13 проклятий

– Почему бы не принести его сюда? – предложила Флоренс. – Он весь день просидел взаперти в гостиной.

– Как его зовут? – спросила Таня.

– Генерал Карвер. – Нелл просто раздувалась от гордости. – Хорошо, давайте принесем, только вот собаке лучше не подходить к нему слишком близко.

Она побежала по коридору в гостиную. Раздался звук открывающейся двери, затем скрип колес. Мгновение спустя появилась Нелл, она катила большущую – выше и в два раза шире ее самой – серебристую клетку.

– Вот мы и здесь, дорогой. Так-то лучше, правда? – промурлыкала она, ставя клетку у плиты, и, махнув рукой, подозвала Таню.

– Разве не красавчик?

Таня с опаской заглянула в клетку. «Красавчик»? Она не назвала бы его так. «Зловредный» – подходило больше. Генерал сидел на деревянном насесте неподвижно, как статуя. Совершенно серый, за исключением изогнутого черного клюва и нескольких красных перьев в хвосте. Попугай уставился на нее холодными желтыми глазами, сузившимися до точки.

– Скажи ему что-нибудь! – Нелл восторженно подталкивала Таню. – Ты ему нравишься, я вижу.

– По нему не скажешь, что ему вообще кто-то нравится, – проговорил Фабиан. – Даже вы. Выглядит так, будто хочет выклевать кому-нибудь глаза.

Таня в глубине души согласилась.

– Почему вы назвали его Генерал Карвер? – спросила она.

– Ну, – щеки Нелл покраснели, – я дала ему имя в честь своего близкого друга… генерала Реджинальда Карвера. Это была любовь с первого взгляда. Знаешь, в свое время я была довольно привлекательна.

Фабиан громко кашлянул, но Нелл, не обратив внимания, продолжала:

– Все закончилось внезапно.

– Он умер? – спросила Таня.

– Нет, – сказала Нелл. – Вернулся к своей жене.

Флоренс неодобрительно фыркнула.

– Значит, вы не были женаты? – спросил Фабиан.

– В общем, да, по большому счету… – кивнула Нелл. – Он был парень что надо, мой Реджи. На него можно было положиться. Преставился в прошлом году.

От необходимости как-то отреагировать Таню спас оглушительный вопль Генерала. Оберон, который наконец набрался смелости и поднял нос к клетке, чтобы получше понять, что за странное существо там внутри, отскочил и спрятался под столом.

Нелл хихикнула. Генерал тоже хихикнул.

– Как грубо, – сказал он, идеально подражая голосу Нелл. – Как грубо! Самонадеянный выскочка!

– Мой умный мальчик, – пропела Нелл.

Генерал принял презрительный вид и встопорщил перья, отчего стал казаться вдвое больше.

– Смотрите, – восхитилась Нелл. – Он в своих доспехах!

– Шалтай-Болтай сидел на стене! КАК ГРУБО! – взвизгнул попугай, надуваясь еще больше. – Хулиганство, вот что это такое!

Внимание Тани привлекло чуть заметное движение. Крышка стоявшей на столешнице чайной коробочки приподнялась, и оттуда показалось маленькое сморщенное личико старого брауни, который там жил. Он сердито моргнул и пригрозил Генералу тростью, затем снова зарылся под пакетики с чаем и захлопнул крышку. Таня переглянулась с бабушкой. Флоренс тоже обладала вторым зрением, но больше никто из присутствующих этого не увидел – точнее, не мог увидеть. Кроме брауни на кухне жила еще только одна фейри – застенчивая маленькая фея очага, что пряталась сейчас за ведром для угля, Таня видела ее несколько минут назад.

– Спорим, я сумел бы научить его парочке новых словечек, – заявил Фабиан.

– Лучше тебе этого не делать, – ответила Нелл. – Если он начнет ругаться, я буду точно знать, кто виноват, и вымою тебе рот с мылом!

– Как вы могли подумать, что я на такое способен! – притворно возмутился Фабиан.

– Уверена, он отнесется с уважением к твоим пожеланиям. – Флоренс пристально посмотрела на Фабиана. – Не так ли, Фабиан?

В ответ он лишь неопределенно хмыкнул.

– Чертов вредитель! Чертова зараза! – сказал Генерал.

По выражению лица Нелл было ясно, что она с ним согласна.

Тем же вечером, после ужина, когда Таня разобрала свои вещи и выгуляла Оберона в саду за домом, все, кроме Уорика, собрались на кухне у огня. К счастью, клетку Генерала накрыли темной тканью и увезли на ночь в другую комнату. Оберон растянулся на полу и тихо посапывал. Флоренс вязала для благотворительной распродажи, щелкая спицами и время от времени отвечая на вопросы Нелл о доме. Таня смотрела на языки пламени в очаге, то прислушиваясь к разговору, то думая о Рыжей и новостях, прозвучавших по радио. Она хотела обсудить это с Фабианом и несколько раз намекала, что надо бы выйти из комнаты. Однако Фабиан, лежа на коврике рядом с Обероном, добивал домашнее задание – хотел с ним быстрее разобраться и уже спокойно наслаждаться каникулами. То и дело он жаловался, что у Оберона изо рта плохо пахнет, и с отвращением отворачивался.

– Куда ведет эта лестница? – спросила Нелл, ее веки отяжелели от сильного тепла.

Таня посмотрела на старую винтовую лестницу рядом с плитой. Она изгибалась вверх полукругом и исчезала за перегородкой.

– Раньше вела на второй и третий этажи, – объяснила Флоренс. – Много лет назад ею пользовались слуги. Однако сейчас она перекрыта.

Таня и Фабиан тайком переглянулись. Из кухни на старую лестницу правда было не попасть, однако Флоренс умолчала, что туда все еще можно выйти через потайную дверь на третьем этаже. Летом Таня с Фабианом обнаружили эту дверь и, без ведома Флоренс и Уорика, исследовали лестницу для прислуги.

Со двора на кухню вошел Уорик, а с ним ворвался холодный ветер, принесший несколько опавших листьев. Уорика не было дома весь день, он замерз, устал и проголодался.

Повесив пальто на дверь сзади, он направился к духовке, где его обычно ждала еда. Но Флоренс поднялась со своего места:

– Позволь мне. Пока ты посмотришь, как там Амос, я приготовлю чашечку свежего чая и подам тебе ужин.

Усталое лицо Уорика просветлело. Он облизнул губы и отправился наверх к старику отцу. Спустя несколько минут вернулся и сел за стол.

– Сегодня у нас рагу, – сказала Флоренс, отрезая два ломтя подсохшего хлеба.

– С клецками? – весело спросил Уорик.

– С клецками, – кивнула Флоренс, открывая духовку. – Ох!

– Что такое?

– Ничего нет… – Флоренс пребывала в явном замешательстве. – Я оставила рагу в духовке, чтобы не остыло, и оно куда-то делось!

Нелл села, внезапно занервничав. Потом тяжело поднялась со стула и неуклюже направилась к Флоренс.

– Ну… видите ли, э-э-э… – начала она. – Я думала… ну, то есть я предположила, что… о господи…

– Так что же? – Глаза Флоренс сузились.

– Я думала, это для старика, – сказала Нелл. – Для Амоса. Думала, там его еда… а он не захотел… И, ну, я все равно мыла посуду, поэтому…

– Где рагу? – резко спросила Флоренс.

Все взгляды были прикованы к экономке, а она очень медленно повернулась к Оберону.

Кроме потрескивания огня было слышно, что в животе собаки громко булькает.

– Ох! – воскликнула Флоренс.

– Оно уже подсыхало! – пискнула Нелл.

– Ты отдала мой ужин собаке? – Голос Уорика прозвучал подобно грому.

– Откуда, черт возьми, мне было знать, что он твой? Откуда?

– Но я же говорила, Нелл! – вспыхнула Флоренс. – И вроде достаточно ясно объяснила порядок приема пищи: Амос ужинает очень рано, и об этом заботится Уорик!

Казалось, Нелл вот-вот расплачется.

– Кроме прочего, я очень люблю рагу… – Уорик оторвал взгляд от лежащих перед ним двух кусков хлеба и свирепо посмотрел на экономку.

– Ну, сделанного не воротишь, – заключила Флоренс. – И, Нелл, пожалуйста, не поступай так больше – ужасное расточительство! К тому же в рагу было полно лука, желудку Оберона это ни к чему.

– Он и так толстый, – добавил Фабиан и немедленно ойкнул – Таня ткнула его локтем в бок.

Нелл горестно кивнула:

– Тогда я прямо сейчас пойду спать, хорошо?

– Спокойной ночи, – отрывисто произнесла Флоренс.

Когда звук шагов экономки стих. Уорик подошел к тостеру, засунул туда два куска хлеба и открыл банку фасоли.

– Она точно чудная, – сказал он. – О чем вы думали, когда нанимали ее?

– О, не знаю! – раздраженно ответила Флоренс. – Встретила на рынке, мы разговорились. Она рассказала, что ее только что уволили, и я ее пожалела. Ей нужна была работа и крыша над головой, а нам – экономка. Казалось, все идеально складывается.

– От нее будет больше неприятностей, чем пользы, – мрачно подвел итог Уорик. – Попомните мои слова!

5

В сером и холодном викторианском здании, куда отвезли Роуэн и Джеймса, пахло дезинфекцией и сырыми постелями. Раньше это была школа. А теперь – детский дом.

Пока они добирались, Роуэн совершенно одеревенела. На ней висел Джеймс, положив голову на плечо. Нести его одной здоровой рукой было тяжело, она уже почти отваливалась. Последние сутки малыш непрерывно плакал и звал маму, а если кто-то пытался его забрать у сестры – кричал. Потому-то он все время был с ней: и когда их осматривали в больнице после аварии, и когда ее расспрашивали о произошедшем, и когда знакомили с социальным работником, молодой женщиной по имени Элли.

Элли осторожно дотронулась до свободного плеча Роуэн:

– Хочешь, я его возьму?

Роуэн покачала головой. Ее рыжие волосы свисали сальными прядями, а глаза опухли и были липкими от слез.

– Он проснется.

Элли повела их к задней части здания, и они остановились у облупившейся двери, из-под которой пробивался тусклый свет. Поставив чемодан с их вещами, Элли постучала. Дверь отворилась почти сразу. Седой мужчина пригласил их зайти и разместиться у стола. Роуэн села, радуясь, что можно немного передохнуть от тяжести Джеймса. Она переложила малыша на руках поудобнее – и запахло грязным подгузником. Седой мужчина доброжелательно посмотрел на нее, и, хотя нос его тоже дернулся, ничего не сказал. Элли присела рядом с Роуэн.

– Понимаю, что это ужасное время для вас обоих, – начал мужчина. – И уже поздно, так что я буду краток.

Роуэн взглянула на настенные часы за спиной мужчины. Почти десять вечера.

– Меня зовут Джон Темпл, и моя работа – следить за тем, чтобы все здесь шло хорошо и все были счастливы.

Роуэн слышала его слова, но они казались ей пустыми. Конечно, он хотел как лучше, но эта его фраза про счастье совершенно бессмысленна, потому что она никогда не будет здесь счастлива. Да и вообще вряд ли будет счастлива.

– В ближайшие дни вы познакомитесь с воспитателями, нянечками, со всеми, кто здесь работает. Элли будет приходить к вам, и мы, разумеется, станем подыскивать для вас с Джеймсом что-то более постоянное.

– Вы имеете в виду приемную семью? – спросила Роуэн.

Джон Темпл кивнул:

– Да. Приемная семья – это вполне возможно. Впрочем, мы еще рассматриваем все варианты с дальними родственниками.

– Вам удалось связаться с моей тетей Роуз?

– Нет, контакт с вашей тетей мисс Уивер пока не получилось установить, но не сомневайся: мы будем пытаться дальше.

– Ее дом похож на зоопарк, – сказала Роуэн. – Там странно пахнет. Шесть кошек, три собаки и даже два гуся. В конце концов ее выселят, так мой папа говорит… говорил. – Последнее слово занозой впилось ей в горло, подступившие слезы жгли глаза, и она быстро продолжила: – А еще в саду утки и коза…

Теперь она уже плакала.

– Тихо-тихо, дорогая, – успокаивала Элли.

– Можно нам сейчас лечь спать? – прошептала Роуэн, крепче прижимая Джеймса. – Пожалуйста.

– Да, конечно. – Джон встал. – Надо отвести вас наверх.

Наверху было немногим лучше, чем внизу. Чисто, но все какое-то обшарпанное, ковровое покрытие потертое, стены явно нуждались в покраске. Джон вел их по тускло освещенным коридорам, Элли тащила чемодан, который чуть слышно погромыхивал по ковру. Перед приоткрытой дверью Джон остановился и тихо сказал:

– Тебе приготовлена постель. На сегодня для Джеймса тут тоже есть кроватка, но завтра его переведут в детское отделение, где такие же малыши. Ванная комната налево, через две двери. Тебя разбудят в половине восьмого, завтрак в восемь. – Он сочувственно улыбнулся. – Постарайся отдохнуть. Это хорошее место. Одно из лучших.

Пожелав спокойной ночи, Джон ушел, оставив Роуэн, Элли и Джеймса. Роуэн толкнула дверь спальни. Луч света из коридора проник внутрь и высветил две кровати – односпальную побольше и маленькую детскую. Сбоку стоял узкий платяной шкаф, рядом с ним – письменный стол с выдвижными ящиками и стул. Все пусто и голо.

Элли тихо опустила чемодан на кровать и открыла. Роуэн достала оттуда кое-какие вещи. Все, что могло понадобиться сейчас, лежало сверху – так посоветовала Элли. Роуэн вынула косметичку, где было собрано все для умывания, и ночную рубашку, взяла полотенце, сложенное на кровати.

Ванная была просторной и холодной. Роуэн наполнила раковину горячей водой, пар затуманил воздух, и зеркало над раковиной запотело. Вместе с Элли они сменили Джеймсу подгузник, вымыли ему лицо и руки. Затем Элли, несмотря на протесты Джеймса, унесла его, чтобы переодеть в пижамку, и Роуэн умылась сама. Из-за сломанной левой руки это получилось не так быстро.

Дрожа от холода, она посмотрела на душевую кабину. С гипсом приходилось ограничиваться раковиной.

Вдруг из сливного отверстия в ванне донеслось бульканье. Из темноты на Роуэн уставились сверкающие желтые глаза. За ней наблюдали, и это мог быть только фейри. Из отверстия показались пальцы, похожие на лягушачьи, и сгребли покрытые мыльной пеной волосы, которые собрались в стоке. Чавкающие звуки подсказали: существо съело эти волосы. Роуэн ахнула от отвращения. Но существо не обратило внимания – чавканье продолжалось.

Отвернувшись, Роуэн переоделась в ночную рубашку и выключила свет в ванной. Элли уже уложила Джеймса в кроватку и собиралась уходить. В коридоре она шепотом попрощалась, пообещав Роуэн прийти завтра. Роуэн шагнула в темную спальню, но не стала плотно закрывать дверь. Слышно было, как внизу шепчутся Элли и Джон, затем открылась и закрылась входная дверь, и здание погрузилось в тишину.

Роуэн легла в ледяную кровать, ее пробирала дрожь. В детской кроватке ритмично дышал Джеймс; измученный, он уже крепко спал. Она оглядела комнату. В углу стоял чемодан. Там было только самое необходимое, ничего личного, важного для нее, кроме одной вещи – старой книги сказок, которая принадлежала ее матери. Роуэн настояла на том, чтобы взять сказки с собой. Все остальное, ее любимые книги и игрушки Джеймса остались дома.

Только это был уже не дом, больше нет. Теперь это было просто помещение, где когда-то жила семья. Роуэн задыхалась от горя и потому не сразу заметила, что дверь спальни медленно, беззвучно отворялась. Она замерла: не то ли это странное существо из ванной… Но когда дверь открылась шире, в щель просунулась маленькая рука, а затем и лицо, окруженное облачком непослушных волос. В следующее мгновение над этим лицом появилось второе – точно такое же, только с коротко остриженными волосами. «Близнецы, – подумала Роуэн, – лет восемь-девять». Она быстро прикрыла глаза и стала наблюдать за ними сквозь ресницы.

– Видишь? – прошептала одна. – Я же говорила, что у нас новенькая.

– Ты давишь мне подбородком на голову! – пожаловалась другая.

– Тихо!

– Сама ты тихо! Разбудишь ее!

– А ты разве не хотела ее разбудить?

Первая близняшка пожала плечами.

– Новенькая? Ты не спишь?

Роуэн не ответила. Ей просто хотелось, чтобы ее оставили в покое. Но близнецы не собирались так легко сдаваться.

– Новенькая? Как тебя зовут?

– Отстань от нее, она спит, – прошептала другая.

Роуэн услышала, как одна из девочек сделала шаг в комнату.

– Смотри! Там малыш – сказали, что у нее есть брат.

– Кто сказал?

– Джон. Я слышала, как он разговаривал с Элли. Они попали в автомобильную аварию. Их мама и папа погибли.

На мгновение воцарилась тишина.

– Бедные…

– Ладно. Давай вернемся в кровать.

– Подожди минутку, – прошептала другая.

– Что ты делаешь?

– Положу ей мистера Боунса.

Девочка подошла, и Роуэн зажмурилась крепче. Сердце бешено стучало. «Что за мистер Боунс? – подумала она. – Какая-то детская проказа, которую устраивают новеньким в первую ночь?»

– Зачем?! – прошипела первая близняшка. – Ей не понравится эта вонючая старая штуковина!

– Нет, понравится, – вызывающе прошептала вторая, приближаясь. – С ним ей будет лучше. Ты помнишь нашу первую ночь здесь? Первая ночь – самая ужасная.

Роуэн старалась дышать глубоко и убедительно, как будто крепко спит. На подушку рядом с ее лицом что-то положили – теплое, мягкое и чем-то пахнущее. Не шевелясь, она вдыхала этот запах. И только когда убедилась, что близнецы ушли, открыла глаза.

На подушке лежала мягкая игрушечная собачка. Сильно потрепанные уши, одно длиннее другого. Вся в пятнах, скатавшаяся, без одного глаза и хвоста. Собачка выглядела как игрушка, которую всегда любили больше всего.

Роуэн обняла собачку, прижимая к подбородку. Горячие слезы текли по ее лицу и впитывались в мистера Боунса. Она уткнулась лицом в подушку.

Близнецы не ошибались. Первая ночь действительно была самой ужасной.

6

Шок почти обездвижил Рыжую, сидящую в темном подвале. Она напрягла слух: может, почудилось?.. Но нет. Голос раздался снова – тихий, изнуренный, протяжный:

– Простите, мы не подготовились к вашему прибытию. Мы были несколько… скованы.

Рыжая попыталась разглядеть хоть что-то в кромешной темноте – ничего не видно. Голос звучал совсем рядом.

– Сколько вас здесь? – спросила она, вслушиваясь, не подаст ли кто-то еще признаки жизни.

– О, нас здесь немного… – медленно произнес голос с легким смешком. – Но я единственный, с кем ты сможешь хоть как-то побеседовать.

У Рыжей зашевелились волосы на голове. Говорил явно взрослый мужчина. Что-то вроде лукавства, звучавшее в голосе, настораживало.

– Кто вы? – спросила она, передвинувшись на влажной соломе. От этого в воздухе запахло чем-то едким. В носу и горле запершило.

Голос подождал, пока она откашляется.

– Зови меня Элдрич.

Вот снова: чувствуется такая же хитреца. Отсюда Рыжая сделала два вывода: во-первых, тому, кто (или что бы там ни было) сидел напротив, нельзя доверять. Имя, которое он назвал, ненастоящее, и свое имя ей ни в коем случае нельзя раскрывать. Во-вторых, раз сидящий напротив утаивает свое истинное имя, это наверняка фейри. Догадку подтвердили его следующие слова:

– А как твое имя?

Никогда не называйте им своего имени… потому что они наверняка никогда не назовут вам своего. Имена обладают огромной силой.

– Зови меня Рыж.

– Мудро… – заметил голос, теперь в нем звучало меньше лукавства и больше осторожности. Если кто-то скрывает свое имя, значит, кое-что знает о царстве фейри и не просто так сюда забрел.

Глаза Рыжей привыкли к темноте. Сквозь щель в люке в подвал пробивался луч света – не такая уж и полная темнота, как показалось сначала. Перед ней смутно вырисовывалась какая-то фигура. Деталей не различить, но видно, что одна рука прикована к стене.

Она отвернулась от вонючей соломы.

– Тоже умно. Приземлиться можно было по-разному, а тебе удалось наименее… удачно, – язвительно заметил Элдрич.

Рыжую передернуло от отвращения. Вот отчего так воняло от соломы, а теперь и от нее самой – куча служила отхожим местом. Она поборола позыв к рвоте.

– Как долго вы… ты здесь, в подвале? – спросила Рыжая. – Когда она тебя поймала… и кто она такая? Чего она хочет…

– Немного терпения, – прошептал Элдрич. – Пожалуйста, я устал и очень слаб. – Он внезапно закашлялся. – По одному вопросу за раз.

– Времени нет! – прошипела Рыжая. – Нужно выбираться отсюда и бежать от этой… этой твари, не хочу даже знать, что она нам уготовила! Я видела там, наверху, этих несчастных – или то, что от них осталось, – не думаю, что у нее на уме что-то хорошее!

– Мы не сможем сбежать, – безучастно ответил Элдрич. – Отсюда никто никогда не сбежал.

Лежа на боку, Рыжая пыталась привести мысли в порядок. От страха в голове был туман. Она заставила себя сделать несколько размеренных вдохов, чтобы успокоиться и думать яснее. Затем перевернулась на спину, немного качнулась взад-вперед и завела руки как могла ниже.

– Ладно – сказала она, двигая связанными запястьями. – Тогда расскажи все с самого начала. Кто она или что? Женщина наверху?

Глаза Элдрича сверкнули.

– Ее называют Заокраинной Ведьмой, – тихо произнес он. – Никто не знает ни ее настоящего имени, ни откуда она родом. Но многие о ней слышали. Из-за нее эта часть леса такая пустынная и зовется Мертвым Лесом – из-за нее! Ничто здесь долго не живет. Мало кто может от нее спастись.

Рыжая охнула, продолжая попытки перетащить руки из-за спины вперед. Задача была непростая.

Замолчав, Элдрич с любопытством наблюдал.

– Дальше? – Рыжая сделала передышку, чтобы унять боль в запястьях.

– Она создает наваждения, торгует черной магией. Шкуры зверей наверху – не просто одежда после того, что она с ними делает. Наденешь такую шкуру, кошачью или лисью, – станешь кошкой или лисой. Она колдовством извлекает сущность животного – душу, если тебе так больше нравится, – и заточает ее в шкуре. И это не хрупкие, поверхностные чары, которыми можно одурачить лишь обычных людей. Ее чары действуют безотказно – даже глаза фейри не распознают обман. Она мастер своего дела.

– Она и сама меняла обличье, – перебила Рыжая. – Когда нашла меня, была старухой… Выглядела безопасно. А потом… в доме, все это как-то улетучилось. Она стала… моложе.

Элдрич кивнул:

– Вот так она и делает… так дурачит людей.

Рыжая снова качнулась взад-вперед, подтягивая связанные за спиной запястья все ниже.

– Давно она тебя поймала?

– Три, может, четыре луны назад. Я потерял счет времени. Мы с моим товарищем попали в ее ловушку.

– У тебя был товарищ? Что с ним случилось?

– Он вон там. – Элдрич слегка мотнул головой в сторону.

Посмотрев туда, Рыжая разглядела темную безмолвную фигуру. Как и у Элдрича, рука в кандалах прикована к стене. Голова наклонена вперед, лица не видно.

– Он не двигается…

– Он перестал двигаться две недели назад.

– Две недели? Разве ты здесь не всего три или четыре дня? Если только… О, нет… Когда ты сказал «три или четыре луны», показалось, что ты говоришь о ночах. Но нет… ты имел в виду месяцы, так?

Элдрич медленно кивнул, и ее кинуло в дрожь.

– Зачем? – прохрипела Рыжая. – Чего она от нас хочет? Зачем держит нас в подвале?

– В основном пленники ей для торговли. Сейчас она разберется с твоими… достоинствами. Потом подождет, когда на них найдется покупатель.

– Не понимаю…

– Кто-то придет к ней, скажем, тот, кто потерял зрение и хочет вернуть. Ведьма может помочь в этом – точнее говоря, может отдать ему твое зрение. Разве есть что-нибудь лучше пары молодых, здоровых глаз?

Рыжая ахнула от ужаса, но Элдрич только начал.

– Или кто-то другой, кто прекрасно видит… но у него глаза красные или желтые, а он стремится сойти за человека… или просто скучает и хочет перемен…

– Прекрати! – воскликнула Рыжая. – Это неправда, не может быть правдой!

– Однако это так… – Тема увлекла Элдрича. – Требуется лекарство от облысения? У Заокраинной Ведьмы есть волосы на любой вкус! Всего-то нужно подождать, когда появится подходящий источник. А как насчет певучего голоса? Просто отрежьте язык мальчику из церковного хора – и он сделает благозвучным даже кваканье жабы!

– Прекрати!

– Или, чтобы насолить врагу, покупаешь высококачественное проклятие – скажем, сердце, полное ненависти, – зарываешь в каком-нибудь укромном уголке там, где живет враг. Или хочешь наслать эпидемию бородавок, поставщиком которой я и стал… – Элдрич наконец остановился, чтобы перевести дух, и безумно хихикнул. – Ведьма была довольна… чего не сказать о моем большом пальце, бородавки-то были на нем.

Он помахал четырехпалой рукой и замолчал – внезапный прилив энергии иссяк.

Рыжую трясло от страха и ярости.

– Меня ей не получить. Не позволю использовать себя для ее колдовства!

– У тебя нет выбора. Я же говорил, отсюда не сбежать. Никто от нее не уходит целым и невредимым. И в любом случае, похоже, у нее на тебя другие планы.

– Все когда-нибудь случается в первый раз… – начала Рыжая, но замолкла. – Что значит «другие планы»? Какие планы и откуда ты знаешь?

– Я услышал, что она сказала перед тем, как сбросить тебя сюда. Ты станешь ее новым обличьем.