Читать книгу: «Хозяйка расцветающего поместья», страница 6

Глава 11

Я вылетела из кареты, забыв и про тулуп, и про прореху на платье. В прихожей тихо ахнула Дуня, что-то спросила вслед, но мне было не до нее. Жар заливал лицо, стоило только подумать, что Герасим наверняка все слышал и все понял. Пропади оно пропадом, это богатство, если к нему прилагается толпа вольных и невольных соглядатаев!

Мне казалось, что быстрые шаги за спиной я не слышала, а чувствовала всем телом, между нами словно натянулась невидимая наэлектризованная струна. Я не удивилась, когда в шаге от будуара Виктор перехватил меня за плечо, разворачивая, прижал к стене, нависая всем телом. Не знаю, чего мне больше хотелось – обнять его или оттолкнуть, но я не сделала ни того, ни другого, неловко опустила руки, чтобы не задеть место травмы.

– Мы не закончили, – промурлыкал муж, склоняясь к моим губам.

– Невозможный ты человек, – выдохнула я, когда удалось отстраниться. – Я даже отпихнуть тебя не могу, не зная, где сломано.

Он тихонько рассмеялся.

– Как удачно, что у меня такая заботливая жена.

Я ткнулась носом в его шею. Запах его одеколона – пряный, с легкой горчинкой, и одновременно свежий, как трава после дождя, – закружил голову не хуже поцелуя.

– Просто я знаю, как это больно, – попыталась я воззвать к здравому смыслу.

– Ребра – не орган любви.

Он приподнял мой подбородок, начал покрывать лицо поцелуями – неторопливо, дразняще, и когда его губы снова накрыли мои, колени едва держали.

Палантин соскользнул с плеч. Виктор потянул меня в будуар. Шторы уже опустили, и я вцепилась в его руку, чтобы не споткнуться в кромешной тьме. Муж щелкнул пальцами, искра на миг ослепила, а когда я проморгалась, обнаружила себя на козетке, и теплые блики свечи играли на лице Виктора, который устроился рядом.

Света одновременно было и слишком мало, и слишком много, огоньки двоились, множились в зеркалах, сплетаясь с тенями.

Я потянулась к шейному платку Виктора, пальцы едва слушались от нетерпения, а когда его руки коснулись моих, помогая справиться с узлом, будто ток пробежал по телу, отдаваясь внутри сладкой дрожью. Шелковый лоскут улетел в полумрак, Виктор склонился к моей шее.

– Моя невыносимая… – Горячий шепот перемежался поцелуями. – Невозможная… совершенно невероятная жена…

Он опустился на колени перед кушеткой. Сдвинул платье с моего плеча, прохладный воздух комнаты коснулся кожи, и на контрасте прикосновение разгоряченных губ к шее, ключицам, груди ощущалось острее, ярче. Я справилась с застежкой его фрака, завозилась с жилетами… попадись мне сейчас тот умник, который додумался до этой моды – носить сто одежек, и все с застежками! Не выдержав, я дернула, пуговица застучала по полу. Виктор рассмеялся низким, бархатным смехом.

– Я пришью, – прошептала я, целуя его кожу в вырезе рубахи.

– Какие странные вещи тебя волнуют. – Он спустил мое платье еще ниже, высвобождая грудь, приник к ней. Мурлыкнул: – А сейчас?

Я застонала, запрокидывая голову.

– Вот так-то лучше, – усмехнулся он, потянул одежду с другого моего плеча, опуская до талии.

Руки выводили узоры по моему телу, он то прихватывал мою кожу зубами, то нежно зализывал укус, то касался губами совсем невесомо, так что я потеряла чувство реальности. Осталось лишь мерцание свечей, его прикосновения, неровное дыхание и бешеный стук сердца.

Сама ли я освободилась от остатков одежды или муж помог мне? Хотелось вцепиться в его плечи, но каким-то краем сознания я помнила, что могу сделать больно, и потому откинулась на кушетке, опираясь на выпрямленные руки. По телу пробегал то холод, то жар, и меня просто трясло от желания. А Виктор, точно издеваясь, отстранился, заглядывая мне в лицо, и только пальцы его тихонько играли с моей грудью.

– Хватит! – простонала я.

– Хватит? – приподнял бровь он. Коснулся там, где все уже изнывало от страсти, безошибочно нашел самое чувствительное место, и я застонала.

– Вот так, хорошая моя, – выдохнул он, притягивая мои бедра к себе.

Я вскрикнула – слишком резко это было, и одновременно слишком хорошо. Распахнула глаза – снова колыхнулся огонь, высветив в зеркале полуобнаженное тело мужа. Свет и тень словно ласкали мышцы, перекатывающиеся под кожей, подчеркивая каждое движение, каждое сокращение ягодиц, когда он толкался внутрь меня, вырывая стоны, и зрелище это заводило еще сильнее. Я плавилась в его руках, растворялась в ощущениях. Время, казалось, замедлилось, обтекая нас, оставив лишь древний как мир ритм любви.

Виктор склонился к моему уху, не переставая двигаться, прихватил зубами мочку уха – я всхлипнула. Шепнул:

– Что там?

– Ты… красивый, – выдохнула я, обвивая ногами его талию. – Не… останавливайся.

– В следующий… раз будет… моя… очередь…

Я не дослушала – копившееся внутри напряжение пронеслось по нервам, выплеснулось, сжимая тело в сладком спазме. Муж сбился с ритма, еще несколько толчков, и замер, ткнувшись лицом между моих грудей.

Я привалилась плечами к стене, полузакрыв глаза, перебирала его волосы.

– Вот видишь. – Он поцеловал ямочку между ключиц. – Ребра для этого вовсе не нужны.

Я фыркнула.

– Ты невыносим.

– Как и ты, любовь моя. – Он поймал мою руку, поцеловал ладонь. – Как и ты.

Просыпаться не одной – Мотя не считается! – было странно. Странно ощущать рядом живое тепло, тихое дыхание, знакомый, но пока непривычный запах. Шторы оказались затворены неплотно, и золотисто-розовый утренний свет пробрался в комнату. Какое-то время я разглядывала в этом свете чеканный профиль, тень от густых длинных ресниц – спрашивается, зачем мужчине такие ресницы, аж завидно! Во сне лицо мужа разгладилось, стало мягче и моложе.

Словно почувствовав мой взгляд, Виктор открыл глаза.

– Доброе утро, – улыбнулась я.

– Доброе.

Он притянул меня в поцелуй, неторопливый и нежный. Наконец оторвавшись, потянулся, выгибаясь. Одеяло сползло до талии, и я едва удержалась, чтобы не погладить его по поджарому животу, словно кота по пузику. В следующий миг я перевела взгляд на его грудь, пытаясь сообразить, что не так.

Как я и предполагала, повязку муж сбросил еще до поездки в театр, устав от нее, и сейчас я могла любоваться синяком слева от грудины. Я невольно поежилась, и это не ускользнуло от мужа.

– Что случилось?

– Ничего. – Я осторожно коснулась кожи рядом с кровоподтеком. Что-то определенно было не так, но эмоции мешали мне мыслить здраво.

– Ты изменилась в лице.

Внимательный, зараза!

– Я подумала, что было бы, не подвернись та пуговица. И не будь твоей магии. Сломанным ребром ты бы не отделался.

– Твоей магии. – Виктор взял мою руку, лежавшую у него на груди, поднес к губам. – Но сейчас уже не о чем волноваться.

Я кивнула. Не о чем, если не думать о возможных осложнениях.

– Еще вчера я почти забыл про боль. А сегодня и вовсе прекрасно себя чувствую.

Будто желая подтвердить свои слова, Виктор резко сел.

Слишком резко для человека со сломанным ребром. Я вспомнила, как пару минут назад он потягивался, будто кот.

Вот оно, что «не так»! Да и вчера он был слишком резв… Не то чтобы я возражала, но, по моему опыту, переломы ребер болят минимум неделю, а чаще – две. И так сладко потягиваться они не позволят.

Муж как был, в чем мать родила, двинулся к окну, и на несколько мгновений все неувязки вылетели у меня из головы. Особенно когда он рывком раздвинул штору, и солнце облекло широкоплечий силуэт теплым сиянием. Но плечи мужа как-то нехорошо напряглись. Он дернул форточку и гаркнул в окно:

– Прокопий! Хорош лясы точить!

– Виноват, барин! – донеслось со двора. Следом раздалось шарканье метлы.

Когда муж обернулся, брови его сошлись на переносице. Но меня изумило вовсе не выражение его лица. Синяк, оставленный пуговицей и пулей, переливался зелено-желтым.

Тогда как обычно до того, как кровоподтек пожелтеет, проходит шесть-семь дней.

– Кто такой Прокопий и чем он тебя рассердил? – поинтересовалась я, чтобы не брякнуть этого вслух. Потом подумаю, что за ерунда происходит, хотя вряд ли до чего-то додумаюсь.

– Садовник и дворник. Как правило я не возражаю, когда слуги болтают с чужими, но не с подчиненными Стрельцова.

– Ты знаешь в лицо всех его подчиненных? – удивилась я. Неужели в городе так мало полиции?

– Не всех, но Гришина знаю.

– Того, который ездил ловить «домового»? – уточнила я.

Виктор кивнул. Подхватив покрывало, завернулся в него, будто в тогу.

– Пойду напишу ему, что об этом думаю. Зря ты вчера… – Он махнул рукой. – Извини, не стоит упрекать за то, чего нельзя изменить.

– Я по-прежнему считаю, что нужно сообщить о том выстреле.

– Настя, не начинай. – Он улыбнулся, словно хотел смягчить резкость своего тона. – Вчера я все сказал, и хватит об этом.

Виктор чмокнул меня в кончик носа.

– Я пришлю в будуар Алексея за своими вещами, так что подожди немного, прежде чем вставать. Дуню я к тебе тоже пришлю, если ее еще нет в коридоре. – Он снова широко улыбнулся. – Сегодня я бессовестно проспал. И вовсе не против проспать и завтра.

Я рассмеялась.

– Я тоже не против. Иди пиши свои письма, пока я не передумала выпускать тебя из спальни.

Он рассмеялся, исчезая за дверью.

Я задумчиво посмотрела ему вслед.

Неужели благословение действует не только на вещи, но и на людей? Тогда понятно, почему Петр выздоровел куда быстрее, чем должен бы. И Марья, получается, рвалась снять гипс не только потому, что он мешался, но и потому, что почувствовала себя достаточно хорошо. Если это так, то и за Феню волноваться не стоит. И можно не беспокоиться по поводу возможной застойной пневмонии у мужа.

Но если все действительно так, почему об этом никто не говорит? Почему нет медицинских курсов для женщин, обладающих этим даром? Почему медицина на таком ужасающем уровне?

Вопросы, вопросы… Я даже обрадовалась появлению Дуни, которая оторвала меня от бесплодных умствований.

Приведя себя в порядок, я прошла на «черную» половину. В девичьей оставалась одна только Феня. Когда я вошла, она подскочила с лавки.

– Барыня, сделайте милость, допустите меня к работе!

Я мысленно хмыкнула. Вчера, вслушиваясь от скуки в болтовню из соседних лож, я запомнила, что крестьян, к которым формально относились и городские слуги, здесь считают ленивыми и склонными к выпивке. Но у меня перед глазами были совсем другие примеры: Марья, Петр, который впрягся в работу, едва поднявшись на ноги, Дуняша, хлопотавшая по дому не покладая рук. Теперь вот Анфиса.

– Скучно мне, – продолжала девчонка. – Бока все отлежала, выспалась на полжизни вперед, вещи и свои, и других девок все заштопала, полотенца подрубила. Разрешите работать!

Глава 12

– А то со штопкой ты баклуши била, – покачала головой я. – Если ты боишься, что за лечение платить не будут, или что больничный… – Тьфу ты! – …пока выздоравливаешь, ничего не заплатят, я поговорю с Аглаей и с князем.

Фенька всплеснула руками.

– Да что вы, барыня! Аглая уже сказала, что барин велел за эти дни и за доктора ничего не вычитать. Он добрый, барин-то наш. Только я не потому. Это ж разве работа, так, руки занять, а внутри-то все равно тоскливо. Барыня, будьте добренькие, мне не больно совсем!

– Ну давай посмотрим, как у тебя не болит.

Для непосвященного человека белые пленки спавших пузырей, с виднеющейся кое-где влажной ярко-розовой кожицей, может, и выглядели бы жутко, однако я отчетливо видела, что заживление идет куда быстрее, чем должно бы. До полного восстановления, конечно, понадобится еще время, но девчонка, похоже, не слишком привирала, говоря, что ей не больно.

– А снова не обваришься? – уже чисто для приличия спросила я.

– Нет. – Феня хихикнула. Зашептала, косясь на дверь: – Аглая сказала Дарье, что за каждый окрик будет медяшку вычитать, да не просто так, а в долю той, на кого Дарья рот разинула. Так она такая вежливая стала, прямо не верится.

Я улыбнулась.

– Вот и хорошо. Если хочешь, можешь идти работать, но если вдруг почувствуешь, что тяжело, не упрямься.

– Как скажете, барыня!

Фенька выпорхнула в дверь. Я заглянула на кухню, где вовсю кипела работа, и решила, что утренний кофе сварю у себя, на спиртовке.

Правда, возиться с напитком самой Дуня мне не позволила.

– Настасья Павловна, не сердитесь, но барыня вы или как? Ваше дело – командовать. Ладно дома, людей нет, а дел невпроворот, но здесь-то что получается: вы будете у кофейника топтаться, а я – сложа руки сидеть?

Пришлось смириться с тем, что я барыня. Сев за рукодельный столик у окна, я перевернула журнал, который давеча пролистывал Виктор.

«Благопристойность сделалась смешною, дамы берут у мужчин уроки анатомии и плавания, – прочитала я. – Плавают при мужчинах в панталонах и жилете из самого тонкого полотна. Учась же анатомии, дамы произносят все технические слова, а мужчина показывает им вещи на статуе… Скромность не позволяет нам сказать большее».

Я отложила журнал, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Какова непристойность – учиться анатомии! Зато вопрос о медицинских курсах для дам с благословенным даром отпал сам собой.

Звать Виктора не пришлось: едва Дуня сняла с огня кофейник, в дверь будуара постучались.

– Признавайся, ты пришел на запах, – рассмеялась я. – Выпьешь со мной кофе?

– Не откажусь. Вообще-то я принес тебе обещанный каталог. – Он тряхнул пачкой бумаг. – Но об этом после кофе.

С четверть часа мы болтали о вчерашнем представлении, старательно обходя все, что касалось Стрельцова и Зайкова. Когда Дуня унесла грязную посуду, муж извлек из кармана халата бумаги.

– Вот, мне сказали, что это самый полный список. Хотя я так и не понимаю, зачем тебе все это.

– Объясню по ходу дела. – Я не удержалась и развернула листы.

Виктор хмыкнул, чмокнул меня в шею и ушел, а я углубилась в списки.

Да это не фабрика, это сокровище! Хлорка, медный купорос, кислоты, «марганцевая известь» – что это такое? Кажется, я видела это название в журнале, только в каком…

Когда муж снова вошел в будуар, я сидела на полу, обложившись журналами, а на столе был почти готов новый список.

В глазах мужа промелькнуло изумление, но вслух он сказал:

– Пришел счет от модистки и письмо от нее же. Я сделал Василию выговор за то, что письмо он тоже отдал мне, а не передал Дуне. Больше это не повторится.

– Спасибо. – Я взяла запечатанный конверт. – Ты просмотрел счет?

– Да, и удивлен твоей скромностью, – улыбнулся муж.

Надо же, я думала, модистка добавит в счет неплохую сумму за эксклюзивность пошива.

– Чувствую себя каким-то скупцом, напугавшим жену, – продолжал он.

– У меня и так полный шкаф нарядов, – фыркнула я.

– Насколько я помню, шкафа-то у тебя как раз и нет. Съезди в ближайшее время к мастеру Воронихину. Закажешь мебель для столовой, да и вообще все, что тебе нужно. Скажешь, чтобы записал на мой счет.

– Спасибо. Но как это все везти?

– Это не твоя забота, – отмахнулся муж. – И даже не моя. Когда все будет готово, мастер наймет телеги и людей, все привезут. Естественно, все это включат в счет.

Я потерла лоб. Как-то не привыкла я к такому «купи что хочешь, я плачу».

– Что тебя смущает? – встревожился Виктор.

– Я чувствую себя очень дорогой содержанкой, – призналась я.

Муж расхохотался.

– До тех пор, пока ты не начнешь дарить бриллианты горничным, все в порядке. Ты княгиня, в конце концов.

Ох, а Дуняше-то я ничего не купила в подарок! И Петру! И Марье…

– Не думал, что я когда-нибудь стану призывать тебя не к благоразумию, а к новым тратам, – продолжал веселиться муж.

Я распечатала письмо от модистки.

– Она просит сообщить, когда я смогу приехать на примерку, – сказала я мужу. – Чем скорее, тем лучше, чтобы не затягивать работу.

Виктор пожал плечами.

– Решай сама. Я с тобой не поеду, не заставляй меня скучать.

Я кивнула. Мне же спокойнее. Тем более что у меня появилась еще одна идея.

Когда Герасим доложил, что экипаж готов, и мы с Дуней устроились на сиденье, я сказала:

– Сперва отвези меня в управу. К Стрельцову.

Герасим тронул поводья. Спина его выражала недовольство куда яснее лица. Когда мы немного отъехали от дома, он проворчал:

– Барину это не понравится.

– А ты ему не говори, дядька Герасим, – предложила Дуня. – Меньше будет знать – крепче будет спать.

Кучер кхекнул.

– Я-то, может, и не доложу, да без меня длинные языки найдутся. Вон, хоть сегодня какой-то дворник с нашим Прокопием болтал, вроде и просто так, а все в одну сторону выворачивал: что за шум давеча был да кто стрелял. Ночь была, и то все знают. А утром… Дворник молочнице скажет, молочница с чьей кухаркой поболтает, та горничным растреплет, и понеслось… Наш-то барин не любит, когда слуги о других господах наушничают, да не все такие, как наш.

– Ну что теперь, – вздохнула я. – Князь, конечно, будет недоволен. Но еще больше буду недовольна я, если тот гад, который ночью в сад забрался, все-таки его убьет.

– Кишка тонка! – фыркнул Герасим.

– Если бы… Знаешь, как господа стреляются? С десяти шагов, а то и с шести. Тут даже я не промахнусь, не то что молодой здоровый мужчина.

– «Стреляются», – передразнил кучер. – На такого татя ночного и пули жалко тратить. Выпороть бы его как следует, чтобы помнил, да нельзя, ежели барин.

Мы объехали рыночную площадь боковыми улицами, миновали еще квартал и оказались на церковной площади. Купола сияли так, что я сощурилась, вот только на навершиях их сверкало на солнце почти настоящим огнем пламя с тремя языками. Дуня приложила руку к груди, губам и ко лбу, я повторила движение. Если местный бог есть, этот жест подобающ, если нет – безвреден.

Лошадка бодро зацокала копытами – края площади у церкви и двухэтажного здания, к которому мы подъезжали, оказались вымощены булыжниками, в центре же простиралась непролазная весенняя грязь, и прохожие жались к церковной ограде, обходя ее. Зато у двухэтажного здания с надписью «Уездный суд» не было никого: люди явно не желали лишний раз иметь дело с властями.

Может, и мне не лезть? Виктор, в конце концов, взрослый мужчина, и…

Я тряхнула головой, отгоняя малодушную мыслишку, и, чтобы отвлечься, начала разглядывать здание. Первый этаж выделялся рельефной кладкой – глубокие борозды между камнями создавали впечатление, будто стены сложены из грубых глыб. Второй этаж выглядел наряднее: между высокими окнами с полукруглым верхом шли плоские декоративные колонны, будто вросшие в стену. Над центральным входом красовалась небольшая полукруглая ниша с затейливым узором.

Герасим натянул вожжи.

– Приехали, барыня.

Я спрыгнула на мостовую, устремилась к широкому крыльцу. По бокам от него стояли медные столбики с цепями, не то огораживая, не то подчеркивая важность места. Не давая себе опомниться, я взлетела по трем ступенькам, дернула на себя тяжелую темную дверь. Замешкалась в полумраке вестибюля: в какую сторону идти?

– Вам кого надобно, сударыня? – окликнул меня пожилой служитель в поношенном сюртуке, выглянув из-за конторки. – По какому делу?

– К графу Стрельцову. – Я постаралась, чтобы голос звучал уверенно. – По важному делу.

– Их сиятельство занят-с, – с явным удовольствием протянул служитель, оглядывая мое простое дорожное платье. – Извольте обождать.

Я прошла к длинной лавке у стены, на которой уже скучал какой-то проситель в потертом кафтане. Присела с краю, расправила юбки.

Вестибюль был небольшой, но с претензией: вдоль стен тянулись деревянные панели, на подоконниках пылились горшки с чахлой зеленью, а над конторкой красовался портрет императрицы. Несколько минут я разглядывала дородную даму с лентой через плечо. Служитель что-то сосредоточенно писал, то и дело макая перо в чернильницу. В глубине коридора мелькали какие-то тени, слышались приглушенные голоса.

Если местные казенные учреждения не отличаются от наших – а пока все увиденное мной подтверждало это – сидеть тут я могу до морковкина заговенья. Но и со скандалом прорываться нельзя: я и без того неиссякаемый источник сплетен. Что же придумать?

По коридору просеменил человек с подносом, на котором красовался пузатый чайник. Исчез за дверью с медной табличкой «Земский исправник». Граф Стрельцов изволит чаевничать.

Решившись, я подошла к служителю.

– Вы не могли бы передать господину исправнику записку? Всего пару слов?

Человечек посмотрел сквозь меня. Ругнувшись про себя, я сунула руку в прорезь юбки – нащупать ее удалось не сразу – чтобы добраться до привязанного к поясу кармана. Покрутила в пальцах пару медных монеток.

– Еще мне понадобятся бумага и чернила.

Передо мной возник чистый лист. Я положила рядом с ним монетки, они тут же исчезли, сменившись чернильницей.

«Кирилл Аркадьевич, мы не договорили вчера», – быстро набросала я. Подписалась: «Анастасия Северская».

Служитель скрылся за дверью и почти сразу же вернулся. Еще через пару секунд в дверном проеме возник сам исправник.

– Ваше сиятельство, для меня большая честь ваш визит.

Откуда-то появилась вторая чайная чашка – для меня, чай оказался крепким и сладким. Наконец, можно было перейти к делу.

– Кирилл Аркадьевич, у нас с вами есть общий интерес, – начала я, поставив опустевшую чашку на блюдце. – Хоть и по разным причинам, нам обоим не нужна эта идиотская дуэль. Которая неминуемо состоится, разве что Зайков сделает вид, будто не получал письмо с вызовом. Но, насколько я знаю князя, он не поленится отправить секунданта второй раз.

Стрельцов задумчиво кивнул.

– Попытка убийства – дело публичного обвинения, – продолжала я.

Исправник вскинул брови, но, к моему облегчению, придираться к словам не стал.

– Я рад бы вмешаться, – сказал он. – Но вы и князь слишком хорошо вышколили слуг. Все, чего смог добиться Гришин, – да, стреляли. Какой-то тать в темноте. Да кто его знает какой. Никто не видел, никто не слышал. Виктор Александрович, готов поспорить, тоже ничего не видел и не слышал, а доктор будет соблюдать медицинскую тайну. Остаются только ваши слова.

– Которые слишком легко объявить клеветой, – мрачно кивнула я.