Читать книгу: «Малахитовый лес», страница 8

– А ты не промах! – прищурился Репрев. – С каждым разом всё лучше и лучше.

– Лишь бы не достигнуть твоих высот, – скривил гримасу Алатар.

– Тебе до них очень далеко, поверь мне, – дышал смехом Репрев.

– О чём вы опять спорите? – спросила Агния. Вместе с Умброй и Астрой они, наконец, догнали беглецов.

– Ни о чём мы не спорили, – ответил Репрев, поглядывая на тигра. – Бенгардиец предлагал половить рыбки.

Агния облизнулась и сказала:

– Я бы не отказалась от жареной рыбы.

– Будет вам рыба, – ответствовал Алатар. – Заодно выясним, не растерял ли я навыки за два года, проведённых в пещерах… Мы в двух шагах от Бенгардии. Никогда прежде чужак не ступал на священную землю.

– Ну да, не считая картографа, его таинственного доброжелателя и тех, кто устроил вашу легендарную бойню. А так да, чужаки к вам не вхожи, – Репрев, завалившись на хвост и перебросив лапу через плечо, чесал за ухом.

– Репрев, а ну, подойди-ка ко мне! – просветлённый от какой-то хитрой выдумки, позвал к себе Алатар. – Да подойди, не обижу! Чего оробел?

– Ничего я не оробел, – неубедительно протараторил Репрев, не поднимая на тигра глаз; лишь скосился на Агнию, словно негласно прося её приглядеть за ним.

Алатар зачерпнул своей широкой лапой голубую глину с берега и со всего маху, со злорадной ухмылкой, влепил ком прямо в ухо Репрева. Пёс подскочил как ошпаренный, затряс головой и уже потянулся лапой к забитому глиной уху, но тигр остановил его, крича в другое:

– Чтобы пережить встречу с бенгардийскими привидениями, вы должны закрыть уши. А глина как нельзя лучше подходит для ушной затычки. И глина эта непростая – она с незапамятных времён применяется в бенгардийской медицине. Так что ты должен быть благодарен: я платы с тебя не возьму. Говорят, эта глина хорошо избавляет от головной боли.

– Пока не жалуюсь, – процедил Репрев, пытаясь высвободиться из тигриной хватки.

– А я могу стать твоей головной болью, – разозлённо прошептал Алатар, ошпарив горячим дыханием ухо Репрева, – если ты и дальше продолжишь вести себя вызывающе дерзко. Твой норов здесь, в Зелёном коридоре, может погубить и тебя, и тех, кем ты дорожишь больше всего. Если тебе хоть кто-то дорог, хочешь не хочешь, мы должны стать союзниками. Я терплю тебя, а не ты – меня. Видели бы меня мои братья и сёстры, они бы тотчас же изгнали меня из Бенгардии.

– Пусти лапу, тигр… – прорычал Репрев и уже громко произнёс: – Агния справится с моим вторым ухом. Да, Агния?

– Справлюсь. Но мои ушки я доверяю только себе. Только вот что делать с ушами Умбриэля? В глине могут быть острые частички камней и песка.

– Позволь мне проверить каждую крупинку глины, Агния! – галантно предложил Астра, склонив голову.

Кинокефалка подняла брови и скривила полуулыбку.

– Ну что, Умбра, ты готов? – добродушно спросил у дракончика Алатар, ложась животом на стылую глину. Умбра в нетерпении захлопал крыльями под пуховиком, сжав у груди кулачки и глядя на Агнию умоляющими глазами.

– Тебя надо спросить: готов ли ты, Алатар? – веселилась Агния. – Сам видишь, Умбриэля долго уговаривать не придётся.

– Я оттягивал, сколько мог, – с иронией ответил тигр. – Не могу же я расстроить маленького фамильяра.

– Давай-ка я тебя подсажу, Умбра, – сказала Агния с суетливой улыбкой и, не дожидаясь согласия, подхватила его под мышки и усадила на спину тигра. – Ты помнишь, что я тебе говорила, Умбриэль?

– Крепко держаться за шею Алатара, я помню… – прогнусавил дракончик.

– Постарайся не забыть об этом до конца поездки, хорошо?

Умбриэль кивнул, сжал ногами бока Алатара, вцепился пальчиками в его загривок, вытянув, как тесто, складку тигриной кожи, с детским любопытством осматривая вблизи каждую шерстинку. Умбриэль, как настоящий наездник, красуясь, гордо поднял голову. Но почему «как»? Сейчас он мог по праву называть себя тигриным всадником.

– Не перестарайся, Умбра, не оставь Алатара совсем лысым. Не больно тебе, Алатар? – спросила Агния.

Бенгардиец рассмеялся.

– Нет, вовсе нет. Умбре не вырвать у меня даже волосок… У меня с рождения могучая шерсть и упрямая толстая кожа.

– Дракон верхом на тигре!.. – осклабился Репрев. – Никогда бы не подумал, что увижу это историческое зрелище своими глазами.

– Признаться, я тоже, – сказал Алатар.

Когда, наконец, все закончили затыкать уши глиной, а глаза перевязывать оставшимися от защитных комбинезонов тряпками, искатели малахитовой травы отправились вверх по холму к городским воротам. Построенная из больших обтёсанных, плотно прилегающих друг к другу стволов деревьев стена ровным кругом – таким же геометрически гармоничным, как солнечный круг, – отделяла Бенгардию от внешнего мира, служила ей щитом и завесой тайны. На обтёсанные стволы, заточенные кольями, падало, словно в волчью яму, брюхатое от облаков небо с выцветшей, как на старых снимках, светлой голубизной.

На волнующихся зелёным нефритом воротах стояли на задних лапах вырезанные в камне огромные тигры. Они опирались на ветвистый резной ключ, разделённый створами на две половинки. У тигров оранжевые полоски были из янтаря, чёрные – из обсидиана, а белые – из алмазной пыльцы. А ключ – ключ вырезан из простого дерева осины.

Алатар закрыл глаза, вытащил из пальца коготь и провёл им между створами. У бенгардийца шевелились губы – он что-то бормотал, но никто не разобрал ни слова: глина в ушах заглушала все звуки. Астре на секунду даже померещилось, что тигры на воротах пришли в движение, и ворота медленно сами чудесным образом отворились.

Искатели вошли через ворота, и королевский дворец предстал во всей своей красе: на каждом базальтовом столбе чистым серебром отливала бенгардийская вязь – древний язык тигров. Вьюнковым узором, она мелкой кучной прописью вилась на базальте. На фасаде дворца высоко над землёй вырастали два смотрящих вниз, как верхние клыки, «охотничьих рога» из обсидиана в оправе из золота, и тоже с узорами бенгардийской вязи, но не серебряными, а золотыми. «Рога» – такие огромные, что в них без тесноты вместилась бы пятёрка искателей и смогла бы жить в эдаком домике, не тая друг на друга обиды.

Когда-то на «охотничьих рогах» распускались висячие сады, но после бенгардийской бойни некому было ухаживать за прекрасными садами, и они погибли вместе с тиграми. И теперь качались лишь увядшие закостенелые лианы, уныло поскрипывая на ветру.

А с заднего фасада дворца чесали бивнями небесный свод другие «охотничьи рога»; и «бивни» образовывали с «клыками» сложный музыкальный механизм: когда ветер задувал в «клыки», он проходил через прошивающий дворец насквозь под небольшим углом щелевидный запутанный лабиринт, а вылетал уже из «бивней», угрюмо и чревно гудя. А ещё когда-то по «бивням» из фонтана в тронном зале в обрыв сбегала вода.

«О, Бенгардия, бедная моя Бенгардия! Но в красоте бесценна ты…»

Алатар часто от волнения облизывал чёрные губы, тихо вздыхал, собирая на лбу глубокие складки. Он не страшился бенгардийских привидений, вовсе нет, но призрак самой Бенгардии – вот что наводило на него ужас: обугленные остовы хижин и замученная до смерти пустота. Было время, между хижинами резвились тигрята, путаясь под лапами у Алатара, когда он возвращался в свойственной ему печальной задумчивости со своего любимого занятия – сбора лекарственных трав у горы Арарар. Когда-то и он также беззаботно играл с друзьями-приятелями в салочки, а старые тигрицы, высунувшись из окон, с добротой смотрели на их шалости. Возвращаясь с гор, Алатар кланялся старшим, устало плетущимся с тяжёлых, но приятных работ на полях, ловил на себе многозначительные улыбки тигриц, но искал среди них всегда одну-единственную улыбку – своей возлюбленной. Вспомнив о ней, Алатар стиснул веки: не стоило сейчас ворошить прошлое, когда на сердце и без того нелегко.

Ещё и солнце над головой скалило зубы в золотых коронках, светило так вечно-ясно. А ведь под таким летним солнцем любили греть спины старики… «Я всё равно, всё равно возвращаюсь к воспоминаниям о прошлой жизни, даже выжженная земля дышит ими!.. Солнце, о солнце, что же ты светишь так вечно-ясно, будто в назидание мне, будто упрекая меня в чём-то? Или предупреждаешь о чём? Довольно с тебя, солнце: я переполнен тобой, как сосуд, во мне слишком много тебя… Я начинаю острее, словно после болезни, чувствовать жизнь, я пресыщаюсь ею, я на пиру у самого бытия, и оттого мне становится тяжко, муторно и к горлу подкатывает эта тошнота… Мне было бы куда спокойнее на душе, если бы сегодня небеса заволокло тучами и шёл дождь: сидело бы ты, солнце, за тучей и не рыпалось! Но вместо этого ты мучаешь меня, душу мою… Но я заслужил. Маленькое мне наказание. И предвижу, когда-нибудь из маленького оно перерастёт в нечто большее».

Под лапами у Алатара, вминаясь в окрашенный чёрным от копоти и сажи песок, хрустели давно истлевшие головешки. Алатар с вытачивающей слезу тоской опустил глаза на почерневшие лапы. Лишь только одна мысль прогоняла тоску: он был не один, с ним рядом шли живые существа, такие разные, такие сложные, но – живые. Идут за ним, полностью доверив ему свои жизни, с завязанными глазами, медленно, как ходят слепые.

А раньше песок, белый-белый, как шёрстка у одной тигрицы-альбиноски, нежил глаз… Ту бенгардийку, кажется, звали Арджуна. Все тигры в Бенгардии влюблялись в неё с первого взгляда. Все, кроме Алатара. Потому что сердце Алатара принадлежало другой.

«Нет, я же дал себе зарок не вспоминать о ней на этих землях… Что вообще такое воспоминания? Не они ли – вечно не затягивающаяся рана на душе, что мы, причиняя себе сладкую боль, время от времени бередим? Но зачем, почему? Чтобы понять, что мы ещё живы? У альбиноски шкура была словно соткана из жемчуга. Но из всего её образа мне отчего-то запомнились её тронутые печалью глаза, укрытые густыми, как у этой кинокефалки Агнии, ресницами».

Алатару даже почудилось на мгновение, что он видит унылый свет глаз тигрицы между сгоревшими рёбрами хижин – два огонька, две не потухшие с той бойни искры, смотрели ему прямо в душу. Тигр невольно вздрогнул, мотнул головой, и искры пропали.

– Эй, гляди-ка, идёт кто-то!

– Да это же наш брат, бенгардиец!

Алатар ещё издалека заметил, как вокруг высохшего фонтана в середине городской площади, выложенной мозаикой из сияющего на солнце камня, плескался, дрожа, воздух. Призраки не пугали Алатара, а – известно только ему почему – сердили.

– Вы меня с кем-то спутали, я не бенгардиец, – выкрикнул тигр, подходя ближе.

– Что ты тогда делаешь на священных землях Бенгардии? Чужакам тут не рады!

– Головы он нам морочит: приглядись к нему – он же вылитый тигр! А кто у него на спине?

– И что вы мне сделаете? Закидаете меня мусором, в который вы разоделись? – усмехнулся Алатар.

У одного из тигров-призраков, который почему-то ходил на задних лапах, на голове красовалась шляпа, сделанная из красной черепицы, а тело покрывала небрежно сколоченная из досок квадратная одежда с торчащей железной трубой и прилаженным разбитым окном; и когда призрак двигался, одежда двигалась вместе с ним, поскрипывая ржавыми петлями и дребезжа стеклом. Другой призрак – почти в два раза больше Алатара, но только в ширину, сидел, как рак-отшельник, в маленькой, по сравнению с ним самим, морской раковине, высунувшись из неё по пояс. Тигр-призрак прятался за тенью от своего друга. Третье привидение, по-видимому, притаилось в зелёной бутылке: с ним иногда перекидывался словами первый тигр-призрак.

– А может, и закидаем! – сказал призрак в шляпе. – Тебе известно, кто мы такие? Мы – бенгардийские привидения, самые ужасающие создания во всём Зелёном коридоре!

– И чем же вы такие ужасающие? – улыбаясь, спрашивал Алатар. – Почему я должен вас бояться? У вас нет ни клыков, ни зубов, у вас даже челюстей нет. Хотя бы одной на троих, хотя бы ослиной, не говоря уже про тигриную. Нет ни когтей, ни лап, ни хвоста, которым обычный бенгардиец может перерубить дерево. У вас ничего нет. Так я повторю свой вопрос: с чего мне вас бояться?

– Нет, он, бесспорно, бенгардиец! – после недолгого молчания воскликнул тигр-призрак на двух лапах. – А вы что думаете, тётушка? – проговорил он в горлышко бутылки, и оттуда донеслось задавленное бормотание.

– Точно, наш! – сказал басом, погуще, чем у Алатара, тигр-отшельник. – Дай вспомню его имя: кажется, начинается на «а»…

Двулапый всунул в ухо горлышко бутылки и с хлопающим звуком, как вылетает пробка, вытащил её, сказав:

– Тётушка говорит, его зовут…

– Астра… – наскоро пораскинув мозгами, выдал Алатар. – Меня зовут Астра.

– Тебя же не так зовут! – донеслось откуда-то сверху. Алатар поднял голову – это говорил Умбра: он снял с глаз повязку и выковыривал последние кусочки глины из ушей.

– Кто тебе разрешил?.. Ты хоть представляешь, какой опасности ты себя подвергаешь своим непослушанием? – голос Алатара звучал не сердито – он просто не имел права быть сердитым, – скорее, растерянно и встревоженно.

– Не представляю, – простодушно пожал плечами Умбра. – И никто мне не разрешал – мне было очень-очень любопытно! – сильно извиняющимся голоском признался он.

– Что же мне с тобой делать, негодник… – тяжело вздохнул Алатар, покачав тяжёлой головой. – Ладно, иди развязывай остальным глаза и помогай чистить уши.

Алатар присел – Умбра спрыгнул с него, но тигр мягко остановил его за плечо и кое-что прошептал на ушко. Дракончик понятливо кивнул.

– Значит, ты солгал нам, и твоё имя не Астра, – хмуро произнёс призрак на двух лапах.

– Я не лгал вам. Мне не дали договорить. Моё имя – Астра Второй. А вот тот кинокефал, – Алатар посмотрел на Астру, Агния, снова обретя зрение и слух, стаскивала с него наглазную повязку, волнительно косясь на привидений, – тот кинокефал почти мой тёзка: просто Астра.

– Простоастра? – озадаченно спросил призрак в морской раковине.

– Без «просто», – ответил сам Астра, освободив одно ухо от глины.

– Нет, гнусные призраки, без боя я не дамся! – мотал мордой Репрев, как строптивый конь, слепо озираясь по сторонам и водя носом с раздутыми ноздрями поверху, в попытках учуять невидимого врага. Агния, грубо взяв его за ухо, обстриженным когтем быстро вернула ему слух.

– Угомонись ты уже! – пробурчала Агния. – Никому ты не сдался.

– Агнушка, это правда ты? – не верил своим глазам и ушам Репрев.

– Правда-правда, – ответила она скороговоркой и прошептала ему то, что сказал ей на ухо Умбра, и то, что она шёпотом передала Астре. Репрев скорчил недовольную гримасу.

– Кто это с тобой, Астра Второй? – спросил двулапый призрак.

– Они со мной – это всё, что вам нужно знать, – ответил Астра Второй.

– Почему они в таком… странном облачении, А… – едва не проговорилась Агния, но продолжила увереннее: – …Астра Второй?

– Чего ты у него спрашиваешь, он ничего не знает! – власть выругался Репрев.

– Ты обвиняешь меня в невежестве? – возмутился Алатар. – Я беспокоился о вас! Да, существуют такие привидения, взглянешь на них – и сердце останавливается, но… Здешние призраки – они какие-то другие.

– Какие-то другие… – фыркнул Репрев. – Ты хотел сказать, совершенно безобидные? А то, что мы ещё год будем выковыривать глину из ушей, его не волнует! Невежество – не последнее, в чём я могу обвинить тебя, Астра Второй, – с особым, изощрённым, наслаждением он назвал Алатара другим его именем.

– Я позже всё объясню, – прошипел Алатар. – Агния, спроси у них сама, почему они так одеты – мне теперь никто не поверит.

Но призраки ответили раньше, чем их спросили:

– Солнечный свет отравляет нас, а жить-то хочется. Нам надоело прятаться в подвалах королевского дворца. Из того, что я сумел найти в ночи, построил вот себе одежду. Для остальных сородичей я нашёл уютные хижины, вроде этого чудесного вместительного сосуда для тётушки! – ходячий на двух лапах тигр-призрак с любовью прижал к щеке бутылку. – Тебе же в нём хорошо, тётушка?.. Ну вот, опять ругается. Какой я глупый, снова забыл добавить в сосуд немного воды – для пущей сырости! Тётушка любит, когда посырее. Я исправлюсь, тётушка, даю слово!

– А хотите… – Умбра выудил из-за пазухи пол-литровую банку, – хотите, обменяемся: я вам баночку, а вы мне – бутылочку, только без вашей любимой тётушки, пожалуйста. В баночке ей будет удобнее! В ней было ежевичное варенье. Приходите к нам в гости как-нибудь – мы вас угостим! – Умбра снял крышку и потянул носом воздух, зажмурившись. – Внутри ещё пахнет ежевикой!

– Прошу меня простить, – вежливо ответил призрак, – но тётушка не любит прозрачных сосудов. К тому же, предпочитает запах такой же старой доброй пентагонирисовой настойки, как она сама!

– Если я правильно понял, – вмешался Репрев, – солнечный свет вредит вам?

– Ещё как! – воскликнул призрак-отшельник. – Призрачное тело покрывается жуткими волдырями, и слизь течёт отовсюду. Как вы, живые, потеете, так и она льётся и льётся как из ведра.

– Видели бы вы, какие чудеса мы вытворяем из нашей слизи! – похвастался тигр-призрак на двух лапах. – Мы вам непременно покажем. Одна будет к вам просьба – без резкой критики! У тётушки слабое сердце, и оно слабеет каждый раз, когда её труды нещадно разбивают в пух и прах.

– Ладно… – пошлёпал губами Репрев. – К чему я веду… Если вы не выносите солнца, чего нам стоит сорвать с вас ваш мусор и спокойно пройти через вашу Бенгардию?

– Вы думаете нас… убить? – осторожно поинтересовался стоящий на двух лапах тигр-призрак.

– Убить, изгнать… какая разница – смысл-то один, – ответил Репрев.

– Если вы решитесь нас убить, вы не сможете пройти испытание, – не страшась угроз Репрева, спокойно сказал тигр-призрак. – Не пройдёте испытание – навсегда останетесь в Бенгардии. А может быть, сами станете призраками и займёте наше место.

– Мы вторые после Ориона, кто идёт через опустевшую Бенгардию за малахитовой травой. Раньше бенгардийские тигры шли за ней отсюда, с этой площади – тогда Зелёный коридор ещё не забрал эти священные земли, – сказал Алатар. – После бойни он по непонятным мне причинам расширился.

– А ты довольно неплохо посвящён в наши дела для небенгардийца, – подозрительно взглянули на него призраки.

– Не прогуливал уроки истории в своей обычной небенгардийской школе, – сказал Алатар. – Говорите, какое испытание вы нам приготовили?

– Несложное, – ответили призраки. – С ним справится и ребёнок. Кроме вашего ребёнка – фамильяры не участвуют.

– Вы помните, кто такие фамильяры? Похвально, – что-то вроде усмешки появилось на губах Алатара.

– На самом деле не очень, – с грустью признался призрак на двух лапах. – Некоторые слова нам нашёптывает царь Зелёного коридора.

– Царь Зелёного коридора? – переспросила Агния. Неуютно обнимая себя за острые плечи, она подёрнула ими, как от озноба, и оглянулась по сторонам, словно ища кого-то.

– Да, царь! – подтвердил призрак в морской раковине. – Не слышали о таком? Царь царствует над всем Зелёным коридором.

– И малахитовую траву тоже он создал? – криком спросила Агния.

– Нет, дитя моё! – рассмеялся тигр-призрак в шляпе, держа на груди лапу и запрокидывая усатую морду, а ус, попав под солнечный луч, вспенился, и с него стекла прозрачная и вязкая, как яичный белок, слизь. – Малахитовую траву создал артифекс, и никто, кроме артифекса, её создать не смог бы.

– Но кто этот царь? – робко спросил Астра.

– Сами ответьте на свой вопрос.

– В смысле, как это – сами? – совсем запутался Астра.

– Призраки хотят сказать, – послышался голос Алатара, – что царь Зелёного коридора выглядит так, как вы его себе представите.

– Царь всегда появляется в минуту последнего отчаяния, – донеслось из ракушки – призрак спрятался в неё, как настоящий рак. – Чьи-то дорожки обязательно с ним пересекутся.

– Будем надеяться, не наши, – сказал Алатар. – Рассказывайте уже об испытании!

– Тётушка, не будете ли вы так любезны подвинуться и подать мне свёрток? – проговорил тигр-призрак на двух лапах в горлышко бутылки, как в микрофон. Пожелтевший свёрток бумаги выскочил из горлышка, стукнув привидение по носу; привидение, сморщив нос, чихнуло на него, заляпав слизью. Развернув свёрток, тигр-призрак поднял его над головой, заслонив им солнце, и торжественно огласил: – Один из вас должен поделиться со всеми своим самым постыдным воспоминанием. А ночью, ровно в полночь, мы разыграем перед вами спектакль!

– Спектакль? – переспросил Астра.

– Да, спектакль! – оживлённо подтвердил тигр-призрак на двух лапах. – Чудесное представление! Главная тема – одно из ваших постыдных воспоминаний! Просьба не опаздывать. Без антракта.

– Постыдное воспоминание, всего-то? – хрюкнул Репрев. – Я, конечно, понимаю, что второе испытание должно быть не слишком сложным, но чтобы такой пустяк!

– Твои постыдные воспоминания ни я, ни Умбра слушать не желаем! – брезгливо бросила Агния. – Я догадываюсь, о каком именно воспоминании ты говоришь, поэтому скажу за всех: нет, Репрев, нет и ещё раз нет! Никто не хочет слушать твои постыдные воспоминания, потому что, если тебе стыдно, все остальные сгорят от стыда! Лучше я на веки вечные застряну в Бенгардии и буду поливать тут всё слизью, но слышать я от тебя ничего не хочу!

– А-а, ты помнишь! – хитро протянул Репрев, закрыв один глаз и жуликовато склонив голову набок. – Я говорил, что ты никогда этого не забудешь!

– Такое не сотрёшь из памяти, – скривила лицо Агния.

– Достопочтенные призраки! – обратился к ним Алатар. – Оставьте нас на минуту. Нам нужно кое о чём переговорить. Наедине. И попрошу вас не подслушивать.

– Как можно! – оскорбились привидения. – Подслушивать – ниже достоинства любого бенгардийца! Мы бы ни за что не посмели! Верно говорю, тётушка?

Призраки удалились. Алатар собрал всех в круг и сбивчиво зашептал:

– При всём желании я… я не могу выдать своё постыдное воспоминание: оно… оно связано с тайнами Бенгардии. А я не имею права раскрывать её тайн.

– Какие тайны? – всполошился Репрев. – Мы уже в Бенгардии!

– Вы видите лишь внешнюю её сторону… Может, кто-нибудь сам вызовется?

– Я… – начал было Астра, и все, приготовившись выдохнуть, подняли на него глаза, но тут же опустили и так и не выдохнули. – Я… предлагаю тянуть жребий. Четыре палочки. Три длинных, одна короткая. Кто вытаскивает короткую, тот и…

– Репрев ничего тянуть не будет! – категорично заявила Агния.

– Агния, ты не можешь решать за него, – негодуя и волнуясь, говорил Алатар. – Каждый несёт ответственность. Участвуют все.

– Я, кажется, догадываюсь, почему ты нажимаешь, тигр, – с разоблачительным осуждением произнёс Репрев. – Хочешь, чтобы выбора было побольше да погуще. И тогда вероятности, что ты вытащишь короткую палочку, поубавится. Ты бы, дай тебе волю, и Умбриэля приплёл. Вот только жаль, что он фамильяр, да, тигр?

– Не понимаю, о чём ты, – почти не разжимая губ, ответил Алатар, смерив Репрева холодным взглядом.

Астра вернулся, держа в кулаке ровно выстриженный пучок овсюга.

– Ну, кто тянет первым? – спросил Репрев. – Предполагаю, что ты хочешь быть первым, тигр?

– Пожалуй, уступлю тебе, – глухо прорычал Алатар.

– Ты серьёзно думаешь, что я намереваюсь играть с тобой в поддавки? – в унисон заворчал Репрев, наседая на Алатара.

– Любишь играть с огнём?

– Кто огонь? Ты-то огонь? – заблеял Репрев. – Какой из тебя огонь, ты так – слабая искорка, тлеющий уголёк! И я затушу тебя своим холодным, расчётливым и острым рассудком! Я первый тяну жребий, но потому и только потому, что всем сердцем желаю насолить тебе, скосить, так сказать, тебе удачу.

Алатар выслушал Репрева с невозмутимым выражением морды. Астра, затаив дыхание, наблюдал за каждым мускулом тигра и думал: «Скажи Репрев ещё одно лишнее слово, перейди он черту – Алатар сорвётся, и быть беде! Но ведь все бенгардийские тигры миротворцы. И ты тоже миротворец, да, Алатар?..»

Репрев решительно вырвал зубами первую, ближайшую к нему соломинку.

– Длинная, – с каким-то досадливым удивлением подытожил Астра.

– Ну что, видали, какой я везучий? Любимчик судьбы! – подстрекая к зависти, вскрикнул Репрев. Повернувшись к тигру задом, взмахнул у него перед мордой хвостом.

– Это кому ещё повезло, – пробормотала Агния.

Астра смотрел на неё увеличенными беспомощными глазами, переводя взгляд на Алатара и снова на неё.

«Чем я могу ей помочь? Я бы легко выдал свою постыдную историю… Но Агния… Я буду выглядеть жалко и глупо… Какая же она красивая лисица-кинокефалка! Никогда прежде не видел подобного очарования. Если бы не Репрев, я бы обязательно вызвался проходить испытание. Но он будет припоминать мне мою историю при каждом удобном случае, до конца Зелёного коридора, пока ему не надоест, а надоест ему, увы, нескоро. Будет унижать меня перед ней. Но, с другой стороны, я могу выручить Агнию и тем самым заслужить её внимание. Стать для неё оберегом. В то же время мне никак не сравнить наши воспоминания: что для одного стыд, для другого – обыкновение, обыденность. Если бы я только мог решить, чьё достоинство пострадает меньше».

Пока Астра думал, жребий уже тянул Алатар: поддел когтём хворостинку, вытащил её, хлопком прижал к земле, на секунду прикрыв глаза. Убрав лапу, тигр подсмотрел одним глазком и, когда увидел длинную палочку, открыл оба глаза. Лишь кончик его носа дрогнул.

– Ну что, остались только мы с тобой, Астра, – тоскливо произнесла Агния.

Упоминание вслух его имени Агнией вернуло юного кинокефала из размышлений.

– Погоди, Агния, не тяни! – он поймал её за запястье. – Есть у меня мысль, как поступить по совести.

– Астра, – тихо, без лишних чувств, сказала Агния. – Мы уже начали. И сейчас закончим. Поздно. Если всё сорвём, то мы поступим не по совести по отношению к другим. Мой черёд. Решается моя судьба, а ты лезешь со своими мыслями, – натянуто рассмеялась она.

– Выслушай меня, Агния! Все слушайте меня. Предлагаю написать наши воспоминания инкогнито: каждый подходит к привидению и говорит своё воспоминание, а привидение записывает их вразнобой. Господин призрак! – выкрикнул Астра. – Вы можете держать в лапах пишущую ручку?

– Обижаете! – воскликнул тигр-призрак, поправив шляпу. – С тех пор, как я умер, мои кости стали очень гибкими! По правде сказать, у меня и костей-то никаких нет. Почему, вы думаете, я так виртуозно хожу на задних лапах?

– Умная мысля приходит опосля, – на мордашке Агнии мелькнула та хитрая улыбка, которую Астра успел полюбить. – Алатар, привидений же нельзя обмануть, верно? Они уже знают все наши воспоминания?

– Верно, – улыбнулся Алатар, но как-то напряжённо. – В Зелёном коридоре душа – открытая книга.

– Но соврать мы всё ещё можем?

– Да, но обман быстро вскроется, когда мы будем выбирать самое постыдное воспоминание из всех постыдных. Оно будет или слишком невинным, или совсем уж бесстыдным, и мы мигом вычислим обманщика. В этом же заключается твоя задумка, я правильно понимаю, Астра?

– Правильно! – бодро ответил Астра. – Но кто станет лгать, если всё будет проходить втайне? И если обман всё равно вскроется?

– А ты не думал, Астра, что мы можем узнать друг друга по нашим воспоминаниям? Ведь так бывает: сделаем что-то, а потом жалеем, а сожаление это до конца жизни у нас на мордах видно, – сказал Алатар. – Всё то постыдное, что мы когда-либо совершили, прощается нам и нами же забывается, но на душе остаются рытвины – они проявляются в характере, ломают внутренний стержень, делая нас изворотливее.

– Мы все разные, – заговорила Агния. – Нельзя судить о ком-то, пока вместе с ним пуд соли не съешь.

– Ты можешь написать своё воспоминание в мужском роде, – подсказал Астра.

– В этом нет необходимости, – взмахнула ресницами Агния. – Моё воспоминание уложится в два слова, и в этих двух словах вы никогда не распознаете лисицу-кинокефалку Агнию.

– Мы все должны ограничиться двумя-тремя словами. Всё, что может вас выдать, заменяем отвлечёнными понятиями. Никаких имён и мест. Всем понятно? – спросил Алатар. – Правда, если никто не передумал и не хочет взять на себя ответственность? – искатели попрятали взгляды. Агния сложила на груди руки. Астра спереди обхватил чуть ниже локтя руку другой рукой, отворачивая лицо. Репрев нахально-вызывающе скалился. – На иное я и не рассчитывал. Все хороши.

– Астра, – торопливо обратилась к нему Агния, – палочки ещё при тебе?

– При мне, Агния, – ответил он, посмотрев на сжимающий два стебелька овсюга кулак, словно убедившись, что так оно и есть. – А зачем ты спрашиваешь? Мы ведь уже всё решили.

– Можно мне проверить свою удачу? – она одарила его кокетливым взглядом.

Астра, нервно сглотнув, протянул ей жалкий букетик, и Агния уже потянулась к нему, как её остановил ехидный голос Репрева:

– С твоей удачей, Агния… Тебе крупно повезло, что у Астры впервые родилась здравая мысль. Не испытывай удачу без дела.

Агния прожгла его страстно-ненавистным взглядом, на что Репрев лишь мерзопакостно расхохотался.

– Накаркал, гад! – отведя плечи за спину и выкатив грудь, бешено сверкая изумрудными глазами, она пошла на пятившегося, поджавшего хвост Репрева – он сжался, как губка, и сбивчиво забормотал:

– Агнушка, милая, ну, я же пошутил! Я за тебя болел! И вообще, ты у меня самая удачливая!

– И в чём же, интересно узнать, я удачливая? Может быть, в том, что я вместе с тобой оказалась в Зелёном коридоре? – она, сгорбившись, всё шла и шла на него, мыски её туфель зарывались в червлёный гарью песок, как змеи, гремуче шипя; шерсть у неё встала дыбом, уши сложились на макушке и распущенный хвост мёл помелом. – Или, может быть, моя удача в том, что из четверых именно я вытащила эту дурацкую короткую палку?!

Утешать Агнию взялся Умбра: он обнял её спереди, уткнувшись мордочкой ей в живот, и жалостливо, как только умел, проговорил:

– Агнушка, не ругайся на Репрева, он же любит тебя!

– Нет, Умбра, наш Репрев никого не любит, он только себя любит! Иначе бы он не стал издеваться надо мной тогда, когда стоило промолчать! А раз ты не умеешь держать язык за зубами, Репрев, я приколю его, как булавкой, вот этой веткой! – она трясла у него перед носом несчастным огрызком овсюга, а Репрев вздрагивал и жмурился на каждое её слово.

– Агния, это стебель – не ветка, – скромно поправил её Астра, так же скромно поднимая указательный палец вверх, стараясь не смотреть разгневанной кинокефалке в глаза.

Между Репревом и Агнией встал Умбра и взмолился:

– Агнушка, пожалуйста, не надо! Репреву будет больно, и он не сможет больше говорить!

– Астра, не лезь! – хрипло прикрикнула на него Агния, не замечая Умбру.

– Да, Астра, не лезь, куда не просят! – прорезался осмелевший голос Репрева, но мигом стух под тяжестью взгляда Агнии.

– Агния, – за спиной у лисицы-кинокефалки прогремел бас Алатара, – выслушай меня! Послушайте все: Зелёный коридор не место для ссор и размолвок, он ведь словно живой – чувствует вас и пойдёт на всё, чтобы нас расколоть. Он извращает вашу природу, нащупывает слабости в ваших сердцах и с их помощью подчиняет вас себе, делает своими рабами. Мы должны забыть про все разногласия. Быть мягче и терпимее друг к другу. Научиться держать свои чувства в узде. Думать и головой, и сердцем, и душой. По-другому никак: не то пропадём. Душите в себе гордыню и, как бы странно это ни прозвучало, своё достоинство. Взрастите в себе сочувствие, сострадание и этими качествами вашей души свяжите себя с теми, в ком вы не так давно признавали чужих. Всегда помните, что ваш отец был когда-то незнакомцем для вашей матери. Так говорил мне мой отец. Чужих и близких разделяет лишь одна судьбоносная встреча.