Читать книгу: «Мама сказала»

Глава 1

Самое страшное насилие над душой – не жестокость, а любовь, пришедшая слишком поздно. Она не исцеляет, а хоронит заживо в лабиринте из «что если» и «почему».

Петербург весною, с его сыростью, внезапными прояснениями неба и теми ослепительными солнечными минутами, которые кажутся здесь скорее случайностью, нежели правилом, представлял собой в то утро зрелище вместе унылое и чарующее. На одних улицах ещё чернели груды старого снега, перемешанного с песком и грязью, на других уже блестели лужи, в которых отражались то серые стены домов, то внезапно выглянувшее солнце, – и казалось, что сам город колеблется между зимою и весною, между холодом и теплом, и это колебание отражалось и в лицах людей: кто шёл торопливо, нахмурившись и прижимая воротник к шее, а кто, наоборот, замедлял шаг, словно радуясь самой перемене воздуха.

Алексей сидел за рулём своей «Волги», втиснутой в длинный ряд машин, которые, едва продвинувшись на несколько метров, снова замирали, как будто чья-то невидимая рука задерживала движение всего города. Шум моторов, отрывистые сигналы, редкие окрики из окон – всё это сливалось для него в однообразный гул, утомительный и бесцветный. Он то и дело брал в руки телефон, набирал номер жены, ждал, слушал короткие гудки – и всякий раз связь обрывалась, или, вернее сказать, обрывалась сама надежда на то, что она сейчас заговорит с ним своим привычным голосом.

На первый взгляд, это было пустяком: мало ли кто не отвечает на звонок? Но человек устроен так, что именно в таких мелочах открывается его истинная жизнь. И раздражение Алексея – не на жену, не на пробку и даже не на себя – было тем особым раздражением, в котором смешаны усталость, нетерпение и неясная тоска; раздражением человека, который в своей семейной жизни не находит видимых изъянов, но в то же время чувствует, что за этой правильностью скрывается нечто ускользающее, неуловимое, – то самое, что называют счастьем.

– Чем же ты так занята, милая? – пробормотал он себе под нос. Но в этих словах слышалось не столько недовольство, сколько просьба – просьба о внимании, к которому он всё ещё не успел привыкнуть.

Он посмотрел в сторону домов, тянувшихся вдоль шоссе. В некоторых окнах уже горел свет – неровный, жёлтый, напоминающий о простом, но таком нужном быте: где-то семья садилась ужинать, где-то дети делали уроки под присмотром матери, где-то включали телевизор, спорили, смеялись. Алексей смотрел на эти огни и невольно думал о своём доме, о жене, о дочери. Ему казалось: в этих чужих огнях отражается и его собственная жизнь, но в отличие от прежних лет теперь у него было то, что называлось домом не по стенам, а по смыслу.

Машины снова тронулись вперёд, и в этом медленном движении Алексей думал о том, как жена встретит его: возможно, усталая, но с улыбкой, как это бывало всегда. Дочь, наверняка, уже спит, и он войдёт к ней в комнату тихо, поправит одеяло, поцелует её в лоб. Он ждал этой минуты – короткой, но важной, – с таким же нетерпением, с каким другие ждут праздника или успеха в делах.

Он понимал: счастье его было не в чём-то большом и громком, а именно в этих простых мгновениях – в тепле кухни, в дыхании ребёнка, в тихом слове жены. И всё же вместе с теплом он носил в себе и тревогу: слишком хрупким казалось это счастье, слишком легко его можно было потерять.

Пробка снова встала. Алексей положил телефон на сиденье, крепче сжал руль и вздохнул. Петербург шумел, двигался, жил, а он сидел среди десятков машин, думая лишь об одном – скорее вернуться туда, где его действительно ждут.

Глава 2

Когда Алексей наконец выехал из пробки и свернул к знакомому двору, город уже окутала серая вечерняя мгла. В редких окнах старых домов светились лампы, и эти огоньки, словно островки, уводили мысль от суеты дороги к тому, что по-настоящему важно. Он припарковал машину, поднял воротник куртки от холодного ветра и быстрым шагом направился к подъезду.

Войдя в квартиру, Алексей привычным жестом сбросил обувь, повесил куртку и задержался в тишине коридора. Казалось, всё вокруг дышало ожиданием – и даже воздух был другим, густым, домашним, словно напитанным ароматами ужина и детским смехом, который ещё недавно звучал здесь.

Он первым делом открыл дверь в детскую. В маленькой кроватке, под цветным одеялом, спала Олеся. Её волосы растрепались по подушке, а тонкая ручка свисала вниз – как у ребёнка, которому слишком тесно в границах сна и который ищет опоры в большем мире. Алексей тихо подошёл, осторожно поправил одеяло и на секунду замер, глядя на дочь. В эту минуту он всегда чувствовал особое: будто в её дыхании заключён весь смысл его жизни.

Он склонился, поцеловал её в лоб, и сердце его наполнилось тем тёплым чувством, которое словами выразить невозможно, но которое делает даже самый тяжёлый день не зря прожитым.

На кухне горела лампа. На плите стояла сковорода с ужином, рядом аккуратно накрытый стол. Аня появилась в дверях: сонная, с чуть растрёпанными волосами, в домашнем халате. Увидев его, улыбнулась – просто и мягко.

– Привет, – сказала она негромко.

– Привет, милая, – ответил Алексей, и усталость в голосе смягчилась.

Он сел, принялся есть. Аня молча поставила перед ним кружку чая, села рядом, подперев щёку рукой. Некоторое время они сидели так, слушая, как в соседней квартире кто-то ругается сквозь стену, а за окном шипит дождь.

– Ты задержался, – сказала она наконец.

– Пробка. Как всегда, – Алексей пожал плечами.

– Звонил тебе. – Он посмотрел на неё.

– Извини. Я мыла посуду, потом с Олесей возилась… Телефон оставила на кухне. Аня чуть нахмурилась. Алексей кивнул. В нём ещё жила та неясная обида, что вспыхнула в пробке, но рядом с ней уже поднималось чувство примирения. В глубине души он знал: она не виновата.

– Всё хорошо, – тихо сказал он. – Я просто… хотел услышать.

Аня улыбнулась мягко, словно понимая больше, чем он сказал словами. Она взяла его ладонь в свою – тёплую, привычную.

Некоторое время они сидели молча. Потом Алексей отложил вилку.

– Ты устала? – спросил он.

– Устала, – честно ответила Аня, – но спокойно. – Когда она засыпает, всё становится тише, и я сама будто отдыхаю вместе с ней.

Он кивнул, чувствуя, что эти простые слова значат для него больше, чем самые красивые речи.

Алексей уже собирался лечь, но Аня задержала его лёгким движением руки.

– Подожди, – сказала она, вставая. – Я соберу тебе еду на завтра.

– Да не надо, – возразил он. – Я что-нибудь перекушу по дороге.

– Нет, – твёрдо ответила Аня. – Знаю я твои «перекушу». Потом весь день на бутербродах.

Она открыла холодильник, достала кастрюлю, аккуратно разложила еду в пластиковые контейнеры. Делала это молча, с той хозяйственной сосредоточенностью, которая всегда трогала Алексея. Он стоял в дверях кухни и смотрел, как она, слегка нахмурив лоб, нарезает хлеб, проверяет, плотно ли закрыта крышка. И в этих простых движениях было то, что он называл счастьем: забота, которая не требует слов.

– Спасибо, – тихо сказал он.

Она обернулась, улыбнулась.

– Ты ведь для нас стараешься. А я… для тебя.

Он подошёл, обнял её со спины, прижался щекой к её плечу. Её тепло и запах мыла с кухни были ближе всяких слов.

Они ещё немного посидели вместе, чайник снова вскипел, и они допили по кружке. Аня рассказала, что Олеся сегодня впервые прочитала слово по слогам и страшно гордилась собой. Алексей слушал и улыбался, представляя, как дочь корчит рожицы, показывая расшатанным зубом свою победу над буквами.

– Она у нас будет умная, – сказал он.

– Она у нас уже умная, – поправила Аня.

После этого они всё-таки пошли в спальню. Аня быстро уснула, уставшая после дня забот. Алексей же долго ворочался, прислушиваясь к её дыханию, к шороху за стеной, к далёкому шуму города.

В голове всплывали обрывки мыслей. Он вспоминал, как днём смотрел на чужие окна, полные света, и как сейчас этот свет горит у него дома. Он думал о том, что в жизни, пожалуй, нет ничего важнее этих мгновений – но именно поэтому они кажутся такими непрочными. Ему всё время казалось, что счастье нужно беречь сильнее, чем что бы то ни было: как стеклянный сосуд, который может разбиться от одного неосторожного движения.

И с этой мыслью он обнял Аню крепче, словно желая защитить и её, и дочь, и всё их маленькое, но настоящее семейное счастье.

Так они и уснули – в близости, которая не требовала слов, и в тишине, которая была для него дороже любых разговоров.

Глава 3

Утро в Петербурге встретило семью привычным холодком. Солнце робко пробивалось сквозь серые облака, и его лучи ложились на подоконник бледными полосами. В квартире было тепло, пахло кашей и свежеиспечённым хлебом – соседка снизу опять включила духовку с самого рассвета, и запах поднимался по вентиляции.

Алексея разбудил смех дочери. Он открыл глаза, посмотрел на часы: едва семь. До работы оставалось ещё два часа, но именно ради этих минут он всегда вставал раньше. Утро, проведённое с Олесей и Аней, было для него дороже сна.

– Эй, кто это у нас тут проснулся? – позвал он, выходя на кухню.

– Папа! – закричала Олеся, вбегая ему навстречу. Волосы её растрепались, пижамная кофта сбилась на одно плечо, но она сияла от счастья. – Смотри, у меня зуб шатается!

Она широко открыла рот и показала пальцем на передний зуб, который и правда заметно покачивался.

– Ого! – присвистнул Алексей, присев, чтобы рассмотреть. – Ну, скоро ты будешь совсем взрослая.

– Не хочу, – возразила девочка, нахмурив брови. – У тебя зубы огромные, как у лошади!

Аня, стоявшая у плиты, невольно рассмеялась, помешивая кашу.

– Слышала? – Алексей поднялся, улыбаясь. – У меня, оказывается, лошадиные зубы.

– Ну, зато крепкие, – подхватила Аня, весело глянув на дочь. – И каша застревать не будет.

Олеся захохотала и, довольная собой, побежала к столу.

– А зуб фея придёт? – спросила она с серьёзным видом, уже усаживаясь на стул.

– Обязательно, – ответила Аня, разливая кашу по тарелкам. – Только надо положить зуб под подушку.

– А если я его проглочу? – с неподдельным интересом уточнила девочка.

– Тогда фея принесёт не подарок, а кастрюлю! Чтобы варить зубы и возвращать их обратно. Алексей поднял брови и театрально изобразил ужас. Девочка засмеялась так звонко, что даже соседская собака за дверью залаяла в ответ.

Завтрак превратился в маленький спектакль: Олеся то проливала молоко, то хватала ложку не той рукой, то вставала, чтобы показать вчерашний рисунок – домик с кривыми окошками и тремя человечками, где один был обязательно «папа». Алексей терпеливо помогал, Аня мягко направляла дочь, и в этой утренней неразберихе чувствовалась особая гармония: каждый делал своё, но всё складывалось в одно общее – жизнь семьи.

Когда они уже собирались, Олеся подошла к отцу и протянула ему бумажный самолётик.

– На работу возьми, – сказала она торжественно. – Чтобы тебе не скучно было.

Алексей улыбнулся и бережно положил самолётик во внутренний карман куртки.

– Будет мой талисман, – ответил он.

– Сегодня я только до обеда, – сказал Алексей, поправляя ворот рубашки. – Потом заеду за вами, и пойдём куда-нибудь.

– Ловлю на слове, – отозвалась Аня, поправляя ему манжет.

– Правда, папа? – воскликнула Олеся, подбегая к нему. – А куда?

– В парк. Ответил он после паузы. Купим тебе мармелад, и ты покажешь мне, как шатается зуб.

Дочь радостно захлопала в ладоши и завертелась по комнате, будто у неё уже был в руках этот мармелад.

Алексей ещё раз поцеловал её в макушку, потом обнял жену. Аня задержала его на мгновение, сжала его руку чуть крепче, чем обычно. В этом простом жесте чувствовалась вся та тихая, спокойная любовь, на которой держалась их жизнь.

Вскоре дверь за ним закрылась. В прихожей остался запах его куртки, а в квартире – их привычное тепло. Аня провожала взглядом дверь ещё несколько секунд, потом вернулась на кухню, где дочь уже строила из кубиков «тот самый парк, куда они пойдут вечером».

Глава 4

Алексей приехал на склад чуть позже девяти. Серое утро Петербурга сменилось сумеречным светом в огромном помещении, где ряды коробок тянулись к потолку. Воздух был влажным, с запахом картона, машинного масла и свежесрезанного дерева – смесь, которую Алексей почему-то полюбил за годы работы.

– Лёш, опоздал, как обычно, – усмехнулся диспетчер Сергей, высокий мужчина с усами и лёгкой сутулостью, когда он спешил между стеллажами.

– Да не так уж и сильно, – ответил Алексей, пытаясь скрыть усталость. – Машина пробки не любит, а я её тем более.

Сергей только пожал плечами и вернулся к своему ноутбуку, а Алексей подошёл к колонне грузовиков. Его «Волга» уже стояла на парковке, а рядом обсуждали маршрут молодые водители: Павел, с жёлтой кепкой и громким смехом, и Игорь, который всегда казался суровым, но втайне любил шутки.

– Сегодня рейс на Московский проспект, – объявил Алексей, проверяя бумаги. – Пять точек, разгрузка до полудня.

– Лёх, а ты не хочешь, чтобы я с тобой поехал? – спросил Павел. – Разгрузка там своя…

– Нет, спасибо, Паш. Я справлюсь, – улыбнулся Алексей. – Ты лучше подготовь документы на склад №3.

Игорь кивнул, держа планшет с расписанием. – Да, Лёх, но смотри, там пробки на Невском.

– Пробки есть всегда, – Алексей усмехнулся. – Значит, нужно просто включить терпение.

Он завёл машину и выехал в город. Дорога была привычной: влажный асфальт, редкие прохожие с зонтиками, серые трамваи, скользящие по рельсам. По радио шли новости и тихая музыка, но Алексей почти не слушал. Он думал о порядке доставки, о грузах, которые нужно беречь, о том, чтобы всё было вовремя.

Первой остановкой стал небольшой магазин на Петроградской стороне. Там его встречала Лидия – энергичная женщина с быстрыми руками, которая знала Алексея ещё со времён, когда он только начинал водителем.

– Лёш, доброе утро! – сказала она, улыбаясь. – Опять все коробки на тебя?

– Увы, да, – ответил Алексей. – Но к полудню всё будет готово.

Они вместе проверили накладные, Алексей аккуратно расставил груз на заднем сиденье «Волги», закрепил коробки ремнями и снова сел за руль.

Дорога на следующую точку заняла около двадцати минут. В это время он звонил диспетчеру Сергею, согласовывал изменения в маршруте, уточнял адреса, проверял номера телефонов получателей. Царила тихая, деловая атмосфера: Алексей говорил спокойно, но с решимостью, будто каждое слово держало груз не только в машине, но и в его руках.

– Лёша, у нас тут мелкая заминка на складе №4, – сказал Сергей. – Проверяй, чтобы не задержалось.

– Уже учёл, – ответил Алексей. – Буду там через двадцать минут.

На улице дождь усиливался. Стекло машины покрывалось тонкой плёнкой воды, и дворники с трудом успевали за каплями. Алексей не спешил. Он знал: спешка на дороге – это не только опасность для себя, но и для груза. Внутри него поселилось спокойное терпение, которому он учился годами.

На складе №4 его встретила Наталья – женщина средних лет с суровым взглядом, но мягкими руками, когда речь заходила о проверке документов. Она быстро прошлась по списку, отметила все позиции, а Алексей, слушая её тихий голос, ощущал, как день начинает выстраиваться в привычную закономерность: работа, дорога, новые точки, новые лица, и всё это как будто держало его на плаву.

– Готово, Лёш. – Наталья кивнула. – Можешь ехать на следующую точку.

– Спасибо, – сказал он. – Всегда приятно работать с вами.

Следующие три остановки прошли в похожем ритме: разгрузка, проверка накладных, разговор с получателями, маленькая шутка с коллегой через телефон. На каждом участке Петербург показывал свои лица: серые дома, мокрые тротуары, редкие прохожие, спешащие на работу, учёбу или в детский сад. Алексей ловил эти детали, как будто город сам говорил с ним, а он просто слушал.

К полудню он сделал последнюю остановку. Сидя в машине, проверяя документы, он думал о том, как вернётся домой, как встретит дочь, как Аня приготовит чай улыбаясь ему и они всей семьей проведут время вместе. Эта мысль была для него не меньше, чем воздух: без неё день казался бы пустым.

Он взял телефон и набрал номер Ани:

– Дорогая, собирайтесь, я скоро буду, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хотя внутри чувствовал лёгкую усталость после работы.

Она ответила коротко: «Хорошо, ждём». Алексей нажал на газ и собирался выехать, как вдруг…

Пронзительный крик рвал воздух, будто кто-то разрывался на части. Сердце Алексея замерло. Он автоматически прижал телефон к уху:

– Аня… я перезвоню, – сказал он, пытаясь не выдавать тряску в голосе.

На экране телефона уже мигала смс от Ани: «Все в порядке?»

Алексей резко повернул машину к обочине и вышел, чувствуя, как адреналин сжимает грудь. Он прошёл за угол и увидел маленького мальчика, лежащего на асфальте. Женщина надменно стояла над ним, материлась, а потом пару раз ударила его по голове.

– Мамочка, пожалуйста, не бей меня! – пронзительно закричал ребёнок.

Голос был тонкий, но удивительно сильный. В нём слышалось одновременно и отчаяние, и ужас, и молчаливая надежда на чудо. Алексей вспомнил себя самого, маленького, дрожащего от страха в детдоме, когда удары и крики сыпались как снег, и каждый день казался вечностью.

– Заткнись, ублюдок! – рявкнула женщина, сжимая плечи ребёнка. – Я тебя воспитаю, сука!

Мальчик извивался, пытаясь вырваться, падая и снова поднимаясь, а его глаза блестели слезами.

– Мама… я люблю тебя… пожалуйста, не бей меня! – голос дрожал, ломался, а слёзы стекали по щекам.

Алексей сделал шаг вперёд, чувствуя, как напряжение сжимает грудь и давит на лёгкие. Он знал, что любое резкое движение может испугать ребёнка ещё сильнее, и одновременно внутри росло чувство неотложной необходимости вмешательства.

– Эй! – закричал он, – отпустите его!

Женщина резко обернулась. Её лицо было красным, глаза блестели безумием, губы поджаты в линию ярости.

– Иди на хуй! – рявкнула она, держа ребёнка крепче. – Это мой сын, и я сама решаю, как его воспитывать!

Мальчик снова завизжал, всё тело дрожало, он цеплялся руками за мать, пытаясь найти хоть малейшую опору. Алексей видел, как его пальцы маленькие и слабые, но в них была сила сопротивления, рожденная страхом и надеждой.

– Мамочка! – снова закричал ребёнок. – Я тебя люблю… пожалуйста, не бей!

Алексей ощущал, как сердце сжимается, руки непроизвольно сжались в кулаки, дыхание учащается. Он видел всё: капли дождя, скользкие ступени, мокрые пальцы ребёнка, его дрожь, каждую искру страха, пронзающую взгляд.

Женщина словно не замечая его, схватила мальчика за плечи и силком затащила в подъезд. Алексей успел только приблизиться – дверь захлопнулась перед ним.

С трудом он выпрямился, не зная, сколько времени стоял в оцепенении, подошёл к машине, завёл мотор и уехал. Дорога домой казалась бесконечной. Каждый поворот, каждый светофор – и мысль о мальчике не отпускала. «Что с ним будет? Он один… он боится…» – прокручивалось в голове снова и снова.

Когда Алексей открыл дверь дома, он сразу начал звать:

– Олеся! Аня!

Дочь выбежала навстречу, а Аня, услышав голос мужа, подошла с тревогой на лице. Алексей обнял их обоих так крепко, как будто это было последнее объятие на свете.

– Что случилось? – спросила Аня, сжимая его руку.

– Расскажу по дороге, – сказал Алексей, всё ещё удерживая их в объятиях. – Я хочу сделать Олесе подарок.

Дождь затих. Они сели в машину и поехали в парк. Алексей молчал, взгляд был пустым и потерянным. Аня тихо спрашивала:

– Лёша… что с тобой? Почему ты такой?

Он словно не слышал её, погружённый в свои мысли. Она пыталась ещё раз, осторожно, мягко:

– Скажи… с тобой всё в порядке?

Но он лишь слегка кивнул, взгляд не отрывая от дороги. В парке Алексей всё внимание сосредоточил на дочери. Он улыбался, играл с ней, помогал садиться на качели, следил, чтобы она не упала, смеялись вместе, но внутри его всё ещё гудело от того, что он видел.

Когда Олеся ушла играть на детской площадке, Алексей сел рядом с Аней и тихо сказал:

– Я видел мальчика… маленького. Его мать била, силой тащила в подъезд. Он кричал… «Мамочка, я люблю тебя, пожалуйста, не бей». Алексей еле сдерживая слезы, трясущими руками посмотрел на жену.

Аня замерла, глаза широко раскрыты от ужаса и растерянности.

– Боже… – прошептала она. – Как… где ты это увидел?

– Я не мог остаться в стороне, – тихо сказал Алексей. – Мне важно знать, что с ним. Не могу выбросить это из головы. Аня взяла его за руку, её взгляд был полон тревоги и заботы:

– Мы должны что-то сделать. Мы не можем просто ждать.

Алексей кивнул, всё ещё сжимая руку жены, внутренне ощущая тяжесть ответственности. Он понимал: мальчик, которого он видел, одинокий и напуганный, как когда-то он сам, нуждается в защите. И теперь он не сможет успокоиться, пока не узнает, что с ним всё в порядке.