История Польши. Том I. От зарождения государства до разделов Речи Посполитой. X–XVIII вв.

Русичи и болгары

В сплоченный народ и сильное государство легче всего организовались те группы разрозненных мелких славянских племен, в которых вследствие их завоевания к славянской крови примешивалась кровь какого-либо чужого племени, более склонного к активной политической и общественной жизни, до которой славяне из-за своей традиционной розни и чрезмерного свободолюбия еще не доросли. Такое чуждое племя покоряло несколько мелких славянских племен, уничтожало их своеобразие, навязывало им свое однородное государственное устройство, династию и название, смешиваясь, в свою очередь, со славянским населением, ассимилируясь с ним и принимая его обычаи и язык. Именно такому историческому факту обязаны своим возникновением народы и государства болгар и Руси.

Болгары, являясь ветвью монгольской расы, во второй половине VII века (в 678 г.) вторглись на территорию, расположенную по нижнему течению Дуная, покорили жившие там славянские племена и основали грозное для всех соседей государство. Расселившись среди более многочисленного славянского населения, они очень скоро смешались с ним, образовав болгарский народ, у которого славянский элемент в языке и обычаях получил абсолютное преобладание.

Ту же роль, но уже спустя два столетия, по отношению к северным славянским племенам, поселившимся вдоль Днепра и Двины, исполнили варяги, иначе называемые руссами. Организуясь в многочисленные военные дружины, они в те времена под именем норманнов отправлялись из Скандинавии на грабеж и завоевания, став настоящим ужасом для всей Западной Европы. Вот это скандинавское племя, вернее, одна из его военных дружин, под предводительством Рюрика овладела Новгородом и Киевом (в 862 г.) и, опираясь на скандинавскую военную машину, основала здесь во второй половине IX века огромное государство под названием Русь.

Но и тут по сравнению с покоренными племенами завоеватели были слишком малочисленны. И им удалось постепенно подчинить себе столь большую территорию только потому, что они принимали в свои ряды славян. А это, в свою очередь, способствовало быстрому ослаблению и утрате ими своих национальных отличий. Приняв же славянский язык, норманны бесследно растворились в славянском обществе, оставив ему только свое имя, династию Рюриковичей и устроение созданного ими государства.

Усилению и дальнейшему развитию возникших таким образом обоих государств во многом способствовало влияние византийской церкви и самой Византийской империи, которая к тому времени уже совершенно ослабла и поэтому не могла думать о покорении славянских земель и об уничтожении их самостоятельности. Она заботилась только о собственной защите, так как вооруженные рати болгар и руссов не раз стояли у стен Царьграда, как, например, дружины болгарского хана Крума (755–814) в 813 году и русского князя Олега в 907 году.

Для того чтобы оградить себя от таких нападений, у византийских императоров было только одно действенное средство – распространение своей цивилизации среди воинственных варваров, а также подчинение их нравственному влиянию и авторитету Константинополя. И это им вполне удалось.

Приняв в 864 году вместе со своим народом крещение из рук греческих епископов, болгарский царь Богорис Михаил⁷¹ временно устранил их влияние и обратился к папе Николаю I. Однако уже в 870 году он признал главенство византийского патриарха над своей церковью. В 988 году также с помощью греческих священников Владимир Великий ввел христианство и Восточную церковь⁷² на Руси, а женившись на греческой царевне Анне, открыл широкий доступ византийскому влиянию на свой двор и государство. И влияние это простиралось чрезвычайно далеко, так как абсолютизм восточных императоров вполне соответствовал устремлениям болгарских и русских государей, предлагая им готовые формы для подражания.

Между тем Восточная церковь уже давно утратила прежнее значение и не могла идти ни в какое сравнение со свободно развивавшейся Западной церковью. Служа во всем государству и будучи политическим учреждением, она не представляла идеи свободы, как на Западе, не поддерживала самобытности общества и вместо того, чтобы бороться с самодержавием государей, служила для него самой сильной опорой.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что Византийская империя, ее церковь и право дружно воздействовали на болгар и Русь, а в их общественных и политических учреждениях отчетливо просматривался перевес византийского влияния как фактора, довлеющего над славянскими и даже скандинавскими традициями.

Под тем же влиянием, но без примеси чуждого племени стал наконец развиваться и пробуждаться к самостоятельной жизни сербский народ, который жил на берегах Дуная в соседстве с болгарами, но к западу от них. В XIII веке сербы сорганизовались в сильное государство, опиравшееся на византийские учреждения, как в церковном, так и в политическом отношении.

Чехи

Византийская цивилизация Востока еще в пределах сербского государства сталкивалась со своей грозной соперницей – римской цивилизацией Запада. Но настоящей ареной их соперничества и борьбы стала территория нынешней Австрии, которую тогда заселяли мелкие славянские племена, не связанные между собой никакими прочными узами. Причем силы противников долго были примерно равными.

При этом славянские народы склонялись на ту сторону, которая предлагала им наиболее благоприятные не только цивилизационные, но и политические условия. Поэтому, как видно, на окончательный результат этой борьбы повлияли чисто внешние и, можно сказать, случайные обстоятельства.

Рассматривая данный вопрос с такого ракурса, мы легко поймем, почему сначала перевес был на стороне Восточной церкви и цивилизации. Ведь Восточная церковь в своей апостольской деятельности не только не встречала никакого сопротивления со стороны слабой Византийской империи, а, наоборот, получала от нее деятельную поддержку. Обращая же в христианство славянские племена, она пробуждала их и к самостоятельной политической жизни.

А вот положение римской церкви было совсем иное. Вопреки собственной задаче, а может быть, и против своей воли она полностью солидаризировалась с пагубной политической системой, которую ей навязала германская империя⁷³. Дело заключалось в том, что в конце VIII века на Западе развилась теория, гласившая, что верховная власть над целым миром должна принадлежать императору и папе. При этом императору отводилась роль главы светской власти, а папе – духовной, где оба должны были взаимно поддерживать друг друга.

Следует признать, что эта теория некоторое время помогала папам расширять пределы их влияния и добиться решительного перевеса над Константинопольским патриархатом. Но за это она возложила на германский народ и императора миссию распространения христианства среди языческих племен. Германцы же пользовались этой миссией как средством для покорения и уничтожения славянских племен, пребывавших в язычестве.

В результате вместо проповедников, которые приходили бы к язычникам со словами любви и проповедью учения Христа, славянские племена ежегодно видели в своих землях вооруженные отряды немецких рыцарей, которые под предлогом войны с неверными огнем и мечом опустошали их территории, убивая или угоняя в неволю население. Император же присоединял к своим владениям завоеванные подобным образом земли, предварительно отданные ему папами, строил в них укрепленные замки и оставлял там сильные гарнизоны.

Германское же духовенство воздвигало среди еще дымящихся развалин славянских храмов и селений кресты и церкви, в которых должны были молиться оставшиеся в живых рабы из числа славян и немецкие колонисты. Конечно, папы нередко с ужасом смотрели на такое апостольство и часто были готовы поддержать любое добровольное стремление славян к принятию христианства. Они даже приветствовали возникновение новых христианских государств, которые освободили бы римскую курию от давления империи, но у них на протяжении длительного времени не хватало сил для воплощения в жизнь такой задачи. К тому же, не имея непосредственных контактов со славянскими народами, папы были лишены и влияния на них.

В результате положение славянских племен, граничивших на западе с немцами, было отчаянным, и им не оставалось ничего иного, как ввиду общей опасности объединяться для коллективной защиты и в кровопролитной борьбе учиться у врага, как нужно организовываться и бороться с ним его же оружием. Вот каким образом началось воздействие на славян со стороны западной цивилизации.

Впервые для отпора немцам и монгольскому племени аваров, вторгнувшемуся в древнюю Паннонию⁷⁴, западные славянские племена и народы в VII веке от Рождества Христова объединились в большой военный союз⁷⁵ (633–662) под предводительством Само. Само отразил нашествие аваров и в битве под Вогастисбургом в 631 году нанес решительное поражение франкскому королю Дагоберту. Однако это первое объединение славян оказалось непрочным – союз после смерти Само распался, и немцы вновь получили перевес в отношении славянских племен, начавших действовать разрозненно.

Словенцы (хорутане) первыми подчинились баварским герцогам, которые, присоединив их к своему государству, начали процесс германизации посредством немецкой колонизации. При этом любые признаки политической и общественной самостоятельности словенцев нещадно уничтожались, а их самих стали использовать в наступательных действиях против хорватов.

Карл Великий⁷⁶, будто бы заступаясь за словенцев, разбил и рассеял аваров, но одновременно в 789 году переправился с войском через Эльбу и победил боровшиеся между собой полабские племена, а несколько позже покорил чехов и усмирил даже хорватов, начав везде навязывать христианство и проводить германизацию.

Новый спаситель славян появился лишь в 822 году в лице князя моравов Моймира⁷⁷, который не только объединил соседних славян в большой военный союз, но и начал искать против немцев более действенное, чем оружие, средство. Победив свое отвращение к христианству, Моймир позволил окрестить себя зальцбургскому епископу и начал основывать церкви, рассчитывая таким путем лишить немцев предлога для борьбы со славянами, как язычниками, и приобрести для своего народа право на самостоятельное существование.

Однако вскоре моравы убедились в том, что подчинение влиянию немецкой церкви ведет лишь к политической зависимости от немцев, что епископы заботятся не столько об их обращении, сколько об их порабощении под предлогом апостольской деятельности. Поэтому нет ничего удивительного, что вскоре моравы стали искать менее опасную для себя цивилизацию. В результате наследник Моймира Ростислав⁷⁸ прекратил отношения с немецкой духовной иерархией, пригласил из Константинополя новых духовников Кирилла и Мефодия и с их помощью в 863 году ввел славянский церковный обряд.

Казалось, что Царьград одержал полную победу над Римом. Но политические соображения заставили славянские племена обратиться к Риму и для защиты от немцев требовать торжественного одобрения своего христианского обряда, добиваясь с ним союза. Такое римская курия, естественно, встретила с большой радостью, поскольку это предоставляло ей желаемую возможность освободиться от влияния немцев.

Вопреки желанию немецкой духовной иерархии папа римский Адриан признал славянский церковный обряд и назначил Мефодия епископом Моравии и Паннонии. Вот таким оригинальным образом с санкции Рима среди западных славянских племен начала распространяться восточная цивилизация, которая перевалила даже за Карпаты и, пустив глубокие корни, принесла спасительные плоды. Их результаты заметны и спустя много веков.

Немецкое латинское духовенство, однако, не собиралось сдаваться, и после многих лет раздоров и борьбы, когда умер Мефодий, ему удалось в 885 году добиться от Святого Престола отмены славянского церковного обряда и иерархии. В Моравии же сохранилась отдельная от немцев епархия, но с латинским церковным обрядом.

Великоморавский союз, еще более укрепившись благодаря христианству и получив великого вождя в лице Святополка (870–894), смог отразить нападения немцев и включил в свой состав чехов, полабских сербов, а также, вероятно, силезцев и вислян⁷⁹. Все, казалось, предсказывало ему блестящую будущность, как вдруг в конце IX века на него обрушилось совершенно непредвиденное бедствие, в корне изменившее историю западного славянства.

Дикие орды венгров напали на славян, уничтожили при содействии немцев, всегда готовых на подобные дела, великоморавское государство, искоренили только что привитое христианство и цивилизацию и, поселившись в Паннонии в землях по среднему течению Дуная, разделили славянство на две части – западную и южную. При этом связи чешских и моравских славян с Царьградом были разорваны, а сами племена оказались под исключительным влиянием немцев.

Чешские племена, начавшие объединяться под охраной моравского союза и организовываться под управлением могущественной династии Пржемысловичей⁸⁰, теперь из страха перед венграми вынуждены были прибегнуть к покровительству немцев. Их князь Борживой I (852–888) в 871 году принял латинский церковный обряд и политические учреждения Запада.

Немцы, временно отойдя от политики уничтожения, согласились на эти условия, поскольку венгры были опасны и для них. Чтобы обезопасить себя, они стремились оградиться от них вассальным славянским государством.

Таким образом, возникшее чешское государство приобрело возможность внутреннего развития, оберегая тем самым славянский элемент от германизации. Чешский князь Болеслав I Грозный (915–967) в 955 году отвоевал Моравию у венгров и расширил свою власть вплоть до Кракова. Но, признав верховенство германских императоров и войдя в состав германского государства⁸¹, Чехия уже не могла встать во главе всего западного славянства, организовать его в единое государство и вести борьбу с немцами. Она не смогла исполнить ту великую миссию, которая досталась в удел более счастливой Польше.

Глава IV
Истоки Польши

Территория

В условиях, похожих на те, в каких жили чешско-моравские племена, находились и очень близкие друг к другу по происхождению, обычаям и языку славянские племена, из которых позднее образовались польский народ и государство. Поэтому они имеют общее название польских славян, проживавших на огромной равнине к северу от Чехии, гранича с Балтийским морем и занимая территорию по обоим берегам Одера и Вислы вместе с многочисленными притоками к ним.

В то время все это огромное равнинное пространство сплошь было покрыто девственными лесами. В плодородных низинах росли в основном исполинские вековые дубы, грабы, буки, березы и липы, а на возвышенностях – лиственницы, пихты, ели и сосны. Такого рода лес создавал особые климатические условия и представлял собой естественное хранилище влаги. Поддерживая более низкую температуру, он превращал приносимые западными ветрами водяные пары в почти непрерывные дожди, сберегая влагу в густой тени. Ведь солнечным лучам было трудно извлекать ее оттуда, а ветры, шумевшие над вершинами деревьев, не могли уносить ее на восток в далекие степи.

Вследствие этого наш край представлял собой огромное, постоянно расширяющееся хранилище воды. Земля, пресыщенная влагой, могла впитать в себя только незначительную ее часть. Другая, тоже небольшая ее часть удерживалась на поверхности, образуя бесчисленное количество озер и болот. Поэтому основная масса воды вынуждена была прокладывать себе естественные пути к близкому Балтийскому морю. Такими водными путями являлись Эльба (Лаба), Одер (Одра) и Висла. Однако ни одна из этих рек не имела тогда постоянного русла. Они разливались на несколько квадратных миль, затопляя соседние леса и образуя обширные трясины, делавшие само русло недоступным.

При этом реки после каждого наводнения меняли свое русло, набрасываясь с неудержимой яростью на соседние леса, опрокидывая их и пробивая себе новый путь среди торчавших пней и корней старых дубов и буков. Причем зачастую реки и вовсе исчезали, распадаясь на бесчисленное множество рукавов, образуя массу больших и малых островов, чтобы затем ниже по течению вновь появиться из поросших кустарником заболоченных озер.

Хозяйство

Жителей среди бесчисленных рек, болот, озер и обширных дремучих лесов было немного. Для поселения они выбирали себе места посуше. А для того чтобы защитить себя от диких зверей и не менее диких врагов, строили свои жилища на многочисленных островах посреди озер, а еще раньше и на самих озерах, вбивая в них тысячи свай, следы от которых сохранились и по сей день. Причем такие жилища соединялись с ближайшим берегом длинными мостами, которые в минуту опасности могли подниматься.

Население жило охотой, рыбной ловлей, пчеловодством, скотоводством и хлебопашеством. Однако сельское хозяйство имело лишь второстепенное значение, поскольку необъятные леса давали много дичи, а широко разлившиеся воды изобиловали рыбой. К тому же обширные луга и дубравы позволяли без всякого труда содержать лошадей, крупный и мелкий скот.

Тем не менее по мере роста числа населения сельское хозяйство постепенно развивалось и с началом корчевания лесов стало приобретать все большие размеры. Посреди лесов появились обширные поля, а возле Варты они вообще раскинулись так далеко от лесов, что местных жителей стали называть полянами.

Хозяйство велось только для личных нужд за счет переработки сырья, и поэтому предметом торговли могли выступать только воск, добываемый из многочисленных лесных ульев, и дорогие меха, а в Померании – янтарь. Причем продавались и рабы.

В роли торговцев очень скоро стали выступать в основном евреи, которые вывозили купленный товар на Восток и в Испанию. Об экспорте, а следовательно, о более широком производстве зерна или крупного рогатого скота тогда никто не мог и думать, хотя бы потому, что этого не позволяли имевшиеся тогда средства коммуникации.

Существовало два вида таких средств. Там, где было возможно, пользовались спокойными водами и доступными берегами озер, соединявшихся естественными каналами. Реки только местами облегчали коммуникацию, но роли крупных водных торговых артерий из-за отсутствия постоянных русел играть не могли.

Главными являлись сухопутные торговые пути. При этом дороги прокладывались по местам, где почва была суше. Они извивались, словно змеи, среди болот и топей, по которым иногда приходилось настилать тянувшиеся на многие мили гати. Такие настилы обычно вели в те места, где реки, стесненные высокими берегами, были более удобны для переправы.

Через торговлю, преимущественно меновую, в край завозились плоды более высокой цивилизации, какие сегодня при раскопках мы находим в большом количестве. Причем с древнейших времен существовало два торговых пути, шедшие к берегам Балтийского моря, где собирался дорого ценившийся в античном мире янтарь. Один путь шел с юга из Италии, а другой – с юго-востока из греческих колоний, располагавшихся по берегам Черного моря.

Таким образом, на нашей территории встречались две цивилизации. Конечно, характер и значение влияния каждой из них в течение веков, особенно после переселения народов, менялись. Через франкское государство и Чехию к нам приближалась цивилизация Запада, а через Русь с трудом проникала цивилизация Востока. Позже же ареной самостоятельной торговли, а вместе с ней и распространения цивилизации среди ближайших племен, а затем при их посредничестве и среди живших в отдалении племен сделались берега Балтийского моря.

Однако насколько слабо было это культурное влияние, лучше всего видно из того, что, за исключением, пожалуй, одного Поморья, население нигде не сосредоточилось в одном месте и городов не знало.

Семейные, родовые и народные связи

Прямых источников, характеризующих социальный строй польских племен до создания государства, у нас нет. Тем не менее можно с большой вероятностью предполагать, что он основывался на ощущении близкого или далекого родства.

Население территориально расселялось, сгруппировавшись по семьям и родам, состоявшим из нескольких или десятков семей. Большое число родов, в свою очередь, объединялось в так называемые люды, а те – в племена, складывающиеся из определенного числа людов. При этом экономическая организация, которая на протяжении веков проходила через различные, не поддающиеся определению общинные типы вплоть до индивидуального хозяйства, основывалась на союзах семьи и рода. Эти союзы, остававшиеся под властью отца семьи и главы рода (старейшины), заботились о своих членах и обеспечивали им защиту.

Народные союзы сохранились и в организации государства Пястов. При этом несколько родов, связанных между собой кровными узами и проживавших поблизости друг от друга, по-прежнему составляли люд. Каждый такой люд насчитывал несколько тысяч человек. Он чуждался других людов и имел свое особое управление.

Верховная власть в нем принадлежала вече, то есть собранию всего люда, на котором предводительствовал старейшина. Вече решало вопросы о войне и мире, разбирало судебные тяжбы и вообще ведало всеми важнейшими делами. Решения веча в исполнение приводили старейшины, и главным образом князья, существовавшие, впрочем, не у всех людов. При этом у людей, составлявших один люд, сохранялось столь живое осознание кровного родства, что они смотрели на вече как на собрание рода, а на князя, там, где он был, – как на его главу. Именно на этом чувстве основывалось уважение к вечевым постановлениям, княжеским приказам и повиновение им.

Население было редким, а невозделанной земли так много, что использованные поля часто бросались, а их бывшие владельцы в поисках лучшего поля переносили свои жилища на новые места. Никто в люде не дорожил правом владения своим куском земли, никто не назывался его собственником, и никто не отмежевывался от других соплеменников. Однако при этом каждый люд очень стойко защищал занятую им территорию от других людов, считая себя единственным ее владельцем и собственником. Ведь земля принадлежала не отдельным лицам, не семье, не роду, а всему люду. Но там, где устанавливалась абсолютная княжеская власть, там собственником земли становился князь.

Центром общественной и хозяйственной жизни каждого люда являлся «грод», или «гродзиско», представлявший собой место, укрепленное самой природой, то есть находившееся или на возвышенности, или среди непроходимых лесов и болот, окруженное к тому же рвом, валом и засеками. Именно там люд собирался на вече, поклонялся богам, обменивался плодами своего земледельческого и ремесленного труда, создавал запасы на случай нужды. И именно сюда в случае опасности члены этого люда сносили свои пожитки, защищая их всеми силами.

В мирное же время в гроде находилась постоянно меняющаяся стража или гарнизон, но в целом этот грод был пуст и не походил на город в его истинном значении. Однако если у люда был князь, то он жил в нем, а его многочисленный двор придавал гроду больше жизни, что повышало его значение. Но все это настоящим городом его все-таки не делало.