Тайна Достоевского
ТекстМАКСИМЫ ДОСТОЕВСКОГО
Достоевский, как и должно писателю-классику, умел сжимать глубокую мысль, важное суждение до краткости афоризма, яркой и запоминающейся максимы. Причём, как правило, сентенция-афоризм в мире Достоевского высказывается не автором, а непосредственно самим героем, добавляя резкий штрих в обрисовку его характера, портрета, сути души. Важно и то – когда, при каких обстоятельствах и как максима рождается, оформляется в слова.
К примеру, уже сверх меры затёртое «Мир спасёт красота» упоминается к месту и не к месту как сентенция самого Достоевского. Более внимательные читатели соотнесут это суждение всё же с именем князя Мышкина. И лишь немногие обращают внимание на то, что сам-то князь за это категоричное и совершенно идеалистическое утверждение ответственность, в общем-то, не берёт, на своём авторстве не настаивает. Сначала слова эти звучат в передаче умирающего желчного Ипполита Терентьева, причём и он услышал их отнюдь не от самого Мышкина, а всего лишь от Коли Иволгина («– Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасёт “красота”? Господа, – закричал он громко всем, – князь утверждает, что мир спасёт красота! … Мне это Коля пересказал…»). А затем этот афоризм повторяет-цитирует уже Аглая Епанчина – причём в раздражении, опять же желчно: «– Слушайте, раз навсегда, – не вытерпела наконец Аглая, – если вы заговорите о чём-нибудь в роде смертной казни, или об экономическом состоянии России, или о том, что “мир спасёт красота”, то… я, конечно, порадуюсь и посмеюсь очень, но… предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потом на глаза!..» Князь оба раза отмалчивается. Вот и возникают резонные вопросы-сомнения: действительно ли князь это сказал? Так ли в точности он сказал-сформулировал? Не искажена ли, не перевёрнута ли его мысль в пересказе?.. Так что, строго говоря, получается, что ни князь Мышкин (герой), ни тем более Достоевский (автор) за это прекрасное, но утопическое утверждение ответственности не несут.
Конечно, есть-встречаются в текстах Достоевского максимы, сказанные им от своего имени, выражающие впрямую его кредо, его философию, его логические и этические принципы. В первую очередь, – в «Дневнике писателя», статьях, письмах. «Нельзя версты пройти, так пройди только сто шагов, всё же лучше, всё ближе к цели, если к цели идёшь» («Зимние заметки о летних впечатлениях»), – мысль, конечно и без сомнений, самого Фёдора Михайловича. Но и в некоторых повестях-романах, бывает, герои (наиболее автобиографичные и автопортретные) формулируют афоризмы, под которыми сам Достоевский смело мог подписаться, к примеру: «Деньги есть чеканенная свобода» (Горянчиков – «Записки из Мёртвого дома»). Недаром Н. Фон-Фохт в воспоминаниях о встречах с Достоевским приводит этот афоризм в прямой речи писателя.
Ниже приведены в основном образчики того, как герои писателя непосредственно сами формулируют-выдают максимы, зачастую приводящие и в недоумение своей мрачностью, безысходностью, а то и своим цинизмом многих читателей и критиков. Надо полагать, вдумчивый читатель сам не станет приписывать эти крайние суждения автору. Но на всякий случай всё же стоить указать имена героев-«максималистов».
«БЕДНЫЕ ЛЮДИ»
Воспоминания, радостные ли, горькие ли, всегда мучительны… но и мучение это сладостно.
Варенька Добросёлова
Несчастие – заразительная болезнь.
Варенька Добросёлова
Бедные люди капризны, – это уж так от природы устроено.
Макар Девушкин
«ХОЗЯЙКА»
А неприятно, когда глупый человек, которого мы прежде любили, может быть, именно за глупость его, вдруг поумнеет, решительно неприятно.
«БЕЛЫЕ НОЧИ»
Когда мы несчастны, мы сильнее чувствуем несчастья других…
Мечтатель
«ДЯДЮШКИН СОН»
Всякий провинциал живёт как будто под стеклянным колпаком. Нет решительно никакой возможности хоть что-нибудь скрыть от своих почтенных сограждан. Вас знают наизусть, знают даже то, чего вы сами про себя не знаете. Провинциал уже по натуре своей, кажется, должен бы быть психологом и сердцеведом. Вот почему я иногда искренне удивлялся, весьма часто встречая в провинции вместо психологов и сердцеведов чрезвычайно много ослов.
Хроникёр
Тирания есть привычка, обращающаяся в потребность.
Хроникёр
«УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЁННЫЕ»
Она (Наташа) предвкушала наслаждение любить без памяти и мучить до боли того, кого любишь, именно за то, что любишь, и потому-то, может быть, и поспешила отдаться ему в жертву первая.
Иван Петрович
Иногда человек чувствует непреодолимую потребность, чтоб его кто-нибудь пораспёк.
Иван Петрович
В женском характере есть такая черта, что если, например, женщина в чём виновата, то скорей она согласится потом, впоследствии, загладить свою вину тысячью ласк, чем в настоящую минуту, во время самой очевидной улики в проступке, сознаться в нём и попросить прощения.
Князь Валковский
Всякая любовь проходит, а несходство навсегда остаётся.
Князь Валковский
Если б только могло быть (чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, что б каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтоб не побоялся изложить не только то, что он боится сказать и ни за что не скажет людям, не только то, что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в чём боится подчас признаться самому себе, – то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад, что нам бы всем надо было задохнуться.
Князь Валковский
«ЗИМНИЕ ЗАМЕТКИ О ЛЕТНИХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ»
Нельзя версты пройти, так пройди только сто шагов, всё же лучше, всё ближе к цели, если к цели идёшь.
Прежде хоть что-нибудь признавалось, кроме денег, так что человек и без денег, но с другими качествами мог рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение; ну, а теперь ни-ни. Теперь надо накопить денежки и завести как можно больше вещей, тогда и можно рассчитывать хоть на какое-нибудь уважение. И не только на уважение других, но даже на самоуважение нельзя иначе рассчитывать.
Можно быть даже и подлецом, да чутьё о чести не потерять…
«ЗАПИСКИ ИЗ МЁРТВОГО ДОМА»
Человек есть существо, ко всему привыкающее и, я думаю, это самое лучшее его определение.
Деньги есть чеканенная свобода.
Он (Аким Акимыч) должен был считать себя чрезвычайно умным человеком, как и вообще все тупые и ограниченные люди.
Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что по смеху можно узнать человека, и если вам с первой встречи приятен смех кого-нибудь из совершенно незнакомых людей, то смело говорите, что это человек хороший.
«ЗАПИСКИ ИЗ ПОДПОЛЬЯ»
Дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! Кто живёт дольше сорока лет, – отвечайте искренно, честно? Я вам скажу, кто живёт: дураки и негодяи живут. Я всем старцам это в глаза скажу, всем этим почтенным старцам, всем этим сребровласым и благоухающим старцам! Всему свету в глаза скажу! Я имею право так говорить, потому что сам до шестидесяти лет доживу. До семидесяти лет проживу! До восьмидесяти лет проживу!..
Подпольный человек
Я постоянно считал себя умнее всех, которые меня окружают, и иногда, поверите ли, даже этого совестился. По крайней мере, я всю жизнь смотрел как-то в сторону и никогда не мог смотреть людям прямо в глаза.
Подпольный человек
Развитой и порядочный человек не может быть тщеславен без неограниченной требовательности к себе самому и не презирая себя в иные минуты до ненависти.
Подпольный человек
…любовь-то и заключается в добровольно дарованном от любимого предмета праве над ним тиранствовать.
Подпольный человек
«ИГРОК»
Человек – деспот от природы и любит быть мучителем.
Игрок
Действительно, человек любит видеть лучшего своего друга в унижении пред собою; на унижении основывается большею частью дружба; и это старая, известная всем умным людям истина.
Игрок
«ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»
Чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся.
Раскольников
Ко всему-то подлец человек привыкает!
Раскольников
Подлец человек! И подлец тот, кто его за это подлецом называет.
Раскольников
Истинно великие люди, мне кажется, должны ощущать на свете великую грусть.
Раскольников
Бедность не порок… но нищета, милостивый государь, нищета – порок-с.
Мармеладов
Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!
Мармеладов
У женщин случаи такие есть, когда очень и очень приятно быть оскорблённою, несмотря на всё видимое негодование.
Свидригайлов
Умная женщина и ревнивая женщина – два предмета разные.
Свидригайлов
«ИДИОТ»
Дура с сердцем и без ума такая же несчастная дура, как и дура с умом без сердца.
Генеральша Епанчина
Правду говорят только те, у кого нет остроумия.
Фердыщенко
В отвлечённой любви к человечеству любишь почти всегда одного себя.
Настасья Филипповна
Мир спасёт красота.
Князь Мышкин
Сострадание есть главнейший и, может быть, единственный закон бытия всего человечества.
Князь Мышкин
Женщина способна замучить человека жестокостями и насмешками и ни разу угрызения совести не почувствует, потому что про себя каждый раз будет думать, смотря на тебя: «Вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему любовью моею наверстаю…»
Князь Мышкин
Трус тот, кто боится и бежит; а кто боится и не бежит, тот ещё не трус.
Князь Мышкин
Люди и созданы, чтобы мучить друг друга.
Ипполит Терентьев
Есть люди, которые в своей раздражительной обидчивости находят чрезвычайное наслаждение, и особенно когда она в них доходит (что случается всегда очень быстро) до последнего предела; в это мгновение им даже, кажется, приятнее быть обиженными, чем не обиженными.
Ипполит Терентьев
Знайте, что есть такой предел позора в сознании собственного ничтожества и слабосилия, дальше которого человек уже не может идти и с которого начинает ощущать в самом позоре своём громадное наслаждение…
Ипполит Терентьев
«ВЕЧНЫЙ МУЖ»
Самый уродливый урод – это урод с благородными чувствами…
Вельчанинов
«БЕСЫ»
Человек в стыде обыкновенно начинает сердиться и наклонен к цинизму.
Хроникёр
Женщина всегда женщина, будь хоть монахиня.
Хроникёр
Как многие из наших великих писателей, он (Кармазинов) не выдерживал похвал и тотчас же начинал слабеть, несмотря на своё остроумие.
Хроникёр
Вообще я сделал замечание, что будь разгений, но в публичном лёгком литературном чтении нельзя занимать собою публику более двадцати минут безнаказанно.
Хроникёр
Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрёт, если это случится.
Хроникёр
Взаимное уединение чрезвычайно иногда вредит истинной дружбе.
Хроникёр
Возвышенная организация (личности) даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, уже по одной только многосторонности развития.
Хроникёр
Все одарённые и передовые люди в России были, есть и будут всегда картёжники и пьяницы, которые пьют запоем. (Пер. с фр.)
Степан Трофимович Верховенский
Брак – это нравственная смерть всякой гордой души, всякой независимости.
Степан Трофимович Верховенский
Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи.
Степан Трофимович Верховенский
Самые высокие художественные таланты могут быть ужаснейшими мерзавцами и… одно другому не мешает.
Степан Трофимович Верховенский
Глупость, как и высочайший гений, одинаково полезны в судьбах человечества…
Степан Трофимович Верховенский
Кто смеет убить себя, тот Бог.
Кириллов
Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому.
Кириллов
Есть вещи… о которых не только нельзя умно говорить, но о которых и начинать-то говорить неумно.
Пётр Верховенский
Истинно великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою.
Шатов
Вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.
Ставрогин
В чужой беде всегда есть нечто нам приятное.
Ставрогин
«ПОДРОСТОК»
Как это так выходит, что у человека умного высказанное им гораздо глупее того, что в нём остаётся?
Подросток
Иная женщина обольщает красотой своей, или там чем знает, в тот же миг; другую же надо полгода разжёвывать, прежде чем понять, что в ней есть; и чтобы рассмотреть такую и влюбиться, то мало смотреть и мало быть просто готовым на что угодно, а надо быть, сверх того, чем-то ещё одарённым.
Подросток
Тайное сознание могущества нестерпимо приятнее явного господства.
Подросток
Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убеждённые, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы стыдящиеся, то есть стыдящиеся собственной подлости, но при непременном намерении всё-таки её докончить, и наконец просто подлецы, чистокровные подлецы.
Подросток
Уединённое и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьётся мир!
Подросток
Быстрое понимание – лишь признак пошлости понимаемого.
Подросток
Кого больше любишь, того первого и оскорбляешь.
Подросток
Чаще всего в смехе людей обнаруживается нечто пошлое, нечто как бы унижающее смеющегося, хотя сам смеющийся почти всегда ничего не знает о впечатлении, которое производит.
Подросток
Я тысячу раз дивился на эту способность человека (и, кажется, русского человека по преимуществу) лелеять в душе своей высочайший идеал рядом с величайшей подлостью, и всё совершенно искренно.
Подросток
Женщины небольшие мастерицы в оценке мужских умов, если человек им нравится, и парадоксы с удовольствием принимают за строгие выводы, если те согласны с их собственными желаниями.
Подросток
Кто лишь чуть-чуть не глуп, тот не может жить и не презирать себя, честен он или бесчестен – это всё равно. Любить своего ближнего и не презирать его – невозможно.
Версилов
Краткость есть первое условие художественности.
Князь Сокольский
«БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»
В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже.
Повествователь
Не стоит она (высшая гармония) слезинки хотя бы одного … замученного ребёнка…
Митя Карамазов
Влюбиться можно и ненавидя.
Митя Карамазов
Подлецом может быть всякий, да и есть, пожалуй, всякий, но вором может быть не всякий, а только архиподлец.
Митя Карамазов
Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо своё – пропала любовь.
Иван Карамазов
Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться.
Иван Карамазов
Но и мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния.
Зосима
Много людей честных благодаря тому, что дураки.
Ракитин
/2012/
ЛЮБИМ ЛИ МЫ ДОСТОЕВСКОГО?
Хотя (я) и не известен русскому народу теперешнему,
но буду известен будущему.
Ф. М. Достоевский
Есть анекдот: идёт человек по улице и видит, кому-то памятник устанавливают.
– Мужики, – спрашивает, – кому памятник-то?
– Чехову.
– А, это который «Муму» написал?
– Ну ты даёшь! «Муму» Тургенев написал…
– А зачем вы тогда Чехову памятник ставите?!
Злой анекдот. Жизненный. Разве мало ещё людей со средним и даже высшим образованием, читавших из классического наследия «Отцов и детей», «Обломова», «Евгения Онегина» и так далее – то есть по одному произведению (по программе!) каждого писателя, да и то, может быть, не всех, и которые просто-напросто не подозревают, какими сокровищами они владеют в лице русской литературы. Многим из них нужен всего лишь маленький толчок, чтобы они смогли открыть для себя великого писателя. И какую богатую возможность даёт для этого широкое празднование юбилейных литературных дат.
У одних моих знакомых, живущих в районе метро Новослободская есть дочь Наденька. Она оканчивает сейчас девятый класс, и я, в своё время пропустивший в школе мимо души творчество Достоевского, потому что пробежали мы его тогда на перекладных, с завистью как-то весной поинтересовался:
– Ты, наверное, Наденька, Достоевского от и до знаешь? Как-никак в Год Достоевского его творчество изучаешь…
– Какой Год Достоевского? – мило удивилась она.
И вместе с нею удивились мама с папой: они тоже в первый раз об этом слышали. Выяснилось, что у Наденьки в багаже знаний по литературе за девятый класс покоятся, увы, весьма скудные сведения о Достоевском – у него есть роман со смешным названием «Идиот», а героя «Преступления и наказания» зовут Раскольниковым и его играл в кино Георгий Тараторкин…
Я не утерпел и встретился с Надиной учительницей по литературе. Лариса Викторовна (имя-отчество изменены) на все мои вопросы сухо заметила:
– У меня программа жёсткая, и она составлена не мной. Я не могу и не имею права ради Достоевского ущемлять интересы (?!) остальных классиков.
– Но ведь Год… – заикнулся было я, однако Лариса Викторовна меня перебила:
– К юбилею Достоевского мы готовим литературную композицию.
Я понял, что учительница искренне считает эту, готовящуюся скорей всего для галочки, композицию достойным подарком писателю в юбилей. И я даже на стал спрашивать Ларису Викторовну, водила ли она учеников в музей Достоевского, что находится неподалёку – наверняка нет.
Депутат Кировского райсовета столицы литературный критик В. Оскоцкий писал недавно о том, как «с удивлением обнаружил, что об уникальном всесоюзно известном мемориальном музее Ф. М. Достоевского в районе не знают. Достоевского вовсю в школе изучают, а в музее никаких школьников не видно…» («Литгазета», 24 июня 1981 г.) В чём-то есть вина, безусловно, и работников музея, но, согласитесь, учителю словесности и по долгу службы должно помочь подопечным соприкоснуться с миром изучаемого писателя.
Однако, надо сказать, как это ни парадоксально, но чем дольше дети не попадут в музей, тем больше у них шансов увидеть музей в настоящем виде. В этом здании на бывшей Божедомке, а ныне улице Достоевского, состоящем из главного корпуса и двух флигелей, довольно продолжительное время бушевала междоусобная война посильнее схваток между княжествами во времена Ивана Калиты – этой недвижимостью владели туберкулёзный институт, Кировский райздравотдел, Государственная инспекция по охране памятников архитектуры и градостроительства и, наконец, 13-я мастерская «Моспроекта-2».
Тот же В. Оскоцкий поведал, с каким «большим трудом» удалось выселить, например, строительную организацию, подчинённую Министерству здравоохранения СССР из комнат, в которых некогда учил уроки маленький Федя Достоевский. Строители, судя по всему, были убеждены, что только в этих стенах и ни в каких других они могут составлять безупречные в литературном отношении акты на списание засохшего раствора. А в другом флигеле, где родился гений и на котором висела мемориальная доска, находился до недавнего времени… кожно-венерологический (!) диспансер.
Этот дом на улице Достоевского скоро станет или уже стал притчей во языцех как пример «пламенной любви» к всемирно известному писателю. Ещё в феврале прошлого года Комиссия по охране памятников истории и культуры Московской писательской организации СП РСФСР провела заседание на тему «Дом Достоевского в Москве». В заинтересованном горячем разговоре участников было справедливо подчёркнуто, что дом писателя стал жертвой межведомственной неразберихи.
Тогда же была обоснована необходимость передачи всего левого флигеля под музей, было предложено создать этот музей по типу государственных музеев А. Пушкина и Л. Толстого, было решено создать комиссию по шефству над мемориальным домом и (цитирую) «начать широкую кампанию в печати для привлечения внимания общественности к решению этой проблемы».
Прошло полтора года, а «широкая кампания», увы, так и не началась, и потому так затянулась эта несколько странная, если смотреть на вещи прямо, борьба за очевидное: дом Достоевского должен принадлежать только Достоевскому. Правда, сейчас решением Моссовета под музей передан весь левый флигель, все три этажа.
Всё бы хорошо, но опять «но». В Год Достоевского музей ни одного дня не работал. Сейчас, когда до юбилея писателя остались считанные недели, работа движется: ежедневно здесь можно видеть строителей, они пилят. Красят, штукатурят… И к 11 ноября они закончат, быть может, ремонт… «но только первого этажа, – сказала О. Якимова, администратор Государственного Литературного музея, – а остальные два не раньше 1983 года…»
И возникает капитальный, если воспользоваться словом Достоевского, вопрос: почему вообще надо производить ремонт в Год Достоевского, а не в 1980-м или 1975-м? В 1981 году музей должен был работать с 1 января по 31 декабря – это же очевидно!
Могут сказать (и говорят!), мол, пока выгоняли приживальщиков, то да сё… А теперь вот, пока туберкулёзный институт, новый хозяин правого флигеля, отремонтирует его, да переберётся туда из левого и освободит наконец помещение под музей… Но ведь и приживальщиков поздновато принялись выгонять, да и институт свой флигель ремонтировать отнюдь не спешит. Дошло до того, что на растерзанный правый флигель не решились повесить отреставрированную мемориальную доску, пристроили пока на левом, и она уже длительное время вводит в заблуждение прохожих, уверяя: «Здесь родился Ф. М. Достоевский».
А если на то пошло, то ещё в 1881 году было известно, что через сто лет будет столетие со дня смерти Достоевского и 160-летие со дня рождения. Пусть решение ЮНЕСКО о Годе Достоевского стало для кого-то у нас неожиданностью (хотя в это трудно поверить), но ведь ещё в 150-летний юбилей говорилось о бедах с московским домом писателя.
Есть ещё странная запятая со статусом дома Достоевского. С 1940 года он считается филиалом Государственного Литературного музея. Писательская общественность страны убеждена, что созрела необходимость создания Государственного музея Достоевского в Москве. И это понятное и близкое любому культурному человеку убеждение. Многие люди, наверное, так же, как заместитель председателя исполкома Кировского райсовета города Москвы Л. Усанов, удивятся: почему нельзя создать музей такой по типу музеев Пушкина и Толстого? Лев Иванович сказал, что для этого предлагали весь правый флигель и часть левого, но Государственный Литературный музей от этого подарка отказался, мотивируя тем, что не хватит экспонатов.
В это трудно поверить, но это так. Государственный музей не хочет, чтобы дом Достоевского отпочковался от него. О. Якимова, например, считает, что разговор на эту тему – дилетантский разговор, есть филиал и хватит. Она как работник литературного фронта согласна, что имей музей Достоевского статус государственного, его бы обошли многие беды, но государственным его сделать невозможно, так сказать, по техническим причинам. Ольга Всеволодовна, словно успокаивая, несколько раз повторила:
– Что ж, вон и Чехов не имеет государственного…
Вот так: дилетантская общественность считает, что Достоевский «заслужил» отдельный музей, профессиональные деятели – что нет.
Так что ж, не любим мы Достоевского? Не чтим его память? Один мой коллега, журналист, на мои восклицания убеждённо сказал:
– Если не ремонтировали, значит не могли. Мы (мы?!) не успеваем жилые дома ремонтировать и строить, а музей Достоевского может и подождать…
Любит ли он?
Есть всё же и другие факты. Ведь смогли создать прекрасный музей Достоевского в далёком Семипалатинске. Там не только сохранили домик, в котором писатель прожил в солдатчине два года, но и выстроили рядом новое двухэтажное здание для расширенной экспозиции. (В Семипалатинске, как видим, нашлись экспонаты!) Всегда гостеприимно распахнуты двери ленинградского музея Достоевского. Выходят фильмы по его произведениям, появляются всё новые и новые книги исследователей его творчества…
Но как обидно, что есть и совсем противоположные факты. Немало лет пролежал под сукном сценарий В. Владимирова и П. Финна «26 дней из жизни Достоевского». Те, кому довелось видеть фотопробы В. Шукшина на заглавную роль, согласятся, я думаю, что это громадная потеря для понимания образа Достоевского. Кто виноват, что сценарий запустили в производство, когда Шукшина уже не стало?
Вот другая очевидность, которую ещё более трудно осознать. С 1 января по 31 июля нынешнего года во всех издательствах страны на русском языке вышло 9 (девять) книг Достоевского общим тиражом 1 миллион 730 тысяч экземпляров. Много это или мало? Для сравнения: за этот же период появилось 13 книг Тургенева и 18 Л. Толстого, соответствующими тиражами. Но 1981 год – Год Достоевского? Или Тургенева? Или Толстого?
И опять могут сказать, что, дескать, специфика издательского дела, долгосрочное планирование и т. д. И могут спросить: вы что, против Тургенева и Толстого? Нет, лично я не против любимых и чтимых мною писателей, я обеими руками за, чтобы их книги выходили как можно чаще и миллионными тиражами. Я просто не понимаю (и, думаю, не один я), почему в юбилейном году произведений Достоевского печатается гораздо меньше, чем других классиков, у которых будут или были свои юбилеи?!
Мало кто не согласится с гордым высказыванием А. М. Горького: «Толстой и Достоевский – два величайших гения, силою своих талантов они потрясли весь мир, они обратили на Россию изумлённое внимание всей Европы…» Выражением этого «изумлённого внимания» стали радостные для нас и ко многому обязывающие решения ЮНЕСКО объявить 1978-й Годом Толстого, а нынешний, 1981-й – Годом Достоевского. Но если три года назад мы это восприняли как должное и широко, с размахом почтили память Толстого, то последнее решение международной организации явилось для нас, такое впечатление, несколько неожиданным.
Можно в конце концов указать конкретно: в этом виноват Иванов, в том – Петров, в третьем – Сидоров… Но ведь Достоевский – гордость и слава перед всем миром не какого-то отдельного человека, а всех нас.
Во дворе дома № 2 по улице Достоевского в окружении уже тронутых осенью деревьев стоит памятник писателю. В ногах, на уступе постамента, полыхает букет свежих роз – искренний дар чьёго-то читательского сердца…
Но за памятником зияют пустотой разбитые окна флигеля, в котором гений родился. И невольно думается: любим ли мы Достоевского?
* * *
Писал я этот «крик души» с установкой (может быть, чересчур самонадеянной) на «Литературную газету». Туда и понёс.
Сразу скажу, что во всех редакциях, куда я обращался, за статьёй признавали и актуальность, и аргументированность. Но… Сотрудник «Литературки» (фамилий не называю – дело не в фамилиях) сначала пытался меня убедить, что 1981-й – не Год Достоевского и никогда им не был. Потом неожиданно добавил:
– Вот если бы под материалом подпись Леонида Леонова стояла или Михаила Шолохова, тогда…
В «Литературной России» спросили:
– А что в «Литгазете» сказали? – и резюмировали. – Ну вот видишь! Да и объём великоват для нас…
В «Советской культуре» читали и перечитывали долго. Потом со вздохом протянули рукопись назад и со вздохом же сказали:
– Бесполезно! Мы пробовали подобные вопросы поднимать (думаете, с одним Достоевским такое творится?) – не действует…
В «Советской России» товарищ, беседующий со мной, был деловит, стремителен, краток:
– Замечательно! Но перед юбилеем нельзя – испортим праздник. Приносите в декабре. Всю лирику убрать. Сократить в три раза. Может быть, напечатаем…
Наконец, в «Комсомольской правде» уверенно сообщили: пойдёт в полном виде. (Ура-а!) Но… после юбилея.
Год заканчивается. Звонил я раза три в редакцию боевой «Комсомолки», интересовался, когда, мол?.. Просят перезванивать…
А один ушлый товарищ надо мной подсмеивается: да кто же это, дескать, напечатает?! На Западе итак кричат, что у нас до сих пор продолжается дискриминация Достоевского, а тут им такой козырь подбрасывать…
* * *
На днях я снова побывал на улице Достоевского, 2. Музей по-прежнему не работает. На правый флигель страшно смотреть, он окончательно превратился в безобразные развалины. Мемориальная доска по-прежнему вводит в заблуждение прохожих…
Так любим ли мы Достоевского?
/1981/
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽