Жук в янтаре

Участившиеся вышки антенн и энергоустановок, дрожание силовых полей, и разветвление монорельса свидетельствовало о приближении большого города: Чары. Обогнув гору Туманов, у подножия которой находилась древняя кортианская столица, Ош и Анна попали в густой поток транспорта, самого разного. Ош включил автоматическое управление и задал маршрут: к одному из домов Мессейс, на окраине Чары, как раз у выезда в нужном направлении.

Домик был небольшой, почти коттедж, уютный, старинный. Анна не знала мероканской старины, но всё-таки почувствовала её, едва войдя туда. Зажгла свет – уже стемнело, Чара мягко сияла миллионами огней за окнами. Анна включила кондиционер для Оша, и тот благодарно улыбнулся:

– Ценю твою жертву.

– Это не жертва. – Анна налила напиток, помешала его стеклянной палочкой, подала Ошу. – Я выросла в холодном мире. Мне легче переносить небольшой холод, чем жару.

– Ты не передумала насчёт дальнейшего путешествия?

– Что ты! Мне понравилось безумно, я вся в предвкушении. – Она села на стойку, скрестив в щиколотках загорелые ноги, тоже со стаканом напитка в руках. Она улыбалась, и Ош не мог не улыбнуться, глядя на неё.

– Ты самая красивая женщина в этой Вселенной. – Сказал мягко. – Иву безумно повезло.

– Это мне повезло. – Возразила Анна. – Лучше Ива во Вселенной ничего нет, хоть и говорится, что она полна чудес. Но он – самое главное чудо из возможных.

– Я знаю. – Кивнул Ош. – Я тоже люблю его; может, поэтому я сейчас… – Он не договорил, пригубил напиток, отвернулся с улыбкой. Покачал головой. – Поедем на рассвете, Анна. Давай спать.

Анна тоже улыбнулась ему в спину, немного смущённо, но и польщено. Поставила полупустой стакан на стойку, и андроид с антропоморфной внешностью убрал его в мойку.

– Будете что-то ещё? – Спросил чуть неестественным тихим голосом. Анна покачала головой:

– Хочу принять душ и лечь спать. На рассвете мы уезжаем.

– Как скажете. – Прошелестел андроид. – Душ на втором этаже. Постель и бельё будут готовы, пока вы моетесь.

На рассвете они покинули Чару, но теперь их ждали не горы, а сотни километров холмов, болот и джунглей сердца Г’явайлы. Сразу за пригородами и окружёнными садами кортианскими виллами начинались продуваемые всеми ветрами холмы, по которым, сотрясая землю, бродили стада невероятных кайнозойских животных. По мере того, как холмы становились всё круче, животные, напротив, мельчали; снова появились сады, озёра, рощи из папоротников и настоящих лиственных деревьев, таких редких на Корте. Их листья напоминали ивовые, но достигали почти полуметровой длины, а плоды были ярко-оранжевыми, красными, ароматными и совершенно не съедобными. Местные жители украшали ими свои дома, и вдобавок, их запах, для человека очень приятный, отпугивал насекомых. Анна взяла себе связку, просто так, как сувенир.

В обед они оказались в кортиано-мероканском городке Марна, расположенном в долине реки Аны. Здесь жили кортиане и мероканцы Касты Рабочих; занимались они в основном разведением животных и выращиванием болотного злака, из муки которого пекли грубые лепёшки, а из сока варили тёмное местное пиво. Мучные изделия, такие популярные повсюду на Земле, на Корте были экзотикой, их пекли только в некоторых областях и на нескольких островах. Анна успела страшно соскучиться по хлебу, и набрала лепёшек в дорогу. Кортианская семья, которая пустила их с Ошем пообедать, – в маленьких кортианских городах не было ни гостиниц, ни столовых, ни магазинов, всё, что нужно, путешественники получали у местных жителей, – польщённая интересом Анны к их стряпне, пообещала ей присылать свои лепёшки в Луану.

– Вот видишь, какая огромная польза от моего путешествия. – Важно заявила Анна Ошу, когда они поехали дальше. – Я просто в восторге от этих лепёшек. Мне этого очень не хватало.

– По дороге соберёшь столько всякой снеди и экзотики, что хватит на всю Луану.

– Ну и что?.. Подумаешь. – Анна села за пульт, чтобы Ош немного отдохнул. Несколько подростков, кортианских и мероканских, почтительно созерцали их машину и делились впечатлениями, ничуть не смущаясь того, что Анна с Ошем их прекрасно слышат. Загорелые, тоненькие, темноволосые и темноглазые, свободные и счастливые – при виде местных детей у Анны всегда что-то начинало болеть внутри, не сильно, но ощутимо. Офты были стерильны: расплата за вторую жизнь, за совершенство. Но для Анны это было не важно, по крайней мере, не настолько, чтобы хоть в чём-то изменить Иву. Она пока даже идею искусственного зачатия отвергала наотрез. Вздохнула, отвернувшись, и включила скорость.

Смешанные пейзажи: то болота, то холмы и маленькие рощи, то каменистые распадки и древние рудники, о которых теперь напоминали только слишком правильные карьеры и пустые строения, то ухоженные рощи и сады, скрывающие посёлки и деревни. Здесь было очень много человеческих поселений, от крохотных кортианских хуторов, до больших и многолюдных городов. Но остановились путешественники только поздно вечером, в Кла, мероканском провинциальном городе, где жили в основном Ортодоксы красной синардийской расы. Спокойный, чистенький, тихий городок, чопорный, гордый своим безмятежным покоем. Анна с Ошем получили в своё полное распоряжение небольшой домик на сваях на самой окраине, в тени высоких акаций, над медленными жёлтыми водами какой-то небольшой равнинной реки. Они поужинали и уже собирались спать, но тут браслет Анны ожил и замигал: на связь выходил Грит. Анна включила его, и в воздухе повисло голографическое изображение Ива, сидевшего в крипте, такое яркое и отчётливое, как на хорошем экране. Анна несколько секунд смотрела на него и улыбалась счастливо, почувствовав в полной мере, как же она соскучилась по нему за это короткое время!

– Ты по-прежнему хорошо выглядишь. – Заметил Ив с такой же счастливой улыбкой. – Где вы сейчас? Я вас не разбудил?

– Мы в Кла, как раз собирались ложиться спать. – Призналась Анна. – А вы где?

– В гипере. Здесь сложно назвать точные координаты, хотя Грит это может. Кейв спит, я его не стал будить, пообщается с вами завтра к вечеру, Грит говорит, будет ещё возможность. А я не мог удержаться, мне не спалось.

– У вас ночь? – Поинтересовался Ош, Ив рассмеялся:

– Уже практически раннее утро. Я боялся проспать, сеанс всего две минуты. Сидел тут, смотрел на звёзды, болтал с Гритом, смотрел записи наших с вами посиделок здесь, в крипте – Грит всё записывает. Как ваше путешествие?

– Здорово. Мне так нравится! Это была хорошая идея, только Ош страдает от жары.

– Ничего, справлюсь. – Возразил Ош. – На самом деле здорово, не только Анна в восторге. Я никогда не был на Корте, даже не представлял себе, насколько здесь всё интересно. Ладно, болтайте, я пошёл спать. Завтра нам ехать через джунгли, нужно выспаться. – Он ушёл в комнату, где работал кондиционер, а Анна продолжала сидеть напротив голограммы, глядя на Ива.

– Я так скучаю по тебе. – Призналась, улыбаясь и почти плача. – Всё так здорово, но тебя мне так не хватает!

– Я даже не предполагал, насколько мне это будет нелегко. – Ответил Ив. – Может быть, стоило отправить одного Кейва, хотя не думаю. Он тоже не очень доволен, и потом, я обещал Шену. Ему сейчас гораздо хуже, чем нам с тобой.

– Я, возможно, покажусь тебе очень плохой, но меня это не волнует. – Надула губы Анна. – Мне хочется быть с тобой.

– Мне тоже. Прости, связь сейчас оборвётся. Я люблю тебя, родная моя.

– Я тоже… – Анна запнулась, голограмма исчезла. Пол ночи не могла потом уснуть. Лежала, обняв подушку, слушала ночные вздохи реки, воркование гленков, журчание воды меж свай. Под утро река начала вздыхать протяжно и громко: обычное явление для кортианских равнинных рек, но с непривычки немного тревожное. Анна вышла на террасу, постояла, кутаясь в плед, глядя на то, как мерцает сквозь лёгкий, прозрачный туман водная гладь, и только когда продрогла, вернулась к себе и, наконец, уснула.

Проснулась после обеда, Ош уже сходил на местный рынок и принёс фрукты, напиток и жареную рыбу. Мелкие ящерки деловито копались в иле у свай, время от времени замирали, громко и тоненько свистели и снова принимались за своё увлекательное занятие. По реке медленно плыл плот, и мероканские подростки с помощью сетей ловили креветок. Взрослые спали – был час полуденной жары, когда под солнце рисковали выходить только бесстрашные мероканские дети. Даже их вечные спутники, собаки, предпочитали дремать в тени, под сваями или кустарником. Анна искупалась, тщетно пытаясь соблазнить на это Оша, предпочитавшего прохладу, и только к вечеру, когда спала жара, они отправились в дальнейший путь.

Монорельс, перекинувшись через широкую, но мелкую речку, вонзился в джунгли, по прямой пронзая их тысячекилометровый массив. Практически сразу густые кроны папоротников скрыли солнце, и монорельс засветился в полумраке таинственным струящимся светом; заметно стало и мерцание защитного поля, словно какой-то полупрозрачный тоннель. Места были совершенно дикие. Гигантские папоротники, тесно увитые лианами и мхами, заросшие эпифитами и увешанные их цветами и плодами, стеной стояли вокруг. Со стволов папоротников, уже давно погибших, но не способных упасть – так тесно росли их собратья, – свешивались огромные сумеречные цветы, роняющие росу и серебряную пыльцу в подлесок, такой густой, что пробраться сквозь него, наверное, не помогло бы даже мачете. Круглые лимонные листочки, синие цветы, красные ягоды… Иногда подлесок колыхался, указывая на движение какого-то осторожного существа, которое не хочет быть замеченным; а один раз Анна и Ош смогли во всей красе наблюдать местного хищника: он сидел на стволе почти упавшего папоротника и смотрел на них злыми жёлтыми глазами. Что-то среднее между ягуаром и гепардом, гладкий, мускулистый, с длинными лапами, гибким изящным телом и удлиненной благородной мордой, с густым, гладким мехом, почти того же лимонного цвета, что и листва подлеска. Анна долго ещё чувствовала на себе его недобрый взгляд, слишком умный и безжалостный, чтобы просто его забыть. Даже спросила Оша, насколько надёжно силовое поле, и тот ответил, что Г’норм его не одолеет.

– Давно хотела спросить, почему некоторые названия животных на Корте произносятся, как имена?

– Потому, что это и есть имена. У кортиан имеются культовые животные, вроде вот этого Г’норма, Т’валва, рыб Т’ганьи, названия которых – это имена собственные, и пишутся с большой буквы. А ортодоксальные кортиане до сих пор, говоря вслух об этих животных, делают рукой жест вежливости, вот так, – Ош изобразил, – чтобы выразить своё уважение.

– Прикольно. А откуда ты столько знаешь о Корте, ты ведь не был здесь никогда?

– Анна, ты поразишься, узнав, как много я знаю. Считается, что, изучая историю, обычаи и языки планет Союза, мы, лорды Высокой Касты, выражаем так этим расам своё уважение. Только никакое это не уважение. Элементарный снобизм.

– Но идея хорошая. – Задумчиво проговорила Анна. Ош кивнул.

– Неплохая. – Подтвердил после небольшой паузы.

Даже ночевать пришлось в джунглях. Домик на сваях посреди тщательно очищенного от джунглей участка, увитый цветущими лианами, который содержала семья пожилых кортиан-ведов, накормивших Анну и Оша замечательным ужином, был так же окружён защитным полем. Уже поздно ночью, когда путешественники собирались спать, по встречному пути прибыла смешанная компания подростков, которые при виде Анны Мессейс без малейшего смущения осадили её с вопросами про Грита, Ивайра и Озакх. Проговорили почти до утра; утром нисколько не утомлённые бессонной ночью подростки покатили в Ану, а Анна, предоставив Ошу вести, пол дня клевала носом.

А джунгли и не думали заканчиваться. Ещё одну ночь путешественники провели, пообщавшись с Ивом и Кейвом, и узнав, что им скучно и что у них ничего не происходит, всё в тех же джунглях, засыпая и просыпаясь под крики их ночных обитателей. И только на третий день меж деревьями замелькали просветы, опушки, склоны невысоких заросших холмов, и, наконец, уже к обеду, скутер плавно и стремительно вылетел на широкую равнину. Река Д’янма, разделившись по всей равнине на неширокие рукава, горела жидким золотом в лучах приближающейся к зениту Ларсии, высокие голубые злаки, сплошным ковром покрывающие равнину, волновались и отливали серебром под порывами морского ветра. Море виднелось вдали туманной полосой – обман зрения приподнимал его над горизонтом. Деревья – настоящие деревья, – похожие на сосны, но с листьями мягкими, длинными и волнистыми, с такими широкими кронами, что в тени их порой умещалась целая кортианская деревня, купами и поодиночке росли по всей долине. Вдоль монорельса, почти на границе силового поля, шли по грудь в голубой траве величавые индрикотерии, при виде которых Анна едва не выпала из скутера. На какие-то секунды она увидела их близко-близко: мускулы, играющие под тёмно-рыжей лоснящейся шкурой, гордо, как у верблюдов, посаженные головы, большие влажные глаза и трепетные ноздри. Миг – и они остались далеко позади. Высоко выпрыгивая из травы, промчались вдали какие-то антилопы, с глухим гулом шло стадо огромных буйволов, правда, больше похожих на носорогов. Холмы скрыли море. Монорельс сделал плавный разворот вглубь материка, и теперь Анна с Ошем ехали на северо-восток, всё приближаясь к Великим Равнинам. Рощи масличных деревьев сменяли глубокие овраги, те сменяли округлые каменистые холмы; деревеньки, города, хутора и фермы, стада кортианских коз, тапиры, болота и озёра с тучами насекомых и птиц, плантации различных культур, энергоустановки и станции. Теперь не было никаких сомнений, что Корта – планета развитая, цивилизованная и густонаселённая. Дважды Ош и Анна делали остановку, перекусили, походили по кортианскому рынку, заглянули в трубу обозрения с высокой площадки: оттуда открывался фантастический вид на дальние скалы, предгорья Мозаичных гор, издали, и, правда, словно сложенных из разноцветной мозаики. Заночевали они уже снова высоко в горах; за день, переполненный впечатлениями, они так устали, даже Ош, что уснули, как убитые. А утром, миновав перевал, спускались по серпантину на первую из Великих равнин.

Начиналась она прямо от подножия гигантских отвесных скал, вдоль которых какое-то время мчался скутер, так, что с одной стороны от монорельса стояла каменная стена, аккуратно сложенная из красных, рыжих, серых, бордовых и почти белых плит, а с другой простирались бескрайние равнины, поросшие голубыми и жёлтыми злаками почти в человеческий рост, и деревьями, такими же, как по ту сторону гор, формой напоминающими акации. Как большие зонтики, купами и поодиночке, они вставали над переливающимися волнами травы, давая корм, тень и отдых жителям равнин.

На вершинах скал паслись кортианские козы, Ош и Анна иногда слышали их пронзительный клёкот. Постепенно скалы снижались, округлялись, разрезанные оврагами и ущельями. В одном из них Анна увидела кортианина-веда. Он вёл куда-то табунок лам; увидел путешественников, прикрыл от солнца лицо тонкой смуглой рукой и послал им ослепительно белозубую улыбку. Анна помахала ему рукой и потеряла из виду. Монорельс устремился в ущелье, и почти час Ош и Анна мчались меж скал, то вырастающих настолько, что монорельс начинал слабо светиться в полумраке, то плавно снижающимися, и тогда Анна видела их тень, скользящую по мозаичной кладке. Почти внезапно ущелье кончилось, и вокруг встали травы: они были на равнине. Простирающиеся на тысячи километров саванны Корты, по которым мигрировали бесчисленные стада кайнозойских животных: травоядных, всеядных, хищных. Здесь жили голубые полосатые кортианские львы, чёрные горбатые волки, маре, родичи гиен, бронтотерии, индрикотерии, карликовые и гигантские олени, козы, антилопы, бесчисленное множество грызунов, от совсем крохотных до крупных, размером с земную свинью, рогатые лошади, бесхвостые ослы, мириады птиц и насекомых. Иногда срабатывала автоматика, и тогда Анна и Ош подолгу, до часа, ждали, когда какое-нибудь стадо минует монорельс, имея возможность наблюдать за удивительными существами, каких не было больше нигде во Вселенной. Однажды такая остановка произошла вблизи дерева, стоявшего, оказывается, на мощных воздушных корнях, среди которых расположилось на дневной отдых семейство голубых львов, и Анна получила массу незабываемых впечатлений, наблюдая почти пол часа за маленькими львятами, которые настойчиво пробовали на прочность защитное поле. Всякий раз не сильно отброшенные им обратно, они некоторое время барахтались на земле, выпячивая смешные толстые животики, недовольно топорщили усы, и снова пробовали – всякий раз по разному, то подползая осторожно, то прыгая с разбегу, то подбираясь бочком, то пытаясь просунуть лапу. Мать, лениво откинувшись и разбросав толстые, обманчиво плюшевые лапы, наблюдала за этим равнодушно, совершенно точно зная о тщетности этих попыток. Молодые львы и львицы, часть из которых оккупировала нижние ветви дерева, смотрели с настойчивой голодной искоркой в глубине оранжевых глаз, готовые, если повезёт, прыгнуть и вцепиться. Но той сосредоточенной разумной злобы, какая была в хищнике джунглей, в них не было; Анна просто обозвала их хулиганами и погрозила пальцем. Скутер пожирал километры монорельса, минуя исчезающие реки и озёра, заросли кустарников, болота, новые необъятные саванны, а на горизонте уже вставали туманными сиреневыми глыбами горы Цефа – цель их пути.

Саванны кончились; начались бесконечные болотные марши и пологие холмы. Монорельс то прижимался к земле, то взлетал на мосты и мостики, перебрасываясь через речки, протоки и топи; вокруг роились тучи насекомых, птиц и летающих рептилий. Запахи сероводорода и тины настойчиво напоминали о том, что местность эта настолько же нездоровая, насколько красивая и своеобразная. Останавливаться здесь не хотелось, и, хотя давно уже пора было перекусить и отдохнуть, Ош и Анна торопились проехать эту местность поскорее. До встречи с леди Ариной оставалось меньше суток, а нужно было ещё миновать предгорья Цефа.

Ночь настигла их уже на склоне горы, возле маленького посёлка учёных, орнитологов и зоологов, которые одолели их с расспросами про Грита и Ивайра. С некоторым трудом Анна перевела разговор на то, что действительно её интересовало, на животный мир Великих равнин, и проговорила почти до утра. Узнав, что она тоже была зоологом на неизвестной планете, учёные позабыли про Грит; наконец-то Анна нашла собеседников по своим интересам! К утру она почти согласилась на уговоры коллег присоединиться к ним, и выяснила, что нужно сделать, чтобы считаться учёным на Корте.

После ночи, проведённой за разговорами, Анна продремала позади Оша почти всю дорогу до Дины, проворонив тот момент, когда монорельс начал размножаться и разветвляться; появились сигнальные установки, регулирующие движение, в горах вокруг выросли энергетические станции, в небе стало оживлённо. Окончательно проснулась Анна перед ажурным мостом, перекинутым через неглубокую, но широкую и бурную Дин; меж опорами моста бешено билась белая пена. Уже наступали сумерки, и город впереди сиял и переливался мириадами огней. Столица Корты, супер-мегаполис, больше любого известного Анне города Земли, Дина была такой, что захватывало дух. Здесь находились все административные органы и службы, посольства других планет, кинтанианское консульство, и над всем этим пылал огнями космопорт Корты: в три раза больше луанского, окружённый призрачными спиралями защиты. Неподалёку от него высилась Стеклянная Спираль, одно из чудес Корты и всего Союза, усечённый конус, поставленный острой вершиной на край скалы, нечеловеческое творение прошлого, презирающее все законы тяготения, сопромат и здравый смысл, целый город из стекла и пластика, светящийся в сумерках зелёным неоновым огнём.

– О, Боже, я туда хочу! – Воскликнула Анна, как только увидела ЭТО. – Что там находится?!

– Всё, что угодно. Рестораны, гостиницы, смотровые площадки, игровые залы, стартовые площадки… Всё, что хочешь. Триста лет назад такие комплексы были в каждом городе, теперь только в Дине.

– Значит, мы туда поедем? Как ты думаешь, леди Арина захочет там встретиться с нами?

– Леди Арина – настоящая леди, и встретится с нами, где ты предложишь. – Немного пасмурно произнёс Ош. – И ты даже подумать не сможешь, что она не довольна, она тебе этого никогда не продемонстрирует.

– Поняла. И где лучше всего нам с нею пообщаться?

– Мы дадим ей время самой выбрать. – Помолчав, сказал Ош. – Отдохнуть, собраться с мыслями и приготовиться. Поэтому поехали к Спирали, у тебя будет время посмотреть с высоты на Дину, повосхищаться и поахать.

– Вредина ты! – Восхищённо толкнула его в спину Анна. – Из принципа ахать не буду!!!

Ош ввёл в компьютер маршрут и включил автопилот, потому, что сориентироваться в лабиринте улиц Дины было нереально даже с электронной схемой. Улицы, подвесные автострады, подземные тоннели, многоярусные мосты – разобраться в их системе жизни бы не хватило. Скутер вёз их сам, где надо, перестраиваясь, где надо, останавливаясь, где надо – ускоряясь. Анна озиралась так, как, наверное, озирались, попав по невероятному везению в Париж, жители социалистической глубинки, где нибудь в семидесятых годах прошлого века. Она смутно представляла себе, конечно, что в будущем всё будет не так, как в настоящем, но видела это воплощённое будущее, и не могла поверить собственным глазам. Не то, чтобы это всё было совершенно не таким, как на Земле; но именно общее сходство и при этом невероятная красота и гармоничность увиденного потрясали особенно сильно. Это ведь тоже был мир людей, обыкновенных, не суперменов каких-нибудь, людей, которые, в общем и целом, были не хуже и не лучше землян. Просто жили по-другому.

Анна и не ожидала, что так расстроится и одновременно будет так восхищена. Через полтора часа, когда они наконец-то добрались до Стеклянной Спирали, она была переполнена впечатлениям до краёв, и действительно уже не могла ахать.

– На Кинтане есть такие города? – Спросила она, когда они очутились на смотровой площадке и смотрели сверху на Дину.

– Нет. – Как-то отстранённо ответил Ош. – На Лее были.

– Что с тобой? – Анна, наконец, позволила себе заметить его странное состояние. – Ты волнуешься?

– Представь себе. – Усмехнулся Ош. – Волнуюсь. Я давно не видел её. Вообще дома не был давно.

– Отвык. – Анна взяла его под руку, прислонилась щекой к плечу – выше не доставала. – Ничего, я тебя в обиду не дам. Если что, зови меня, я тебя спасу.

Ош фыркнул от неожиданности, и засмеялся в голос.

– Чего ты? – Смеясь тоже, толкнула его Анна. – Думаешь, слабо?!

– Нет, просто… – Ош вытер глаза, – просто представил… – И снова рассмеялся, а с ним жизнерадостно рассмеялась Анна.

– Как ты думаешь, зачем она хочет встретиться со мной? – Спросила Анна, отсмеявшись.

– Понятия не имею.

– А чего ты хочешь сам?

– Тоже не знаю.

– Хочешь домой?

Ош помолчал. Покачал головой.

– Я ценю то, что у меня есть теперь. Дружбу с Ивом и с тобой; участие в чём-то страшно важном, что происходит вокруг вас и Грита. Я очень это ценю. Мне хочется быть рядом в момент, когда Грит будет делать историю этой Вселенной. Хотя и чувствую, что это ваше, не моё. Моё… Я ещё не решил. Я скучаю по Кинтане, что притворяться; Корта слишком гротескна для меня. Но здесь я могу решать, а там всё будет решено за меня.

– Я понимаю.

– Я мужчина. На Савале, например, это звучало бы гордо, но не на Кинтане, где это означает, что я вечно буду зависим и опекаем какой-нибудь женщиной. С одной стороны, почтение к женщине у меня в крови; с другой стороны, я не хочу терять свободу, которую наконец-то приобрёл такой ценой. Я не покушаюсь на их власть, но не хочу больше подчиняться. Просто не могу. Я достаточно умён и у меня есть всё, что требуется для самостоятельности; по крайней мере, я так считаю.

–Я считаю, что даже не очень умный человек всё равно является самостоятельным. У нас изначально есть выбор, это только кажется порой, что его нет, он всегда есть, просто иногда он пугает или вызывает отвращение.

–Это точно. Иногда он пугает. – Задумчиво согласился Ош. Браслет на его руке мелодично тренькнул, и он сказал, словно очнулся от сна:

– Леди Арина уже здесь.

– Не будем заставлять её ждать. Как ты думаешь, кому из нас следует встретиться с нею первым?

– Тебе. Ты женщина. Думаю, она хочет сначала познакомиться с тобой, для принятия окончательного решения.

– На Кинтане так принято?

– Я просто очень хорошо её знаю. – Ош усмехнулся. – Я очень хорошо знаю тех, кого люблю.

– Как я должна вести себя?

– Естественно. За несколько минут весь сложнейший этикет общения с кинтанианкой ты всё равно не выучишь; но это и не надо. Ты сама поразишься, насколько всё просто.

– Хорошо. Поехали к ней.

Самым страшным в заключении на кинтанианском тюремном терминале было одиночество. Обращались с заключёнными очень хорошо; беспредел земных тюрем первыми с отвращением осудили бы сами смотрители таких заведений. Их прекрасно кормили, с учётом всех особенностей заключения в глубоком космосе, у них раз в день было посещение солярия и оранжереи, раз в неделю – обязательный осмотр у врача, занятия на тренажёрах, чистота и максимальный комфорт помещений… Вот только никакого общения и полное бездействие. Смотреть нечего, читать нечего, впрочем, если у человека было хобби, ему предоставлялась возможность заниматься любимым делом сколько угодно. Терминал находился вблизи планеты с богатыми залежами тяжёлых металлов, и счастливчики с не самым суровым приговором, или заработавшие себе такое право примерным поведением, работали там, что на фоне общей скуки и однообразия считалось чуть ли не синекурой. Естественно, барон Ариги в число этих счастливчиков попасть не мог никаким образом: и потому, что его вина была слишком неопределённой и специфической, и потому, что примерным его поведение быть просто не могло. Он попытался было сбежать, используя свои технические штучки, но кинтаниане быстро его раскусили; за эту попытку его на месяц лишили и компьютера. Шен бесился, чувствуя, что медленно сходит с ума. Он всегда был деятельным и мобильным существом, пожалуй, самым активным из Мессейс. Его жизнь и судьба зависели от того, насколько он будет быстр и активен; он привык быть в курсе событий, привык быть хозяином любой ситуации, держать всё под контролем, знать, что всё в этой жизни зависит только от него. С ранней юности поставленный в самые жёсткие условия по сравнению с остальными копиями Лавайра Мессейс, он стал самым жёстким из них, самым самостоятельным – и самым неуправляемым. Он вообще не умел подчиняться. Он научился подчинять обстоятельства себе так давно, что теперь уже не помнил, что такое смирение и благоразумие, совершенно. Сибарит и денди, он строил свою жизнь, делая её такой, как хотел сам, ценой страшных свершений и жестоких поступков. Барон Ариги дорого купил свой титул; заключение явилось для него мучительным и нестерпимым испытанием. Бунт его казался нелепым со стороны, но для него это был единственный способ выжить. Он отказывался есть по расписанию, ходить в солярий и оранжерею по гудку, голодал, дрался с обслуживающим персоналом за право голодать и загибаться от недостатка солнечного света. Это казалось нелепым, но он отстаивал свою самостоятельность, и был так упорен в этом, что по истечении месяца получил одну поблажку: ему позволили ходить или не ходить в оранжерею, как он захочет; потом он добился того, чтобы еду ему приносили утром и оставляли на весь день, чтобы он съел её, когда захочет. Это была серьёзная победа – до сих пор этого не позволяли никому из заключённых. Шен заслуженно гордился собой и всерьёз планировал, как бы ему добиться того, чтобы получать хоть какие-то крохи информации из внешнего мира, без которых сходили с ума все заключенные.

Информации не было никакой. Кипы были неподкупны, это Шен усвоил уже давным-давно. Мероканцы и кипы действительно не продавались; с этим приходилось смиряться даже не верящим ни во что гаранам. Мероканцев нельзя было купить потому, что они были преданы Дому до умопомрачения; кипов – потому, что они были помешаны на средневековом понятии чести. Наряду с их презрением к низшим кастам, высокомерием по отношению к инопланетянам, и прочим несимпатичным чертам, в них было что-то рыцарское, бескомпромиссное, бесконечно притягательное, то, за что их ненавидели, но уважали и восхищались даже враги. Кипа можно было убить, но нельзя было купить или запугать. Так же, как и всех прочих, кипы презирали смерть и выгоду. Возможно, потому, что материальные ценности принадлежали женщинам, а мужчины были начисто избавлены от этих хлопот? Ну, чем, простите, можно было подкупить лорда Оша, который принадлежал к богатейшему роду, владевшему целой провинцией, насчитывающей более двенадцати миллионов душ, и для которого покупка космического корабля была чем-то вроде приобретения ещё одного мобильного телефона для среднего жителя европейского города Земли?.. Но и младшие кипы были так же горды – а может, и более. Не имея другого повода для гордости, они гордились своим лордством; гордились так сильно, что не терпели непочтительности даже в мелочах, где лорд ранга Оша был бы снисходительнее. Такие лорды служили на тюремном терминале. Каждый из них был своего рода наказан этим назначением, и каждый жаждал заслужить прощение, а потому подкупить их было невозможно. Если бы об их проступке узнали на Кинтане, они были бы лишены титула и понижены в Касте, чего кинтанианин боялся больше всего на свете, больше смерти, больше болезни и увечья. А стало быть, подобного шанса у Шена не было. Он мог надеяться только на Аригу, Моанну и на чудо. Всё равно, другого занятия у Шена не было, и он целыми днями представлял себе цепочку вероятных событий, которые ожидали Аригу на его пути к нему, Шену. Чего он представить себе не мог даже в самых смелых мечтах, так это истинного стечения обстоятельств; а потому с каждым днём настроение его становилось всё мрачнее, а прогнозы – всё пессимистичнее. У каждой копии Лавайра Мессейс, кроме Анны, которая была его истинным отражением, была развита одна какая-то черта этого бывшего мероканца; Шен был блестящим аналитиком, как Кейв был блестящим бойцом, а Гэвэнто – блестящим теоретиком и учёным. Имея много вынужденного досуга, и обладая большим, нежели Анна, количеством информации, скопленной до плена, Шен, анализируя её, начинал понимать кое-что такое, что не приходило ещё в голову никому в этой Вселенной. Ошибки навигаторов; жалобы Ариги на перемены в гиперпространстве; некоторые странные моменты в его собственной биографии; кое-что из достоверных сведений о других людях и нелюдях; наконец, слухи о Грите, двойниках, и загадочный побег Волка с Гонвед – всё это складывалось в гипотезу, безумную, дикую, и настолько страшную, что Шен перестал спать и потерял последние крохи аппетита. Самым ужасным было сознание собственной правоты, мысль о том, что времени мало, и полная уверенность в том, что здесь его никто не услышит. Медленно впадающие в психоз заключённые вроде Шена постоянно твердили о страшных заговорах, всемирных катастрофах, бились в истериках и пытались покончить с собой с воплями о конце Вселенной. Кипы-надзиратели относились к этим воплям с циничным презрением. С чего бы им слушать Шена?..