Читать книгу: «Зачем ты воскрес», страница 6

– Я слушаю его и еле сдерживаю себя. Как я его тогда только не убил. Кулаки сжал и молчу. И с дуру вечером решил повеситься. Хорошо сук обломился. Не допустил Господь греха. Ударился я мордой о корчагу, в кровь разбил. Хлещет кровища из меня, как из свиньи. Как дитё плачу, а сам думаю: «Ну, дурак же ты! Как тебя еще назвать? И сдох бы, все говорили бы: какой дурак, нашел из-за чего вешаться. Жить нужно! Пойди в военкомат, попросись в Испанию». Там как раз война шла. Хоть за дело погибнешь, парочку-другую фашистов заберешь с собой на тот свет. Всё какая-то польза от твоей жизни. И люди тебя добрым словом помянут. А попал на настоящую войну. И так мне жить хотелось. А кругом товарищи гибнут. Каждый день только об одном и молил, чтобы на этот раз пронесло, чтобы пуля меня сегодня не задела, чтобы осколок в меня не попал, чтобы фашист штыком не заколол. А ты говоришь, что баба – ничто. Это ого-го как что! Сколько она нашей кровушки пососет, хотя и приятностей доставит немало. Если бы не было бабы, знаешь, какой бы рай наступил! Никто тебе душу не мотает. Но жить в этом раю было бы некому. А что там у тебя, Кумыс? Как ты сюда загремел?

– Человек я южный.

– Это мы заметили.

– Как увижу красивую девушку, кровь кипит. Обо всем забываю, ни о чем больше не могу думать. Только представляю, как я раздеваю ее и в разные позы ставлю и как я ей глажу живот, бедра, то что пониже спины, как губы ей целую и грудь. У меня был бизнес. И дела шли неплохо. Денежка к денежке капала. Мог себе позволить жить на широкую ногу. При денежках, красивый, горячий, всегда не прочь шашни-башни закрутить. С юмором у меня все в порядке, как и со всем прочим. Липли ко мне женщины. Я даже стал отбраковывать: та некрасивая, та толстая, эта дура, эта одеться не умеет нормально, у этой походка, как у солдафона, эта профура. Конечно, жена знала про это. Да и как не знать? То трусы на мне шиворот-навыворот надеты, то длинный волос с пиджака снимет, то пахнет от меня духами. И с ней стал реже кувыркаться. На стороне вполне хватало. А то, что под боком, может и подождать. А там азарт, там я охотник, там я мачо.

– Понятно, – кивнул Василий Иванович. – Домой, следовательно, ты приходил, чтобы отдохнуть от работы, от женщин. Незавидная у тебя доля, тяжко, видно, приходилось.

– Да какое там отдохнуть! Каждый вечер скандал, крики, обидные слова в мой адрес. Хотя, конечно. Я ее понимаю, жену свою. Кому же понравится, если твой муж ходит на сторону. Уйти нельзя. Жалко! Дети у нас. Да и не принято это у нас. Вся родня тебя осудит и проклянёт. Жена дается тебе на всю жизнь. Уж такой у нас обычай. Ну, и, может быть, так бы это и продолжалось. Я раскаивался. И всё начиналось по-новой. Я принял на работу новую кассиршу. Зарплата на кассе не очень. Но у нас в городке трудно найти работу. Как у неё с кассой, не знаю, но с формами и с мордашкой высший класс. За это, собственно, и принял ее. Даже анкету не потребовал. Думал, пользовать буду такую красотку. Кто же боссу посмеет отказать? Тут Кумыса полный облом ждал. Неприступная оказалась красавица, как горная скала. Меня, надо сказать, это удивило. Не привык как-то к отказам. Я ей и цветы дарю, и подарки, и оклад поднял, и обедать в ресторан приглашаю, и даже один раз на дорогой концерт сводил приезжей звезды. Ну, не «мерседес» же ей дарить? И на Канары обещал свозить. «Нет!» – говорит. И всё! Угрожал уволить. «Хоть сейчас», – говорит, – увольняйте. А всякие свои приставания и грязные замыслы оставьте!» Дошел я до того, что никого мне не надо, кроме нее. На других и смотреть перестал. И секса у меня никакого долгое время нет.

– Это любовь, – сказал Василий Иванович.

– Как только зайдет она ко мне в кабинет, во мне всё, как у жеребца, играет. Хочется завалить ее на диванчик, задрать ей юбчонку и отформатировать по полной. Я человек цивилизованный. Действую словесно, обещаю самые щедрые подарки. От нее ничего не требуется. Только чуть-чуть быть добрей ко мне. А она вроде, как ничего не понимает. Ни взглядов моих не видит, ни слов моих горячих не слышит. Действительно, не понимает или хитрая такая? Пригласил ее в ресторан. Самый хороший ресторан, самый дорогой ресторан. Хозяин его – мой знакомый. Отдельный номер, столик, диванчик, торшерчик, такой полумрак. Интим! Она: «Вы куда меня привели? В дом свиданий? Или я сейчас ухожу или мы переходим в общий зал! Вы бы еще меня в бордель пригласили. Наверняка, вы знаете такие места». У меня уже всё топорщится. Ладно! Перешли в общий зал. Взял винца. Ну, думаю, выпьет, с тормозов-то слетит. Уж мне ли не знать, как алкоголь на женщин действует. Будешь как шелковая! Вино дорогое. Себе беру покрепче. Но сильно решил не усердствовать. А вдруг удастся обломать. Тогда мне еще силы понадобятся. Она, как синичка. Чуть лизнет и бокал отставляет. Вижу, что так ей этого бокала до утра хватит. Значит, споить ее не получится. Это уже плохо. Приглашаю ее танцевать. Ну, руки само собой все покрепче сжимают да потихоньку, помаленьку всё пониже к этой самой выпуклости. А она у нее такая! Она мне: «Мужчина держит даму за талию, а не за то, что ниже талии. Вам неведомы правила этикета, тогда давайте прекратим этот танец». И переводит мои руки на талию. Я и с того бока и с другого и чуть ли не прямым текстом: «А, может быть, нам отправиться в уединенный уголок? Мы же взрослые люди, что ж мы как дети». – «Вы что имеете в виду? Ах, это! Согласна! Но только после того, как вы мне наденете на вот этот пальчик обручальное кольцо. И никак не раньше. Надеюсь, я понятно излагаю?»

– Умная тебе девка попалась, – хохотнул Василий Иванович.

– «Это как?» – спрашиваю. «Очень просто. Во дворце бракосочетания». – «Да я вроде как женат. И не собираюсь во второй раз жениться. У меня, кстати, и дети есть» -. «Тогда и приглашайте жену в уютный номерок». Вот прикиньте, мужики! Отшила! По полной программе отшила. Меня! Горного орла, который не знал никогда отказа! Никто еще так со мной. В общем, через час она уехала на такси домой. Даже не стала брать от меня деньги на такси. Хотел чмокнуть в щечку, дернулась. Я снял проститутку. Надо было как-то сбросить напряжение. Но никакого кайфа. Пыхчу я на этой проститутке, а воображаю, что подо мной Мариночка. А как взгляну ей в лицо, всякое желание пропадает. Даже отвращение. Чуть как волк не вою. «Ну, – думаю, – мужик я или нет? Какую-то девчонку не могу уломать. Ведь скажи кому, засмеют. Всякими обидными словами будут называть». Стыдно самому. И на следующий день – а чего откладывать? – вызываю ее к себе. «Мариночка! Вы не могли бы зайти ко мне на минуточку?»

– Ишь ты как! – снова встрял Василий Иванович.

– Юбочка во! Разрез во! А там шарики такие! Вах! Специально она что ли так делает? Молча обнимаю, притягиваю к себе, хочу поцеловать. Она отворачивается от меня. Упирается в грудь обеими руками и личико отворачивает, никак не дает поймать ее губы. Пищит: «Вы что с ума сошли? Вы что себе позволяете?» Ладно, раз решил идти на пролом, пойду до конца. Или я не мужик, в конце концов? Всё равно ты будешь моей. Говорю: «Всё равно я своего добьюсь! Нет уже больше никакого моего терпения! Зачем ты сводишь меня с ума? Не надо мной так играть! Только о тебе думаю и днем, им ночью. Мне надо делами заниматься, а я не могу. Потому что лишь о тебе думаю. Ты это можешь понять, что я не могу без тебя?» – «Вы в меня влюбились?» – «Конечно! Как пацан! Никто мне не нужен, кроме тебя! Ты мое солнце, моя звезда, моя вселенная. Ты ранила мое сердце. Видишь, я раненый зверь?» Она говорит: «Вы мне тоже очень нравитесь. Я согласна стать вашей. Но только после того, как на этот пальчик вы наденете обручальное кольцо. А в прочем, я уже говорила вам об этом. Неужели вы позабыли?»

Кумыс тяжело вздохнул и продолжил:

– «В смысле?» – «Ну, что тут непонятного? После загса я буду ваша целиком и полностью. Буду предана вам душой и телом. Буду вас любить и делать всё, что вы захотите».

– Ну, молодец, девка! – восхитился Василий Иванович.

– Нет! Вы слушайте дальше, что она мне говорит. «Мне, – говорит, – стыдно признаться в этом мужчине. Но я девушка. Вы понимаете, о чем я? У меня еще никого не было». У меня ступор.

– Это как? Поясни! – попросил Василий Иванович. Он всех внимательней слушал Кумыса.

– В статую превратился. А она улыбается и спрашивает: «Ну, чего же вы молчите? Это вас настолько сильно удивило? Вы не верите, что девушки моих лет могут сохранять девственность?» – «Как же так?» – «Да очень элементарно. У меня не был связи ни с одним мужчиной. Нет, конечно, я увлекалась, даже влюблялась. Свою девственность я отдам только любимому, только мужу. Как там у Чернышевского? Умри, но не давай поцелуя без любви». Я никак не могу опомниться. Как девушка в таком возрасте и такая красивая и ни с кем ни разу. Никак не могу поверить в такое. В наше время так не бывает. Каждая до замужества уже ни одного попробует.

– Это так! – кивнул Василий Иванович.

– Не в монастыре же она жила. Вышла она, оставив меня в растерянности. Не знаю, что и думать. Вот тогда я понял, что не смогу жить без нее. На всё готов, чтобы она только была со мной. Если она не будет моей, то я сойду с ума.

– Так вот почему ты здесь! – воскликнул Василий Иванович. – На любви рехнулся.

– Василий Иванович! Не надо смеяться! Я здесь не из-за Мариночки, а из-за этой стервы, жены своей, змеи подколодной. Чтоб ей пусто было! Чтобы черти утащили ее в ад! Чтоб ей ни дна, ни покрышки. Слушайте! В общем, дошел я до того, что готов на все ради Мариночки. Скажет: «Иди убей!», пойду и убью. Скажет: «Выпрыгнуть с девятого этажа!» Не задумываясь, прыгну.

– Ого!

– Вот моя жена устроила очередной скандал. Я не сдержался, накричал на нее, сказал, что развожусь. Не могу ее терпеть больше ни одной минуты, настолько она мне стала противна. Видно кто-то ей уже напел про Мариночку. Доброжелатели у нас всегда найдутся. «Ты хочешь к ней? А вот ничего ты не получишь!» И дулю мне под нос сует. Да не под нос даже, а в нос тыкает. А у самой глаза бешеные. Для кавказца дуля – это тяжкое оскорбление. Это вроде того, что ты мне в рот свой срам суешь. Тьфу ты! Мерзость какая! Даже подумать противно. Я и двинул ей сгоряча. Отлетела она. Головой трюмо разбила. Дело было в коридоре. Она, как свинья недорезанная визжит, кричит, чтобы соседи полицию вызвали, что я ее убил, что я сошел с ума и жестоко ее избиваю. Убить то есть хочу. Скрутили меня. Супружница на меня заяву накатала. Дело завели. Покушение на убийство. Ну, а раз она утверждала, что я вел себя, как бешеный, отправили на экспертизу. Вот! До суда не дошло. Прохожу я эту судебно-медицинскую экспертизу. Признали, что я больной и за свои поступки не отвечаю. А эта курва мой бизнес на себя перевела. И всю недвижимость, и движимость на себя оформила. И оставила меня в одних штанах.

– Даааа! – протянул Василий Иванович. – Женщину лучше не дразнить, не обижать. Раз такой уже разговор зашел, то очередь за тобой, Баранов! Наверно, за сектантство сюда загремел? Я угадал? И тут свою линию продолжаешь гнуть, ересь разводишь.

– Ни за что.

– Да мы тут все за ни за что. А всё-таки за что? Ты, Баранов, не скромничай. Мы же всё рассказали.

– Работал я скотником в ЗАО. Пас скот. Деревенские представляют себе, что это такое. А недеревенским не понять, пока сами не попасут. Это на своей шкуре надо ощутить. Это только на картинах художников под деревом сидит пастушок в атласных штанишках, расшитой кофточке с дудочкой во рту, а рядом с ним широкозадая деревенская простушка, что умиленными глазами смотрит на него и вся млеет от восторга и летнего солнца. Это тяжелая, грязная и неблагодарная работа. Я бы этих художников отправил пару недель попасти скот. Посмотрим, что бы они потом нарисовали! Появляется первая трава и скот перегоняют на пастбища. Там он будет пастись до белых мух. А за скотом перебираются в вагончики и скотники. У них нет выходных и праздников. Работают они посменно. Два дня пасут, два дня отдыха. Или три дня пасут, три дня отдыха. Пасут в любую погоду. Попробуй не пропаси как надо, сразу упадут надои, привесы скота. В жару, в дождь, в холод надо пасти. Вставать надо с рассветом. Попас, пригоняешь коров на утреннюю дойку. Тут подъезжают доярки. Не вздумай припоздать.! Подоили, опять гонишь пасти до вечерней дойки. После вечерней дойки пасешь до темноты. Ну, не то, чтобы совсем до темноты, но до вечерних сумраков. Несколько раз надо сгонять на водопой. У нас это речка. В любом стаде, как говорится, есть паршивая овца, и чаще всего не одна, которые все нервы измотают. Это хулиганистые, недисциплинированные коровы, которые постоянно отбиваются от стада. То в колок зайдут, то отправятся к черту на кулички. Так вымотаешься, что всё тело болит, каждая клеточка. Но коровы не только едят и пьют, они, как и всё живое тоже отдыхают. А то можно было бы сойти с ума.

– Это тебя коровы свели с ума? – спросил Кумыс.

– Очень смешно. Но слушайте! Вот они группками ложатся по всему полю. Если жарко, то поближе к лесочку. Если много гнуса, то где-нибудь на бугорочке, чтобы ветром обдувало. Послеобеденный сон. Тогда и пастуху можно отдохнуть. Вздремнуть часок, другой, третий. Кто-то что-нибудь мастерит или ремонтирует. А то книжку читают. Вот в один такой день, когда коровы улеглись, я выбрал удобное место под густой тенистой березой и прикорнул. Часа три можно было спать смело. Помню тогда мне сон снился удивительный. Прекрасная, небесной красоты девушки взяла меня за руку и ведет, по полям, мимо колков, речки, всё дальше и дальше. «Ты меня куда ведешь?» – спрашиваю я. «Туда, где тебе будет очень хорошо, – отвечает она. – Тебе там понравится. Иди за мной и ничего не спрашивай!» Тянет меня за руку. И вот мы уже летим над полями, лесками, над речкой, рядом порхают птички. То в облачко попадем. И тогда вокруг тебя туман, ничего в белой пелене не видишь. И вот мы летим уже выше облаков. И во мне такая легкость, такая сладость по всему телу разлилась. «Наверно, это рай», – подумал я.

Кумыс и Василий Иванович засмеялись.

– И вдруг грохот. И я лечу камнем вниз. «Всё, думаю, конец мне пришел, сейчас грохнусь и разобьюсь». Как будто какой-то артиллерийский обстрел и перед глазами яркая вспышка. Я зажмурил глаза. и всё мое тело обдало жаром, будто на него вылили кипяток. Чуть не ослеп. Меня как будто током ударило. Мое тело подпрыгнуло. Я открыл глаза. и ничего не могу понять: где я, что со мною происходит. Грохочет, в нескольких шагах ударила молния. Мне даже показалось, что я ощутил ее смертельный жар, который мог превратить меня в кучку пепла, если бы молния ударила ближе. Что это? На том месте, где только что ударила молния, стоит старец во всем белом и борода у него длинная и белая, и в руках он держит белый посох. Посох длинный, над его седой головой возвышается. А вокруг головы старца сияние. «Я тебя не знаю». – «Я тот, кто разверзнет твои уста для истины. И эту истину ты понесешь людям, заблудшим душам, которые не ведают, что творят». – «Старик! Ты кто? Я тебя не знаю». – «Меня послал тот, кто стоит над всеми, чтобы я вложил в твою душу и в твои уста истину. Этой истиной ты будешь делиться с людьми». Тут я вспомнил. «Так ты архангел?». Он кивнул. Лицо его оставалось по-прежнему суровым и его черные глаза, кажется, насквозь прожигали мое тело. «Я? Но почему я?» – «Потому что тебя выбрали». – «Да кто же меня будет слушать. От меня жена даже отмахивается, говорит, что я всякую чушь несу. И говорить-то толком я не умею». – «Твоими устами будет глаголить Он, Тот, который меня послал сюда. Слова сами, против твоей воли, будут исходить из тебя». – «Надо мной будут смеяться». – «Пророки шли на муки и смерть, но не отступали. Встань и иди! С этого момента ты избранник. Ты больше не принадлежишь самому себе». – «Идти? У меня тут стадо». – «Теперь у тебя другое стадо. Это человеческие души. А за коров не беспокойся. Они сами придут на свое место». Я всё-таки допас. А на следующее утро приехал сменщик. Я вернулся домой, помылся, поел и пошел в контору, что на ферме. Это такой маленький дом. По утрам здесь всегда народ толкается. В комнатку, где управляющий, она такая маленькая и узенькая, как пенал, дверь открыта и видно, как управляющий звонит. Прохожу и молча кладу ему на стол бич. Он поднимает глаза. Ничего не может понять. То на меня посмотрит, то на бич. Даже рукой бич потрогал. «Что такое?» – «Это бич». – «Я вижу, что бич. Что это значит? Зачем ты мне его под нос суешь?»

– Представляю! – хмыкнул Василий Иванович.

– «А это значит, – говорю, – ищите вместо меня другого сменщика» – «Увольняешься что ли? Какая тебя муха, Баранов, укусила? Без работы что ли будешь сидеть?» – «Я буду пасти. Только не коров». – «А кого? Верблюдов что ли? Так у нас таких не водится». Народ гогочет. Все наблюдают за этой сценой. Вроде как комедию показывают им. «Изволите шутить, Владимир Иванович? А я на полном серьезе. Теперь я пастырь душ человеческих. Вот их-то я и буду пасти, души».

– Ну, камедь! – рассмеялся Василий Иванович.

– Управляющий привстал. «Чего? Чего?» – «Видение мне было. Архангел Гавриил предстал передо мной. И повелел мне нести истину и Слово Божье. Теперь это моя миссия». – «Это ты чего, Баранов? Белочку поймал?» – «Граждане! Товарищи! Загляните в свою душу. Оставьте суету и суесловие ради истины! Вы увидите грязь и нечистоты. О чем мы думаем? О чем мы мечтаем? Всё о деньгах! О вкусной еде, о новых вещах. Прелюбодействуем не только в мыслях и на словах. Оскверняем себя сквернословием, злимся, завидуем, радуемся чужому горю, злорадствуем и сплетничаем. Смрад и зловоние в наших душах! Вонь нестерпимая!» За моей спиной все поднялись и слушают меня, настолько неожиданные и новые были мои слова для них. Еще никто так не говорил с ними, никогда. Никто не смеялся, не перебивал меня. Они стояли, затаив дыхание, и слушали. Это был миг, о котором говорил архангел. Моими устами к ним обращался Всевышний. Они не понимали этого, но они почувствовали это шестым чувством. Я сам был поражен словами, которые изрекали мои уста. Нет! Это не я говорил. Я всегда был косноязычен. И словарный запас мой очень скудный. «Стряхните грязь с ваших душ! Задумайтесь о вечном! И тогда ваши души откроются для небесного блаженства. Верьте тому, что я сказал вам. Ибо моими устами говорит ОН».

– И что же управляющий?

– Вижу, что он стал бледным, как стена. И вместе со стулом отодвинулся до самой стены. И как-то испуганно поглядывает из одного угла в другой. И губы у него трясутся. «Ты же напугался, – догадался я. – Ты элементарно напугался. Тебе просто страшны мои слова. Еще никто тебе не говорил таких слов. И тебе непривычно их слышать. «Это, – говорит, – ты, Баранов, иди домой! Я тебе отгулы даю. Помойся, отоспись хорошенько, с женой пообщайся. В общем, иди, отдыхай, Баранов! А потом мы с тобой поговорим». – «Не для отдыха меня призвали высшие силы, а для того, чтобы я нес истину, чтобы вел людей в царство Божье, к вечному блаженству». Я вышел. Все расступились. И за моей спиной тишина. иду через березовый колочек, мимо конторы. День летний, жаркий. Окна раскрыты. И со второго этажа доносится громкий голос. Машин стоит видимо-невидимо. Все служебные. Это каждому начальнику нужно, чтобы у него под задницей был автомобиль. Как же он будет пешком ходить, как простой смертный. Это же такой урон престижу! Идешь по сельской улице, а эти «бобики», «уазики», «Нивы» только успевают мимо тебя пролетать. И взад-вперед швырк-швырк, швырк-швырк! Движение как в Москве какой. Со мной рядом по соседству живет такой маленький начальничек, заместитель главного электрика ЗАО. А всего этих электриков трое. Когда бы я ни шел, он или домой едет, или из дома, или возле дома стоит. Кстати, ни разу не подвез. Какой же ты тогда будешь начальник, если будешь подвозить людей? Против своей воли, совершенно не собираясь этого делать, сворачиваю к конторе и поднимаюсь на второй этаж, где кабинет директора. Там идет планерка, на которую собирают всех специалистов и руководителей. Иду к дверям. У секретарши глаза, как полтинники, стали. Какой-то охломон и так бесцеремонно к пану директору! Визжит: «Туда нельзя! Там планерка». – «Мне не только можно, но и нужно!» И бросаю на нее презрительный взгляд.

– Представляю! – хохотнул Василий Иванович.

– Двери ногой открываю и в кабинет. Директор, высокий, грузный, высокомерный, как фараон какой-нибудь, во главе стола восседает. И с явным презрением глядит на собравшихся. За приставленным столом сидят начальники покрупнее, а на стульях вдоль стен мелочовка всякая: бригадиры, механики, завхоздвором. Повернулись и глядят на меня, как будто перед ними инопланетянин. Хотя понять их можно. Планерка – это что-то вроде съезда КПСС. А тут перед ними чудо в перьях. «Наше вам с кисточкой! – сказал я и поклонился. – Отцы вы наши, кормильцы, радетели! Денно и нощно думаете о простом народишке, ни рук, ни колес служебных автомобилей не покладая. И всё-то вы в заботах и хлопотах! Позвольте мне, ничтожнейшему, поблагодарить вас!» Поклонился я и плюнул на ковер. «Вот вам моя благодарность, радетели вы наши, старатели! Есть и Божий суд, наперсники!» – изрек я, показывая на потолок. они задрали головы. Хлопнул дверью. Домой пришел в приподнятом настроении. Помылся, пообедал, чмокнул в щечку жену, чему она очень удивилась и посмотрела на меня каким-то особым взглядом. Вечером меня и повязали. Ну, не связывали, но вместо со «скорой» приехал и «бобик» полицейский. Видно, опасались. Вот я тут среди вас, друзья мои. И нисколько не сожалею об этом, потому что вы хорошие, добрые люди. Такая моя история.

ОЛЬГА

Ольга вернулась, когда вечер уже перешел в сумерки. Ее удивило, что Хоменко еще не было. Вроде бы он нигде не должен был задержаться. Дела у него все были дневные. Она тут же попыталась успокоить себя. Мало ли что? Не успел. И сейчас торопится к ней. Может быть, через пять – десять минут раздастся звонок. Но какие дела? Учреждения уже все закрыты. Она стала готовить ужин. Это отвлекало ее от неприятных мыслей. Вот она приготовит ужин, и он подойдет. Приготовила. За окном темнота, в которой светились желтые квадраты чужих окон. Поставила все на журнальный столик в зале. Потом принесла из холодильника бутылку вина. Опустилась в кресло. Аппетита не было. Черные мысли не отпускали ее. Она глядела в пустое кресло напротив, где должен был сидеть он.

Может быть, он сейчас сидит дома вдвоем с женой, которую, он говорит, что не любит. И они помирились. Его долгое отсутствие заставило ее по-иному относиться к нему. Может быть, все, что было между ними, для него лишь мимолетное приключение. Нет! Она видела его глаза. могут врать уста, но не глаза. а у него были честные глаза влюбленного человека, который не может предать.

Женя не такой. Чего в нем нет, так это легкомыслия. Его руки, его улыбка, его глаза, всё в нем говорило о любви. Приближаясь к нему, она попадала в электрическое поле его любви. С ним что-то случилось. Попал под машину, упал в открытый люк колодца, его захватили террористы. Да что угодно. Поэтому он и не смог прийти. Но тогда надо что-то делать. Но что? Она не знает, где он живет, где он работает, у него нет телефона. Где она его будет искать? Вряд ли он засветился в интернете. Уж что-что, а на любителя социальных сетей он нисколько не похож. Он даже ни разу не взял в руки ее телефон, не посмотрел, что там.

На всякий случай проверила. Поисковик выдал несколько Хоменко Евгениев Васильевичей. Как она и ожидала, его среди них не оказалось. С фотографий смотрели чужие хмурые лица. Ольга стала обзванивать морги и больницы. Первым делом ее везде спрашивали, кем она приходится лицу, которое разыскивает.

Услышав, что хорошая знакомая, прерывали разговор. «Мы справки даем только близким родственникам». Она изменила тактику и стала себя называть или сестрой, или женой. И здесь поиск ей ничего не принес. Таковой не значился, не поступал. Он ночует дома? А может быть, у кого-то из знакомых или родственников? Но почему? Он непременно должен был вернуться. Нет! С ним что-то произошло.

Он не объявился ни на второй, ни на третий день. Ольга, не зная, как его можно найти, отчаялась. Неужели она потеряла его навсегда? Почему она не могла спросить хотя бы его домашнего адреса? Даже зло подумала, что все эти дни Хоменко у себя дома. И для него это была всего-навсего легкая интрижка. И он не чувствует себя ничем, обязанным ей.

Вот теперь, как виноватый пес, он вернулся домой. И хоть не сожалеет о том, что произошло, но не испытывает желания возвращаться назад. Для него это не было чем-то серьезным.

«Забыть! Забыть! Забыть! – шептала она в исступлении. – Я ошиблась в очередной раз. Пусть это мне послужит уроком. Нельзя доверять мужчинам, нельзя верить их словам».

Но забыть она не могла, потому что ее тело помнила его нежные руки, ее губы помнили его поцелуи. Она хотела этого снова и снова. И готова была на все лишь бы это повторилось. Даже простыни хранят тепло его тела. Она сдернула простынь и отнесла в короб, который стоял в ванной комнате перед стиральной машиной. Хотела тут же затолкать ее в машину. Но не сделала этого.

В один из таких вечеров ей позвонили. Имя ей ничего не говорило. Знакомых с таким именем у нее не было. Откуда же, интересно, у неведомого Максима ее телефон?

– Извините, что беспокою вас в столь поздний вечер. К сожалению, позвонить вам днем я не имею возможности. Сейчас у меня ночное дежурство. Я майор полиции Кузмин. Листал журнал. И нашел запись вашего звонка. У нас все звонки регистрируются.

– Понимаю!

– Я звоню вам по поводу Евгения Васильевича Хоменко? Вам знаком такой гражданин? Хотя глупо об этом спрашивать, ведь вы его разыскивали. Так же, Ольга? Кстати, вы не обидитесь, что я вас так называют. В журнале записано только ваше имя.

– Конечно, нет! Но что с ним? Он жив, здоров? С ним что-то случилось? Он что-то натворил?

– Я не могу сейчас это обсуждать по телефону. У меня предложение. Давайте встретимся, где вам угодно и когда угодно. Конечно, если это не помешает моей службе. Вас устраивает мое предложение? Можете ли вы найти время для встречи?

– Конечно! Есть уютное кафе «Колосок». И недалеко от моей работы. Кафе возле рынка. Там готовят прекрасное кофе. И я часто там обедаю.

– Я знаю это место. В обед я буду там. Я вас не знаю, но вы меня узнаете. Я буду в форме.

– Я… я…

– До свидания, Ольга! Спокойной ночи!

Какая тут спокойная ночь! Она не могла уснуть до утра, ворочалась с боку на бок. Ее Женя нашелся. Она мысленно называла его «мой Женя». Для нее он стал родным человеком. Может быть, уже завтра она увидит его. И он снова вернется к ней.

Долгое дообеденное время. Ольга была растеряна. Что и неудивительно. Она была вся в себе. Об ином, кроме предстоящей встречи, она и не могла думать. Даже коллеги заметили ее рассеянность.

Ольга пришла заранее за четверть часа. Заказала небольшой обед и кофе. Но ни к чему не притронулась, ожидая майора. Она его узнала сразу, хотя он был в гражданском. Наверно, по выправке. И приветливо помахала рукой. «Я здесь!» Кузмин улыбнулся.

Поздоровались,

– Добрый день, Ольга!

– Надеюсь. Знаете, я не стала заказывать вам обед. Не знаю ваши вкусы. Вы извините меня?

– Это лишнее. Но чашечку кофе я возьму. Вы же его рекламировали. А я всегда доверяю вкусу женщин. А знаете, я именно такой и представлял вас.

– Какой?

– Вы красивая и умная.

– Спасибо за комплимент! Но что с Евгением?

– Вы же понимаете, что я официально не могу вам давать такую информацию. Вы не приходитесь ему родственницей. И, как я понял, всего лишь неделю и знакомы с ним. Давайте с вами так договоримся, я вам ничего не говорил. И вообще мы с вами не встречались. Поверьте, это будет лучше и для вас, и для меня.

– Вы осуждаете меня? Считает меня легкомысленной. Да, я была замужем. Первый мой брак оказался неудачным.

– Как я могу осуждать вас. Вы взрослый человек. И сами вольны распоряжаться собой. К тому же это вполне естественно, когда люди влюбляются. Ведь вас же соединила любовь? Не думайте, что я чего-то боюсь. Но есть субординация, приказ. А я давал клятву.

– Я всё поняла.

– Когда я прочитал запись о вашем звонке, я понял, что вы и есть та женщина, у которой был Евгений Васильевич. И потерялся, так сказать. Извините, если что не так. Кстати, вы были раньше знакомы?

– Нет. Так где же Евгений? С ним что-то случилось, раз полиция занимается его персоной?

– Когда он ушел от вас, он отправился домой. Я имею в виду, к жене. Она не пустила его и вызвала полицию, нас. Мол, какой-то незнакомец ломится в ее дверь.

– Ей зачем это надо? Он буянил?

– Нет! Нет! Он вел себя совершенно спокойно. Просто просил ее открыть дверь. Видите ли, дело в том, что никакого Хоменко не существует. Он умер. Нет! Нет! Он живой. Но официально он умер.

– Я не понимаю!

– Что же тут непонятного? Официально он умер. И его похоронили. Он вроде как не существует.

Ольга побледнела.

– Да нет! Совсем не то, что вы подумали. Повторяю, что на самом деле он живой. Через несколько дней после того, ка Хоменко исчез, его жена подала заявление. Дома он не появлялся, на работе тоже, у знакомых его не было. Родственников вроде бы у него в городе нет. В тот же день возле котлована в посадке обнаружили обугленный труп. Зрелище, скажу вам, далеко не из приятных. Супруги часто ссорились. И Евгений в пылу ссоры несколько раз говорил, что покончит жизнь самоубийством. Почему-то чаще всего говорил о том, что обольет себя бензином и подожжет. Видно, пример Джордано Бруно его вдохновлял. Извините, неудачная шутка.

Ел Кузмин очень аккуратно, что понравилось Ольге.

– В прочем, всё это со слов его жены. Соседи подтвердили, что часто из их квартиры доносятся крики. В основном, женские. Все в один голос утверждают, что жили они, как кошка с собакой.

– Он мне сказал, что первым делом подаст на развод, что он не любит жену, как и она его, что это не жизнь, а сплошное мучение. И больше этого продолжать не надо.

– Он мне тоже говорил об этом. Мы договорились, что встретимся снова и обговорим, как быть дальше. Ситуация довольно щекотливая и мутная. Признаюсь, я даже не знал, как мне быть. Тут произошло то, что произошло. Его избили. Жестоко избили. Увидел случайный прохожий и вызвал «скорую». Его отвезли в больницу.

– Кто?

– Обычные хулиганы, отморозки, которые обкурятся, обнюхаются, а потом ищут приключений на одно место. Да и деньги на это удовольствие им постоянно требуются. В пустынном переулке они встречают одинокого мужчину. На боксера он не похож. Почему бы не поразвлечься? Еще, может быть, и разживутся чем-нибудь.