Читать книгу: «Тень каменного ангела. Лирика»

«Они думали, он строил стены от мира. А он на самом деле прокладывал мосты».

Первая зима

Декабрь пришел неожиданно, как вор, украв последние краски осени. Один день еще хлюпала под ногами грязь, а на следующее утро мир застыл, белый и безмолвный. Снег заметал тропинку к нашему дому, сугробы подбирались к самым стенам, словно любопытные звери.

Мы были готовы. Стекловата в стенах, двойные стеклопакеты в рамах и жарко натопленная буржуйка держали холод снаружи. Внутри пахло свежей краской, деревом и хвоей – мы принесли из леса небольшую ель и украсили ее самодельными игрушками из шишек и цветной бумаги. Это была наша первая совместная елка. В нашем доме.

Жизнь вошла в зимний ритм. Я продолжал работать грузчиком, Надя устроилась в местную библиотеку. Днем дом пустовал, затихал, а по вечерам мы возвращались в его тепло, как в утробу. Я колол дрова, Надя готовила ужин на крохотной газовой плите. Потом мы сидели на полу перед буржуйкой, укрывшись пледом, и читали вслух – она мне свои любимые стихи, я ей – новые главы из своей почти готовой книги.

Тишина за стенами была иной, нежели в старом доме. Там она была гнетущей, живой, населенной призраками. Здесь она была мирной, природной, принадлежащей спящему лесу и замерзшей земле. Иногда по ночам я просыпался от воя волков вдали, ловил скрип снега под чьими-то лапами – лисьими или заячьими. Но эти звуки не пугали. Они были частью гармонии, в которую мы вписались.

Однажды в субботу, когда мы с Надей завтракали, в дверь снова постучали. Тихо, почти несмело. Мы переглянулись. Николай Петрович обычно входил, не стучась, матери в такую рань не было дела до нас.

Я открыл. На пороге, по колено в сугробе, стояла мать. В руках она держала большой сверток, завернутый в старую скатерть.

– Входи, замерзнешь же, – я отступил.

Она стряхнула снег с валенок и переступила порог. Ее глаза с любопытством окинули нашу скромную обстановку – матрасы на полу, ящики вместо мебели, гирлянду на елке.

– У вас… уютно, – сказала она, и в ее голосе прозвучала неподдельная теплота.

– Садись, мама, чайку налью, – Надя уже хлопотала у плиты.

Мать развернула свой сверток. В нем оказалась стопка старых, пахнущих нафталином, но чистых и выглаженных тканей – простыни, пододеяльники, скатерти с кружевной прошивкой.

– Это… из бабушкиного сундука, – пояснила она, гладя рукой ткань. – Все новое, не ношеное. Думала, вам пригодится.

Мы молча приняли ее дар. Это было не просто постельное белье. Это было благословение. Признание нашего дома. Нашей семьи.

Она выпила чаю, расспросила о работе, о наших планах. Потом подошла к окну, смотрела долго на заснеженный лес.

– Хорошо вам здесь, – констатировала она. – Спокойно. Он… он никогда не любил тишины. Твои отец. Он ее боялся. А ты… ты в ней устроился.

Она ушла, пообещав прийти на Новый год. Мы остались вдвоем, и в доме, казалось, стало еще светлее от ее визита.

Канун Нового года мы встречали втроем – я, Надя и Николай Петрович, которого мы уговорили не сидеть одному в своей сторожке. Мы накрыли на ящике скромный стол, включили на телефоне бой курантов, чокались пластиковыми стаканчиками с дешевым шампанским.

– За новый дом! – провозгласил Николай Петрович, и его глаза блестели. – И за новых хозяев, которые не побоялись его построить!

Мы выпили. Потом вышли на крыльцо, несмотря на мороз. Ночь была ясной, звездной. Небо, черное-черное, усыпанное алмазной крошкой, казалось, лежало на самых макушках сосен. Воздух обжигал легкие, но был пьяняще чист.

Я стоял, обняв Надю, и смотрел на дым, поднимающийся из нашей трубы к звездам. Я думал о причудливых путях, которые привели меня сюда. О боли, о страхе, о голосах в голове. Все это было со мной. Но теперь это было не центром моей вселенной, а лишь одним из ее созвездий. Не самым ярким, не самым красивым, но своим.

Внезапно на краю леса, в лунном свете, я увидел движение. Высокую, худую фигуру. Она стояла неподвижно, смотрела в нашу сторону. Это был он. Мой отец. Он не подошел, не помахал. Просто постоял несколько минут, а потом развернулся и растворился в темноте между деревьями.

Я не почувствовал ни страха, ни гнева. Только легкую грусть. Он был призраком моего прошлого, бродящим на его границах. И, возможно, ему было нужно убедиться, что его кошмар не стал моей судьбой. Что я нашел в себе силы зажечь свет в окне, который он когда-то потушил.

– Что там? – спросила Надя, прижимаясь ко мне.

– Ничего, – ответил я, целуя ее в макушку. – Просто лунный заяц.

Мы вернулись в тепло. Николай Петрович уже храпел на своем матрасе. Мы с Надей легли рядом, прислушиваясь к потрескиванию дров в буржуйке и тихому завыванию вьюги за стенами.

Дом стоял. Крепкий, теплый, надежный. Он защищал нас не только от стужи, но и от прошлого, от сомнений, от самих себя. В его стенах мы были в безопасности.

Я закрыл глаза, и впервые в жизни с нетерпением ждал утра. Ждал нового дня в своем доме. Первого дня нового года. Новой жизни.

А шепот в голове, тот самый, что когда-то обещал мне вечное одиночество, теперь бубнил что-то о том, что пора бы уже поставить нормальную кровать, а не спать на полу. И в его ворчании не было ненависти. Была… обыденность. Почти домашняя забота.

И это, наверное, было самым большим чудом.

Весна. Каменный ангел

Мартовское солнце растопило снег, обнажив черную, напитанную влагой землю. С крыши целыми днями звенели капели, а по обочинам нашей тропинки весело бежали ручьи. Воздух пах талой водой, прелой листвой и обещанием.

Зима кончилась. Настоящая, первая зима в нашем доме. Мы пережили ее. Не просто пересидели, а прожили – с морозами, метелями, с вечерами у печки и долгими разговорами в темноте. Дом доказал свою прочность. И мы – свою.

С первыми проталинами вернулась и работа. Я снова взялся за недописанную рукопись. Теперь она называлась просто – «Дом». Я писал ее не в стол, не для публикации, а как дневник, как летопись нашего строительства. Внешнего и внутреннего.

Как-то раз, когда я сидел за своим самодельным письменным столом у окна, ко мне подошла Надя. В руках она держала небольшой, плоский камень, подобранный у ручья.

– Держи, – сказала она, протягивая его мне. – Новый талисман.

Я перевернул камень. На его обратной стороне она аккуратной краской вывела два слова: «НАШ ДОМ».

Я улыбнулся и поставил камень на подоконник, рядом с засохшей веткой ели. Наш музей, наша коллекция свидетельств счастья пополнялась.

В тот же день пришло письмо от издательства. Не электронное, а на плотной, дорогой бумаге, с водяными знаками. Они прочитали финальную версию «Дома» и предлагали не просто публикацию, а серьезный контракт с авансом, которого хватило бы на полноценную мебель, на хорошую печь, даже на машину.

Я долго сидел с этим письмом в руках, глядя на наш сад, на проталины, на почки, набухающие на ветках. И понял, что не хочу. Не хочу, чтобы наше убежище, наша крепость финансировалась извне. Не хочу, чтобы деньги, даже честно заработанные, стали фундаментом этого места.

– Откажешь? – удивилась Надя, прочитав письмо.

– Нет, – сказал я. – Возьму аванс. Но не на дом. На что-то другое.

Я написал в ответ, что согласен, но с одним условием: часть аванса я хочу направить на создание небольшого фонда помощи людям с ментальными расстройствами. Чтобы те, кто, как я или мой отец, слышат голоса, знали – есть не только клиники и таблетки. Есть еще и молоток, и гвозди, и брус. Есть работа, которая лечит. Есть дом, который можно построить своими руками.

Издательство, к моему удивлению, согласилось. Видимо, и в их мире находилось место не только для коммерции, но и для чего-то человеческого.

Весна набирала силу. Мы с Надей начали обустраивать участок. Разбили грядки, посадили картошку, морковь, лук. Мать принесла рассаду помидоров и перцев – ее единственных и верных собеседников долгие годы. Теперь у нее были и другие.

Как-то раз, перекапывая землю под цветник, я снова наткнулся лопатой на тот самый камень с ангелом. Он лежал там, где мы его и оставили, вмурованный в основание нашего дома. Я расчистил землю вокруг него. Прошлогодние дожди и зимние морозы немного сгладили его черты, но ангел был все так же узнаваем.

Я присел рядом, положил руку на шершавый, холодный камень. И вдруг понял, что он больше не кажется мне ни зловещим, ни чужим. Он был просто частью ландшафта. Частью нашего дома. Таким же, как ель у крыльца или ручей за участком.

– Прости, что потревожил, – прошептал я ему. – Спи спокойно. Ты дома.

И мне показалось, что камень в ответ стал чуть теплее от прикосновения солнца.

К маю дом преобразился и внутри. На аванс от книги мы купили не роскошную мебель, а самое необходимое – настоящую кровать, диван, кухонный стол и стулья. Мы повесили на стены фотографии – нас со Надей, матери в огороде, Николая Петровича с молотком в руках. В доме появилась история. Наша история.

В один из теплых вечеров мы устроили настоящий новоселье. Пришли мать, Николай Петрович, даже пара моих коллег-грузчиков, с которыми я сдружился. Мы жарили шашлык во дворе, пели под гитару, смеялись. Дом был полон света, музыки и голосов. Настоящих, живых голосов.

Я стоял у крыльца, смотрел на это веселье, и поймал себя на мысли, что шепот в голове полностью исчез. Не затих, не притаился, а именно исчез. Растворился в общем гомоне, в смехе Нади, в басовитом подпевании Николая Петровича, в тихом, счастливом вздохе матери.

Его не было. И я не чувствовал пустоты. Я чувствовал покой.

Позже, когда гости разошлись, а мы с Надей остались убирать, она подошла ко мне и обняла.

– Ты слышишь? – прошептала она.

Я прислушался. В доме стояла тишина. Но это была не та, пугающая тишина старого дома. Это была мирная, уставшая, добрая тишина. Тишина после праздника. Тишина полноценного дня.

– Да, – ответил я. – Тишина.

– Нет, – она покачала головой и улыбнулась. – Не тишина. Дом. Он дышит.

Я прислушался снова. И правда, старый брус поскрипывал, остывая после теплого дня, где-то тикали настенные часы, доносился шорох мыши за стеной. Дом был жив. И он дышал. Ровно, спокойно, как спящее животное.

Мы легли в нашу первую настоящую кровать. Я лежал и смотрел в темноту, слушая дыхание дома и дыхание Нади. И понял, что строительство закончено. Не в том смысле, что нечего больше делать – завтра предстояло красить забор, чинить калитку, сажать новые цветы. Оно закончено в главном.

Я построил дом. Не просто здание из дерева и бетона. А место, где можно жить. Где можно быть счастливым. Где можно слышать тишину и не бояться ее.

Я закрыл глаза. Мне приснился сон. Я стоял на пороге нашего дома, а навстречу мне выходил тот самый мальчик – другой я. Он был улыбался. Он протянул мне руку, и я взял ее. И мы вместе вошли в дом. Не как хозяин и тень, а как два старых друга, нашедших, наконец, общее пристанище.

Утром я проснулся от того, что в окно билось солнце. Первое, что я увидел, – это лицо Нади на подушке рядом. Первое, что почувствовал, – тепло ее руки в моей.

Я встал, подошел к окну. Наш сад, наш лес, наше небо. Все было нашим. И все было таким, каким должно было быть.

Строительство было закончено. Начиналась жизнь.