Почтальон vs Редактор

Глава 26

2019 г., Максим Шмелев

Четырёхполосная автострада вылетала из под колёс, разбрызгивая в разные стороны попутные машины. Я мчался из Москвы, почти не разбирая дороги и думая, какой же я беспроглядный идиот: в принципе работы канала связи разобрался, а назначения так и не понял. Не почувствовал посыла обращавшегося прямо ко мне старого, но бесконечно мудрого человека, и тем самым, похоже, подставил его жизнь под неизбежный удар. И зачем он, черт возьми, поехал туда сам, а меня предупредил только в последний момент? Что он может сделать в таком возрасте и состоянии, да будь он хоть трижды этим самым редактором?

В Голицыно я никогда раньше не был, навигатор Яндекса вёл меня через забитое Минское шоссе. Тут я потерял, наверное, часа два, пытаясь прорваться через бесконечную пробку, постоянно съезжая то в левый, то в правый ряд, и вспоминая московских деятелей из мэрии, утверждающих, что ситуация с транспортом в столице за последнее время сильно улучшилась. Мобильного телефона у Евгения Ивановича не имелось, и в течение всего пути я только мог надеяться, что он попробует дождаться меня, а не будет вступать в бессмысленное для себя противостояние с неизбежным исходом. Но когда я, наконец, нашёл нужную улицу и, неаккуратно припарковав машину, вбежал на нужный этаж загаженного и незакрывающегося подъезда, то понял, что все уже случилось. Сердце у меня упало куда-то в бездонный колодец, когда я за незакрытой дверью нужной квартиры я увидел вход на кухню и старые сношенные туфли лежавшего человека. Стресс ударил в голову, я пошатнулся, и тяжело, как будто на каменных ногах, пошёл вперёд.

Евгений Иванович ещё дышал, хрип вырывался у него из окровавленной грудной клетки, в которой было три глубоких ранения.

– Вот же гад, как уделал старика! – подумал я, склоняясь.

Я ещё не знал, кто это сделал, но уже был готов разорвать его на куски от ненависти, ярость клокотала в голове, жилы на лбу, казалось, были готовы лопнуть. Соболев вдруг застонал, когда я его коснулся.

– Найди его, – неожиданно громко прошептал он, булькая кровью, которая текла из разбитого рта. Боевые ордена на его груди (кажется, Красного знамени и Красной звезды, и какие-то ещё) тоже были все покрыты алыми брызгами. – Не дай… ему… он хочет…, завтрашнее шествие… полк…, ты же редактор! – вырвалось у него, и он с последним тяжелым вздохом закрыл усталые глаза.

– Кто, кто он, что он сделает, ну же? – я пытался растормошить его, но, склонившись над телом, вдруг понял, что Соболев уже ушёл. Герой войны, человек, слышавший голос и многое про него понявший, покинул этот бренный мир.

Я вспомнил, как он рассказывал, что однажды, во время войны, спас человека, который потом своим стратегическим талантом и упорством смог реализовать крупные советские наступательные операции. Он не назвал мне, кто это был, и у меня была пара мыслей на этот счёт. Но теперь, в свой последний миг, он сделал все, чтобы заставить меня стать редактором истории, изменить то, что должно случиться, даже не зная, что это будет. И вот я стою над его мертвым телом в полном недоумении, не понимая, что теперь я должен сделать. Да нет же!

Я вымыл руки, с горечью накрыл лицо Евгения Ивановича, на котором было выражение, как мне показалось, одновременно торжества и успокоения, сорванной с кровати простынею, прошёлся по квартире, заглянул в пару шкафов, а затем осмотрел небольшой письменный стол. Оказалось, особо искать даже не было нужно: поверх каких-то судебных бумаг лежал распечатанный листок – подтверждение с booking.com о бронировании Лозинским Д. одноместного номера в гостинице Ритц-Карлтон Москва. В ночь с 8 на 9 мая, сегодня.

Я горестно наклонился к лежавшему на полу телу старика.

– Евгений Иванович, дорогой, вы что-то там говорили про шествие. «Бессмертный полк», завтра после парада Победы, как и каждый год, пойдёт по Тверской к Красной площади. Сотни тысяч мужчин, женщин, детей, простых людей понесут портреты своих геройских предков, как и вы, сражавшихся тогда за победу. Значит, этот… адвокат собирается что-то сделать там. Да, Ritz- Carlton на Тверской, пойдут как раз мимо него. Вот оно. Неизвестно что у него там, но если тот убитый судьишка торговал какими-то непонятными радиоактивными материалами, значит, может быть что-то вроде грязной бомбы, наверняка кустарно собранной. Черт, времени-то совсем мало. Можно позвонить в полицию, сообщить им все данные и пусть они берут его в отеле, если мне поверят, конечно. Нет, наверное, не пойдёт такой вариант, иначе бы они не связывались со мной из бесконечности. Они бы просто вышли на какого-нибудь силовика и точно также бы это предотвратили, но, значит, такой исход ими просчитан. Возможно, если это действительно некое взрывное устройство, он рванет его при задержании. Выход один, коли уж меня избрали. Надо разбираться самому на месте. Медлить нельзя, уже почти 11 вечера, ехать туда, немедленно!

Я поднялся, и, повернувшись к телу Соболева, взглянул на него в последний раз.

– Спасибо вам за все, герой! – подумал я и наспех перекрестился. Затем, убрав тот листок с резервацией отеля в карман, осторожно закрыл дверь квартиры и быстро спустился вниз к машине, на ходу просчитывая наиболее быстрый маршрут. Только в пути я сообразил, что в обычное время пять минут восьмого вечера я сегодня в первый раз не ощутил тот далекий вызов.

Отель Ritz-Carlton на Тверской, почти у самого Охотного Ряда, сверкал огнями окон, светил во все стороны ночной иллюминацией и ослеплял фарами подъезжавших прямо ко входу элитных машин.

– Интересно, что же может случится здесь завтра? – подумал я, подходя к стеклянным крутящимся дверям. Охраннику на входе мой растрёпанный и взъерошенный внешний вид явно не понравился, но я, запахнув мятый плащ и сделав «морду кирпичем», не обращая не на кого внимания, быстро прошёл через металлоискатель и затем, по расписному мраморному полу, направо к блестящей стойке ресепшн. Только возле неё меня буквально охватила мысль:

– Черт, у меня ведь нет с собой никакого оружия, даже перочинного ножа.

Впрочем, с ним меня, наверное, никуда бы и не пустили: охрана на входе просвечивала все сумки входящих в отель.

Сразу, без приветствия, я положил перед стоящим за стойкой молодым человеком в чёрной форменной одежде смятый листок.

– Мне нужно узнать, в каком номере клиент по этому резерву, – сказал я ему тихо, пока его коллега, молодая девушка, что-то оживленно обсуждала по-английски со стайкой китайских туристов. – Просто подозреваю, что он с моей женой…,– и показал ему край зажатой между пальцами купюры в 5 тыс. – Нужен только номер, поговорю с ними, и все.

– Присядьте, пожалуйста, – портье движением подбородка указал мне на кресло рядом, в холле. Я упал в мягкий сафьян и попытался ещё подумать:

– Так, поднимаюсь, звоню в номер, а дальше? Если он вооружён, то шансов у меня мало. Если хочет сделать то, о чем я думаю – бомба или другое устройство сейчас у него там. Интересно, как он это все пронёс, при такой-то охране. Голос я более не слышу, нет даже ощущения попыток выйти на связь. Хочется отомстить ему за Соболева. Кем нужно быть, чтобы вот так зверски искромсать слабого больного старика! Как мне вести себя: сразу наудачу попробовать ворваться в номер или подождать, неизбежно привлекая излишнее внимание охраны?

Пока я пытался все это просчитать, портье уже подошёл и двумя пальцами, с легким поклоном, вручил мне лист бумаги, а я в ответ протянул ему лежавший здесь же на столе тоненький буклет «Moscow Travel Guide Spring 2019», с вложенными вовнутрь деньгами.

– Не подскажете, где это? – спросил я, задумчиво рассматривая цифры 618 на листке.

– Лифт, шестой этаж, направо, и у вас должен быть электронный ключ,– ответил молодой человек. – Только вот… вряд ли он сейчас с вашей женой, если не половой гигант, конечно! – и улыбнулся краем рта. Я вопросительно посмотрел на него.

Он нагнулся ко мне ближе, перешёл на шёпот.

– Только что он вызвал девочку. Господин Лозинский – её постоянный клиент. Вот кстати и она: Злата! – и указал, также подбородком, в направлении лифтового холла всего в пяти метрах от нас, где толпилось несколько человек. Резко поднявшись, я сунул ему в ладонь остававшуюся у меня синюю купюру в 2000 рублей и устремился туда, он проводил меня недоверчивым взглядом, но потом, видимо, совсем потерял ко мне интерес.

Девушка была не совсем юной, скорее лет 27-30, и не похожа ни на дорогую проститутку, ни на эскортницу. Красивая, но слегка угловатая, с копной темных волос до плеч, высокой грудью, соблазнительной спортивной фигуркой, нежным лицом, вздернутым, но немного мясистым носиком, огромными серо-зелёными глазами, минимумом макияжа, одета просто, но дорого: ярко-голубые обтягивающие явно брендовые джинсы, бежевая блузка с короткими рукавами, белые фирменные кроссовки. На плече была сумочка Hermes, вроде бы даже настоящая, не китайская подделка. Я обратил внимание на странное кольцо на ее указательном пальце: серебряное, явно старинное, похожее на перстень-печатку с большим тускло-красным неогранённым плоским камнем. На её чуть пухловатой руке оно смотрелось гармонично. Она взглянула на меня немного странновато, когда я входил в ее лифт вместе с той толпой китайцев. На третьем этаже отеля туристы из Поднебесной буквально выплюнулись из кабинки, и мы остались в кабине вдвоём со Златой, она, отвернувшись к клавиатуре, вставила в прорезь под ней чип-карту и нажала кнопку шестого этажа. Я поднял глаза: теперь девушка в упор смотрела на меня, в ее взгляде чувствовалась какая-то решимость и одновременно недоверчивость. Прошло секунд пять.

– Я иду к нему, – неожиданно, безо всякого вступления, мягко звучащим ровным голосом, с ощущением, как будто кошка мурлыкает, сказала она. – Я готовила это очень долго, голос не передал мне нужной информации сразу. Вам лучше остаться снаружи, посмотрите, чтобы никто не прошёл мимо двери, если что, отвлеките его чем-нибудь. А я все быстро сделаю.

И показала пальчиком с кольцом вниз, в сумочку – там лежал пистолет с глушителем. Я был настолько ошеломлён, что не мог вымолвить ни слова, только головой крутил и тряс.

Раздался мягкий толчок – лифт приехал на нужный этаж, и я как будто вышел из оцепенения.

– Вы… ты…, как ты…? – спросил я, понимая как и с Соболевым, что это звучит довольно глупо.

– Выходим, – бросила она, и по пути к двери стала быстро говорить. – Времени мало. Я знаю, что ты тоже слышишь голос и ищешь его, раз ты сейчас здесь. Он хочет совершить одиночную акцию, устройство у него сейчас с собой в номере, я несколько раз его… обслуживала, видела, что он готовит. Помоги мне. Все вопросы потом задашь, о кей?

– Ладно, – ответил я, пытаясь совладать с собой. – Будь с ним осторожна, он убил старика, такого же, как и мы, убил ещё одного торговца. Хочет взорвать завтрашний парад. Лучше стреляй в него сразу, как войдёшь в номер.

Она остановилась у лакированной деревянной двери комнаты 618, слегка улыбнувшись, подмигнула мне, и, опустив руку с кольцом в сумочку, другой нажала серебристую кнопку звонка.

Номер открылся, я стоял чуть левее и не видел, что произошло после того, как Злата вошла внутрь и произнесла кому-то в легкий полумрак: «Привет!». Затем дверь резко захлопнулась, за ней послышался шум борьбы и отчетливый щелчок. Потом, спустя три секунды, ещё один, и за ним приглушённый, но душераздирающий всхлип. После этого затихло все вообще: никто не шёл по коридору отеля, не говорил в номерах, не ехал на лифте. А ещё через пару мгновений под легкий шелест дверь отворилась прямо передо мной.

Девушка обеими руками как будто придерживала низ живота, по которому расплывалось пятно того же цвета, что и кольцо на её пальце, окрашивая алым ее джинсы и блузку. Она хрипела, и её глаза закатились, а сзади, обхватив плечи, её поддерживал, одновременно целясь мне в лицо из того пистолета с глушителем, высокий седоватый мужик с грубыми, будто криво налепленными скулами. Да, это был тот самый адвокат с судебного процесса Соболева.

– Подними руки, зайди внутрь и закрой дверь, – приказал он и слегка посторонился. – Иначе убью сразу же. Иди так, чтобы я видел твои руки, вот туда, к окну, быстро.

В коридоре по-прежнему было тихо, поэтому шепнувший мне прямо в мозг голос грянул, будто раскат грома:

– Заходи туда, не бойся, жди своего шанса.

И я медленно прошёл мимо убийцы и его жертвы в полумрак номера. Лозинский, не сводя с меня глаз, кряхтя под навалившимся на него весом Златы, захлопнул за мной дверь и включил свет.

Глава 27

1945 г., Евгений Соболев

Ветер гнал по боевому небу низкие, тяжелые, рваные тучи, а под ними все было белым-бело и мокрыми хлопьями валил снег. Февраль в Польше встретил наступающие советские войска непогодой и распутицей, по раскисшим дорогам грязные, мокрые и уставшие солдаты буквально на руках тащили постоянно увязавшие в зловонной каше из снега и грязи артиллерийские орудия, обозные подводы и полевые кухни. У подходивших к Берлину армий все было в достатке: забитые эшелоны снабжения нескончаемой стальной лентой шли на запад, но победоносный скоростной марш  головных пехотных дивизий создал огромный разрыв между фронтом и тылом, и на берегу Одера утомленные передовые части резко остановились, будто скаковая лошадь, вдруг выскочившая к широкому обрыву. За покрытой тонким льдом рекой были мощные и укреплённые позиции немцев, а далее за ними – прямой путь к ненавистной столице Рейха.

Утром 1 февраля Евгений Соболев проснулся после нескольких коротких часов сонного забытья и, откинув полог стоявшей на поляне рядом с лесным аэродромом палатки, раздраженно хмыкнул и плюнул на носок валенка. Погода вновь была нелетной, над лесом висели кучные облака, из которых сыпала острая изморозь, и его лётная куртка быстро покрылась крупными каплями.

– Опять не летаем сегодня, Хасаныч? – обратился он к опустившему руки в открытый мотор его стоявшего рядом ИЛа старшему технику эскадрильи, высокому, худому и молодцевато выглядевшему 37-летнему татарину Усману Бикееву, лучшему специалисту полка по двигателям и авиапушкам.

– А вот это как знать, Евгений, – ответил Усман, и, не убирая правой руки от движка, левой спокойно поднёс к тонким губам вынутую откуда-то самокрутку. – Недаром ты вчера тренировался,  а твой самолёт единственный остался на твёрдой почве, и не завяз в этой каше. Давай быстро к комполка, у него задание тебе, а я пока все подготовлю тут.

Командир полка майор Сухих квартировал рядом, его палатка была крупнее и добротнее остальных, в ней имелась портативная печка и электричество от большой батареи для работы рации. Под конец войны летчики могли уже не опасаться внезапных налетов немцев на аэродромы, спокойно оставаясь на ночь рядом со своими крылатыми машинами и получая питание и снабжение на месте. Сухих сидел за удобным высоким столом, заваленным картами и прочими бумагами, на краю которого, под абажуром, горела электролампа. Увидев вошедшего Соболева он поднялся, его медали на распахнутом полковом кителе звякнули друг о друга. В палатке было хорошо натоплено, похоже, даже в одной гимнастерке сидеть было жарко, у Соболева моментально вспотел лоб.

– Товарищ командир…,– начал Евгений доклад, приложив руку к пилотке, но комполка жестом прервал его, и, пожав руку, нетерпеливо указал на соседний стул.

– Хорошо полетали вчера, Соболев? Я видел, вы правильно делаете, что тренируетесь. Скоро погода наладится, лучше сохранять боевые навыки. Объявляю вам благодарность за ответственное отношение к службе!

Евгений вновь приложил руку к пилотке, но Сухих вновь прервал его, продолжая говорить.

– Вчера ночью подвижная группа передовых частей наших соседей с Первого Белорусского форсировала Одер, – и он показал карандашом точку на разложенной перед ним крупномасштабной карте Польши. – Форсировала вот здесь, южнее городка Кюстрин. Плацдарм²² захвачен пока небольшой, но посмотрите, Соболев, отсюда до Берлина прямой путь менее ста километров. И потому командование фронта приказало удержать его любой ценой. Лёд на реке уже тонкий, тяжелая техника на плацдарм пробиться не может. Немцы атакуют танками, пытаясь во что бы то ни стало сбросить их обратно. Пока их прикрывает только дальнобойная артиллерия с нашего берега, другой поддержки окопавшимся войскам нету. Авиация с Первого Белорусского летать не может, погода отвратная, наши взлетные полосы все раскисли, а немцы поднимают свою с бетонированных берлинских аэродромов. В полк пришёл приказ: всем, кто может, долететь до Кюстрина и помочь. У нас только ваш ИЛ на ходу, остальные все самолеты завязли выше стоек в раскисшей каше на лётном поле. Вам расчистили под взлёт небольшой участок вдоль кромки леса, где почва покрепче, только взлетать надо аккуратно. Лететь почти триста километров, поэтому после работы садиться там, где получиться, рядом с нашими войсками, полетите со специальным предписанием, вот оно. Вот вам карта всего маршрута и окрестностей города, я красным обозначил границы участка западного берега, где сейчас наши. Штурмуйте все, что увидите за его пределами! Самолёт подготовим, забьем под завязку, дадим лучшего стрелка полка, особенно с учетом того, что истребителей прикрытия не будет. Лететь придётся на высоте двести-триста метров, дальше по метеопрогнозу сплошная облачность на всём пути до Кюстрина. Вылет ровно через час, все, идите, готовьтесь.

Соболев знал, что командир полка не любит пустых разговоров и рассуждений. Выдохнув, он отсалютовал, ответив только:

– Есть! Разрешите выполнять приказ! – и повернулся  к выходу, но Михаил Васильевич тихо позвал его, заставив развернуться.

– Евгений, ты уж вернись, слышишь. Я знаю, как тебе будет трудно. Встретишь в воздухе немцев – сразу уходи, даже если еще не долетишь до плацдарма, в бой не ввязывайся. После штурмовки сразу садись, как только увидишь подходящее место. И так риск очень большой, я понимаю, будет обидно погибать, когда уже войне конец. Ну, с богом! – неожиданно прибавил он, убежденный, как знал Соболев, коммунист.

Самолет, заботливо отрегулированный и проверенный старшим инженером Усманом и загруженный боеприпасами, ровно и мерно гудел на краю аккуратно расчищенной для взлёта опушки, рядом стоял и смолил самокрутку худощавый лейтенант Володя Местер – один из самых опытных стрелков полка, имевший семьдесят боевых вылетов. Евгений мысленно сказал командиру спасибо, отличная компания будет. Но, несмотря на то, что это уже 36-й вылет, ему было очень страшно. Сердце молотом стучало, по всему телу шла мелкая дрожь. Он понимал, что летит фактически на верную гибель, вспоминая, как недавно в штабе полка слышал обрывки разговоров лётчиков:

–…Хорошо, что сейчас не летаем, в небе у соседей только «мессеры» и «фоки», а у нас даже аэродромов нет…!

Взлёт прошёл почти гладко, только в один момент правая стойка провалилась в подтопленную яму, но Соболев, играя педалью газа, сумел выровнять слегка клюнувший самолёт и, наконец, резко, так, что загудело в ушах, поднял его над зимним лесом. Он летел, слегка покачивая крыльями, на северо-запад почти через всю территорию того, что ещё несколько лет назад звалось Польшей. Кроваво-чёрные следы войны были на земле повсюду, где леса разрезались холмистыми белыми равнинами: с небольшой высоты в двести метров виднелись ленты дорог и нитки окопов, остовы сгоревших танков и самолетов, припорошенные снегом выгоревшие, разоренные деревни, возле которых копошились фигурки солдат из подходящих к линии фронта войск, а также двигались прямоугольники тяжелой техники. Триста километров пролетели почти за полчаса, Соболев молчал, сосредоточенно сверяя местность с лежавшей на коленях картой, балагур Местер, не переставая, травил еврейские шуточки и анекдоты, которые не поощрялись на земле, но в небе у него наступало раздолье и развязывался язык. Пару раз, пока ещё были в досягаемости, вызывал по рации командир, просил уточнить местоположение, явно волновался. Евгений так и представил, что сейчас Сухих сидит в своей палатке и ведёт карандашом по карте, повторяя его маршрут. По мере приближения к Одеру росло и количество войск на всех увиденных дорогах, одновременно усиливался мокрый снег, залепляя крылья и боковые стёкла фонаря.

– …а вот Абрам и занял у Мойши рубль до зарплаты, и не отдаёт, Мойша напоминает-напоминает, а тот поц таки-ж не отдаёт, наконец через месяц Абраша сам говорит ему: Мойша, помнишь я занял у тебя рубль, тебе его таки-ж отдать? – А почему-бы и нет! – отвечает Мойша. – А, ну ладно, нет – так нет! – радостно соглашается Абрам.

Соболев не успел посмеяться над анекдотом Местера: за невысоким, но широким холмом слева, открылось большое пространство, над которым висела стена из смеси слепящих снежных хлопьев и грязно-серого порохового дыма. Река была покрыта льдом, в котором зияли чёрные пропасти полыньей, на нашем берегу несколько рядов орудий вели почти непрерывный огонь, выплевывая оранжевые разрывы, казалось, под самое брюхо соболевского ИЛа. Дальше, у воды, с нашей стороны, хаотично бегали сотни людей. Евгений мельком увидел метрах в пятидесяти от берега большой плот с двумя стоявшими на нем тяжелыми танками, который тянул маленький моторный катер, а перед ними на нескольких лодках, свисая с них, солдаты кирками долбили и отталкивали кипящий лёд, пытаясь расчистить проход. Вокруг них периодически взрывались снаряды, осыпая все огненными брызгами и острыми белесыми ледышками. За несколько секунд ИЛ перемахнул через реку, и Соболев с Местером увидели врытый в студёную землю и уже обильно политый кровью плацдарм. На участке шириной всего метров в 800 находились, копаясь в свежем снегу, около тысячи человек. Вжимаясь в землю, они вели огонь в сторону ползущих с запада танков, которые наступали одновременно с трёх направлений. Впереди стояли три или четыре противотанковые пушки, постоянно плюющиеся огнём. Живые лежали рядом с убитыми, повсюду были раскиданы снарядные ящики, каски и плащ-палатки. У самого берега несколько  десятков бойцов под непрерывным обстрелом и по пояс в воде расчищали причал для прибывающих через Одер подкреплений, как только кто-то падал, другой сразу занимал его место. Казалось, сам влажный воздух вокруг подрагивал от непрерывно бьющих разрывов, тяжело пахнущих вонючим дымом.

Соболев, дрожа от страха и нетерпения, направил свой ИЛ-2 вперёд.

– Вот туда, командир, правее! – кричал стрелок Володька, вывернув голову и пытаясь указать Женьке направление.

Соболев сам видел эти семь или восемь танков, наползающих на плацдарм впереди густой цепи немецкой пехоты, до них было уже не более километра.

– Заходим на цель! – крикнул он, делая вираж, чтобы прорезать по диагонали идущие прямо на наши пушки боевые машины.

Небо впереди оглушительно ухнуло и разорвалось залпами зениток, но Соболев уже успел проскочить это место: вдруг ввинтившийся в затылок голос приказал ему нестись вперёд.

– Не бойся, жми, вас не собьют, ты выживешь, – услышал он столь внезапные и нужные ему сейчас слова.

Страх близкой смерти сразу пропал, появилось желание хорошо сделать свою боевую работу. Он перевёл ИЛ в пологое пикирование и, наклонив нос, открыл огонь из пушек по стремительно приближающимся целям. Танки, казалось, приостановились, и стали разворачиваться. Ещё раз ухнули зенитки, но теперь уже где-то позади его самолета.

– Вот вам! – заорал Женька, вдавливая кнопку сброса ПТАБов.

Через мгновение весь корпус самолета задрожал от близких разрывов, и Соболев резко взял штурвал на себя, уходя вверх, в низкие дымные облака.

– Командир, хорошо попал! – крикнул Володька, видя внизу два горящих «тигра» и бегущие от них назад фигурки пехотинцев.

– На второй заход, сейчас, – сказал будто бы сам себе Евгений, зная, что стрелок не слышит этих слов из за гула мотора и постоянной тряски.

Турбулентность была такая, что головы лётчиков мотало вправо-влево, еле-еле сориентировавшись, Соболев осторожно пошёл вниз, одновременно делая разворот. Он вынырнул из-за туч прямо над серединой реки и слева от себя увидел могучую, словно вросшую в Одер крепость с кирпичными стенами и приземистыми бастионами – старинный Кюстрин, превращённый немцами в неприступный узел обороны. Ощущение, что все идёт хорошо, прошло моментально: сильно впереди от него и чуть правее летело навстречу примерно на его высоте звено самолетов – четыре или шесть, разглядеть пока было невозможно.

– Володя, это по нашу душу, готовься! – крикнул он Местеру.

Мысль, как действовать, пришла почти сразу, Соболев стал аккуратно поворачивать самолёт влево, в сторону своих, одновременно внимательно следя за приближающимися «мессерами». За ними вдруг потянулись серо-сизые дымы, и Евгений понял, что летит четверка. Что же, вполне достаточно чтобы разорвать тихоходный штурмовик без какого-либо прикрытия в клочья.

– Ладно, – подумал он, – мы ещё посмотрим, кто кого!

– Командир! – заорал Местер. – Форсируют, гонят за нами!

До немцев было уже не более 500 метров, Соболев резко вывернул штурвал вправо, выходя в лобовую атаку, одновременно выжимая до упора газ и нажимая на все гашетки сразу.

– Представляю, как удивились, вашу мать! – успела промелькнуть мысль за те мгновения, когда «мессеры» веером разлетелись в стороны от палящего им навстречу в упор из всех пушек и пулеметов ИЛа. Слева и справа, чуть ли не в лицо, пролетели десятки трассирующих огоньков, самолёт резко тряхануло и сзади забарабанил пулемёт Местера. Внизу сильно бабахнуло: подбитый Соболевым «мессершмидт» на полном ходу врезался в землю прямо у крепости, камни, комья земли и обломки металла едва не долетели до их самолета.

– Я попал, попал! – кричал Володька, видя, как второй истребитель с дымным следом падает прямо в реку, ломая лёд.

– Уходим на посадку, – выдохнул Женька, заходя на правый вираж.

Два оставшихся «мессера» начали разворот, упорно стараясь его догнать и атаковать. Соболев понимал, что повторить тот же трюк у него уже не получится, и начал уходить за реку, туда, где были свои войска, одновременно снижая скорость и ища место для приземления – поле или незанятую более-менее прямую дорогу. Мимо вновь пролетели линии огоньков – по ним стреляли трассирующими с истребителей, самолёт весь трясся, стучал, Евгений знал, что он поврежден, но не мог определить, куда именно в него попали, позади оглушительно тарахтел пулемёт отстреливающегося Местера, и вдруг тот резко вскрикнул.

– Володя, куда тебя?– крикнул Соболев, пытаясь справится со сваливающимся в пике ИЛом.

Стрелок молчал, но продолжал палить, отстреливаясь от наседающих «мессеров». Наконец до земли осталось сто метров, пытаясь выровнять качающуюся во все стороны машину, Евгений направил ее в свободный от людей и техники кусок поля, прямо за переправой. Оставшиеся два преследовавших его истребителя пролетели прямо над ним, начиная набирать высоту, и тут по ним ударила батарея зениток с нашего берега, еще один «мессер» резко сорвался вниз и, кувыркаясь, рухнул где-то за близлежащими холмами. Аккуратно, по как можно более пологой траектории, Соболев стал сажать израненный самолет, обшивка справа и слева на крыльях была сорвана, шасси не открывались. Выключив мотор, он успел заметить, что у останавливающегося винта срезаны куски двух лопастей, затем раздался резкий удар фюзеляжа о землю, и машину с грохотом и треском потащило по свежему насту, поднимая фонтаны грязи, комьев и белых льдинок.

– Володя, ты жив, давай, держись! – кричал Женька, по колено в снегу оттаскивая истекающего кровью Местера с перебитыми ногами от дымящегося самолета.

– Командир, – стонал тот, – Я гильзоуловитель в кабине забыл, надо вернуться, забрать его, ругать будут.

– Да к черту, главное что живы! – весело отвечал ему Соболев.

Наконец, отовсюду набежали люди, подхватили их, хлопали по плечам, кто-то влил Женьке в рот спирт из походной фляги, затем с радостными криками его начали качать. Когда отпустили на землю, он уже с трудом понимал, где находится, все вокруг было в легком тумане, раненого воздушного стрелка унесли в медсанбат, а он продолжал стоять весь мокрый и окровавленный, в пахнущей дымом и порохом лётной куртке, будто не веря, что только что в одиночку выжил в воздушном бою с четверкой «мессершмидтов».

Вдруг к нему прорвался сквозь толпу человек, перед которым другие расступились, это был с виду немолодой уже подполковник, в грязном мундире с болтающимся на нем орденом Отечественной войны 1-ой степени, весь мокрый и заросший щетиной, с вытянутым худым лицом, усталыми, но сверкающими глазами, перевязанной окровавленной головой и странным, никак не вязавшимся с его боевым видом, большого размера серебряным перстнем с красным камнем на правой руке.

– Спасибо тебе, браток! – тяжело, с отдышкой, сказал он, обнимая Евгения за плечи. – Майор Евплов с того берега докладывает, что благодаря нашему штурмовику атака роты «королевских тигров» отбита, мы только что переправили на плацдарм два ИСа им в помощь. Откуда ты прилетел брат, твой самолёт первый наш, что мы увидели за трое суток здесь!

– Старший лейтенант Соболев, 621-ый авиаполк, Первый Украинский фронт, – доложил Евгений и протянул офицеру предписание Сухих, тот его быстро просмотрел и вернул обратно вместе с пристальным, пытливым взглядом.

– Спасибо, что долетел сюда!– сказал он ещё раз проникновенно и тихо. – Теперь я этот плацдарм точно удержу! Голос привёл тебя!

Соболев вытаращил на него слезящиеся от снега и дыма глаза, туман моментально выветрился из его головы. Подполковник незаметно приложил палец к губам, спокойно повернулся и тяжелыми шагами пошёл в сторону переправы, рядом с которой виднелись башни новых подошедших танков. Последние его слова заглушили залпы орудий – стоявшая рядом наша дальнобойная артиллерия вновь начала отчаянно бить по подходящим к реке фашистам.

Евгений так и не узнал имени этого человека, так же как и он способного слышать далекий голос неизвестно откуда.