым внуком ухаживает.

Однако, у каждого своя жизнь. Со временем мы виделись все реже. Иногда утром, выходя из подъезда, я видел мощную фигуру Бориса, пробегающего мимо нашего дома. Он махал мне рукой в знак приветствия, улыбаясь все так же широко и жизнерадостно, и несся дальше, иногда останавливаясь, и делая разные упражнения, пока малолюдно на улице, затем продолжал свой бег, исчезая между домами и деревьями сквера.

В последний раз я его видел едущим на велосипеде по дороге. Было воскресное утро, и мы с нашим терьером Тишкой гуляли во дворе дома, и в сквере, как обычно. Меня он не заметил, был озабочен чем-то. Может быть, ехал за ягодами и фруктами, или еще зачем, для своей любимой жены Танечки…

Однажды, возвращаясь домой после работы, мы с Олей зашли в наш любимый магазин «Казахстан», что рядом с метро «Проспект Мира», и встретились с Алевтиной Петровной. Но как она постарела и осунулась за то время, что мы не виделись. Хотя и старалась держаться молодцом.

– Как поживаете, Алевтина Петровна?

– Ничего, помаленьку. Танечка все прихварывает, у нее упадок сил. В санатории была, на восстановительном лечении. Но это мало чем помогло, – махнула она рукой, остановившись передохнуть. – Митя наш заканчивает химико-технологический, как и его родители когда-то.

– Ну а как Борис, что-то его не видать в последнее время, – встрял я в разговор, и пожалел об этом.

– А вы разве ничего не знаете? – вскинулась Алевтина Петровна. – Хотя, конечно. У каждого своя жизнь. Город, это не дача в поселке, он разделяет людей…

Она помолчала, оглядывая бывших соседей по даче сквозь очки. – Так умер он, уже год прошел, как похоронили нашего Бореньку. Сами знаете, какой он здоровяк был. Ничем не болел. Зимой в одном демисезонном пальто ходил, без шапки. А тут поехал на своем велосипеде куда-то, и упал вместе с ним. Инсульт. Умер мгновенно. Так врачи потом сказали.

Мы с женой молчали, ошарашенные известием.

– Ну ладно, пошла я, а то там дома Танечка моя одна, да Митя скоро придет. Обедом их кормить надо…

Мы долго смотрели ей вслед, все еще не в силах осознать и поверить в то, что услышали. Здоровяк-спортсмен Борис уже год, как на кладбище, а его болезненная Танечка осталась одна, без него. Без его поддержки и заботы.

Правда, у нее есть вполне бодрая еще мать, сын, и все же безумно жаль Бориса, и их всех.

Прошли годы. Прогуливаясь в сквере возле нашего дома-высотки, как его все называли, с неугомонным и вездесущим терьером Тишкой, мы вдруг увидели ее, Танечку.

Она шла по дорожке, о чем-то задумавшись, все такая же болезненно-бледная, тонкая, в легкой струящейся на ветру одежде, белесые волосы ее слегка поседели, но это было почти незаметно. Она мало чем изменилась. Она прошла мимо, не заметив нас.

И нам обоим вспомнилось вдруг, как часто, проходя мимо их сада на даче, мы видели ее висящей в гамаке в томной изнеженной позе, с доброжелательной, как всегда, улыбкой на лице, и ждущей, когда же это приедет со станции ее Боренька, и привезет ей разных ягод в бумажных кулечках.

…………………………….

Сентябрь 2015 г.