Читать книгу: «Рестарт: Трактат о жизни. Том 1»

Том 1. Пролог

Свет монитора, как всегда, падал на моё лицо. В комнате было темно, только экран тускло мерцал, отбрасывая на стены бледные отблески. За окном моросил дождь. Где-то далеко звук машин. Здесь есть только я и мой старый ноутбук. Время застыло. Который час?

Мне двадцать пять. И иногда кажется, что я уже стар. Не телом а душой. Я редко выходил на улицу. Не потому что не хотел. Просто… незачем. Нет встреч. Нет друзей. Нет "давай увидимся", "как ты?", "пошли в кафе".

Телефон молчит неделями. Соцсети как всегда пусты. Родители давно уехали в другой город, а я… остался. Потому что «ещё не решил, чего хочу». Потому что «мне комфортно здесь». Потому что на самом деле боялся. Боялся перемен, но ещё больше их отсутствия.

И нет, я не социофоб. Я не боюсь людей. Не боюсь говорить, встречаться, делиться. Я даже скучаю по живому голосу. По «привет» без ожидания выгоды. По разговорам, которые ни к чему не ведут. Но… не с кем. Просто не с кем.

Но ведь когда-то всё было иначе. В детстве я был… другим. Любопытным. Упрямым. Если мне что-то приходило в голову то я должен был это попробовать. Хотел понять, как всё устроено. Мир казался огромным, полным загадок и возможностей. Я учил различные языки английский, японский, потом чуть-чуть немецкий. Читал книги о космосе, смотрел лекции по биологии, рисовал схемы будущих приложений, сам писал простенькие программы, сидя по ночам с браузером и форумами. Увлекался искусством, потом психологией, потом философией. Всё хотелось понять.

Но всё и бросал. Не потому, что надоело. А потому что каждый раз приходила мысль: «А зачем? Кому это нужно? Поможет ли мне это изменить что-то? Добьюсь ли я хоть чего-нибудь?». Сомнения становились сильнее интереса. И всё глохло. Я знал понемногу обо всём. Но нигде не продвинулся далеко. Ни знаний, ни уверенности. Только разрозненные фрагменты интересов, как недособранный пазл. А ведь у меня когда-то была мечта. Не просто изучать языки или кодить. Я мечтал понять необычное. Не волшебство в каком либо детском смысле, не фокусы, а что-то… интересное.

В детстве я верил, что мир хранит в себе тайны. Что где-то в старых книгах, в зашифрованных рисунках, в странных совпадениях и спрятан ключ. Ключ к чему-то большему. Я представлял себе магистров, читающих древние заклинания в тишине ночи. Искателей, находящих таинственные артефакты в пыльных подвалах библиотек. Силы, которые можно почувствовать, если стать «достаточно чутким». Я хотел это изучить. Найти и почувствовать. Верил, что всё возможно если очень захотеть.

Но с возрастом… мир будто стал скучнее. Никакой магии. Никаких открытий. Только офисные здания, очереди, документы, курсы по саморазвитию, советы "просто будь собой" и пустые глаза в метро.

Мир оказался устроен проще, чем я надеялся. Или… может быть, я просто перестал искать. Те детские искры которые одна за другой просто угасли. Я заменил магию на алгоритмы, мечты на баг-репорты, поиски на вечерние сериалы. А потом и вовсе перестал заменять.

Школу я окончил с трудом. Не потому что глуп а просто не видел смысла. Большинство предметов казались мне бесполезными. Теоремы, которые не объясняли, зачем они мне нужны. Даты, которые просто надо запомнить. Меня это не вдохновляло. И я не старался. Колледж я всё-таки закончил. Без отличий, без фанфар, но закончил. Не ради мечты, не ради цели а просто потому, что надо было хоть что-то закончить.

Каждый день стал похож на предыдущий. Проснулся. Встал. Сделал кофе. Включил игру. Пара часов квестов, чатов, диалогов, которые я уже знал наизусть. Миры, которые были ярче моего. Персонажи, которых я понимал лучше, чем себя. Это было не "плохо". Это просто было. Монотонно. Серо, без боли, но и без жизни.

Я часто спрашивал себя: это всё? Разве вот так должна выглядеть жизнь? Без смысла, без цели, без ощущения, что ты кому-то нужен?

Был момент, когда я попытался что-то изменить. Пошёл на собеседование. Купил себе рубашку. Попробовал говорить уверенно. Но им нужен был "уверенный в себе, активный, командный игрок". А я уставший парень с усталыми глазами, который забыл, как это: быть живым. После того дня я больше не пробовал.

Я устроился на удалённую работу. Простая техподдержка. Ответы по шаблонам, смены по восемь часов, редкие звонки. Деньги приходили да и ладно. Сначала казалось, что это удобно. Не нужно никуда ехать, не нужно говорить с людьми вживую. Можно не вставать с кровати. Но чем дольше это продолжалось тем сильнее тянула пустота.

Теперь не было ни малейшей причины выходить из дома. Ни одной. Мир за окном стал казаться чем-то… ненастоящим. Слишком ярким. Слишком громким. Слишком чужим. Я даже не помнил, когда в последний раз дышал свежим воздухом не через открытую форточку. Иногда, поздно ночью, я просто сидел, уставившись в темноту, и задавал себе вопросы, на которые не было ответов.

Если бы я исчез – кто бы это заметил?

Если бы я исчез – что бы изменилось?

Однажды я услышал: "Люди умирают не тогда, когда прекращается сердцебиение. А когда про них забывают." А про меня и вспомнить некому. Я… Я просто… исчезал. Потихоньку. Каждый день.

И только старая музыка из игры, что я слушал в детстве, напоминала, кем я когда-то хотел быть. Кем мечтал стать. Героем, магом или искателем приключений. А не вот этим… фоном. Никем.

В тот вечер дождь усилился. Гулко стучал по подоконнику, словно хотел напомнить: «Эй, ты ещё тут?».

Я встал сделать кофе. Потянулся за старой жестяной банкой: кофе самый обычный, горький. Я не ищу вкуса мне просто нужно не уснуть. Пока вода закипала, машинально открыл холодильник. Но пусто. Я закрыл дверцу и открыл снова в надежде, что там что-то изменится. Молоко закончилось… и хлеб. Вот и появилась причина выйти. Самая обычная. И в то же время самая значимая за последнее время.

Я натянул куртку, наушники, капюшон. И вдруг… остановился. В прихожей, на мгновение, взгляд зацепился за зеркало. Сколько времени прошло с тех пор, как я по-настоящему в него смотрел? Не мельком. А вот так в упор.

Передо мной стоял парень. Слегка взъерошенные тёмно-русые волосы с пробором посередине спадали на щеки, пряча уши. Лёгкая щетина, небрежная, будто от безразличия, а не стиля. Серые глаза. Уставшие и пустые. Словно из них вычерпали всё, что когда-то делало их живыми интерес, огонь, тепло. Теперь был только тусклый отблеск чего то далекого. Слишком взрослый взгляд для такого молодого лица. Или… слишком мёртвый?

Я провёл рукой по щеке. Ощутил кожу не гладкую, не ухоженную, просто… существующую. Посмотрел на себя и впервые за долгое время подумал: «А ведь это я. Это моё лицо, моя оболочка. Моя тень в зеркале. И я даже не знаю, кто там на самом деле». Пустота внутри зеркала смотрела на меня так же, как и я на неё. Без осуждения, без какой либо жалости. Просто как факт. Я поправил капюшон. Глубоко вдохнул. И вышел в подъезд, морщась от холодного воздуха и тусклого света лампочки у лифта. А потом на улицу.

Ночь была холодной и непроглядной, а дождь лил стеной, превращая улицу в грязную акварель серых и чёрных пятен. Я шагал по мокрому асфальту, плечи сутулились от мокроты, руки глубже сжал в карманы, будто ткань куртки могла хоть как-то защитить от сырости, пробирающей до костей. В наушниках звучала мелодия из старой игры было единственное тёплое пятно на этой холодной картине. Последняя нить, связывающая с миром, в который я когда-то верил. Миром, где всё могло быть иначе.

«Что я делаю со своей жизнью?» мысль, привычная, как удушливая кофейная горечь. Я шёл быстрее, будто хотел убежать от неё. Но обогнать себя невозможно.

И вдруг шаги, чужие у меня за спиной. Гулкие, тяжёлые, почти неразличимые под ливнем, но не исчезающие. Я замер. На секунду. Сердце стукнуло раз громко, как выстрел в грудной клетке. Я обернулся. Фигура. Мужчина. Промокший, растрёпанный, с глазами, полными безумия. И в его руке нож. Не взгляд а пустота. В ней не было ни гнева, ни эмоции. Только… чуждость. Как будто на тебя смотрит не человек. А нечто, что должно было остаться по ту сторону сна.

– Эй! – выкрикнул я, сорванным голосом, – эй, стой!

Но его лицо не изменилось. Ни замешательства, ни страха. Только одно движение вперёд.

Он бросился на меня. Резко, ловко. Я попытался отступить, ноги скользнули по мокрому асфальту. Сердце заколотилось в ушах. Я хотел бежать, но не смог. Было слишком поздно.

Первый удар пришёлся под рёбра сбоку, слева. Металлическое жало легко вошло в ткань, прорвало её, как мокрую бумагу. Холод лезвия вспыхнул в боку, потом – вспышка боли. Резкая, тупая, всепоглощающая. Я взвизгнул, едва не выронив дыхание, и инстинктивно схватился за его руку.

– Нет… – прохрипел я.

Он был сильнее. Намного. Ладонь, сжатая в кулак, врезалась в мой живот. Воздух вырвало. Я попытался оттолкнуть его не кулаком, не ударом, а всей своей массой, навалиться, сбить с ног, как учат в драках но он лишь пошатнулся. И снова ударил. Нож вонзился выше. Ниже ключицы. Скользнул вдоль плеча, оставляя рваную рану. Я закричал от боли, от страха, от бессилия. Мир дрогнул. Всё исчезло. Осталась только боль.

Моя ладонь соскользнула по его куртке, хватаясь за воздух. Я пытался ударить локтем, ногой, хоть как-то, но всё в теле сопротивлялось. Мышцы не слушались, каждый вдох был как глоток стекла.

И тогда он толкнул меня. Я упал на спину, затылок стукнулся о мокрый бетон. В глазах запрыгали звёзды. Мокрый асфальт хлюпал подо мной. Я чувствовал, как по ребру стекает кровь тёплая, липкая. Дождь её не смывал. Только холодил. Мужчина навис надо мной. Глаза его блестели, как у хищника в темноте. Но прежде чем он смог нанести третий удар я вскинул ногу. Не прицельно. Просто с отчаянием. Пятка ударила по его колену. Он пошатнулся и я рванулся в сторону, уползая, скребя ладонями по асфальту, словно зверёк, попавший в капкан. Он вновь бросился ко мне и тогда я вцепился в его запястье с ножом, сжав до хруста. Не из силы. Из страха. Я чувствовал, как острие ножа царапает шею, но рука его дрожала. Я смотрел в эти пустые глаза и увидел он не здесь. Он не осознаёт. Он как пустая оболочка, движимая чьей-то злобой. Или… чем-то хуже. Мир покачнулся. Голова стала лёгкой. Руки слабели. Я слышал, как сердце гремит в ушах. Горло сдавило криком, который я не успел выдохнуть. Сознание быстро покидало меня, мир сужался до тусклого пятна. Последняя мысль обожгла ясностью: «Это не может быть концом…»

Мелодия в наушниках оборвалась, погрузив меня в полную, непроглядную тишину.

Но конца не было. Сознание парило в пустоте, освобождённое от тела и эмоций. Здесь не было времени, звуков или страха. Лишь бескрайняя, абсолютная тишина. Вокруг меня медленно вспыхнули огоньки, сотни и тысячи сияющих сфер, соединённых тонкими нитями, словно звёзды на полотне ночного неба. Одна из сфер засветилась ярче других, и меня потянуло к ней. Пространство закрутилось. Затем вспышка и крик женщины.

Том 1. Глава 1

Холод. Свет. Звук.

Я пытаюсь вдохнуть очень медленно, будто сквозь вязкую жидкость. Воздух обжигает изнутри. Лёгкие словно впервые учатся жить. Веки дрожат от напряжения, но я не могу открыть глаза: свет слишком резкий, обжигающий. В ушах дикий шум, неясные голоса, гул, похожий на грохот под водой. Всё будто бы… не в фокусе. Что происходит?

Я помню. Чётко, болезненно. Темнота. Ночь. Шаги за спиной. Страх и боль. Но если так, то почему я снова чувствую? Я ощущаю тепло кожи, запах дыма, дыхание другого человека. Меня держат. Кто-то качает. Осторожно, словно я это нечто хрупкое и драгоценное. Подожди… Кто-то держит меня на руках? Спокойно и без усилия. Что? Как?! Я помню, сколько весит мое тело. А сейчас… они качают меня, как мягкую игрушку. Словно я ничего не вешу.

Женщина что-то говорит. Мужчина отвечает. Их язык точно не мой. Не русский, но и не английский. И не что-то похожее. Я напрягаюсь, вслушиваюсь, но смысл ускользает. Только звук и тепло, которое я чувствую это тепло груди этой женщины. Её дыхание над моей головой. Я слышу, как бьётся её сердце. Ритм медленный, успокаивающий. Я немного начинаю различать лица. Но… Кто это?

Эта мысль колет изнутри. Я не знаю её. Она не знает меня. Но смотрит так, будто знает. Её серыо-голубые глаза… тёплые. Уставшие. Мужчина рядом довольно крепкий, молчаливый. В его взгляде радость? Он что-то говорит, и она отвечает с усталой улыбкой. Они рады? Почему?

Я пытаюсь пошевелиться но бесполезно. Всё тело сопротивляется. Словно я… зажат в кожаной ловушке. Что с моими руками? Они слишком маленькие. Пальцы невероятно слабые, беспомощные. С каждой секундой приходит осознание. Сначала была паника. Кто-то улыбается, глядя на меня, будто я какое то чудо? Я не понимаю. Это сон? Галлюцинация перед смертью? Нет, подожди… Слишком всё реально. Потом тихий, сухой ужас. Я ребёнок? Нет. Младенец?!

Абсурд. Я взрослый мужчина. Я… был взрослым. Я не могу быть этим маленьким телом. Но почему всё говорит об обратном? Запах дерева. Жар от камина. Шероховатость ткани. Даже слабое жжение в горле. Где я?

Потолок – деревянный, с толстыми балками. Стены из камня и досок. Камин пылает тихим огнём. Внутри всё старомодно. Словно я попал в сельскую глубинку где-то далеко от цивилизации. Возможно, в другой стране? Где-то, где я не был. Где-то, где говорят иначе, где нет техники, ни ламп, ни розеток, ни даже шума города. Это… деревня? Я снова пытаюсь говорить, но вместо слов хрип. Слабый, жалкий звук. Даже рот слушается с трудом. Голова тяжёлая. А тело не мое… чужое.

Но я же помню все, свою прежнюю жизнь. Пустая квартира. Мониторы, клавиши, бесконечный шум вентиляторов. Улица, где никто не смотрит в глаза. Голос матери, почти забытый и далекий, исчезнувший с годами. Даже мой ник в сети. Я прожил жизнь, не оставив следа. Ни друзей, ни семьи. И вот теперь… я у кого-то на руках. А в голове роятся десятки вопросов:

– Почему именно я? Кто я теперь? Та же личность или просто остаток сознания, пришитый к новому телу? Зачем мне дали второй шанс? Кто дал? И с какой целью?

Мне и раньше приходила в голову мысль: а что если начать всё с нуля? Но я не мог представить, что «с нуля» значит – буквально с рождения.

Я начинаю чувствовать, как усталость наваливается на меня тяжёлым грузом. Мысли путаются. Сознание затягивает тьма.

Последующие дни проходят в тумане. Я не знаю, сколько времени прошло, может дни или недели? Всё перемешано. Сон и бодрствование сливаются в вязкую бесформенную ленту. Я не могу держать голову. Не могу ходить. Не могу даже запомнить, как работает рука. Пальцы будто чужие. Слабые, неуправляемые. Только ощущения и cлух. Я наблюдаю.

И все же этот язык… Странный. Резкий и певучий одновременно. Но повторяется. Постепенно я начинаю различать звуки. Улавливаю интонации. Понимаю, кто кого зовёт. Кто смеётся. Кто шепчет. Я начинаю… запоминать. Но вместе с этим приходит ужас. Я все еще не понимаю что происходит. Где я? Почему я жив?

Моё тело это же не я. Оно не слушается. Оно сопротивляется. Я словно… заперт. Закрыт в тюрьме из плоти. В каждый момент я осознаю себя взрослым, думающим, помнящим. Но мир вокруг видит меня как младенца. Как никого. Я в ловушке. Это не просто странно. Это страшно. Каждый день как падение в бездну бессилия. Каждая попытка пошевелиться как борьба с параличом. Каждый крик как напоминание: ты не можешь говорить. Тебя никто не поймёт. И при этом тепло рук. Женщина, зовущая меня ласковым тоном. Мужчина, что берёт меня осторожно, неуклюже словно боится навредить. Но это не снимает страха. Наоборот делает его еще глубже. Я чувствую любовь, направленную мне. Но не мне. А тому, кем я теперь стал. Тому, кого они видят.

А я? Я всё ещё где-то там, внутри. С прошлой жизнью, от которой остались только обрывки боли и холодная догадка: Я не должен был быть жив. Но я жив. И это пугает больше всего.

Эта женщина с мягким голосом и тёплыми ладонями она моя мама. И этот мужчина с сильными руками и внимательным взглядом он мой отец.

Но они… не те. Это не та мама, которая обнимала меня, когда я болел. Не та, что гладила по голове и говорила: «Всё будет хорошо». И не тот отец, чей голос я слышал по телефону всё реже. Чьё лицо всё больше стиралось из памяти с каждым годом. Эти совсем другие. Совсем. Но они любят, заботятся. Они смотрят на меня так, как должны были бы смотреть те если бы всё было правильно.

И это… Это больно. Потому что мне тепло. И страшно. Потому что я чувствую себя любимым и не знаю, имею ли я на это право. Это мои мама и папа. Но внутри всё ещё живёт другой голос: «Ты же знаешь. Это не они.»

И пока я пытался осознать всё происходящее и как-то уложить ситуацию у себя в голове, пришлось заодно столкнуться с неожиданными трудностями… быть младенцем оказалось куда сложнее, чем я думал.

Пеленание. Звучит невинно, почти мило. Но на деле это коварный ритуал, в котором тебя превращают из потенциально свободного человека в кокон. Каждое утро начиналось одинаково. Сначала ласковые руки, тёплый взгляд. Я даже немного радовался. Вот, думаю, сейчас разберусь, куда меня занесло. Может, узнаю где я, выясню хоть что-нибудь… Ага. Как же. Следующее, что я чувствовал не двигалась ни одна конечность. Меня закручивали. Причём мастерски. Уверенными, чёткими движениями как будто мама всю жизнь младенцев сворачивала. Никакой тебе свободы. Ни руки, ни ноги. Только лицо и то, по доброте душевной. Я пытался вывернуться. Сначала легонько. Потом яростно. Но это вызывало только одну реакцию мама начинала говорить что-то на этом непонятном, мягком языке… с выражением на лице, полного умиления. Слова я, конечно, не понимал. Но, судя по интонации, это были: «Вот и хорошо, вот теперь ты в безопасности». В безопасности? Я выглядел, как кокон с глазами! Меня можно было использовать как снаряд для катапульты! Я был уверен, что где-то в мире учат женщин: «Пеленание младенца. Уровень: бастилия.»

Иногда, лёжа в своей кроватке, бессильно смотря в потолок, я представлял себе, как рассказываю об этом кому-нибудь… «Меня пленили. Связали. Обездвижили. Я пытался бороться, но они были слишком сильны. Звали себя родители.»

Я взрослый человек. Или был им. Я платил налоги. Играл в игры. Варил кофе. А теперь? Теперь я пелёнка. Не человек. Даже не существо. Просто тёплый свёрток с глазами и накопившимся сарказмом.

Однажды когда я в очередной раз пытался вырваться. У меня почти даже получилось вытащить мизинец. Я праздновал это как победу. На следующее утро пелёнка была затянута крепче. Спасите.

Одной из самых странных вещей, с которой мне пришлось смириться… было кормление. Каждый раз, когда мать брала меня на руки, устраивала поудобнее, прижимала к себе всё происходило спокойно, заботливо, естественно. Для неё это было нормально. Просто ребёнок. Просто мать. Может, кого-то на моём месте и возбуждал бы этот вид красивая женщина, обнажённая грудь, тепло тела. В других обстоятельствах я бы, возможно, отреагировал иначе. Но сейчас… мне было всё равно. Совсем. Ни желания, ни интереса. Только сухое, холодное осознание: ты голоден ты ешь. Это не выбор. Это необходимость. А она смотрела на меня с такой искренней теплотой, что вся ситуация теряла двусмысленность. Для неё я был сыном. А для себя… я был разумом, застрявшим в теле, которое не спрашивает моего мнения.

Каждый день лежать завернутым в пелёнку и смотреть в потолок – очень скучно. Но порой по вечерам родители садились рядом с моей колыбелью. Отец приносил плед плотный, с запахом камина и улицы после дождя. Они укрывались им вместе, тесно, будто пытались сохранить в нём всё тепло дома. Отец всегда сидел с краю, немного напряжённый, будто и тут, в тишине, кто то мог напасть. Но стоило матери прислониться к нему плечом как он таял. Ненадолго. Но я это замечал. А мама брала тонкую книгу и читала. Я, конечно, не понимал ни слова. Язык был мне чужд, как песня, которую слышишь сквозь воду. Но голос… Он был как шорох страниц. Как тепло уюта, запутавшееся в волосах. Иногда она смеялась тихо, светло. Иногда шептала посматривая на меня. А отец просто держал её за плечи, иногда касался щёки губами. Нежно. Почти незаметно. Будто боялся спугнуть эту хрупкую сцену. Я лежал, завернутый, как бутон, и смотрел на них из-под ресниц. Мама переворачивала страницу, звук был едва слышен, но отчего-то очень успокаивал. Отец в это время поправил плед, укутывая её сильнее, как будто даже в тёплой комнате боялся, что ей станет холодно. Мои глаза постепенно закрывались. Не от усталости. От покоя. Мир вдруг сужался до этих голосов, этих движений, до света камина, который отбрасывал мягкие тени и всё. Мама продолжала читать. Её голос колыхался, как лёгкая волна, без спешки. Иногда она делала паузы, чтобы поправить мою подушку, или просто заглянуть в колыбель. И каждый раз, когда её взгляд встречался с моим в нём не было ни тревоги, ни ожиданий. Только любовь. Чистая. Безусловная. Отец не читал. Не говорил. Он просто держал. Её и меня. Всё это пространство. Рядом с ним даже стены будто дышали иначе. И в этой тишине, где всё как будто могло рухнуть, взорваться, исчезнуть он был защитой.

Мама склонилась к нему ближе, и я услышал, как она что-то прошептала смотря на меня. Он едва заметно улыбнулся. Очень по-своему не уголками губ, а в глазах. Он редко так смотрел.

Я не помнил, как уснул. Только то, что когда проснулся плед был всё ещё на них, книга открыта на коленях, а мама спала, уронив голову ему на плечо. Отец не спал. Он смотрел на огонь в камине. И держал её, как будто она всё, что у него есть.

На следующее утро мама взяла меня на руки, чтобы покормить. Всё было привычно: тепло её тела, мягкость ткани, мерный ритм шагов, по которому я уже мог безошибочно узнавать её. Я почти задремал, когда заметил: мы идём не на кухню. Она повернула к зеркалу. Старому, большому, в массивной деревянной раме. Стекло немного мутное, потускневшее со временем, с еле заметной трещиной в углу.

Она подошла ближе, остановилась. И вдруг прижала меня к себе чуть крепче. Я увидел, как она смотрит не на меня, а на зеркало. И я тоже посмотрел. А в отражении младенец. Маленький, с пухлыми щёчками и светло-русыми волосами, немного взъерошенными. Он смотрел прямо перед собой. Широко, почти испуганно. Глаза были серо-голубые, с оттенком, который я видел в маминых. И в этих глазах была странная, неуместная для ребёнка сосредоточенность.

Это был я. Но я не узнал себя. Я замер. И не от страха. От… осознания. До этого я жил в ощущении, что я просто разум. Сознание, случайно попавшее в тело. Всё было словно на паузе. А теперь я впервые по-настоящему увидел себя. Увидел, в каком теле я теперь существую. Глупое, уязвимое, мягкое. Но при этом живое. Реальное. Не модель, не симуляция и не сон. Тело ребёнка. Моё тело. Внутри всё сжалось. Это не просто временно. Это не ситуация, которую можно переждать. Теперь это моя реальность. И с этим придётся жить.

Проходят месяцы. Моё тело крепнет, но остаётся слабым. Каждый новый жест даётся с усилием как будто я не заново учусь, а убеждаю своё тело подчиняться. Я постепенно осваиваю простые движения: сжать пальцы, дотянуться до игрушки, удержать взгляд на лице. Всё это выглядит примитивно со стороны. Но для меня это работа. Тяжелая, настойчивая и упрямая.

Я начинаю запоминать лица и голоса. Вижу, как меняются выражения, слышу, как по-разному звучат их фразы. Когда они смеются, когда обеспокоены, когда просто разговаривают. Я все же пытаюсь разобрать их язык, но он настолько чужой, что смысл фраз ускользает, как вода сквозь пальцы. Всё, что мне остается слушать и отмечать повторяющиеся слова. Улавливать их интонации. Искать логику, систему, хотя бы что-то знакомое. Язык для меня стал головоломкой, и я принимаю её как вызов.

Постепенно я начал понимать, что моя семья относительно не бедная. Наш дом не роскошен, но сдержанно ухожен. Солидный. Даже благородный, если судить по тому, что я видел из окна а иногда и с рук матери, когда она выносила меня на улицу. Он стоит чуть в стороне от главной деревенской улицы, на пригорке, с которого открывается вид на горы, поля и рощу. Иногда утром в комнату просачивается запах росы, прохладной земли, свежескошенной травы. И каждый раз это чувство как тишина внутри. Спокойствие, не имеющее объяснений.

Сам дом был двухэтажный, из светлого, ровно подогнанного камня, с тёмными деревянными вставками. Черепичная крыша поблёскивает под солнцем видно, недавно чинили. Отец сам следит за этим. Внутри шесть комнат. Большая кухня-столовая с камином. Спальня родителей. Моя маленькая, почти пустая комната. Кабинет отца и библиотека. Старая, пахнущая бумагой, древесиной и чем-то неуловимо родным. Там я бы хотел задержаться подольше… когда смогу. Наш дом это крепость. Семейная, закрытая и самодостаточная.

Если говорить о родителях я бы их описал так:

Мама среднего роста, светлая, спокойная, сдержанная. Её лицо, изящное и уравновешенное, дышало ясной, невозмутимой гармонией. Серо-голубые глаза, будто наполненные серебряным светом, смотрели открыто, но с внутренней глубиной. Светлые волосы были аккуратно убраны в низкий пучок, пара тонких прядей мягко обрамляли лицо, подчёркивая его благородство. Но когда она ничем не занята, она часто расплетает волосы, позволяя им свободно спадать по плечам и дальше, на спину до пояса, словно лёгкое облако света. В её облике чувствовалась чистота не наивная, но выстраданная, словно за этой хрупкой грацией скрывалась душа, познавшая цену тишины и силы в мягкости. Простое, но безупречно сшитое платье цвета слоновой кости с застёжкой у горла говорило не столько о статусе, сколько о воспитании. На поясе у неё был коричневый кожаный фартук, прочно пришитый и аккуратно облегающий талию.

Когда она поёт колыбельные, я перестаю думать. Мой внутренний голос тот, что анализирует, ставит под сомнение, сравнивает попросту замирает, уступает. На эти мгновения я не пытаюсь сбежать в воспоминания, не ищу ответы. Просто слушаю. И в такие моменты этот дом, этот язык, это тело перестают быть чужими. На секунду они становятся моими. Пусть ненадолго. Пусть пока только по ощущению. Но этого достаточно, чтобы не чувствовать себя потерянным.

Отец высокий, крепко сложенный, с выправкой, в которой чувствуется внутренняя собранность. Его черты лица чёткие, строгие, без излишней мягкости, но и без грубости. Карие глаза, спокойные и внимательные, смотрят будто немного в сторону не отстранённо, а сдержанно, как у человека, привыкшего видеть больше, чем говорить. Короткие светло-русые волосы подчёркивают чистоту линий лба и висков, немного приглажены, словно по привычке, а не из желания выглядеть аккуратно.

На нём простая тёмная рубашка, свободная, но не мешковатая, и крепкий кожаный ремень всё сшито добротно, из вещей, что не нуждаются в украшении. В его облике не суровость, а чёткая устойчивость, как у камня, на который можно опереться. Руки сильные, ладони широкие, с заметной сетью линий и слегка огрубевшей кожей. Он не нуждается в лишних жестах. Он просто есть цельный, спокойный, со своим немногословным достоинством.

В один из дней мама решила взять меня с собой. Солнце было тёплым. Не жарким, не обжигающим именно тёплым. Как мягкое покрывало, разложенное над городом с заботой. Мама несла меня на руках, аккуратно придерживая за спину и ноги. Её движения были уверенными, спокойными. Она что-то говорила вполголоса, с той напевной интонацией, что стала для меня знаком утешения.

Мы шли по узким улочкам. Деревня не была шумной, но в ней чувствовалась жизнь странная, чужая, медленная. Под шагами мамы скрипели деревянные мостки. Между домами на верёвках висело бельё, шелестя на ветру. С лавок махали руками женщины, переговариваясь короткими фразами. Где-то глухо скрипела телега. Лаяла собака. С балкона кто-то звал кого-то громким голосом. Я лежал в её руках, закутанный в лёгкое одеяло, и молча смотрел. Смотрел и не понимал. Это был не просто чужой город. Это было нечто невозможное. Дома из камня и дерева, вывески, написанные неизвестными буквами, одежда людей, отсутствие электричества, даже запахи всё выглядело так, словно я провалился в прошлое. Не на несколько лет а на века. Я всматривался, ища хоть что-то, что можно было бы связать с привычной цивилизацией спутниковую антенну, пластиковую упаковку, номерной знак, телефон. Хоть что-то. Но не было ничего. Ни один уголок Земли, о котором я слышал, не выглядел так.

Я вспоминал всё деревни, отдалённые регионы. Нигде не было такого. Это был не просто другой город. Это была другая эпоха. И всё внутри сжималось. Всё было правильно, даже красиво. И в то же время невыносимо чуждо. Я не дома. Я не в своей стране.

Мама подошла к прилавку с фруктами. Торговка улыбнулась, перебросилась с ней парой слов. Но именно в этот момент я решил вслушаться. И понял:

Простые слова которые я уже слышал. Названия чего-то. Но именно сейчас от них что-то дрогнуло внутри, как будто земля под ногами ушла, хотя я и так не стоял. Они звучали… чуждо. Абсолютно. Без шансов на принадлежность к прежней реальности. А это место? Это была не просто деревня, не регион, о котором я мог не знать и даже не страна. Это были слова и виды из другой системы координат. Это не Россия. Не Земля. И даже не вымышленный мир, который я мог бы придумать сам. В тот момент всё стало окончательно ясно. Я не просто потерял всё. Я оказался вне всего, что знал. И назад дороги нет. Я смотрел на людей. На дома с каменными стенами и крышами, на вывески, начертанные непонятными, неузнаваемыми буквами. Ни одного намёка на алфавит, на привычную структуру. Я пытался найти хоть что-то знакомое. Хоть малейший якорь, чтобы сказать себе: ты не сошёл с ума. Но не было ничего. Пусто. И тогда впервые меня накрыл не просто страх. А ужас. Настоящий, глубокий, тёмный и холодный. Я умер. Это не гипотеза и не метафора. Я умер там, в своём мире. Тело осталось где-то на тротуаре, или в морге, или в безымянной яме неважно. Жизнь, которую я знал, закончилась. Улицы, по которым я ходил. Люди, которых я знал. Всё навсегда за чертой. Я не могу никому позвонить. Не могу объясниться. Не могу сказать: я здесь. Для них меня больше нет. Для этого мира я никогда не существовал. И это ощущение быть живым, но полностью стертым сломало во мне что-то.

Я прижался к матери. Не потому что хотел утешения. А потому что её тепло было единственным, что сейчас казалось не чужим. Не память, не тени прошлого, не попытки что-то анализировать. А её дыхание. Её руки. Её сердце, бьющееся рядом. Она что-то прошептала, поправляя край одеяла, чтобы солнце не било в лицо. А я закрыл глаза. Потому что не мог больше смотреть. Снаружи мир, которого я не знаю. Внутри тело, которое не моё. И ни одного ответа на: зачем? Я не знаю, почему я здесь. Кто меня сюда забросил. И чего от меня хотят. Но я точно знаю: я один. Абсолютно. Бесповоротно. И пока я слабо сжимаю крошечный кулак, мир идёт мимо. Не зная, что в этих глазах, наблюдающих за ним из пелёнок, уже давно нет ребёнка.