Читать книгу: «Кощуна о женстве», страница 3

                                           Смерть змеиная,

                                           Неминучая,

                                          Во деснице у Чура светлого…

Однако же на Чура надейся, да сам не плошай. Что проку орать: "Чур меня!" на печи сиднем сидючи? Куда как лучше, разумнее, правильней с мечом, с топором ли, но в общем славянском строю призывать того же Чура в сшибке боя:

                                                        Чур-р-р-р-р-а-а!

Злобны черные боги. Хитры. Воинственны. Сам ли Змей прилетит в сполохах огненных, приидет ли с войском какой-нибудь Тугарин Змиевич – все едино для сынов племени славянского:

                                           Где моя палица в девяносто пуд?..

                                               Сивка-Бурка, вещий каурка,

                                              Встань передо мною, как лист перед травою!

И пошла потеха богатырская, молодецкая.

                                                               Бой! Бой!

                                      Есть где разгуляться добрым молодцам.

                                      Есть где развернуться сынам Перуновым.

                                      Есть где поразмяться детям Яриловым.

                                      Есть где исхитриться чадам Велеса.

                                       Есть где и Чуричам насмерть встать

                                       За дымы отечества, за Землю славянскую.

                                                               Бой!

Мечом махнут – в стане вражеском станет улочка,

топором секанут – переулочек, доброй палицей

злого Тугарина по пояс в землю вобьют.

***

                                                              Кому потеха, кому труд бранный, а кому горе горькое. Славянская Земля кровь змеиную принимает, славянская Земля и терзаема бывает. Ворвется супостат по сю сторону Чуровой черты, мужей боем бьет, грады огню предает, дев славянских в полон берет, красавиц, лапушек,

                                                                Мокошью отмеченных,

                                                                Ладою привеченных,

                                                                Денницею украшенных.

И нету больше тихого счастья материнского, Ладою обещанного.

И нету больше пыла страстного пыхучего, пыла буйного, горючего, Денницыного.

                                                            А й да мужи смелые славянские!

                                                                А й да молодцы могутные!

                                                                                   Ну,

                                                                             Что же вы,

сиднями сидите по тридцать лет и три года у Чуровой черты? Стонут милые за ней, седлайте коней, выручайте красу девичью.

                                                                А й коли пути не ведаете,

                                                                А й идти куда не знаете,

вот вам Бабуся-Ягуся. У нее и спросите. Сама не знает, в соседний град направит. Тамошняя Яга старейша, тамошняя Яга мудрейша, пособит в нужде добру молодцу. Не знает вторая – третья найдется и клубочек даст, на коем дальняя дорога узелками размечена для памяти. Разматывай, узелочки считай да вовремя сворачивай.

                                                   И погадает тебе Бабушка Яга на дорожку,

                                                   Наливное яблочко по тарелочке покатав.

***

                                                                              Скоро кощуна сказывается, да не скоро дело делается. Время солнцем в небе катится, в градах жизнь идет неспешная. А й как выберут ведьмы учениц себе, да настанет Ярилова Купальская ночь, уведут они девынек от ярких костров пламенных, от игрищ и веселия, от хороводов и буйных плясок неистовых радостных. Увлекут на гору Лысую, деревами и кустами не заросшую: не подкрался бы никто, не выведал да не сглазил бы их дело заповедное.

                                                         И наложат зарок на девынек:

                                                         Не обратить бы во зло знанье тайное,

                                                         Знанье страшное, знанье грозное,

                                                        И хранить его, умножать его,

                                                        И беречь бы жизнь человеческую,

                                                        Как завещано матерью Мокошью.

Смотри, девынька, стерегись. Есть на свете средства опасные. Есть на свете травы обманные. Оборотни они, чудища. Каплей зелье льешь – ягненок ласковый,

                                                                                 но

                                                         Выдашь зелье неверною мерою,

                                                         Или сваришь рукой нерадивою -

Обернется человеку питие волком многохищным зубастым, клыкастым.

                                                         А й варить надо зелье с заклятием.

                                                         А й заклятье творить раздумчиво.

                                                         А й как кончится слово заветное,

                                                         Тут пришла пора и с огня снимать:

Одолень-трава, Одолень-трава, одолей злое Лихо Одноглазое, одолей зловредных лютых хищных Мар, одолей мне горы высокие, долы низкие, реки глубокие, Боры темные, пеньки и колоды. Не я тебя поливала, не я тебя породила, Породила тебя Мокошь матушка, поливали тебя тучи черные, обдували тебя ветры буйные. Спрячу корень твой, Одолень-трава, у сердца ретивого, сослужи ты мне службу верную

                                                                             и в уходе,

                                                                            и в походе,

                                                                           и в болести…

Вот, смотри-ка, девынька, Разрыв-трава. От сердечных болей, от ломоты суставной. Мера снадобья десять капелек. Нету сердца настолько крепкого, чтоб не рвалось оно с наперсточка. Вот, смотри-ка, девынька, Перелет-трава. Возвращает силы сидню безногому, исцеляет Глухеей ударенного.

Но смотри, ошибешься мерою – не умрет человек, будет маяться, будет в муках жить, будет смерть искать, призывать Невею костлявую. Вот, смотри-ка, девынька, Мак-трава. Мак и в хлеб идет, Мак и сон дает. Стерегись, однако, красавица, может Мак-трава и лишать ума. Вот, смотри-ка, девынька, Трын-трава. Выпить капельку детине горемычныя, и утихнет вмиг, и уляжется, и отступится боль душевная. Выпить чарочку – позабудется из какого вышел роду-племени, от каких пошел отца-матери…

а еще есть Спрыг-трава, и Прострел-трава, и Дедовник, и Бодяг, и Волчец, и Игольчатка, Белена, Дурман, а Горицвет, а… считать устанешь, и пальцев не хватит тебе.

                                                                       Учись, девынька.

                                                                           Запоминай.

                                                                            И молчи.

                                             Знанье это страшное кому попало не доверишь.

***

              Не таят ведьмы знанья неопасного. Ай и опасное – что уж там – тайно от ленивого лишь.

***

                                Вечерами осенними долгими собираются у огня бояры слободские. За работою. А й и вымолвит старшой дружинничек: "Ну-т-кось, дедушко-чародеюшко, нам поведай кощуну-предание…"

                                  Не чинится старичок-ведунок, не чванится. Рассказывает.

Ой д как налетел Змей на молодца, хлестнул лапою –

покатился молодец как бита городошная.

                                                     Полными горстями пыль захватывал,

                                                     Носом борозды глубокие пропахивал.

Змей-злодей стоит, да насмехается, да над молодцем над добрым изгиляется:

                                                     И куды же, мол, ты прешь, деревеншына,

                                                    Деревеншына тупая ты, засельшына?

                                                    Я-те зубом единым голову скушу,

                                                   Когтем руки-ноги повыдеру.

Поднялся добрый молодец на ноги. Ухватил за шапку, наземь сбитую, а й та шапка лежит тяжелехонька. Понабилася во шапку ту парчовую мать-сыра Земля неподъемная. Собирает молодец все силушки. Поднимает он шапку парчовую. Тяжела пришлася шапка молодцу – по колени вгруз в Землю матушку. Размахнулся молодец шапкою, как хватил он ею Горынчища, так-от разом и сшиб ему головы.

                                                 Пал на землю Горынчищ обезглавленный.

                                                                                Сдох.

Тут подходит к молодцу бабка некая. Нос крючком, борода клочком.

                                                                          При клюке.

Ноги у ней, видать, костяные сделались от старости. Рожа сопливая. Руки граблями. Мерзостна-а… Душней козлища старого. И возговорит та бабка скрипучим голосом:

                                                      Ой ты гой-еси добрый молодец,

                                                      Завалил ты Змея Горынчища.

                                                      Вдарь-кося еще по нему разок,

                                                      Чтоб вовек ему не очухаться.

А молодец, как его волхвы слободские научили, так и отвечает: Хватит, мол, змеюке препоганыя одного удара молодецкого… Ну а бабка ему снова:

                                                      А й нельзя оставить, добрый молодец,

                                                      На земле его тело поганое.

                                                      Прилетит-приползет нечисть черная,

                                                      Принесет с собой воды мертвыя,

                                                      Зарастит ему раны жестокия,

                                                      Прирастит ему головы сбитыя.

                                                      И водою живой его сбрызнувши,

                                                      Оживит Змеюку окаянного.

                                                      Разожги-кося, добрый молодец,

                                                      На поляне сей превелик костер,

                                                      Да спали-кося Змея лютого,

                                                      Чтоб и праха его не осталося…

И ослушался молодец мудрых волхвов слободских. И послушался скверной бабки коварной мерзостной. Не зарыл он в землю Горынчища, чтоб истлело тело поганое. Запалил-разжег превелик костер, кинул Змея в огонь пылающий.

                                 Засмеялась бабка зловещая и исчезла – будто и не было.

А из гари, из пепла змеиного нечисть всякая понародилася: комары и слепни и оводы, и клещи, и мухи зловонные, народились и блохи прыгучие, и клопы и вши кровососные… навредила бабка окаянная. Эвон как – сидим, д-ай все чешемся.

                                                                             Хто така?

                                                             Сам смекай. Чай не маленький.

Живут по градам… с метлами, со ступами… Важные такие – фу-ты, ну-ты, ножки гнуты… Добренькими прикидываются. А сами копят – хранят знанья тайные, сокровенные.

                                                                         Для чего копят?

                                                                Для чего в тайне держат?

Вот, бают, пропало тут в некоем граде у коров молоко. Напрочь. Нету молока, и все. Нету! Ну, пошли градские к одной такой за советом и помощью. Окажи, мол, сделай милость. Глянь, а у ей во дворе горит превелик костер, и на том костре в чане эдак ведер на сорок сороков молоко варом кипит. О-мо-ла-жи-вать-ся задумала баба скверная, а народ через то ее воровское блудодейство – страдай?!

                                                     Лукав, ох, лукав старичок-ведунок.

***

                                                                                                                  Время солнышком в небе катится,

 осыпается листьями желтыми.

                                                               Вырастают девыньки.

И приходит им срок, за руку с ладным молодцем схватившись, скакать через костры Купальские. И приходит им срок новую жизнь давать. А-й чтоб жизнь давать, надо мужа взять – не своим, но старших в роде разумением.

                                              Скачите, девыньки, через костры Купальские,

                                               Пускайте, девыньки, венки заговоренные,

                                               Гадайте на бобах и на курьих потрохах,

а судьба ваша на Лысой горе решается. На шабаше межработном, когда закончены работы летние, а осенние еще не начинаются.

                                                         Все Яги на горе собираются.

                                                         Молодые судьбы обсуждаются.

                                                                  Потерпите, девыньки.

Скоро узнаете, что их общим приговором вам, красавицам суждено. Кто из добрых молодцев рассужен вам в суженые. Потерпите до того суда, а Яга о вас позаботится. Чтоб была у вас семья крепкая. Чтобы дети были здоровые. Чтоб присохли молодые – водой не разлить, огнем не отжечь, железом каленым не разрубить. Чтобы жили в любви и согласии.

                                                        Долго жила на свете Бабушка Яга.

                                                                        Много видела.

                                                                        Много слышала.

                                                                        Много знает.

И рассудком крепка: не осудит деву, Ладой отмеченную, на мужа Ярилича. Играть в Купальские ночи – с кем хочешь играй, девство свое кому любо дари, а вот счастью в такой семье не бывать. Перунич – да. И Чурьей крови не чурается Лада. А уж коли деву Денница отметила, вот такой рассуди Ярилича. И жечь будут друг друга, и огнем палить, и варом вместе кипеть.

                                                                     И ласки страстные,

                                                                     И ссоры буйные,

все вместе, все на двоих, и счастье, и горе.

Коли же нету радости молодой жене в игре любовной, если остынет, оскудеет в молодом супруге сила гоя его – и от этой напасти отведет молодых Бабушка Яга. Есть у нее и мази змеиные и жабьи, и настои мошек лесных, и навары травные, и коренья чудные, и Слова – заговоры заветные, и иные средства приворотные, оберечь чтобы счастье семейное.

                                                     Слава Тебе, мать Мокошь, слава Тебе!

***

                                                                                                                 Собираются девицы на посиделки. Каждая с работой. Которая прядет, которая вяжет, которая шьет, которая вышивает.

                                                            Быстро снуют руки девичьи.

                                                            Еще быстрее вертятся язычки.

Песни играют, кощуны сказывают, загадки загадывают.

                                                                        А вот угадай:

Баба Яга, вилами нога, весь мир кормит, сама голодна?.. Не знаешь, глупая?.. Не знаешь, не знаешь, да то ж соха!

                                                     А язычки уже перемалывают страшное:

…и цветет Папоротник Аленьким Цветочком единожды в году в ночь Купальскую. А уж кто тот Аленький Цветочек найдет, да сумеет сохранить, – не будет тайн от него на белом свете. Сама мать-сыра Земля станет ему прозрачна, как чистый родник в ясный день солнечный…

…а я слыхала, что цветет Аленький цветочек и на рябиновые ночи. Три таких ночи в году: первая – когда рябина зацветает, вторая – когда ягода ее красным цветом подернется, третья – когда клюнет ягоду первый воробей…

… в полночь черную, непроглядную, перед бурей-грозою грозною расцветает Алый Цвет-Перунович, разливает свет, будто солнышко. Но живет Цветочек единый миг. Вспыхнул свет его и померк навек. Стерегут Цветок силы темные, волокут в вертепы смрадные, ищет Знание нечисть лютая на погибель всему живущему…

…берешь скатерть льняную белую, берешь ножик, но только каменный, не дается Аленький Цветочек ножу железному, и идешь тайком в темный Бор сырой. Там отыщешь зеленый папоротник. Обведешь его чурой кольчатой. Порасстелешь внутри скатерть белую, скажешь тихо заклятье заветное и начнешь дожидаться цветения.

                                                                   Будет нечисть носиться,

                                                                        Зубами скрипеть,

но сломать не сумеет заклятия, если только ты не оглянешься, если только не испугаешься.

                                                                   Но хитра и сила нечистая.

Нету власти самой расправиться, так погонит к тебе волка лютого, наведет на тебя рысь коварную и медведя, лесов хозяина. И на них надо знать заклятия. Лишь Яге посильны те знания. А из ведьм молодых – лишь Денницышнам, лютых Змеев лихим полюбовницам.

***

                                                                                                    А то что же? Не одни боги светлые любят

 дев славянских,

                                                                                нежных,

                                                                                пылких,

                                                                             сладостных.

Огненным шаром хвостатым пыхающим, молнией зубчатой яростной рыкающей, всполохом пламенным, чудищем каменным летит Змей по-над Землею.

                                                                           Высоко летит.

                                                                           Далеко глядит.

Высматривает, выглядывает себе любезную среди дев славянских. А уж которую выглядит… Через трубу, волоковое ли оконце дымное явится Змей перед подругой избранною.

                                                      Ах, красив Змей в человеческом облике!

                                                                           Ах, красив!

Не хотя полюбишь, не любя захочешь, неисцелима будешь от страсти во веки веков вековечные.