Читать книгу: «Николь. Душа для Демона», страница 29

Эпилог

Я-то думала после выхода из лабиринта, что мы тотчас пойдем обратно, но Джантар усмехнулся и покачал головой.

– Нет смысла дергаться, скоро подойдет отряд, посланный Ясагаем-кхаином. Правильнее будет, если мы встретим его здесь. Да и Талисе нужно время.

– И что ты будешь рассказывать?

– Что поступил сигнал об угрожающем скоплении диких собак. Что, похоже, у них появился более разумный вожак, который собирал огромную стаю для набегов на людские селения.

– Какая чушь, – буркнула я в замешательстве.

– Вам выдадут награду и забудут через неделю о вашем существовании. Разве не этого ты хочешь?

Я нехотя кивнула.

– Отдыхай.

И от его короткого слова что-то обмякло внутри меня. Я тут же у костра растянулась на одеяле и уснула под едва слышный говор огня и тихое шуршание падающего снега.

Проснулась на несколько минут вечером, отметила, что рядом спит Талиса, а над нами мерно хлопает полотнище шатра, за которым гудят чужие мужские голоса, и снова уснула.

Я не спрашивала, что случилось у пещер, перед к Талисой и Эйданом появился Джантар, идущий по нашему следу. Смотрела на искалеченное тело Талисы, которая в итоге всю дорогу провела на носилках, на виноватое лицо Эйдана, светящееся особым светом влюбленного мужчины, и понимала, что у них своя, отдельная и страшная история. Может, потом мы однажды соберемся за столом и сможем обсудить все, выпить, посмеяться. Но пока раны были свежими, я не смела их тревожить.

Что меня поразило, ни Эйдан, ни Талиса – ни один из них не держал зла на Джана за произошедшее. Может, потому что он смог подобрать слова в том неслышном мне разговоре после всего случившегося, а может, дело в их дружбе, которая крепче, чем все происходящее вокруг.

Через два дня пути Джантар подошел ко мне и попросил рассказать о джамалиях. Все, что смогу вспомнить. Он слушал внимательно и даже делал одному ему понятные пометки на листах бумаги. На мой прямой вопрос, зачем ему эти знания, Джан ответил, что сделает все, что в его силах, чтобы мне больше не пришлось бояться за себя и свою силу.

В столице пришлось провести два дня. И лишь к концу третьего я с замиранием сердца постучала в главные двери господского дома в Наймихе.

Мне отворила Мэйли, рядом с которой стояла Йоши, упираясь руками в поясницу, чтобы хоть немного поддержать живот и малыша, который, похоже, вот-вот должен появиться.

– Господин ушел в горы, – Мэйли ответила на мой вопрос прежде, чем я успела его сформулировать.

– Злой?

Йоши смущенно прыснула, слегка отвернувшись.

– Приехал почти неделю назад, побродил по дому чернее тучи. Наутро собрал кое-какие вещи, забрал Беса и ушел.

– Мне нужно к нему, – сказала я Мэйли.

– Шохан отведет, подожди немного, пошлю за ним.

Я потеряла счет времени. Дорога сквозь снег вымотала меня до предела.

– Он тут остановился. – Шохан махнул рукой на зажатый между огромных елей добротный деревянный дом, поклонился и ушел.

Я поблагодарила его, стиснула зубы от тревоги и постучала в дверь. Мне никто не ответил. Черные провалы окон, хрупкая тишина вечера. Похоже, никого не было дома.

Я потянула ручку на себя, и дверь приветливо распахнулась. Вслушалась в теплую темноту, надеясь услышать голос Тахира, потом зашла внутрь, затворила за собой дверь, подошла к печке и с наслаждением опустилась на шкуры, ощущая себя до невозможности уставшей. Я дома. Больше никуда не надо бежать.

***

Вначале я ощутила тепло Беса и радостное мурлыканье в моей голове. Несколько минут я старательно передавала моему малышу, как я скучала по нему, как же рада вернуться. Потом раздался скрип ступеней на крыльце и послышалась шумная возня ирлиса, скребущегося в дом, ко мне.

Тахир открыл дверь и замер на пороге. Ледяной ветер огибал его ноги и беспардонно загонял скудное тепло в темные углы. Я вздрогнула и попыталась подняться на ноги, но подскочивший Бес обрушился на меня всем своим весом и зарылся носом в живот. Минута тишины – и довольный ирлис начал кружить вокруг меня, выискивая место поудобнее.

– Угуляли тебя, малыш, да? – проговорила я ему и получила осмысленное подтверждение и смутный образ того, как гонял его на охоте Тахир несколько часов подряд. Я вдруг поняла, что Бес вырос. Что он уже не малыш, нуждающийся в моей ежедневной ласковой руке. Возможно, ему пришлось повзрослеть чуть раньше, чем положено по природе, но Бес справился. До взрослого ему еще далеко, но и детенышем его не уже назовешь.

У меня что-то защемило внутри от сожаления, что я пропустила его переход от малыша к подростку. Бес лизнул мне руку и счастливо раскинул лапы, устроившись поперек моих колен. Я нежно провела по его густой шерсти и тихо попросила:

– Бесеныш, нам надо с Тахиром поговорить.

Ирлис тут же поднялся, по-взрослому рыкнул на Тахира и ушел на кухню. Я закрыла за ним дверь и развернулась. Ну, все. Игры закончились. Хотя, вернее сказать, начались.

Темное лицо Тахира было полно едва сдерживаемой ярости. Его фигура, возвышающаяся надо мной, излучала запредельную злость.

У меня пересохло в горле. Я тут же поняла, что он не просто пытался жить дальше, а тщательно искал причины больше не любить меня.

На мгновение охватил страх, что я не успела, и он научился ненавидеть меня. Вмиг ощутила себя уязвимо голой перед его силой, наполненной гневом.

Но через несколько секунд поняла, что мой единственный шанс – дать ему разрешение на все эти чувства. Принять их, заставить высказаться, выпустить все то, что он успел уже в себе накопить.

Не позволяя ему прийти в себя и запереть кипевшие чувства под маской учтивости и приличий, я насмешливо подняла бровь и как можно высокомернее улыбнулась.

Ему сейчас не нужна моя нежность или моя любовь. Во всем этом он увидит жалость и не примет.

Его ноздри затрепетали в неконтролируемой ярости, с его губ посыпались ядовитые слова. Пусть. Они, словно жалящие искры внутреннего пожара, меня совсем не беспокоили.

Я любовалась им, с улыбкой разглядывала его темные глаза, в глубине которых бушевало пламя, смуглую кожу, непослушные иссиня-черные волосы. В ответ на его яд во мне разливалось томительное тепло. Я невольно вцепилась в спинку кресла, чтобы не выдать собственного состояния.

Он решил, что я приехала забрать Беса, и пытался в едких выражениях объяснить мне все, что думает о жизни в столице для такого, как ирлис.

Но невысказанной гремела между нами боль Тахира от мысли, что после всего случившегося между нами я вернулась к Джану. В его глазах плескались разъедающая ревность и ярость бессилия.

Не помню, что отвечала ему пересохшими губами. Помню лишь, как в ушах шумело, а от сладкой боли внизу живота хотелось в голос застонать. Ведь я знала, чем все закончится. Отчаяние, злость и даже ненависть – все накопленное мы сейчас оставим здесь. Я дразнила, провоцировала, я будила зверя, шалея от восторга.

Ну же, Тахир!

Он стряхнул с себя сумку, лук, плащ, в одно мгновение приблизился и впечатал меня в стену жарким поцелуем. Жестким, властным, будто Тахир хотел стереть с моих губ улыбку, приклеенную с самого начала встречи.

Я попыталась оттолкнуть его, возможно, залепила бы пощечину, чтобы отыграть полностью выбранную роль, но Тахир опередил меня. Обхватил мои запястья, прижал их к стене над моей головой и прохрипел:

– Что же ты делаешь со мной!

И новый поцелуй, настойчивый, жадный, которому невозможно не покориться. От которого меня била нервная дрожь по всему телу.

– Пусть я буду навечно проклят, но сегодня… сейчас…

Не договорив и словно обезумев, он рвал на мне одежду, а я сходила с ума от восторга, ведь мне не было страшно. Я доверяла Тахиру даже сейчас. Потому что знала – он, позволяя выпущенному зверю затмевать собственный разум, не обидит меня.

Ненадолго меня хватило, чтобы изображать сопротивление. Вскоре я извивалась под его наглыми ласками и, не скрываясь, плакала от удовольствия.

Мы ходили по краю. Мы срывались в бездну.

В каждом требовательном движении Тахир без слов излил мне все, что запер в душе. Как невыносимо тяжело было для него ждать, не смея даже верить в свое право на счастье, и как опустошающе было не дождаться. Как истекало его сердце кровью от необходимости подчиниться судьбе без права закинуть меня на плечо и присвоить себе. Как сходил он с ума, сопровождая меня навстречу смерти. И как ненавидел себя за то, что не смог защитить.

Бешеная смесь эмоций, желание сделать больно, перекрученное с запредельной нежностью и даже бережностью – это словно падение в бездну с распахнутыми крыльями.

Теперь я знала, что такое быть с мужчиной в правильное время, в правильном месте и с абсолютно сорванными запретами.

Притягательно-властный, обжигающе-жестокий, Тахир словно пытался показать мне, что больше не отпустит, не понимая, что я уже вернулась.

Ни на секунду не пожалела об устроенной провокации, ведь иначе я бы не узнала, что он умеет так…

Я чувствовала себя защищенной в его руках, сжимающих так крепко, что даже трудно было дышать… От слез было трудно дышать, от счастья, от воспоминаний, какие безумства здесь творились только что.

– Николь, – прошептал Тахир, нависая надо мной. А лицо страшное и прекрасное. Я замерла в предвкушении его слов.

– Ты вернулась, – медленно произнес он, смакуя.

– И когда ты понял?

– С первыми же твоими стонами, но побыть тираном было слишком заманчиво.– Его глаза искрились улыбкой. – Да и тебе быть плохой девочкой тоже понравилось, да, Никки?

Его рука, поглаживающая мои бедра, замерла на ягодице, а вслед за этим последовал звонкий шлепок. Вырвавшийся стон и качнувшиеся призывно бедра выдали меня с головой.

– Это потому, что я доверяю тебе, – прошептала я совершенно искренне. – Понимаешь? А еще потому, что неприлично пьяна свободой. Я никогда в жизни не ощущала себя такой свободной.

– Свободна, говоришь? – В голосе Тахира мелькнули провокационно мурлыкающие нотки, полные странного предвкушения.

От мысли, что он может меня связать, в голове горячо зашумела кровь, заставляя кожу пылать в острой чувствительности.

Тахир поднялся, натянул штаны, с сомнением посмотрел на мою истерзанную одежду, валявшуюся по всей комнате, бросил мне на кровать свой меховой плащ и велел:

– Вставай.

Я поднялась и прижала к груди простыню, не понимая направления его мыслей. Что за новую игру он затеял?

Тахир толкнул дверь в соседнее помещение, растормошил спящего Беса и заставил вылезти его из нагромождения шкур. Недоуменно моргающий ирлис лениво потянулся и взглянул на Тахира, поманившего его к выходу из дома.

– Бес, мальчик, найди Нию и Шохана, побудь с ними, нам с Николь нужно сделать кое-что.

Мой ирлис зевнул, клацнул зубами, фыркнул и исчез за дверью.

– Это что такое было? – растерянно проговорила я.

– Тут буквально в десяти минутах охотничья стоянка, и там живет теперь Касагиру с Нией. И Шохан наверняка там же остановился, после того как тебя привел. С ним все будет хорошо.

И словно в ответ я явственно ощутила невесомое насмешливое фырчание Беса.

Тахир подошел ко мне, помог закутаться в плащ, обнял и проговорил:

– Потерпи, сейчас будет неприятно, – в его голосе мне почудилась мальчишеская мстительность.

Не успела я что-либо сказать, как нас поглотила яркая вспышка, а через секунду я ощутила под ногами холодный камень вместо теплого деревянного пола.

– Стой тут, – тихо проговорил Тахир и исчез в темноте, полной невнятных шорохов.

Потом справа послышалось его сдавленное ругательство, а слева на него ворчливо отозвалось потревоженное эхо, выдавая немалые размеры скрытого во мраке помещения.

Тахир чем-то щелкнул в темноте, и от него побежали маленькие огоньки, заполняющие высокую залу трепетным сиянием. Среди высоких колон скользил плотный неторопливый ветер и разгонял разрастающуюся стайку светлячков по всему помещению.

Я стояла, открыв рот, настолько это было красиво. Не сразу заметила огромный багровый камень с неровными боками, покоившийся на небольшом возвышении.

– Это же был портал? Но как?

– Родовая магия, – ответил Тахир, занятый у дальней стены каким-то, видимо, важным процессом. – Раньше можно было в экстренном случае переместиться к родовому камню из любой точки страны. Теперь срабатывает портал только в пределах наших земель, и не особо часто.

– Здесь есть кто-нибудь?

– Только мы, – ответил Тахир и подошел ко мне, что-то сжимая в руке.

Свободной ладонью он провел по моей щеке и легко, почти невинно, поцеловал в губы.

– Николь, ты согласна стать моей женой?

Кто не мечтает услышать подобные слова от своего мужчины? Но у меня гудело в голове после резкого перехода, поэтому я неожиданно для самой себя закашлялась.

– Ни за что не поверю, что тебе нужна пышная свадьба и нудная церемония.

Мотнула головой, боясь разжать онемевшие от улыбки губы. Казалось, стоит хоть немного отпустить себя, и я завизжу от счастья, нарушая хрупкую трогательность момента.

Взбешенный и решительный Тахир с горящими от страсти глазами – это лучше всяких спокойных и предсказуемых церемоний.

Я знаю, что такое попасть в поток, когда вся жизнь вдруг сминается в одну плотную точку. От Тахира шла бешеная энергетика, и я просто млела. Передо мной мужчина, который больше не хотел ждать, не хотел себя сдерживать, не прятал свою силу и страсть, чтобы дать мне время встать на ноги.

Сильные мужские руки стиснули мою талию.

– Босоногая и растрепанная, – прошептал мне в самое ухо Тахир, – ты до одури прекрасна.

Я покинула подземный зал с родовым камнем в странном онемении. Мистический ритуал, проведенный в интимной тишине, сотворил что-то необъяснимое со мной, и мне требовалось время на принятие этого.

Помню, как повторяла за Тахиром древние слова, добавляла свои, следуя голому инстинкту.

Помню, как Тахир завязал мне на запястье желтую нить, по которой бегали едва заметные искры. А потом передал мне вторую, обжигающе-ледяную, я в ответ закрепила ее на его руке. И при наших словах клятвы нити с шипением погружались в кожу на запястьях, причиняя странную и нужную боль, делая происходящее весомым. Значимым. Бесповоротным. Мы шептали друг другу слова клятвы, а от золотой сверкающей линии на коже разбегались узоры, закручивающиеся в сложную вязь. Два браслета, неотделимых от нас. Впаянных в наши тела навсегда.

По коже ползли мурашки от непостижимой глубины самых простых фраз и ритуальных жестов, стирающих меня из этого мира и рисующих вновь. Больше не было прежней Николь Одар, и в то же время вот она я, все та же, выхожу вслед за своим мужем из призрачного помещения, существующего, словно в ином потоке времени.

И теперь, полуголую, в одной простыне и накинутом на плечи плаще, Тахир вел меня по бесконечным галереям. В глазах рябило от череды картин, колонн, лепнины и витражей. Все сверкало и переливалось в рыжем свете зимнего солнца.

– Чей это замок? – спросила я, разглядывая вокруг себя сумасшедшую роскошь застывшей зимней сказки, где даже позолоченные украшения скорее отливали холодным розовым, стремясь не выделяться из общей картины. Словно рассвет в горах.

– Твой, – прорвал мои размышления Тахир.

– Что? – переспросила я, потеряв нить беседы.

– Ты теперь моя жена, а значит, замок тоже твой, – с видимым удовольствием произнес Тахир.

– Не знала, что у тебя есть замок. – Я покачала головой, даже слов больше не нашлось. Внимательно посмотрела на… мужа, которого сложно было заподозрить в склонности к подобной роскоши.

– Я же говорил, что здесь, в долине стоит родовой замок, и там, вернее, тут, живет мать и все ее окружение, – на последних словах Тахир скривился.

Я и впрямь об этом забыла. Господский дом и Наймиха у реки – вот и все, что составляло мой мир. За попытками разобраться в себе и в своей силе упустила из виду реальный статус Тахира. Все было так гармонично там – в простом, по сравнению с этим замком, доме.

– Мы теперь будем жить здесь?

Чем дальше мы продвигались, тем сильнее гудел замок. Проносились стайки таток в серых кимоно, на бегу они умудрялись нам низко кланяться. Несколько раз подбегали мужчины в синих костюмах и пытались выудить у «внезапно вернувшегося хозяина» распоряжения.

Все напоминало растревоженное осиное гнездо.

Когда мы наконец достигли предназначенных нам покоев, Тахир выгнал всех прочь, запер дверь и обнял меня.

– Николь, нам нужно провести здесь всего сутки, чтобы родовой камень тебя полноценно принял. А потом можем вернуться в Наймиху. Ты ведь этого хочешь?

И даже не дал мне ответить, запечатывая губы поцелуем.

От скорости происходящего кружилась голова. Тахир взял меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.

– Хочешь, можем жить здесь. Можем уехать в столицу, у меня там есть дом. Можем уехать путешествовать. Мы теперь свободны.

– Я хочу тебя, прямо здесь и сейчас, – только и смогла выдавить я, ошеломленная открывшимися перспективами.

– Все, что пожелаешь, госпожа Ирдас, – выдохнул мне в губы Тахир и подхватил на руки.

К столу, заставленному едой, мы добрались далеко не сразу.

Голые после купания, с высыхающими каплями воды на коже, мы уселись в глубокие кресла, обитые красным бархатом, и подняли за нас бокалы вина. Бесстыдные, свободные, мы пили хмельной напиток и любовались друг другом. Дразнили глазами, провокационными жестами, двусмысленными фразами. Я заворожено смотрела, как медленно движется бронзовый луч солнца по смуглой коже мужа, и с восторгом понимала, что это все не сон.

Тахир мне что-то рассказывал о своих владениях, но под его взглядом, блуждающим по моему неприкрытому телу, все мысли превращались в строчки стихов, покорно ложащиеся на невидимую музыку, хотя из всех звуков я отчетливо слышала лишь свое тяжелое дыхание и лихорадочный стук сердца.

Смысл его последней фразы дошел до меня не сразу.

– Не двигайся.

– Что? – сорвалось с моих враз пересохших губ.

Он опустился передо мной между моих раздвинутых колен.

– Не смей двигаться, – шепотом повторил Тахир, отпил вина и провел бокалом по моему плечу. От холодного хрусталя по телу разливалась тяжелая истома, которая покорно следовала за рукой Тахира, острым краем стекла рисующей замысловатые узоры. Желание, лишенное стыда, нежность до краев и бесконечная любовь.

Тахир наклонил бокал, позволяя вину обжечь мою кожу и тонкой струйкой сбежать вниз, оставляя дорожку из алых рассеянных капель. Я охнула и безуспешно попыталась свести коленки, но широкая ладонь остановила меня, а горячие губы нежно прикоснулись к коже.

Я запрокинула голову и проглотила стон, чтобы невольно не поторопить его и не прервать томительно сладкую пытку.

– Это какое-то безумие, – прошептала я ему, тяжело дыша после очередной волны наслаждения и с трудом вытягивая непослушные ноги.

Тахир улыбнулся, лег рядом и положил мою голову себе на плечо. Даже не помню, как мы оказались в постели…

– Никки, у меня для тебя плохая новость.

– Ты хочешь еще? – в притворном ужасе воскликнула я.

– Ну, знаешь! – Тахир ущипнул меня за ягодицу, а потом серьезно добавил: – Я знаю свою мать. Уверен, весь день, что мы провели в постели, в замке готовили праздничный ужин. Нам нужно там появиться.

– В простынях?

– О, уверен, что твои покои уже начали забивать подходящей одеждой, а рядом сидят портнихи, готовые все тут же подогнать.

– Все так серьезно? И к чему мне готовиться?

Тахир неожиданно напрягся, а потом честно ответил:

– К вопросам о детях.

Я даже не нашлась, что сказать. Видимо, что-то отразилось на моем лице, раз Тахир тут же стиснул меня:

– Эй, я ведь знаю. Но мне не важно, слышишь, совсем не важно.

– Но ведь твоя мать права. Тебе нужны наследники.

– Все решаемо.

А потом был ужин, знакомство с вдовой Ирдас, скованные разговоры. Эта седая маленькая женщина на самом деле ни о чем меня не спрашивала.

Мне показалось, что она слишком устала быть одна и слишком устала бороться с чувством вины, а потому тихо смотрела на сына с робким восторгом и разговаривала лишь о погоде.

***

… конец зимы

Я стояла на своей кухне в Наймихе и втирала бальзам Йоши в ладони. После целого дня готовки шрамы на руках начинали ныть, но это, пожалуй, было единственным последствием.

Я тогда только-только поставила свадебный каравай в печку и решила немного передохнуть перед уборкой.

Мне больше не требовались ни специи, ни дрожжи, чтобы создавать нужную сдобу. Лишь мука и вода. Тесто само насыщалось пузырьками счастья, напитывалось мятным предвкушением, терпким упоением и щепоткой соленой грусти. Пыхтело пышное тесто, ластилось к рукам и впитывало музыку, которую я сочиняла из собственных эмоций для каждого случая разную. То бойкую-заводную для толстых булок, то тягуче-упругую – для слоеного теста, то рассыпчато-игривую – для песочного. И нежную, противоречивую мелодию из самых чувственных эмоций – для нежнейшего бисквита.

Но каравай, томящийся теперь в печке, был особо рода – я заплела в сдобные косицы самые глубокие, самые интимные эмоции – ведь он предназначался для свадьбы Талисы и Эйдана.

Я подула на руки, чтобы мазь побыстрее впиталась.

– Хочешь, я их уберу? – раздался неожиданно гудящий шепот, и занавески заплясали, будто кто-то окна распахнул.

Я несколько раз обежала глазами кухню, прежде чем увидела странное мерцание в воздухе: передо мной медленно, будто давая время привыкнуть, из пустоты ткалась фигура Рималя. Косой черный чуб с белой прядью, простодушная улыбка. И повязка на левом глазу.

Одасо! Я пошатнулась.

Он шагнул ко мне и замер. Мне даже некуда было бежать, но Одасо больше не двигался. Стоял и спокойно улыбался мне. И в нем не было ни превосходства, ни злости, ни угрозы. Лишь безмятежное ожидание, будто он знал, что мое сердце вскоре поймает привычный ритм, а в ушах перестанет шуметь от страха.

Не выпуская меня из плена своего гипнотизирующего взгляда, он сделал еще шаг, а потом еще, пока не приблизился вплотную, и его дыхание не обожгло мне щеки. Одасо медленно и как-то бережно взял мою левую руку и провел пальцами по татуировке, которая не столько маскировала рисунок шрамов, сколько превращала его в нечто правильное. Маленькая птичка на ветке цветущей вишни.

– Хочешь, я их уберу?

– Здравствуй, Одасо.

Он поднес мою ладонь к своему лицу и прижался щекой. Мягко улыбнулся и попросил:

– Произнеси еще раз.

– Здравствуй, Одасо.

Он вздохнул, закрыл глаз и улыбнулся.

– Вживую ощущается все совсем иначе. Ну так как, хочешь, чтобы я убрал твои шрамы?

– Нет, – ответила я и спрятала за спину правую руку, на которой была нарисован маленький дракон на тропинках прошлого.

– Нет? – растерялся Одасо, – Почему? Я ощущаю, что они тебя беспокоят.

– Я не жалуюсь, – покачала головой и вытянула свою руку из его пугающе теплых пальцев.

Одасо понимающе скривился, подмигнул и перевел взгляд на корзины, откинул салфетку с ближайшей и со странным торжеством вытащил двумя руками лимонный пирог, провисающий под тяжестью начинки. Втянул шумно воздух и с наслаждением откусил кусок, застонав в голос.

– Мм-м. Как же вкусно! – Я едва различила его слова.

Одасо с набитым ртом попытался еще что-то сказать, потом махнул рукой и откусил еще.

Я отмерла, подошла к печке, сняла теплый еще чайник и взяла самую большую чашку.

– Запей, – сказала я под разливающийся по кухне аромат чабреца с лимоном.

Одасо принюхался, сделал шумный глоток, благодарно кивнул и улыбнулся чему-то своему.

– Впервые ощущаю себя не таким голодным. И дело ведь не в еде… – Он с азартом снимал салфетки со всех корзин и один за другим пробовал разнообразные результаты моей работы.

– Странно, я думал, ты заподозришь, что я пришел мстить миру. – Одасо вытащил слоеную розочку в сахарной обсыпке и принялся отламывать лепестки и закидывать в рот, поглядывая на меня искоса.

Я вытерла руки о полотенце:

– А ты хочешь мстить?

– Нет, я хочу чего-то другого.

Я протянула руку и дотронулась до ворота его рубашки – там был разорванный край, совсем как у Рималя когда-то.

Одасо повел шеей, и рубашка на моих глазах восстановила первозданный облик.

– Еда тебе не поможет.

– Твоя очень даже помогает, она особенная!

– Потому что в ней любовь.

Одасо отложил кусок пирога, задумчиво провел пальцем по краю чашки.

– Мне пора. Я на самом деле решил узнать, понравился ли тебе мой подарок.

– Какой?

Его острый внимательный взгляд скользнул по мне.

– Я больше не побеспокою тебя, но знаешь, мне будет приятно, если ты хоть иногда будешь оставлять немного пирога для меня.

– Хорошо, – кивнула я, едва ли понимая, о чем он говорит, но с тех пор часто выставляла на окно блюдце с куском хлеба. Чаще всего ничего не происходило, но иногда я находила с утра лишь чистую тарелку.

А через два месяца я наконец поняла, зачем приходил Одасо.

Тем ранним утром я проснулась затемно и бестолково ворочалась, ощущая раздражающую тошноту. Не желая тревожить спящего мужа, выскользнула из постели, накинула домашнее платье и сбежала на кухню. Заварила чай и застыла с горячей чашкой у окна, разглядывая спящую Наймиху. Что-то новое чудилось мне в воздухе, и я наконец догадалась, отчего во мне бродит томительное ощущение счастья.

– Ты чего вскочила? – раздался голос Тахира. Он обнял меня сзади, крепко прижимая к себе.

– Боюсь проспать чудо.

– Мм-м?

Я без слов переместила его руки к себе на живот. Робкое светлое будущее, столько раз отступающее под натиском судьбы, наконец добралось до нас двоих. Чудо, идущее к нам по снегу, поселилось у меня под сердцем с первым дыханием весны.

– Ох, Никки, – хрипло выдохнул Тахир, будто позабыл все слова, и обнял меня сильно и нежно.

Кетаста.

***

Николь не планировала ничего особенного, но вскоре вокруг нее в Наймихе возникло особое обережное пространство, поэтому неудивительно, что первые джамалии Нового времени появились именно там.

И первый светлый храм с белокаменными колоннами тоже построили в землях Ирдаса.

Никто не помнил, что, собственно, нужно делать в нем, а Николь отказывалась «вспоминать» старые ритуалы. Поэтому храм некоторое время пустовал.

Но вскоре жители заметили, как хорошо туда просто приходить. Как подступают слезы к глазам в светлой тишине, и как отзывается что-то внутри на незримое доброе тепло, опускающееся на плечи из-под высокого купола. Будто материнские губы нежно целуют в макушку. И каждый выходил с ощущением, что все будет хорошо.

Николь за всю жизнь написала бесчисленное количество заметок и писем «в никуда», выливая на бумагу спрессованные временем и темнотой образы, нашептываемые душами запертых джамалий. Она никогда не пыталась упорядочить или систематизировать чужие песни, искаженные многовековой тишиной, лишь позволяла чужим голосам, хранящим знания, освободиться и уйти на перерождение.

И чем больше она писала, тем чаще в ее зарисовках проступали герои. Ведь с их помощью объяснить то, что льется из души, оказалось проще.

Последней ее книгой стал сборник «Легенды древнего Гоанка» – книжка, которая встречается на книжных полках в каждом доме по сей день.

Конец