Дропкат реальности, или магия блефа

Антер-старший, выбравшийся из повозки и тоже находившийся под впечатлением от обзорной экскурсии, кинул серебрушку кучеру. На просьбу же того сотворить хоганово знамение, «чтобы удача не покидала», изобразил настолько размыто-замысловатый жест, явно отдававший матерщиной, что даже дурная кобыла, которая и обеспечила великому инквизитору непередаваемый букет впечатлений, смутилась.

После столь емкой и красочной пантомимы великий и ужасный развернулся на каблуках и решительно направился в департамент. Эрден следовал за ним неотрывной тенью. Вассарии ничего не оставалось, как повторить маневр «муженька».

В темных пустынных узких коридорах пугливым эхом отдавался гул шагов троих нежданных посетителей. Наконец ключ, вставленный в замочную скважину, проскрежетал о металл. Звук вышел такой, что девушка поняла: никакой охраны кабинету и не требуется. Любой вор, решивший пошерудить отмычкой, оповестит о своем намерении всех глухонемых окрест. Эрдену услышанное тоже не понравилось, он скривился, как зять, пришедший под утро на бровях к порогу дома и обнаруживший там «любимую» тещеньку с распростертыми проклятьями. Наконец дверь открылась, пуская пришедших в святая святых департамента.

Обстановка кабинета инквизитора ничем не отличалась от таковой у любого чиновника средней руки: видавший виды, потертый, а местами и затертый добела, но добротно собранный секретер (наверняка хранивший не одну опасную тайну), продавленное кресло и шкап для бумаг с вечно открытой дверцей, которую как старательно ни приставляй, все равно через два клина повиснет сломанным крылом.

– Покажи письма. – Требовательный голос Эрдена оторвал девушку от созерцания.

Великий инквизитор открыл один из множества ящиков стола и извлек оттуда пухлую стопку, перевязанную пеньковой бечевкой. Протянул ее сыну. Мужчина углубился в чтение.

Спустя полсвечи он оторвался от посланий и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Если это не магики? Кому еще ты опять встал костью поперек горла?

– Скажи, скорее, кому я не мешаю, список получится гораздо короче.

– И все же?

– В последнее время хоганов всерадетель стал со мной особенно приветлив…

– Да вы уже сколько лет делите с ним власть, перетягивая Ваурия каждый на свою сторону, словно дети тряпичную куклу.

– Будто мы одни! Твой начальник, Эрден, тоже играет с нами в эту занятную игру.

Вассария слушала разговор отца и сына, и ее удивление все возрастало. Каждый в империи знал, что инквизиция и всерадетель – две длани божьи, что даруют мир и покой, защищая от мракобесья, несокрушимые в своем единстве. Во всяком случае, так вещал хоганов пастырь тихонской молельни каждую воскресную проповедь. Правда, Васса на этих мероприятиях откровенно зевала, старательно игнорируя визгливый голос проводника слова божия. Последний, кстати, ассоциировался у девушки с матерым козлом, но не только из-за бороды и порою туповато-решительного выражения морды лица. Воняло от него знатно, ядрено, как и от приснопамятного парнокопытного. Да так, что не всякая вошь решится на дегустацию столь пикантно приправленного блюда. Но все прихожане терпели – слуга вышнего как-никак.

А сейчас оказывается, что две «длани» норовят не только показать друг другу кукиш, но и надавать оплеух. Занятно. Меж тем великий инквизитор продолжал:

– Я, конечно, заинтересовался, отчего попал в расположение всерадетеля и, обеспокоенный его благополучием и здоровьем, обеспечил ему тайную охрану со своей стороны.

«Ну да, – хмыкнула Вассария, – сейчас это так называется…»

По хитрющим глазам обоих мужчин девушка поняла, что к шпионажу во всех его проявлениях оба собеседника относятся более чем благосклонно.

– Единственное, что удалось узнать, – достопочтенный хоганов дланник все так же не прочь исповедовать симпатичных монашек из обители святой Баяны, преимущественно в средень, ближе к вечеру.

– А подослать ему наушника не пробовал?

– Пробовал, и не раз! Но все мои шпионы на чем-то да прокалывались. Ни одному не удалось втереться в доверие.

– А если в монастырь кого послать? И оттуда?

– А где я тебе непорочную девицу найду знатного роду, согласную на меня шпионить?

На недоуменный взгляд Эрдена инквизитор пояснил:

– В монастырь этот простолюдинок не берут, да еще, чтобы стать послушницей, арку входа пройти надо. Считается, что она объявляет волю святой: прошла – можешь стать хогановой невестой, нет – и суда нет. А эта зараза архитектурная – артефакт реликтовый, самой этой святой Баяной по преданию осененный, только девственниц и пропускает. Когда непорочность невесты до брака проверить, я понимаю – оно самое то, но мне-то как шпионку подослать?!

– А как же они потом… – Эрден спохватился, что у столь интимной темы есть весьма внимательная слушательница, и смутился, однако мысль довел до логического конца: – …кхм, после посещения всерадетеля обратно в монастырь проходят?

– Через боковую дверь. А через эту мракобесью арку лишь один раз, перед тем как в послушницы идти.

Тут инквизитор, сощурившись, стал внимательно разглядывать Вассарию. И резко выстрелил вопросом:

– Девица или уже нет?

Васса, в первый вздох опешившая от такого вопроса, на мгновение растерялась, но и этого было достаточно. Ее язвительный ответ:

– С одной стороны, да… – был инквизитору уже безразличен.

Девушка мысленно корила себя: дед научил ее блефовать, но в игре, когда она знала и была готова к этому, а вот так неожиданно…

– Как догадались? – без обиняков спросила Васса.

Надо же знать, на чем именно прокололась: бровь, поджатые губы, пальцы рук, собранные в кулак. Язык тела самый правдивый, и не всегда за ним уследишь, поэтому-то и оттачивают шулеры каждое движение до волоса.

– У фьеррин много по чему можно догадаться: ты, например, сощурилась перед ответом. Это говорит о том, что ты собираешься отбрить собеседника. Если бы покраснела и замялась, были бы еще сомнения, а так – нет, для жертвоприношений годишься, – усмехнувшись, закончил инквизитор.

Васса же решила выяснить все, интересующее ее по этому вопросу, до конца и плевать на стеснение.

– А мужчин?

– У мужчины нет признаков лишения девственности, кроме его наглой, довольной рожи…

Правильность этого утверждения подтвердила хитрая улыбка Эрдена, обосновавшаяся на его лице при последних словах инквизитора. Хотя он старательно, но безрезультатно пытался ее скрыть.

После короткого экскурса по основам кинесики инквизитор вновь резко сменил тон:

– Милая фьеррина, я, будучи свидетелем сегодняшнего действа, хотя и изрядно запоздал на светский раут, был удивлен вашим лицедейским талантом. Признаться, поначалу даже всерьез поверил в происходящее, – и, не меняя интонации, инквизитор перешел к делу: – Поэтому предлагаю вам сотрудничество на благо святой инквизиции и меня лично. И учтите, отказа я не приму.

Вассария молчала, чувствуя, что сейчас ступила на тонкий лед. С такими людьми, какими бы они ни были милыми и обаятельными на первый взгляд, не шутят. Таким не отказывают. С другой стороны, как говорят торговцы удачей или каталы: «Торг всегда уместен, даже с судьбой». Почему бы не попробовать?

– Помощь святой инквизиции – дело, угодное Хогану, а за верное служение всевышний одаривает своею милостью…

– Что именно ты хочешь? – Деловой тон меча хоганова напомнил о рыночных торговцах. У тех тоже, как только речь заходила о барышах, голос с переливно-ручейного, восхваляющего товар, становился сухим и звучал так, будто костяшки счетов щелкали.

– Свободы, звонкой и отчеканенной с профилем императора, и независимости от воли отчима.

«Причем последнее – гораздо важнее», – про себя добавила Васса.

– Я подумаю над этим.

«И ничего не сделаю», – продолжила мысленно девушка.

Эрден же, будучи лишь наблюдателем этой сцены, внутренне все больше противился задумке отца. Хотя девица была шустра и как нельзя лучше подходила на роль, которую уготовил ей великий и ужасный.

– Нет, она не будет в этом участвовать. – Спокойный голос дознавателя говорил о том, что для себя мужчина уже что-то решил и теперь намерен отстаивать свою точку зрения до конца.

– А это уже не тебе решать, сын мой, а ей, – и Антер-старший кивнул в сторону Вассы.

– Надеюсь, что великий инквизитор велик во всем, и в его мудрой голове есть не только план, как мне проникнуть в обитель святой Баяны, но и как выбраться оттуда, желательно не по частям.

На эту шпильку хоганов каратель лишь усмехнулся и, еще раз внимательно оглядев Вассу, прищелкнул языком, добавив:

– Думаю, сработаемся.

Глава 4
Мартингал по-монастырски

Игрок, мнящий себя опытным, при проигрыше может использовать мартингал – удвоение ставки, дабы при следующей игре не только вернуть утраченное, но и остаться в плюсе. Шулер любит работать с таким, поскольку ободрать оного до последнего медяка можно намного быстрее, чем при обычном ходе игры.

Из заметок герра Хайроллера

– Головой за нее отвечаешь, понял?

Эрден поймал себя на мысли, что волнуется, как безусый драгун на первом задании, но поделать ничего не мог. Самому ему не раз приходилось бывать и подсадным селезнем, да и уткой однажды тоже (в тот раз дознаватель облачился в женское платье, и бабушка Урина в его исполнении запомнилась надолго всему отделению). Вассария же еще не настолько опытна. Одно дело изобразить пьяную деваху в таверне, другое – провести настоятельницу монастыря при целой толпе народу. Ну, допустим, не толпе, но все же… Поэтому Эрден переживал, убеждая себя, что его тревога вызвана исключительно волнением за ход операции, а не за отдельную ее участницу.

Мужчина перевел взгляд на Вассарию. Сейчас она была абсолютно не похожа на ту клейкую, как намокший леденец, девку из таверны, от которой хотелось побыстрее отделаться. В двенадцати шагах от него стояла симпатичная, может, чересчур наивная провинциалочка в сером дорожном платье с саквояжем в руках.

Эрден подошел к девушке, чтобы дать последние наставления:

– Ты все поняла?

– Да. Как думаешь, клюнет?

– Наверняка. Ему нравятся именно такие: тихие, скромные, свежие. Если бы иначе – его бы посещали фиррены лавандового квартала.

Вассария хмыкнула. Слава об обитательницах данного квартала разлетелась далеко за пределы столицы. Благопристойные фиррены со смаком сплетничали о том, как в оном попираются все мыслимые добродетели. При этом говорили, что о такой мерзости даже упоминать не стоит, и тут же в подробностях живописали разврат (интересно, откуда они точно знали, что там творится, если никогда не были по указанному адресу?), творимый в домах за лавандовыми шторами. Многие же герры при упоминании заведений этих улиц мечтательно закатывали глаза (главное, чтобы оного жеста не видели супружницы) и улыбались.

– Значит, буду нежной и свежей. – Вассария усмехнулась. – Лицедейство – залог апсвинга, поэтому что-что, а играть роль я умею.

Эрдену показалось, что он ослышался, поэтому переспросил:

– А при чем здесь свинки?

Вассария лишь усмехнулась:

– И как ты, не зная элементарных вещей, планировал прижать тех катал? Апсвинг – это когда тебе везет в игре либо по дурости, либо по умению.

– А я и не планировал прижать, мне просто нужно было им проиграться. Кстати. А откуда ты щеголяешь такими терминами?

Васса прикусила не в меру болтливый язык, но было поздно. Эрден не хуже борзой встал в стойку, почуяв дичь, в роли которой выступало прошлое девушки.

Чтобы хоть как-то выиграть время и уйти от прямого ответа, она промолвила:

– После того как все закончится, обязательно расскажу, договорились?

– Хорошо, договорились, но учти, я запомнил, – и, зачем-то поправив девушке воротничок, Эрден добавил: – Пошли, уже пора.

* * *

Спасение души требует серьезных материальных затрат. Сидя за столом перед фьеррой, облаченной и лиловую хламиду, Вассария это поняла по тому, как цепко пробежались крысиные глазки настоятельницы монастыря по ее фигуре. Данная хоганова невеста ассоциировалась у девушки с образом буренкиной смерти. Именно так изображали коровью лихоманку: худой практически до просвета, высокой, аки жердь, с узловатыми пальцами. Только сказочная героиня не была охоча до злата, предпочитая звону меди что-нибудь более питательное и удобоваримое.

– Еще раз напомните, сколько вы отдаете добровольной платой на нужды монастыря, дитя? – Этот вопрос настоятельница задавала уже второй раз, правда, в иной формулировке.

Вассарию душила милая коренная обитательница болота, в народе именуемая жабой. Фьеррине вручили «на расходы» приличную сумму злотнями, но лицедейка за недолгое время как-то прикипела душою к выданному кошелю. Вверять его в руки этой алчной женщине девушке не хотелось. Пришлось.

– Вот, здесь двадцать злотых. – Васса положила кошель на стол и скромно потупила взор. Пять монет ей все же удалось незаметно умыкнуть. Это обстоятельство хоть как-то примирило девушку с необходимостью расставания с «реквизитом».

– Что ж, это небольшой, но все же вклад во спасение вашей души. Да будет милостив к вам Хоган. – Припрятав кошель в один из ящиков стола, уже более деловым тоном настоятельница добавила: – Раз вы, дитя мое, решили отринуть все мирское, после гибели вашего жениха стать послушницей и последовательницей святой Баяны, мы вам в этом поможем.

Неестественно тонкие пальцы женщины ухватились за ручку массивного колокольчика. Раздавшийся после этого звук, больше всего напоминавший набат, а не мелодичный перезвон (какой должен был прозвучать по логике), пронесся по кабинету, а затем и по коридору стаей мракобесов. Спустя два вздоха в кабинет вошла монахиня, протиснувшись в дверной проем бочком и слегка при этом втянув живот.

– Уленька, проводи новую послушницу в келью, выдай ей одежду и объясни распорядок нашего монастыря. – Фьерра кивком головы указала вошедшей на Вассарию.

Появившаяся монашка была так же похожа на настоятельницу, как хряк на воблу: пухлые щеки, погребенные под кучей веснушек, рыжие взлохмаченные вихры, которые даже лиловая косынка укротить была не в силах. Уленькины же телеса свидетельствовали о заботливости ее родителей, так откормивших свое дитятко, чтобы точно оградить ее от разврата, да и вообще любого покушения на ее честь – смельчаков и энтузиастов всегда дефицит.

«Нет худа без добра. Зато если вдруг какой злыдень попытается выкинуть эту Уленьку из окна, у убийцы ничего не получится – просто надорвется», – отстраненно подумала Васса, глядя в спину монашке, пытающейся тараном взять дверной проем. Вера движет горы, а уверенность, помноженная на упрямство, – даже дверные проемы. Пыхтя, Уля все же вышла в коридор, видимо, из принципа не став поворачиваться боком.

Как только Васса с хогановой невестой покинули кабинет, толстушка накинулась на девушку с таким энтузиазмом, что оным можно было и убить:

– Ты новенькая? А откуда? Почему решила сюда пойти? – и, не давая Вассарии вставить ни слова, продолжила тараторить: – Жаль, что ты такая нежная вся. Плохо вы, тихони, тут приживаетесь. Вот давеча была одна, ну прям ты точь-в-точь, да занедужила: рвать ее по утрам начало, вся зеленая была, есть ничего не хотела. Настоятельница уж как переживала, да ничего сделать не смогли, пришлось ее в лекарский дом везти.

«Знаем мы эту болезнь, через девять месяцев сама проходит», – ехидно прокомментировала Васса.

Провожатая меж тем разливалась соловьем:

– А еще до этого была другая. Тоже скромница, ручки тонкие, стан словно тростиночка – рукой перешибешь. Все ходила как в воду опущенная. Даже беседы со всерадетелем, на которые горемычная ездила, ее душу не спасли. Преставилась. Душеньку свою загубила в петлице, – вещала монашка и тут же безо всякого перехода выдала: – А вот кормят здесь – жуть! Помереть порою с голодухи можно. Ты вон и так тощая, так что как будут в трапезной обед разносить – ешь все.

От этого стрекота голова Вассы уже шла кругом, но на счастье девушки они наконец-то дошли до отведенной ей кельи.

Монашка, словно вспомнив о порученной ей обязанности, уже на пороге оттараторила:

– Встаем до зари, со вторыми петухами, полторы свечи – утренняя молитва, потом трапезная, потом настоятельница дневные поручения раздаст. Как колокол зазвонит – время молитвы и обеда, потом опять по поручениям. Вечером молитва и ужин.

Выдав эту программу-минимум, конопатая добавила:

– Ты давай располагайся, щас принесу одежду. Ряса тебе еще не полагается, но и в мирском ходить не след. Я мигом, – и с этими словами захлопнула дверь.

Васса, оставшись одна в келье, присела на топчан и попыталась проанализировать услышанное. Похоже, что скабрезная шуточка про задорных монашек, резвящихся у себя в келье, возникла не на пустом месте. А посему рано или поздно ей придется поехать на «исповедь» ко всерадетелю.

– Ладно, пока есть время подумать, – прошептала Васса.

Она невесело усмехнулась и достала пять монет, что так шустро умыкнула. Машинально взяла один кругляш и начала ловко перекидывать его через фаланги пальцев. Монетка играла на солнце, а множество бликов круговертью солнечных зайчиков устроили чехарду на потолке. Почему-то, когда фишка или та же монета исчезала между пальцами и появлялась вновь, Вассе лучше думалось.

* * *

Монастырские размеренные будни ассоциировались у Вассы с паутиной: день за днем наворачивались на нее коконом серых нитей, затягивали.

Прошло больше двух седьмиц, от утренних и вечерних бдений девушку уже воротило. Величественные шпили монастыря, словно пронзающие небесную высь, вызывали лишь одно желание – повесить на них противную настоятельницу, мракобесью мать Арелию, что совала свой длиннющий нос во все дыры. Эта тощая швабра своей дотошностью, скаредностью и назидательностью могла препарировать сознание даже самых стойких разгильдяев. Вассарию же она просто выводила из себя.

Поучительные рассказы и показная целомудренность, коей щеголяла настоятельница, чуть ли не каждый день проходя под ненавистной аркой святой Баяны, больше всего раздражали Вассу, знавшую о «милых слабостях» всерадетеля. Девушка уже поняла, что самым большим окаянством в монастыре считается прелюбодеяние. Слышал бы это друг деда, изрядный пошляк, заглядывавший изредка в гости и считавший, что девственность – это женский недостаток, исправляемый мужским достоинством. Вот бы посмеялся над монастырской версией самого страшного греха. Но в хогановом доме свой взгляд на прегрешения. А посему любая после приватной встречи со всерадетелем могла больше всего бояться прохода под этой чертовой аркой. Дескать, постриг-то она принимала девицей, а уже после наблудила у стен монастырских…

Вассария не удивилась бы, если бы узнала, что настоятельница еще и шантажировала монахинь раскрытием их невольной тайны. Теперь понятно, почему раз в полгода служат очередную новую поминальную по самоубиенной грешнице, навсегда покинувшей стены данного монастыря (последнее Васса узнала все от той же словоохотливой рыжухи Уленьки). Последняя, не к ночи будь помянута, появилась в глубине коридора.

Монахиня, завидев Вассу, наддала ходу и начала приближаться, неумолимо, как понесшаяся повозка, возница которой сдуру отпустил вожжи. Хоганова невеста совсем не солидно при этом размахивала руками и порывалась что-то крикнуть, но выходили только сиплые невнятные звуки.

Васса, видевшая, какую скорость набрала монахиня, всерьез начала опасаться за свою жизнь. Как и обо что Уленька собралась тормозить? Выполнять роль буфера между стеной и столь резвой девицей лицедейке как-то не очень хотелось.

Все обошлось. Последовательница воли святой Баяны последний десяток локтей просто проехалась на подметках, широко расставив согнутые в коленях ноги. Зрелище было столь же эффектным, как мерин на лыжах.

– Срочно прячься! – выдала наконец Улина.

– Зачем?

– Всерадетель приехал, и настоятельница срочно за тобой послала.

– Зачем прятаться тогда? – Васса талантливо изобразила непонимание.

– Не спрашивай, но так для тебя будет лучше. – Монашка начала нервничать.

– А для тебя? Если ты меня не найдешь?

– Да как обычно, отстою молебен ночной, и все, – беспечно отмахнулась рыжая.

Вассу тронул этот порыв. Редко кто сторонний будет действовать в ущерб себе. А вот нате, эта смешная, в чем-то несуразная Улина пытается ей помочь. Просто по-человечески, не требуя ничего взамен.

– Уль, а как ты оказалась в монастыре? – Вассария сама от себя не ожидала, что задаст этот вопрос.

Монашка, похоже, тоже его не ожидала, потому как откровенно ответила:

– Когда в обнищавшей семье, на приданое рассчитывать не приходится. А кто на мне так женится? Не захотела всю жизнь приживалкой быть при старших, которые будут попрекать куском. В белошвейки-горничные идти отец не позволил бы – как-никак герцогский род с каплей императорской крови, – на последних словах девушка махнула рукой, словно отгоняя почетное родство как надоедливую муху. – А здесь крыша, еда. Не разносолы, но никто же не запрещает – пока не знает – держать в келье постный пирожок, чтобы подпитать дух и тело. – Монашка хитро усмехнулась. – Да и занимаюсь тем, что по душе – оклады расписываю. Конечно, молитвы, посты и бдения – то еще развлечение. Но здесь для меня все же лучше, чем в миру.

Такой короткой и эмоциональной исповедью Васса была поражена. До этого монастырь ей казался чуть ли не тюрьмой. А смотри-ка ты, для кого-то он – лучшее из зол. Меж тем Улина резко выдохнула, словно коря себя за откровение:

– В общем, я не для того оббежала полмонастыря, чтобы ты мне тут кошачий хвост на кулак мотала. Давай прячься от всерадетеля! – повелительно цыкнула монашка.

– Улина, спасибо тебе огромное, но не стою я твоей ночи бдения.

Васса в порыве попыталась обнять монашку на прощанье. Выглядело это со стороны как потуга обхватить стог. А потом девушка развернулась и припустила в сторону кабинета настоятельницы.

– Дуреха, одумайся! Я же тебе добра желаю! – понеслось беглянке вслед.

Вассария чуть-чуть не успела. Всерадетель уже покинул гостеприимные хоромы матери Арелии и через двор направлялся к карете. Видно, много времени уже прошло с распоряжения найти и привести в кабинет новую послушницу, вот носитель слова хоганова и потерял терпение.

Девушка решила, что столь удобный случай упускать не стоит и, разбежавшись, попыталась повторить недавний Уленькин маневр. Благо грязи на улице было в избытке, и скользить ничего не мешало. Разогнавшись, она точно так же, как и монашка до этого, поставила стопы параллельно и почувствовала себя как в детстве, когда стоя съезжала с горки.

Однако кое-чего Васса не учла: тормозной путь по дворовой грязи оказался намного длиннее. И девушка, практически не сбавляя хода, врезалась во всерадетеля. Мужчину крепкого, даже кряжистого, однако, видно, не привыкшего к таранам в виде послушниц, снесло в сторону, как щепку. Глубокая лужа радостно распахнула свои объятия проводнику слова хоганова. Вассария же, слегка замедлившая ход, затормозила уже о шедшую впереди настоятельницу, оседлав почтенную фиррену на манер норовистого жеребца.

– Вы меня искали? – первое, что пришло на ум девушке в этой ситуации, поспешившей слезть с костлявой спины матушки Арелии.

Всерадетель, отплевываясь, вставал из лужи, напоминая скорее мракобеса, нежели служителя Хогана.

«И пришел к нам дед Капец!» – пронеслось в голове Вассы.

– Да, искали, но уже надобность в том отпала, – зло прошипела Аурелия, потирая поясницу.

«Вот это будет номер! Застрять в этом гребаном монастыре еще на пару седьмиц, а может, и дольше или вовсе провалить задание», – размышляла девушка, а ее руки меж тем уже приподнимали подол платья так, чтобы виден был лишь маленький, а потому и весьма соблазнительный участок тела – голая лодыжка. Этому приему научил ее дед, правда, уже не как шулера, а как молоденькую фьеррину. Старик Хайроллер утверждал, что кровь мужчины будоражит не увиденное, а домысленное. Поэтому, если желаешь отвлечь герра, не стоит выпрыгивать из декольте. Гораздо эффективнее повернуться так, чтобы край юбки на мгновение оказался чуть выше дозволенного. Впрочем, и «случайно» с грохотом разбитый лекиф эпохи Брутгартов сгодится. Вазы или еще чего-нибудь столь же ценного не было, и Вассе пришлось работать с тем, что имелось в наличии. Девушка попыталась распалить воображение всерадетеля, старательно изображая на лице муки боли.

– Кажется, я ногу, – и для достоверности картины ступив на «больную» конечность, рухнула как подкошенная в грязь.

Тот, для кого этот спектакль и разыгрывался, то ли проникся чувством собственного благородства, подавая девушке руку, то ли симпатичная ножка, мелькнувшая из-под подола, сыграла свою роль, но, так или иначе, хоганов дланник произнес:

– Милое дитя, давай я помогу тебе.

Лицедейка, изображая робость, встала, опираясь на одну ногу. Всерадетель, подставив локоток, ненавязчиво повлек девушку к карете.

Путь до загородной резиденции хогановой десницы ассоциировался у Вассы с дорогой через болота по краю пропасти. Разговор ни о чем завязал в патоке красноречия всерадетеля, и сердце девушки замирало каждый раз, когда она осторожно подбирала слова на очередной пустяковый вопрос, наблюдая за реакцией владыки. Тот же, строя из себя простачка, тем не менее цепко следил за девушкой. И его милая улыбка, масляной кляксой растекшаяся по лицу, не смогла отвлечь на себя внимание. Расчетливый холод, что затаился в глубине глаз мужчины, откровенно пугал.

Когда Васса и всерадетель наконец-то оказались в резиденции, владыка первым делом распорядился, чтобы ему и девушке принесли чистую одежду, позвали докторуса для гостьи и приготовили «вечернюю» комнату. Несмотря на краткость приказа и последовавшее за ним еще более туманное дополнение, распоряжение его святейшества было исполнено в кратчайшие сроки.

Докторус появился в комнате, куда девушку отвела переодеться молчаливая служанка, спустя полсвечи. Спокойно-сосредоточенный, он мог сравниться красноречием с пуфиком, на котором восседал, осматривая ногу.

Не проронив ни слова, а лишь удовлетворенно хмыкнув, мужчина еще раз ощупал лодыжку, а потом, достав какую-то зело вонючую склянку с мазью, щедро обмазал оной предполагаемое место повреждения. После чего туда же поместил компресс, по амбре перебивавший притирание, и туго зафиксировал все это повязкой. После всех манипуляций докторус поднялся и, даже не оглянувшись на свою «пациентку», вышел из комнаты.

– А я-то, наивная, думала, что умение убийственно молчать – это привилегия фьерр… – вслед ушедшему задумчиво протянула Васса. Рывком встав с кровати и поправив подол весьма фривольного одеяния, добавила: – Однако мешкать не стоит.

После этих слов девушка запустила руку в самый надежный женский сейф – вырез платья. Об одеянии стоит сказать особо, потому как всерадетель, похоже, отличался весьма богатой фантазией. Нет, не было розовых воланчиков, рюшечек и длины до колена, как у маленьких фьеррин, не достигших еще возраста двенадцати лет. Наоборот, юбка в пол, декольте, открывающее почти все так, что места для воображения почти не оставалось… Но вот ткань. Даже несколько слоев наложенной друг на друга материи четко обрисовывали малейшие детали, скрытые под ней. Судя по всему, по задумке модистки на фьерре, решившейся облачиться в это одеяние, кроме, собственно, платья, не должно было быть надето ничего больше.

Выудив из декольте небольшой бумажный пакетик размером не больше ногтя на мизинце, Васса задумчиво повертела его в руках. По уверению Эрдена, здесь была щепоть армирской неги, дарящей забвение вечером и нестерпимую головную боль утром. Последняя шла вкупе с провалом в памяти. Дурман и не из дешевых, и не из законных. За три щепоти такого могли и с пеньковой вдовой познакомить. «Интересно, все дознаватели столь же законопослушны, или мне попался уникальный экспонат?» – подумалось девушке. С такими мыслями Васса и покинула комнату, отправившись воплощать коварный план великого инквизитора.

Главный герой (он же и жертва светоча коварной инквизиторской мысли) обнаружился в малой гостиной. Всерадетель, уже в чистой лиловой мантии, из-под которой кокетливо выглядывали розовые тапочки с помпонами, внимательно читал письмо. Девушку, застывшую рядом со столиком, на котором стояла пара бокалов и початая бутылка вина, он заметил не сразу. Или сделал вид, что не заметил?

Тем не менее Васса не стала рисковать и решила подождать более удобного момента для потравительских целей. Слегка кашлянув, девушка обозначила свое присутствие. Чтец оторвался-таки от послания и, взглянув на вошедшую, замер.

Она была хороша, определенно хороша. Голубая ткань струилась по фигуре, словно вода, обтекая юное гибкое тело. Такое притягательное. Особенно если тебе уже далеко за сорок, а в перспективе к желудочным коликам грозит добавиться прострел. Тебя сторонятся молоденькие фьеррины, морщащие нос за разведенными веерами на приеме у императора, но вслух ничего не говорят, приседая в реверансах и целуя печатку на руке, как и положено. Потому как с теми, кто держит в руках власть, приходится считаться. Именно власть сейчас и позволит всерадетелю сломать это юное прелестное созданье, еще не знающее о своей участи и в стеснении постоянно поправляющее то несуществующие складки платья, то пытающееся инстинктивно прикрыть грудь. Сломать, но сначала вдоволь наиграться…

– Присаживайся, дщерь, – и владыка щедрым жестом зазывалы, выдающего лежалую двунитку за уримский бархат, указал на софу.

Васса воспользовалась приглашением. Не успела девушка присесть, как всерадетель тут же оказался подле и, больше не тратя время на расшаркивания, сразу перешел к рекогносцировке коленок, активно переходящей к разведке в районе талии. Обхватил руками трепетный (как он думал) девичий стан.

«Как ухватом прижал, зараза», – не к месту мелькнуло у Вассы. На столь стремительное наступление девушка не рассчитывала. Мелькнувшая идея попытаться вырваться была отброшена как бесперспективная. Противник оказался гораздо сильнее и опытнее. Расслабиться и получить удовольствие вопреки поговорке как-то не очень хотелось.

Решив, что лучшая оборона – это нападение, девушка с криком: «Я вся горю, соврати же меня, прелестник!» – обхватила шею всерадетеля руками, а для пущей надежности еще и одну из голеней ногами. Владыка, ожидавший в этот момент чего угодно: от яростного сопротивления до слез прекратить этакое непотребство, слегка опешил. Не давая хогановой деснице прийти в себя, Васса взяла самую высокую ноту, на которую была способна, метя в ухо противника:

– При-и-и-и-израк!

От ее вопля задрожали не только стекла, но, кажется, и стены.

Последовавшее:

– А-а-а… – а за ним и более членораздельное: – Ект твою горгулью! – принадлежали всерадетелю, в довершение к звуковой атаке (по причине которой он слегка ослабил бдительность) получившему еще и коленом в ту часть тела, которая мешает любому мужчине во всяком бою.