Синергия. Стихи

© Наталья Тимофеева, 2020

ISBN 978-5-0050-5441-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мои колокола

 
Серебряная медь звучанья —
Поют мои колокола.
Великий подвиг обнищанья
С азартом битого стекла.
 
 
Бездомен голос их упрямый,
Надменна солнечная медь.
И театральней пошлой драмы
Их языки должны звенеть,
 
 
Но чист удар волшебной ноты,
Беспечен голос серебра.
Он полнит горные долготы
Огнём осеннего костра.
 
 
И сердца колокол, дичая
И растворяясь в тишине,
Меня свободой величает
И бьётся бережно во мне.
 

«Он – просто сон, виденье, морок…»

 
Он – просто сон, виденье, морок,
А как взволнован разум мой!
Пусть пройден путь, но так же дорог
Он, как ведущая домой
Тропа от леса до калитки,
Когда редеет солнца свет,
И те чудесные напитки,
Что помню с детства много лет.
Земля красна от земляники,
Гудят набатом комары,
Лучей застенчивые блики,
И щёки нежные мокры,
А сверху дождь грибной – на темя
Бросает капли, словно блажь,
И, необъятно, реет время,
Как чуткий воин, верный страж.
Проснулась с привкусом утраты,
Растаял в небе сон-летун…
Ах, я сама была когда-то
Легка в свои семнадцать лун.
 

«Когда поруганы святыни…»

 
Когда поруганы святыни
Кровавым чадом октября,
Когда венчается гордыне
Лоб самозваного царя,
Какого вы хотите мира
В давнишней пагубной вражде?
В улыбке гнусного сатира
Вы отразились, как в воде.
Народ тогда достоин славы,
Когда дерзаний не унять.
Посредь растоптанной Державы
Царём себя назначил тать.
Молчите, данники былого,
Не вы добыли эту честь —
Быть звуками родного слова!
Так пусть вершат над вами месть
Пустопорожний век угарный,
Чьи страшны подлые черты,
И блеск медяшек самоварный —
За ваши глупые мечты!
 

«Столица северная, ты ли…»

 
Столица северная, ты ли
Весь этот пестовала смрад
На дне Невы, в придонном иле,
Где шевелится мелкий гад!
И все твои ушли потуги
На власть жратвы и кошелька.
Ты и теперь живёшь в испуге
От вил простого мужика?
Но грянет гром в твоих колодцах,
Откуда небо с кулачок,
Где молодь по обкурке прётся,
Попавшись веку на крючок.
На дыбе пошлости и гнуса,
В кольце презренья и блокад,
Надеюсь, ты не станешь трусом,
Когда-то храбрый Ленинград?
Мне жаль твоих красот разящих,
Твоих обобранных гробниц
И львов, на набережных спящих,
Перед подонком павших ниц.
 

«Мне кажется, сердце не бьётся…»

 
Мне кажется, сердце не бьётся,
И лимфа застыла, как лёд.
Вселенная – днище колодца,
Куда ветер душу несёт.
 
 
И горлицей плачет и свищет
От горькой своей нищеты
Душа над родным пепелищем,
Где ей померещился ты.
 
 
Откликнись, опомнись, былое,
Привидевшись в старом саду,
Ещё не спалённом бедою,
Ещё не почуяв беду!
 
 
Там вишни дремучие торсы
Топорщили, в небо стремясь,
И ели зелёные ворсы
Под белую прятали бязь.
 
 
И, саваном снежным одета,
Брела вдоль дороги изба,
И я не слыхала, что где-то
Меня поджидает судьба.
 

«Вновь сентябрь метёт с прохладцей…»

 
Вновь сентябрь метёт с прохладцей
Жёлтым жухлым помелом.
Мне ли сумрака бояться,
Мне ли плакать о былом!
 
 
Ветра резкие порывы
Танцу буйному сродни…
У бездонного обрыва
Я свои окончу дни.
 
 
Я смотрела в бездну ада,
Не кляня и не браня,
И теперь с вниманьем гада
Бездна смотрит на меня.
 

«Туман в долине безвоздушно-тонок…»

 
Туман в долине безвоздушно-тонок.
Плывёт селенье в мятном молоке.
И горлица рыдает, как ребёнок,
И гаснут звёзды талые в реке.
 
 
От месяца остался призрак бледный,
А с колокольни канул первый звук
И растворился в нежности рассветной,
Как окончанье всех сердечных мук.
 
 
Фарфорово над миром твердь синела,
Кадильно убывали облака,
«Аминь, аминь» – во храме дева пела,
Огонь свечей подрагивал слегка…
 
 
Не эту ли гармонию земную
Искала я, заблудшая во тьме?
Я лишь Тебя, Спаситель мой, взыскую,
И каждый новый день – наградой мне.
 

«И проклятье, и спасенье …»

 
И проклятье, и спасенье —
Память утлая моя.
Я забыла невезенье
И далёкие края.
 
 
Я простила всех без злости,
Пожелала всем добра
И готовлюсь к Богу в гости
Без тряпья и серебра.
 
 
Я давно не знаю страха
Потерять земной приют.
Сшила белую рубаху,
Ту, что саваном зовут.
 
 
Не забочусь о продленье
Суетливых праздных дней,
Только знаю, воскресенье
У последних ждёт дверей.
 

«Я больше не пью отраву…»

 
Я больше не пью отраву
Сомнений, земных обид,
Я здесь не обрящу славу,
Что словно кимвал звенит.
 
 
Я здесь не ищу ответа
На самый простой вопрос,
Зачем моя песня пета
С весны до седых волос.
 
 
Долгов не копила втуне
И денег не берегла.
Лишь ветер осенний дунет,
Лишь жизнь догорит дотла,
 
 
И лягут снега глухие
На куполы и кресты,
Как прилетят вестовые
С незыблемой высоты…
 

«Берёт меня память за горло…»

 
Берёт меня память за горло,
Кроит на особенный лад.
Пока все приметы не стёрло
Щекою, подпершей приклад.
Забывчивым проще живётся,
У них, что ни день, то гульба
(И что только дурням неймётся!), —
Не их ведь трепала судьба,
Не их плачут дети-сироты,
Не их сыновей на погост
Влекут, и убийственны ноты
Мотива, что трубен и прост.
Они – миротворцы от Бога,
Мерзавцам не плюнут в глаза.
У них с вегетатикой строго,
В порядке у них тормоза,
По полочкам речи и путчи,
Черёд на борьбу и ходьбу,
Страна их всех краше и лучше,
Хоть честь её – в том же гробу.
 

«Как ревматическая боль…»

 
Как ревматическая боль,
Тоска навязчива и слепа,
И вся вселенная нелепа,
И абсолютен только ноль.
 
 
И я не знаю, как мне быть
В моей хрустальной оболочке,
Коль нет ни блата, ни отсрочки
И трудно прошлое забыть.
 

«Синергия веры и души…»

 
Синергия веры и души,
Синергия звука и пространства, —
Векторы любви и постоянства,
Есть они, и вечность не страшит.
 
 
И, когда звонят колокола
Над пустыней плоти человечьей,
Нищим духом в ней укрыться нечем
Без любви и Божьего тепла.
 
 
Непричастны радости они,
Движимые мелкими страстями,
И свечей душистыми огнями
Вечность их с собою не роднит.
 

«И в чёрном бреде забытья…»

 
И в чёрном бреде забытья
Горит огонь страстей забытых,
Сознаньем наглухо укрытых,
Как камнем мёртвая змея.
 
 
И, просыпаясь поутру
Осой в паучьей паутине
На полюбившейся чужбине,
Я думаю, когда умру,
 
 
Найду ль за гранью тот покой,
Который и во сне не снится,
Иль будут думы-огневицы
Там бередить рассудок мой?
 
 
Когда отвечу за грехи,
За юность, полную безумства,
За зрелость в круге вольнодумства,
За неуклюжие стихи,
 
 
Придёт ли полное прощенье,
Освободит ли разум мой
Господь, иль вечное смущенье
Назначит грешнице земной?
 

«Плывёт осенний окоём…»

 
Плывёт осенний окоём
В неяркой мгле аквамарина,
Моя приветная чужбина,
Мой, окружённый садом, дом!
 
 
О, виноградная лоза,
Отдавшая свой хмель заветный
В долине мира предрассветной
Бутыли чистой, как слеза!
 
 
И розы, кланяясь ветрам,
Кричат пронзительно кармином,
Поленья-рыбы у камина
Ждут алой алчности костра.
 
 
Прощай, сентябрьское тепло
С плодами дерева познаний,
С последней нежностью признаний
И всем, что в Лету утекло!
 

«Меды качают. Патокой небесной…»

 
Меды качают. Патокой небесной
Струится с гор тяжёлый аромат.
В пчелином улье жизни стало тесно,
И каждый перед Богом виноват.
 
 
И той вины обыденней, тяжеле
И гуще мёда медленная лень,
Накопленная в каждом зримом теле,
В незримое вторгаясь, что ни день.
 
 
Нераздвоимы та юдоль и эта,
Что здесь посеешь, то пожнёшь потом…
Меды качают. В патоке рассвета
Всё глубже увязает старый дом.
 

«Как безутешная вдова…»

 
Как безутешная вдова,
Надвинутое плачет небо.
Смертельна ветра тетива,
Натянутая зло и слепо.
 
 
Срывая мёртвую листву,
Поток безумный мчит по кругу
И держит небо на плаву
То ли со зла, то ли с испугу.
 

«Вновь россыпью зеркал и глянцем дождевым…»

 
Вновь россыпью зеркал и глянцем дождевым
Сверкает осень в огневой купели.
И виноградный лист лежит на аппарели,
Безкровен и жестян, под небом вековым.
 
 
И равнодушен свет, рассеян в облаках,
Пробившись через волглое пространство,
Но янтарями бесподобными убранство
Дубовых древних рощ мелькает на горах.
 

Граду В. Тырново

 
О городе забыло время,
Ему идёт скалистый шарм.
Здесь Сам Господь рассыпал семя
На каждый выступ, в каждый шрам.
Его глаза следят, сияя,
Своё Творенье бороня,
Ему я вовсе не родная,
Но я – его, а он – меня
Взаимно любим. Он прекрасен,
Он стар, но, как мальчишка, юн
И с первых дней со мной согласен,
Считая фазы древних лун,
Когда они, в выси сменяясь,
Покой над миром стерегли,
И ветры вольные смеялись,
И звёзды таяли вдали…
Моей любви священно бремя,
Я помню всё его добро.
Живу и здравствую меж теми,
Кому родиться повезло
Под небом щедрости Господней,
Где звёзды южные крупней,
А реки света полноводней
В душе измученной моей.
 

«Скушно, пасмурно и сыро…»

 
Скушно, пасмурно и сыро,
Ходят громы у реки.
В храме двуголосье клира
Выпевает кондаки.
 
 
На погосте ворон чёрный
Примостился на кресте,
И дубовый лист узорный
Треплет ветер в высоте.
 
 
А под куполом – сиянье
Ликов, золота, свечей,
И заветное преданье
С ароматом куличей.
 
 
Мирно звякает кадило,
Голос дьякона глубок,
И спускается к потиру
Духа белый голубок.
 

«Поглощены любовью розы…»

 
Поглощены любовью розы,
Ведь им неведома тоска.
Любые принимает позы
Листва под взмахи ветерка.
 
 
А мне спалось сегодня мало,
Хоть и не полная луна,
И брызги звёзд водою талой
Мой лоб омыли ото сна.
 
 
По саду призраки бродили
Всю ночь до самого утра,
И за горой собаки выли.
Их песнь из самого нутра
 
 
Давнишней удали пещерной
Текла в долину, словно сель,
И время патокой безмерной
Низалось нехотя на ель.
 
 
Она своей громадой чёрной
Нависла, простираясь вширь,
Как посреди химеры вздорной
Моих сомнений монастырь.
 

«Редкий дождь студёным крапом…»

 
Редкий дождь студёным крапом
Метит жухлую листву.
У котят намокли лапы,
Георгин клонит главу.
 
 
Туча бухнет сизым боком,
На плетне скрипят скворцы,
Голос грома вещим роком
Покатил во все концы.
 
 
Осы трудятся поспешно,
Нынче сладок виноград,
И, склоняясь безутешно,
Вторит ветру жёлтый сад.
 

«Не придут с того света открытки…»

 
Не придут с того света открытки,
Не расскажет мне дед о былом.
Нежить буркнет, что мы – «недобитки»,
Породнённые в тридцать седьмом.
 
 
Нежить шибко куражится ныне,
Ей бессменная воля дана,
И она в одичалой гордыне
Власть свою распростёрла сполна.
 
 
Но бессмертную душу поэта
Ей и волей своей не догнать.
Не уйти ей от Божьего света,
И белее, и чище не стать.
 
 
И никто не минует ответа,
Ибо смерти не миновать.
 

«Гром ходил вокруг, да около…»

 
Гром ходил вокруг, да около,
Зрела-собилась гроза….
У Финиста – ясна сокола
Бирюзовые глаза.
 
 
В полынье, чернее – чёрного
Реет острое крыло.
Взора глаз его проворного
Не сокроется село.
 
 
Он высматривает девицу
У заветного крыльца.
На небесной мелет мельнице
Время судьбы без конца.
 
 
Колесо его тяжёлое,
Словно горный монолит,
И обильными помолами
Мир от памяти укрыт.
 
 
Сумрак копится и ластится,
Гром всё ближе и сильней,
Ветер треплет, словно платьице,
Лоскуток души моей.